Если бы не факты, подтвержденные дотошными летописцами, признаниями самого Пугачева да записями Екатерины II, я бы посчитал эту историю о скитаниях «женок» Емельяна Пугачева досужим вымыслом.
Подняв жестокий и кровавый бунт, Петр III — он же самозванец, казак Пугачев, стал досаждать императрице Екатерине Второй.
Величая себя ее законным мужем, грозил: «Катьку, паскуду неверную, в монастыре сгною, а сам воссяду на престол!».
Сыск вскоре выявил настоящую жену злодея.
В станице Зимовейской донского края Софья Дмитриевна проживала с детками: сыном Тимофеем, десяти лет, и дочерьми Аграфеной, шести лет и сопливой трехлеткой Христинкой.
Глухо зацокали копыта коней-чертей, резво унося во мрак осенней ночи возок с семейством под конвоем крепышей-усачей.
«И куды гонять на погибель с чадами?», — причитала Софья, прижимая ребятню к себе. В подземной темнице, зловонной и крысами кишащей, учинили ей допрос тяжкий, с пристрастием. Тут и выяснилось, что не очень-то преданной женой была она Пугачеву и тем заслужила его пренебрежение.
Хорунжий Пугачев после исправной службы на Семилетней и русско-турецкой войнах оказался в колодках (вот жизнь-лихоманка!).
И,отчаянный, ударился в бега. Скитаясь и голодая, аки волк одинокий, прокрался в непогоду глухой полночью к дому своему и робко поскребся в окошко. Молил у жены, Богом даденой, едино — обогреться да куснуть хлебца. Софья впустила его в теплы сени. Был как раз Великий пост 1773 года. Но, поостыв опосля, коварно донесла о беглеце станичному начальству.
Те мигом сдернули ошалевшего Пугача ночью с печи, враз набили на него колодки, но бродяга опять убег из-под ареста. И объявился уже грозно под именем Петра III с огромным безжалостным войском.
Стала теперь домом для смутьяна Емельяна вся империя, пламенем объятая.
А для Софьи с ребятней — стылая тюрьма казанская, в коей она, по жестокой иронии судьбы, заменила теперь сбежавшего оттуда мужа.
Пугачев между тем, о семье сильно не печалясь, распаля вовсю пламя гнева войны крестьянской, и красил кровавой краской ворота преданных Екатерине II крепостей и фортеций.
Под Оренбургом подступил к Нижне-Озерской крепости, которую оборонял майор Харлов. Недавно женившийся Харлов отправил от греха подальше молоденькую жену-голубку под защиту отца, командира Татищевой крепости Елагина.
Пугачев с бою взял Нижне-Озерскую, устроил резню, и израненному Харлову откупиться от смерти деньгами не удалось. Его, полуживого, с вышибленным, висящим на щеке глазом, вздернули на перекладине вместе с другими офицерами.
В захваченной Татищевой крепости мятежники, пьянея от вина и крови, лютовали.
Пугачев между оцепеневшими от ужаса пленными приметил искушенным глазом Харлову. Кровь бросилась ему в голову. Этот непобедимый мятежник в мгновенье ока был ослеплен и побежден. Он, истреблявший беспощадно дворянскую знать с женами и детьми (всего за время «пугачевщины» их было умерщвлено 1572 человека, не щадились даже младенцы), вдруг подарил жизнь прекрасной незнакомке и ее семилетнему братцу!
Дворянка Харлова стала верной исполнительницей желаний предводителя, угодницей его привычек и страстей. Сопровождала его в вояжах в отдельном фаэтоне, с братцем.
Сподвижники-душегубы стали наседать на «царя»:
- Гони в шею искусительницу! Остудись, скаженный, уймись!
Пугачев не поддавался требованиям об изгнании Харловой.
Ибо не на шутку увлекся. Доверял ей, принимал советы, благо обладала та светлым разумом. Так Харлова превратилась из наложницы в близкого и любимого человека вождя грозной крестьянской войны.
Только одна она могла беспрепятственно входить в его кибитку в любое время суток, вызывая злобу и зависть иных: «Ишь, цаца-недотрога!».
Возник зловещий заговор командиров: «Не помыкать стерве государем нашим!».
Пушкин посчитал, что любовницу в жертву выдал на растерзание Пугачев самолично, а граф Салиас описывает расправу, случившуюся в отсутствие вождя. Советский же писатель Шишков утверждает, что Харлова якобы упорно не отдавалась Пугачеву, и казак сек ее нагайкой. Тогда строптивой завладели его командиры.
Так или иначе — среди заснеженной улицы застрелили безжалостно прелестницу Харлову вместе с братцем ее.
Тела их забросили, словно падаль, в кусты, где они долго валялись без христианского погребения. Перед смертью, истекая кровью, несчастные страдальцы подползли друг к другу и, обнявшись, умерли.
Емельян долго скорбел о роковой потере Харловой: «Без нее померк божий свет для меня». Пил горькую,буянил, мучился.
Пока на горизонте не появилась блудная жена войскового старшины Прасковья Иванаева, ярая поклонница бунтаря Пугачева. Слыла она в Яицком городке женщиной порочной и на язык брехливой. Из покоев бесстыжей казачки не вылезали полюбовники-ухажеры, когда муж нес службу. По требованию негодующего общества высекли за блуд пышнотелую потаскуху на площади в базарный день.
Прасковья, славой дурной наделенная, обиды не простила. При штурме Яицкого городка мятежниками, она, переодетая казаком, примыкает к ним и мстит за учиненные унижения.
Эта молодуха-воин становится преданной грозному Пугачеву.
Прасковью Пугачев прибрал к рукам своим, приблизил вроде адъютанта и доверил вести награбленное «царское» хозяйство.
Сладострастная Прасковья почивала на лаврах, «государь» снисходил к ее ласкам-утехам.
Но восставшим яицким казакам, бредившим о «казачьем царстве», надоел сей вертеп. Вдобавок Пугачев продолжал кручиниться о Харловой. Вот и порешили они на кругу — женить предводителя на своей землячке.
Самозванец поначалу отнекивался: мол, законная жена его императрица Екатерина II, и грех великий при живой-то жене жениться (а еще где-то пропадала Софья с детьми).
Однако невесту ему все же подыскали — наливную и румяную казачку Устинью Кузнецову из Яицкого городка.
И соблазнился, пожирая глазами молодуху, женолюбец-«государь».
После роскошной «царской» свадьбы, где столы ломились от дорогой награбленной утвари и яств, юная Устинья стала «государыней-императрицей». Молодые почивали на жарких пуховиках в наскоро возведенном «царском дворце», и почетный караул вовсю бабахал из пушек у ворот.
Завертелись кутежи-пиры обжорные с морем разливанным сивухи, плясками и бубнами... До упада!..
Ах, Устинье в объятиях «Петра III» все казалось сказочным сном!
На застольях статная «императрица Устинья Петровна» в шикарных нарядах, в кокошнике на голове, с замиранием сердца принимала почести и поклоны. В руководстве этим маскарадом важную роль играла Прасковья Иванаева, призывавшая почитать всенародно новоиспеченных супругов за истинных царя и царицу.
Но красота не есть защита от жизненных невзгод.
На самом деле Устинья равной подругой Пугачеву не была! Таковою могла стать Харлова, но ее столкнули с дороги раньше времени. Неразвитая Устинья могла быть только наложницей, и Пугачев первый это увидел. Он не приблизил новую жену к себе, как Харлову, а оставил ее за 300 верст от Оренбурга... и лишь наезжал побаловаться с жаркой семнадцатилетней девицей.
Вскоре в одном из боев мятежников разбили, а «царицу Устинью Петровну», ее мать и верную Прасковью Иванаеву заковали в железа по рукам и ногам.
В марте 1774 года их с 220 колодниками этапировали в Оренбург, в секретную экспедицию для допросов тайных с целью поимки неуловимого Пугачева.
Над Прасковьей опять засвистели-заплясали жгучие плети, и после трехмесячного заключения ее вернули в Яицк, где так хорошо помнили ее позор и кратковременное торжество.
А Пугачев тем временем взял Казань, где обнаружил вдруг в тюремных казематах свою первую жену с тремя детьми, жалкий вид которых потряс его!
Но хитроумный самозванец объяснил войску, что это, мол, женка казака с Дона Пугачева, который ему, государю Петру III, оказал однажды великую услугу.
«А для него таперича и бабу его жалею», — и велел взять их в свой лагерь. Емельян однако не мстил ей за то, что в трудный час выдала его.
Отмечая поход свой пожарами, грабежами, потоками крови, мятежник по Волге вошел в Саратов, Камышин, Дубовку...
Тщетно пытался Пугачев привлечь донских казаков и взять Царицын — единственный непокоренный им город, обороняемый комендантом Цыплетовым. Отступив и дойдя до колонии Сарепты, «царь» в своей роскошной палатке бездействовал сутки, окруженный наложницами. А Сарепту изрядно пограбил... и двинулся дальше, оглядываясь.
Возликовала Екатерина II — вновь захвачена Софья Пугачева с дочерьми!
Их опять доставляют в Казань, где томилась понуро Устинья Пугачева. В каземате сошлись теперь жены Пугачева, и с этого времени у них одна трагическая судьба и один тернистый путь.
До гробовой доски.
Пойманного «царя» Пугачева привезли в Москву златоглавую в поржавевшей клетке, аки зверя, а с ним и сына Тимофея.
В столицу свозли и «женок» — Софью с дочерьми и Устинью с матерью. После допросов Софью специально выпустили по базарам со стражей, дабы она поведала бурлящему люду о муже-самозванце и показала его жалких детей.
10 января 1776 года, в свирепый мороз (даже воробьи не чирикали), Пугачева люто казнили четвертованием на Болотной площади.
Не стало мужа, неукротимого любовника, царя великой крестьянской войны, так и не истратившего всей своей жизненной энергии. Но семье его долго пришлось нести тяжкий крест.
Измученную Устинью доставили в сияющий Петербург. Императрица, оглядев увядшую, поникшую казачку, хмыкнула:
- Да она вовсе не так красива, как прославляли!
И отпила глоток кофию...
Пугачевским женкам вынесли вердикт: «А понеже в никаких преступлениях не участвовали обе жены самозванца... и малолетние от первой жены сын и две дочери, то без наказания отдалить их, куда благоволит Правительствующий Сенат».
Упрятали всех на дикий Север, на Карельский перешеек. Заточили в Кексгольмскую крепость, приказав «не выпускать из крепости, а давать только в ней свободу для получения себе работой содержания и пропитания».
Без вины виноватые, ничем не нарушив законов империи, молодые женщины и трое детей оказались в пожизненной ссылке.
Но это еще не конец беззакония. В неволе начались над ними насилия и надругательства.
Оказывается, Екатерина Великая тайком отслеживала их судьбу.
В дневнике её за 1789 год находим жуткую запись.
«Вот уже 14 лет, как первая жена Пугачева — Софья — и трое ее детей вместе со второй женой Устиньей сидят в Кексгольмском крепостном заточении. Не слишком ли много для людей, ни в чем не повинных?
Дочери Пугачева выросли, им уже около 20 лет. Тюремные надзиратели, по слухам, учиняют над ними непристойные прелюбодейства. Да и вторая жена Пугачева еще молодая женщина, ей только 30 лет. Над ней тоже чинят насилие тюремщики. Пусть!
...Ах, какое мне дело до справедливости! Против меня восстал самозванец, этот маркиз Пугачев, грозивший меня в монастырь заточить, покушавшийся на мой престол. Так пусть же его жены умирают в тюрьме, за каменными стенами. Мне до них нет никакого дела». И все.
Вот такое правосудие просвещенной императрицы! Больше о заключенных ни слуху, ни духу — как сгинули заживо...
Император Павел I, взойдя на престол и жаждая многое переиначить, запросил о судьбе арестантов этой крепости. Так спустя 21 год появились первые официальные сведения о них:
«В Кексгольмской крепости: Софья и Устинья, женки бывшего самозванца Пугачева, две дочери-девки Аграфена и Христиана — от первой жены, да сын Тимофей. С 1775 года содержатся в замке в особливом покое. А парень на гауптвахте... Имеют свободу ходить, выпускаются, читать и писать не умеют».
Может, Павел I проявит милость к жертвам нелюбимой им Екатерины II и освободит их? Но велик еще страх перед женами царя крестьянского. И резолюция императора убийственна: «Всем оставаться в нынешнем их положении».
А положение то было ужасное. Архивы сохранили только одно дело — об изнасиловании дочери Пугачева Аграфены комендантом крепости Гофманом.
Злодей, пользуясь неограниченной властью, заманил с помощью сообщников цветущую казачку в квартиру плац-майора и, невзирая на ее мольбу, изнасиловал. Аграфена руки на себя чуть не наложила, но потом с болью стала вынашивать плод от ненавистного коменданта. Соучастники преступления подговаривали ее: «Как родится дитя — ты его задуши аль утопи». Но грех детоубийства она на душу не взяла.
Перепуганный насмерть Гофман угрозами принудил Аграфену объявить отцом новорожденного ребенка... одного из солдат стражи.
Через месяц Гофмана перевели служить в другое место. Аграфена заявила дерзко новому коменданту: «Я стала жертвой изнасилования». Следственное дело подтвердило ее показания и правоту. Так и было доложено Павлу I...
Аграфена через два месяца, рыдая, похоронила младенца и прожила в заключении 60 лет.
…Текли годы. В 1811 году путешественник Ф.Вигель встретил в крепости из семьи Пугачева престарелых сына и двух дочерей. Жертвы эти пережили Екатерину II и Павла I.
«Женки» Софья и Устинья уже не упоминаются, видимо, их не стало на белом свете. После 1825 года оставшихся в живых членов семьи Пугачева перевели из крепости в городок Кексгольм (сегодня Приозерск).
...И поныне его жители Круглую башню крепости, где содержались узники, называют Пугачевской, такое же название носит и одна из улиц города.
Над могилами узников шумит молодая листва. Пригожие жены и дочери Пугачева прошли по земле бесследно, что тени.
И пропали бы они в забвении прошлого, если бы однажды не вошли в жизнь бунтаря Пугачева, до краев наполненную неистовыми страстями.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2011/06/27/1381