Акт II
АВОСЬ ЖИВЫ БУДЕМ, АВОСЬ ПОМРЕМ
Фрагмент 4. О любви
Квартира иркиной матери (на сцене действие может происходить на фоне опущенного занавеса). Иркина мать – она же Рассказчица. Имя Слушательницы значения не имеет. Обеим лет 55-60.
Рассказчица:
- Я тут изречение вычитала - его древним индийцам приписывают. Предполагая, что главные составляющие человека - это разум, тело и душа, индусы влечение душ называли "дружбой", влечение умов - "уважением", тел - "страстью". Любовь же только тогда мыслилась любовью, когда объединяла и дружбу, и страсть, и уважение. Ну и кто ее видел, такую любовь?
Слушательница:
- Вот уж не знаю! На мой непросвещенный вкус, индусам чрезмерно много приписывают! Тем более древним! У древних вообще все было просто, мне кажется, - приблизительно так, как в современных индийских фильмах: она бедром вильнула, плечом повела, и "все заверте..." Цитата. Из Аверченко. Помнишь такого?
Рассказчица:
- А я вот тебе такой случай расскажу... И что это было, с древнеиндийской точки зрения? У моей мамы-покойницы (Царство ей Небесное) соседка была, звали ее Валей. Гороховой. Не помню уже, каким образом они подружились. Для меня эта история начинается с тех пор, как мама ключ от квартиры госпоже Гороховой оставила, чтобы та цветок поливала, пока мама гостить будет в другом городе. Не помню, у кого именно она гостила в тот раз, - может, у сына, брата моего, или у сестры своей.
Важно, что вернулась мама накануне своего дня рождения, а госпожа Горохова, в качестве подарка, все окна в ее квартире перемыла и новые занавески на кухне повесила. Еще и букетик в вазочку поставила. Ну и "все заверте..."
Слушательница:
- Это как?
Рассказчица:
- Да вот так! Мама Валю тимуровкой за глаза называла. Говорила, что та шефство над ней взяла. Говорила, что ей страшно неудобно перед Анной Андреевной. На ней-то, собственной матери, Валя пахала, никого не стесняясь. Пахала, да еще и покрикивала на нее строго. А хороший хозяин даже на лошадь или корову кричать не будет. Мама за глаза о Вале отзывалась с иронией, но ее однако от дома не отлучала. Да и как отлучишь? Прогонишь? На дверь укажешь? Но за что?! Для этого тоже хотя бы повод должен быть. Соседка все-таки.
Слушательница:
- Валя одинокой была?
Рассказчица:
- Прям! Она была разведена, но имела долгосрочного любовника, который - в свою очередь - имел и Валю, и официальную жену. Жила Валя с матерью, на которой ездила, и сыном, которого обожала. Не знаю, что судачили другие жильцы дома о моей маме, а насчет Вали они говорили, что она собственную мать в могилу загоняет, а мою маму тимурит с прицелом на мамину квартиру.
Слушательница:
- Здрасьте! А ты? А брат твой? Законные наследники, и отношения у вас неиспорченные были.
Рассказчица:
- То-то и оно! Мало быть расчетливым человеком, надо еще и в расчетах не ошибаться! Я же не знаю, как Вале с ее колокольни виделись мои отношения с мамой. Может, госпожа Горохова надеялась перетянуть канат на свою сторону? А может, что и попусту соседи злословили.
Слушательница:
- В общем, если Валя на квартиру целилась, то она просчиталась. А если не целилась, то, по индийцам получается, питала бескорыстное влечение. Уважение, например. Ну не страсть же?! Собственную мать Валя не уважала, поэтому и пахала на ней.
Рассказчица:
- Получается так.
Слушательница:
- Конец-то у истории этой есть?
Рассказчица:
- Конец? Похороны! Мы же не в сказке! Вообще-то свадьба тоже была. Сын Вали женился, и невестку в дом Вали привел. Невестка забеременела, Анну Андреевну хватил удар. Старуха после инсульта оправилась настолько, что не только на ноги встала, но и пахать на себе больше не дала: то дом подожжет, то еще что-нибудь учудит. После инсульта многие позволяют себе всякие шалости. С Валей я встретилась возле маминого подъезда случайно. Спрашиваю ее: "Как поживаете?" А она: "Ужасно! Живу в сумасшедшем доме! Никаких сил нет ее терпеть!" Это она Анну Андреевну имела в виду. Очень скоро распоясавшуюся старушку определили в дурку, где мама Вали Гороховой (Царство ей Небесное) и недели не прожила. Представь, что с Валей мы снова столкнулись после похорон. Я ей: "Примите мои соболезнования", а она: "Ужасно! Простить себе не могу". Голосом плаксивым и с аналогичной физиономией.
Слушательница:
- Но без слез?
Рассказчица:
- Прям!
Слушательница:
- Это все?
Рассказчица:
- Да нет, к сожалению. Вскоре мама моя стала со мной жить, а Ирка в ее квартиру переехала.
Тяжело жить со стариками - это же ни для кого не секрет! Я свою маму не узнавала просто. Всегда она была интеллигентной, спокойной, рассудительной, никогда не материлась даже. А тут - иногда, как сапожница просто, я даже не подозревала, что она вообще эти слова знает. Все на нервах, со слезами, с матерками. С Иркой собачилась, как с ровней. Почему-то с Иркой больше, чем с другими. Мама к ней вообще была несправедлива. Однажды мама в больницу попала, а я за городом, на базе отдыха, в это время как раз была. Ирка к бабушке по два раза в день в больницу бегала, все, что надо, делала. И, представь, мама об этом очень скоро совершенно забыла. Приходит из поликлиники однажды и рассказывает мне: "Вместе со мной старуху к врачу привели, лет восьмидесяти. С ней внучка пришла. Она так заботливо бабушку под локоть поддерживала, что мне завидно стало. И вот я подумала, что моя- то внучечка на такую заботу в жизни не сподобится!" Я маме спокойно сказала, что она несправедлива к Ирке, напомнила ей факты, которые она слишком быстро забыла. В тот вечер Ирка к нам пришла, так мама с ней вообще чуть ли не подралась... Да подрались они, если честно. Стыд такой!
Рассказчица задумывается. Свет на короткое время гаснет, а потом из темноты выступают ожившие воспоминания Рассказчицы: безмолвная и неподвижная фигура мужа Рассказчицы в кресле перед телевизором (он не произнесет ни слова), мать Рассказчицы -она же Бабушка (в халате, из под которого выглядывает ночная сорочка), дочь Рассказчицы ( в которой легко узнать Ирку – она выглядит также, как в первом фрагменте первого акта). Сама Рассказчица - она же Мать - в кухонном фартуке, она занята чем-то на кухне, потому что периодически выходит из комнаты, однако из ее реплик ясно, что разговор она хорошо слышит.
Бабушка (раздраженно):
- Валя Горохова говорит, что зря ты с дочкой председательши Василевской дружишь. Сколько разговоров о ней была всегда! После десятого класса замуж выскочила. Все считали, что удачно. За офицера! В Германию с ним уехала. Года через три назад к маме прибежала. С ребеночком да чемоданами импортных шмуток. С тех пор мужей, как перчатки, меняет. Перед собственным ребенком не стесняется, а уж про соседей я и не говорю. Вы теперь соседей не стесняетесь. Вам плевать, что о вас соседи говорят! Шлюхи, настоящие шлюхи!
Мать:
- Мама, перестань! Ну зачем ты ее цепляешь - на скандал провоцируешь? Они не шлюхи, а эмансипированные женщины! К тому же Ирка наша мужей не меняет. Ее просто в любви не везет. Правда, доча?
Ирка:
- Хи! Вспомни, что ты о дочери бухгалтерши Бурундуковой рассказывала.
Бабушка (раздраженно):
- Ну эта-то вообще! Я никогда не была ханжой, но младшая Бурундукова - это просто из всяких рамок выходит! С пятнадцати лет, чуть ли не в собственном подъезде! Еще школу не закончила, а уже матери в подоле принесла! И, справедливости ради, как родила, так прилично вести себя стала! Но зачем я буду про дочь Бурундуковой говорить, если ты с ней не общаешься? Не общаешься ведь?
Ирка:
- Да я и с младшей Василевской не общалась бы, но как-то оно само собой вышло. То у нее сигареты закончатся - она ко мне идет, то я к ней за сигаретой иду, потому что до киоска дальше.
Бабушка:
- Курила бы меньше! Предупреждала же тебя, что сигареты до добра не доводят!
Мать:
- Какое замечательное правление в вашем кооперативе! Председательша - мать шлюхи и бухгалтерша - мать шлюхи.
Ирка:
- Мам, а ты про Нелли Александровну ее спроси
Мать машет на Ирку рукой и уходит на кухню.
Бабушка (с удвоенным раздражением):
- Тоже шлюха! К тому же старая шлюха! Старая! И чокнутая!
Ирка:
- Еще и чокнутая?
Бабушка (не переставая злиться):
- Чокнутая, конечно! Приходила ко мне и про любовников своих рассказывала, словно сверстница я ей или повод давала.
Ирка:
- Да она всего лет на десять тебя младше.
Бабушка:
- Неприлично это - малознакомому человеку про своих е**рей рассказывать!
Ирка (с улыбкой):
- Но Валя же тоже тебе про своего рассказывала!
Бабушка:
- Да у Вали он почти как приходящий муж: и деньги ей давал, и продукты привозил.
Ирка (с улыбкой):
- Ну и Валя! Столько лет прелюбодействует - с чужим мужем спит, да еще и на подарки его раскручивает, у чужих детей для своего сыночка подворовывает.
Бабушка:
- У Вали один, а не сотни.
Ирка:
- Валя толстая - хорошо, что одного дурака поймала, а Ренатка фигуристая.
Бабушка:
- Ренатка страшная - настоящая альбиносиха!
Ирка:
- Не альбиносиха, а натуральная блондинка! Ты любого натурального блондина альбиносом считаешь? Весь мир блондинов любит, и только бабушка наша их терпеть не может. Непонятно, как ты за моего дедушку - истинного арийца - замуж вышла!
Бабушка:
- Он не был белобрысым! Белокурый, голубоглазый, но не белобрысый. У него брови и ресницы темными были! Я белобрысых не люблю!
Ирка:
- Может, Ренатка и шлюха, но не альбиносиха! Разве светлые брови-ресницы проблема для современной женщины?! Я вообще поняла, что ты Ренатку лет пятнадцать не видела, если белобрысой ее запомнила! Она такие макияжи сейчас себе делает - закочаешься! А ты ее видела в последний раз, когда она еще в школе училась, и ей мама краситься не разрешала, но судишь ее - за Валей Гороховой повторяешь. Сама не видела, не знаешь - вот и не говори!
Мать (входит в комнату):
- Ира, наша бабушка, действительно, мало кого из соседей знала, потому что не сидела, как другие пенсионерки, на лавочке во дворе. Все сплетни ей Валя, как сорока, на хвосте приносила.
Ирка:
- К ней не только Валя заходила, ее вон и Нелли Александровна навещала, как выяснилось. Но бабушка только к Вале любовью и доверием воспылала!
Бабушка:
- Да ни к кому я не воспылала! Тебя же, дуру, предостеречь пытаюсь - от неосмотрительных дружб уберечь хочу. Ты же из всех соседей самых гулящих себе в подружки выбрала!
Ирка:
- Да никого я не выбирала! Это они меня выбрали!
Бабушка:
- Рыбак рыбака видит издалека.
Ирка:
- А Валю твою я терпеть не могу и обсуждать мне с ней нечего.
Мать:
- Я тоже Валю терпеть не могу. Противная баба, на мой взгляд.
Мать уходит на кухню
Бабушка:
- Про Валю соседи не сплетничают, а про Иру нашу начали уже.
Ирка:
- Бабушка, поверь, что и про Валю сплетничают! Думается, что и про тебя сплетничали, только этого нам никогда узнать не удастся.
Бабушка:
- Ты бы лучше поверила своей бабушке - прислушалась к моим советам!
Ирка:
- Я уже поверила, уже прислушалась! Хватит мне и одного раза! Я уже замуж по бабушкиному совету сходила! "Ах, какой мужчина, какой красавец!" - восклицала моя бабушка, словно никогда раньше кудрявых брюнетов не видела.
Бабушка:
- Да откуда же я знала, что он такой?!
Ирка:
- В том-то и беда твоя, что ты не знаешь, а судишь и советы даешь! С Ренаткой - та же история. Ты ее не знаешь! А она, между прочим, стихи любит и рисует хорошо! Она вообще до перестройки на фабрике "Сувенир" работала - вазы расписывала. Фабрику закрыли просто!
Бабушка:
- Все! У меня голова из-за тебя разболелась! Всегда считалась умной, начитанной женщиной, а тебя послушать - так я дура-дурой: ни в жизни, ни в книгах ничего не понимаю.
Ирка:
- Конечно, не понимаешь! У тебя вообще Некрасов - любимый поэт!
Бабушка (чуть ли не кричит):
- Да, любимый! Он тяжелую женскую долю воспевал. Мой папа вообще "Арину - мать солдатскую" наизусть знал и нам в детстве читал!
Бабушка уходит в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью.
Мать (возвращаясь с кухни):
- Елки-палки! Задурили мне голову! Котлеты пожарила, а лук в фарш не прокрутила! Ирка, шла бы ты домой! Уже весь дом наэлектри-ри-зовала! У тебя же есть теперь квартира! Благодаря бабушке, между прочим.
Ирка:
- Сами же в гости меня позвали!
Мать:
- Мы по тебе скучаем, когда тебя нет, потому что забываем, какая ты у нас! Но стоит тебе появиться, и весь дом дыбом!
Бабушка (кричит, выглядывая из своей комнаты):
- Скотина неблагодарная! Забыла, какой я тебе свадебный подарок сделала? Собственную квартиру отдала! Если бы ты замуж по моему совету не вышла, фиг бы тебе моя квартира досталась! Ты в проигрыше не осталась, поэтому не тебе меня попрекать!
Мать:
- Мама, перестань, ради Христа! Тебе нельзя волноваться, у тебя давление!
Ирка надевает пальто, открывает входную дверь, собираясь выйти, и тут же возвращается с черным котенком.
Ирка:
- Мам, смотри! Прям на коврике нашем возле двери сидел! Кто-то подбросил! Чистенький - видно, что домашний. Черненький! Говорят, что черные коты в доме - это к счастью!
Мать:
- Кошмарчик! Назовем его Кошмарчиком! Бабушка (выходя из своей комнаты): - Или Кошмарчик, или я! Еще кошмарчика нам не хватало! И без кошмарчика с утра до ночи один сплошной кошмар!
Ирка:
- Ведьма ты! Настоящая ведьма!
Бабушка (хватая Ирку за волосы):
- Ах, ты! А я вот волосы тебе сейчас надеру!
Мать (оттаскивая бабушку):
- Мама, перестань! Перестань ты! Отпусти ты ее! Тебе нельзя волноваться!
Даже не поправив прическу, Ирка с котенком на руках спешно ретируется за дверь.
Фрагмент 5. О белых лилиях
Квартира бухгалтерши Бурундуковой. Разделенные стеной, мать и дочь готовятся ко сну. Бурундуков-внук уже спит в своей кровати рядом с диваном Бурундуковой-дочери. Бурундукова-дочь читает при тусклом свете ночника. Обе произносят МЫСЛЕННЫЕ монологи.
Бурундукова-мать:
- Лето - это дача. Заведи дачу, и дача, как собака, посадит тебя, своего владельца, на цепь. Льготная путевка в санаторий? Отказываюсь, потому что сезон клубники. Коллективный выезд за грибами? Отказываюсь, потому что смородина осыпается... Зато сейчас только дача и кормит...
Бурундукова-дочь:
- Дача - это ужас. Маленькой была - в кайф было, а теперь только ради него, мальчика своего, езжу.
Бурундукова-мать:
- Жаль, земля истощилась. Навозу бы... Да не на что пока...
Бурундукова-дочь:
- С того лета дача превратилась в сплошной непрекращающийся кошмар. "Лилия, моя белая лилия!" Интересно, она помнит то лето?
Бурундукова-мать:
- Помню то лето... Купальник тот... Сшила ей по выкройке из журнала "Работница"...
Бурундукова-дочь:
- Думала, что придется скучать на даче. Книги взяла с собой. Одна - вот эта. Войнич. "Сними обувь твою".
Сейчас перечитываю и ничего. А тогда... полное потрясение... тогда мне было всего четырнадцать...
Бурундукова-мать:
- Скромненький такой купальничек... А у нее месячные начались, и грудь резко увеличилась. Купальник стал до вульгарности открытым. А другого не было. Все, абсолютно все дефицитом было. Где бы я ей другой купальник взяла?
Бурундукова-дочь:
- Все девчонки уже в пятом-шестом классе бюстгальтеры надели... Только я... Доска доской...Хуже всех...
Самая последняя... А в тот год - наконец-то! Долгожданные месячные!
Пауза
Вот сейчас перечитываю и все иначе воспринимаю, даже эти тревоги жениха и невесты перед первой брачной ночью воспринимаю иначе. "Лилия, моя белая лилия!" Ну и что? Ну и что, что лилия символизирует невинность? Почему слова счастливого мужа, сорвавшего доставшийся ему цветочек, так потрясли меня тогда? Загадка! "Лилия, моя белая лилия". Волшебные, волнительно-прекрасные слова.
Бурундукова-мать:
- Роковым оказался купальничек тот. Простить себе не могу! Не знаю - никогда не спрашивала, что с ней
стряслось в то лето, но чувствую, что во всем купальник виноват. Не спрашивала, да! Волновалась, но не
спрашивала. Просто и не знала, как спросить, какими словами выразить... Просто не знала - как.
Бурундукова-дочь:
- Лилия, моя белая лилия! В общем, осмелилась я на дерзость и задала матери вопрос: "Ты девочкой замуж вышла?" Я уже достаточно хорошо ее знала, чтобы понимать, когда она прямой смысл в слова вкладывает, а когда - переносный. Я ее спросила: "Ты девочкой замуж вышла?", а она буркнула в ответ: "Нет, проституткой!" Я думала, что поняла смысл ее слов. А теперь мне кажется, что она просто уклонилась от прямого ответа, и это означало скорее "нет", чем "да". Ответить "Да", если это "да" всамоделишное, - что может быть проще? Это теперь мне так кажется. А тогда я поняла одно: недевочками замуж выходят только проститутки. "Лилия, моя белая лилия!"
Бурундукова-мать:
- купальник тот... Роковая моя ошибка...
Бурундукова-дочь:
- Меня изнасиловал деревенский один в кустах возле пляжа. Я поняла, что все кончено. Я проститутка! "Лилия, моя белая лилия" мне уже никто никогда не скажет. Эта кровь на траве... эта моя утерянная девственность, облепленая мухами.
Бурундукова-мать:
- Я не знала, как спросить. Я трусила спросить. Трусила и все тут.
Бурундукова-дочь:
- Рассказать ей?! Матери?!! О таком?!! Мне это даже в голову не приходило! Но моя тайна выжигала мне сердце.
Я просто обязана была кому-нибудь исповедаться. Один на один с моей тайной мне было невыносимо. Лучшая
подруга у меня была, конечно. Она божится, до сих пор божится, что тайну мою сберегла и ни одной душе ни
слова не рассказала. Но мальчишки из школы почему-то преследовать меня начали, возле моего собственного
подъезда караулить. Мы еще, как назло, учились во вторую смену, идти домой приходилось по темноте. Да я не сопротивлялась особенно. Какая разница? Все уже было кончено. Лилия, моя белая лилия была запачкана и
залеплена мухами. У одного из наших пацанов - они стаей за мной ходили - старший брат был. Он тоже присоединился. Да нет! Пацанов-то он разогнал, но не ради меня, а ради себя самого. Хорошо, что от этого
дети бывают. Хорошо, потому что моя беременность положила тому кошмару конец...
Бурундукова-мать:
- Спрашивает меня: "Мама, при каких женских болезнях месячные могут прекратиться?" А в консультации оказалось, что все сроки просрочены... И хорошо! Хорошо, что ребенок! Хорошо, что парень, потому что хватит уже баб несчастных рожать.
Заглядывает в комнату дочери и видит, что девочка спит с книгой на лице.
Опять читала в темноте. Глаза портит. И что она надеется вычитать из этих книг?
Открывает книгу и читает:
"В начале лета 1763 года Генри Телфорд, молодой сквайр Бартона в Уорикшире, стоял вечером в своей лондонской квартире перед зеркалом, поправляя жабо своей лучшей рубашки..."
Да какое мне дело до сквайров этих? Сегодня с электрички сошли, зашли в булочную на вокзале, а посреди магазина на полу мертвый бомж весь в струпьях. Остались без хлеба...
Группа девочек - лет по двенадцать - размалеванных, в колготках ажурных. Неужели настоящие проститутки? Вот так, посреди привокзальной площади, никого не стесняясь?
Поправляет одеяло внука.
Хорошо, что парень. Хватит уже баб несчастных рожать!
Жаль, что земля истощилась... Навозу бы прикупить... Сейчас только дача и кормит...
Выключает ночник. Комната погружается в темноту
Фрагмент 6. О книголюбах
Начинается в дверях иркиной квартиры, но разворачивается в точно
такой же по планировке мишкиной квартире этажом ниже.
Ирка открывает дверь на звонок и видит перед собой Мишку, с которым они ранее не разговаривали и не здоровались, даже если сталкивались. Мишка на удивление вежлив.
Мишка:
- Здравствуйте! Извините, Вы, возможно, не помните меня. Я Миша, сосед Ваш, моя квартира этажом ниже. Понимаете, я бросил вообще-то, но тут что-то невтерпеж. Извините, не знаю, как Вас зовут, Вы сигаретами не богаты?
Ирка:
- Да пожалуйста! Подождите секундочку. Я принесу.
Ирка идет за сигаретой, оставляя Мишку в дверях, откуда ему виден книжный стеллаж, служащий стеной между комнатой и коридором, и он разглядывает корешки книг.
Мишка:
- Фантастика! Сколько у Вас фантастики! Саймак-Шекли! Я такого сборника еще не видел! Пожалуйста, разрешите мне посмотреть, что за вещи в этом сборнике!
Ирка достает ему книгу со стеллажа. Мишка смотрит содержание.
Я эти вещи не читал! Извините, как Вас зовут?
Ирка:
- Ирина.
Мишка:
- Ирина, Вы извините меня за навязчивость, но Вы не можете мне продать эту книгу?
Ирка:
- Нет, Миша, извините, но не могу. Этот сборник редкий, вышедший небольшим тиражом. Хорошее издание на мелованной бумаге с цветными иллюстрациями. Не могу.
Я свои книги не продаю.
Мишка:
- И читать не даете?
Ирка:
- И читать не даю!
Мишка:
- Но, может быть, Вы сжалитесь над таким изголодавшимся по духовной пище книголюбом, как я, и дадите мне Саймака-Шекли под залог. В залог Вы можете взять
любые книги из моей библиотеки. У меня нет таких книг, как у Вас, и фантастики мало, но тоже есть неплохие книги.
Ирка (с улыбкой):
- Миша! Вы нащупали мое слабое место. Когда мне предлагают посмотреть чью-то библиотеку, я, как книголюб со стажем, не могу удержаться от
соблазна. Хорошо, пойдемте к вам. Если я найду, что у Вас есть что-то, интересующее меня, я отдам Вам Саймака-Шекли под залог.
Мишкина квартира.
Ирка:
- Боже! Какой у Вас котяра! Я его просто боюсь! Огромный! Ни разу не видела сиамских котов такого размера. Мне кажется, что он на меня сейчас бросится.
Мишка:
- Не бросится! При мне не бросится - можете быть спокойны.
Ирка:
- Но он же принял боевую позицию и шипит, не переставая.
Мишка:
- Не смотрите на него, и он успокоится.
Ирка:
- Красивый кот, но почему у него уши переломаны?
Мишка:
- Да зверюга! На всех бросается, даже на пацана анжелкиного. Приходится вот учить уму-разуму.
Ирка:
- А у вас же еще боксер должен быть?
Мишка:
- Боксер Фредди? Он с Анжелкой. Хотите что-нибудь выпить? У меня виски есть, джин. Может быть, пиво?
Ирка:
- Я бы кофе выпила.
Мишка:
- Сварить? Я могу!
Ирка:
- Я согласна, но при условии, что Вы кота с собой на кухню заберете, а я тут в безопасной обстановке ваши книги посмотрю.
Мишка:
- Договорились.
Миша уходит на кухню, а иркин взгляд натыкается на записку на столе.
Ирка (читает записку):
- "Миша, пока ты не сходишь к психиатру, я к тебе не вернусь. С любовью, твоя Анжела".
Кладет записку на место и изучает корешки книг в шкафу.
Возвращается Мишка с туркой и двумя кофейными чашечками на подносе.
Ставит поднос на стол и, покрикивая: "Крюгер! Крюгер!", загоняет кота на кухню и закрывает его там.
Мишка:
- Вот! Теперь кот на кухне. Вы можете чувствовать себя спокойно и не бояться.
Ирка:
- Миша, извините меня, но я прочитала эту записку.
Миша:
- Рената, Вы понима...
Ирка:
- Я Ирина, а не Рената.
Мишка:
- Извините, ради Бога. Ирина, извините меня, пожалуйста. Тут вот случилось это... Я
из-за этого и курить снова начал. Вы же обо мне ничего не знаете? Я же в армии в спецназе, в Нагорном Карабахе служил. Нас когда готовили для спецназа,
обрабатывали психологически - фильмы показывали, были и другие процедуры. Теперь я вообще не могу спокойно смотреть на лиц кавказской национальности. Вот вижу
кавказца и вскипаю против своей воли. Но это бы было половиной беды. А вторая и главная половина заключается в том, что стоит кому-то причинить мне малейшую
физическую боль, я тут же бью в торец со всей силы. Рефлекторно! То есть я почти не способен контролировать даже силу удара! Бью на поражение. Анжелка
разузнала, что есть психиатр, который снимает кодировки моего типа. Она говорила мне о нем, уговаривала сходить, мне же все недосуг было. Сегодня же. Мы с
Анжелкой боролись в шутку, она случайно сделала мне больно, а я ее вырубил... Очень больно ударил. Не со всей силы, но очень сильно...Вот... Теперь она с
Фредди и пацаном у мамы, а я тут с Крюгером в тоске и отчаянии.
Ирка:
- А после армии, Миша, Вы учиться где-нибудь не захотели?
Мишка:
- Учиться? Учиться - это хорошо... Это надо бы... Когда-нибудь в будущем обязательно и непременно, но пока... Пока мне и в бандитах неплохо. Деньги нужны,
чтобы семью содержать.
Ирка:
- В бандитах? Ну да! После спецназа все либо в менты, либо в бандиты подаются.
Вот Костик контуженный, Димки Василевского друг, тоже в Карабахе был, но он сейчас в ментах. А Вы, Миша, в бандитах, значит?
Мишка:
- Так я же не контуженный, чтобы в менты идти. Его на самом деле контузило?
Ирка:
- Угу! Но на его способностях играть в шахматы это не отразилось. Он только один раз со мной сыграть согласился. Я еще и думать не начала, смотрела, как он фигуры разворачивает, потому что ни разу не видела, чтоб пешки ровненьким зигзагом
выставляли. В общем, я еще и думать не начала, мне уже мат был.
Я кроме Вас еще одного бандита знаю. Шапочно, конечно. Главным образом, в лицо и понаслышке. Сначала, до начала всего этого перестроечного бардака в стране, мне того парня представили как ленинского стипендианта и интеллигента в четвертом
поколении. А года через три оказалось, что он с бандитами. И вот, несмотря на то, что он у бандитов чем-то типа мозгового центра стал, в манерах его не осталось и намека на интеллигентных предков.
Мишка:
- Типа пальцы гнул?
Ирка:
- Ну типа того! А разговаривая с Вами, Миша, я бы никогда в Вас бандита не заподозрила, если бы Вы сами мне не сказали. Вы ведете себя как истинный русский джентльмен.
Мишка:
- Рената... простите... Ирина, да Вы по внешнему виду не судите. Я маскируюсь
хорошо. Меня этому тоже в спецназе научили. А русский джентльмен – это вообще из анекдота... А что насчет книг? Вы выбрали что-нибудь?
Ирка:
- Дам я Вам Саймака-Шекли, а в залог трехтомник Островского возьму.
Мишка:
- Островского? Гм! Я даже не знал, что у меня Островский есть. Это от бабушки осталось. Это автор "Грозы" который?
Ирка:
- Он самый! Ладно, Миша. Читайте, Миша, Саймака-Шекли, визитами к психиатру не пренебрегайте, женой дорожите. Иными словами, счастливо оставаться, я пошла к себе. Островского буду читать.
Мишкина квартира погружается во тьму. Рампа высвечивает только иркин силуэт.
Ирка:
- Конечно же, мой Саймак-Шекли ко мне не вернулся. Его сожрал боксер Фредди. Жаль книгу, потому что редкое издание было. Мишку тоже жаль. Он утонул через несколько месяцев. Но скорее всего - его утопили. Бандиты, они же долго не живут! У них там разборки всякие. Бандитскую жизнь мы теперь все знаем. Из сериалов. Когда Анжелка со свекровкой морги обошли, не узнали они Мишеньку своего в распухшем трупе. Но любящие женщины не сдались и решили обойти морги повторно. Перечитали регистрационные журналы и узнали описание татуировки. А Мишку, как бесхозный труп, уже вскрыли и бросили, даже не потрудившись брюхо заштопать, в общую с другими такими же бесхозными яму. Выкопали Мишеньку и перезахоронили. По христианским обычаям перезахоронили. Придурком был Мишка этот, домашнего кота в зверя превратил, но вот Саймака-Шекли любил, чем и завоевал мою симпатию. Никто из соседей на мою библиотеку внимания не обратил, никто, даже Неля с высшим филологическим, только Мишка-бандит книголюбом оказался. Кто-то, бандюганами обиженный, скажет: "Собаке - собачья смерть!", а мне Мишку этого жалко и ничего не могу с собой поделать.
Фрагмент 7. Снова о любви
Двор, дом. Лето. Ирка с Ренатой на ренаткином балконе. Ренатка подпиливает пилочкой ногти, Ирка курит, нахмурившись.
Ренатка:
- Слышь, Ирк, Виталя Маслов девку какую-то по-пьяни приволок, потом она к Пашке перешла, потом снова к Витале вернулась, потом снова к Пашке, потом снова к Витале. А Паша слезы льет: невеста ушла.
Ирка:
- Что за Паша?
Ренатка:
- Да из нашего подъезда, с первого этажа. Его квартира напротив виталиной.
Ирка:
- Вспомнила я этого Пашу. Никогда бы не подумала, что он с Виталей общается. На вид мальчик-колокольчик, а смотри-ка: даже девицу одну на двоих с Масловым имеет... Жаль, что я не Гоголь..
Ренатка:
- Маслов – алкаш, импотент хронический, а Пашка влюбился.
Ирка:
- Влюбился, угу. Что же это за любовь такая?! Вот мать моя вычитала где-то выражение, что настоящая любовь должна включать в себя три составных: страсть, дружбу и уважение. Страсть – это влечение тел, дружба – это влечение душ, а уважение – это влечение умов. Мама ко всем знакомым пристает, пытаясь выяснить, видел ли кто-нибудь такую любовь.
Ренатка:
- Ну и что? Видел кто-нибудь?
Ирка:
- Если мы не видели, то это еще не значит, что такой любви нет.
На соседнем балконе появляется Мякишев в трусах и с соленым огурцом.
Мякишев:
- Ренаточка, водки хочешь?
Ренатка:
- Мякишев, привет. Как живется-можется? А что, Ирк, может пойдем – побухаем? Все равно, делать нечего.
Ирка:
- Не-е, я домой лучше пойду.
Ренатка:
- Ну, что тебе дома делать? Пойдем! Мякишев, жди нас, мы уже идем.
Мякишев уходит с балкона. Из его квартиры звучит песня «Эй, ухнем»
Ирка:
- Не пойду я! На этот раз тебе уговорить меня не удастся – не надейся! Сегодня пьянка, завтра похмелье – два дня коту под хвост. Нет уж! Я лучше почитаю что-нибудь.
Ренатка:
- А я пойду!
Уходят с балкона. «Эй, ухнем» звучит громче. Через пару минут Ирка выходит из второго подъезда и сталкивается с Костиком-ментом, он же - контуженный. Костик в форме.
Костик:
- Ты от Ренатки?
Ирка:
- Она уже у Мякишева пьянствует.
Костик:
- Василевского опять нет?
Ирка:
- Нет.
Костик:
- Дурак он, что с Масловыми связался.
Ирка:
- А в нашем доме умные не водятся. Про пашину невесту слышал?
Костик:
- Да слышал. Она уже снова у Паши. И кажется, что навсегда. Даже компьютер ему купила.
Ирка:
- Компьютер? Ни фига себе! Откуда такие деньги?
Костик:
- Да она с наперсточниками на барахолке работает.
Ирка:
- С наперсточниками? Что же она делает?
Костик:
- Выигрывает.
Ирка:
- Подставная что ли? Мдя. Жаль, что я не Гоголь. Анекдот слышал?
«- Товарищ милиционер, прямо перед Вами играют в наперсток, а Вы проходите мимо.
- Ха, ищите дураков в другом месте. Я вчера поставил десять тысяч рублей, и все продул!»
Костик:
- Несмешно!
Ирка:
- Вот и я говорю, что несмешно, что жаль, что я не Гоголь.
Ирка заходит в свой подъезд. Темнеет. Загораются окна дома. Окна гаснут.
Фрагмент 8. О кошках
Квартира иркиной матери (на сцене действие может происходить на фоне опущенного занавеса). Иркина мать – она же Рассказчица. Имя Слушательницы значения не имеет. Обеим лет 55-60.
Рассказчица:
- Тяжело жить со стариками - это же ни для кого не секрет! В общем, и я свою маму загнала в могилу постепенно.
Мы, конечно, виноваты перед мамой были - не понимали, что она больна, что ее болячки всем своим букетом и на психику ее влияли. Но все же... Ты же помнишь, что с ней инсульт случился, когда я вообще на даче была, а мама наслаждалась тишиной и своими любимыми сериалами...
Слушательница:
- Помню, как ты мне звонила в тот день, когда с дачи тебя вызвали. Помнишь, что именно ты сказала? Таким тоном - боже, как же охарактеризовать этот тон! - ехидно- саркастическим тоном ты сказала: "Представь, какое меня ожидает лето!" Словно грядки на даче важнее здоровья матери.
Рассказчица:
- Да ты! Ты! (плачет)
Слушательница:
- Ну не плачь. Я переборщила. Я тоже съехидничала. Прости.
Рассказчица:
- Знаешь, когда я тебе звонила тогда, я была на сто процентов уверена, что буду все лето за мамой ухаживать, и постепенно она от инсульта оправится. А она сгорела за неделю! Какой ужас! Ужас! Простить себе не могу! От этого удара я так и не оправилась, ты же знаешь. Уже несколько лет, как мамы нет, а я все депрессию лечу. Неизлечимой оказалась депрессия. И Валя эта Горохова... На похороны приволоклась... Брат мой рыдал, слезами заливался. Госпожа Горохова полезла к нему с объятиями: "Ах, Вадик, я знаю, как ты любил маму!" А я? Мне она ни слова не сказала. Мне в моем доме ни слова сочувствия не сказала! Разве я маму не любила?! Брат же не жил с ней. Он вообще в другом городе жил! Только деньги посылал. Хорошо, когда есть, что посылать. Он теперь и мне деньги посылает. Разве я маму не любила?!
Слушательница:
- Любила, конечно! Просто тяжело жить со стариками - это же ни для кого не секрет.
Рассказчица:
- Знаешь, мне кажется, что слова этой Вали-змеюки меня и добили окончательно. Вот чья бы корова мычала!
Звонит телефон
Рассказчица:
- Алло! Да, доча! Алло? Что-о-о?!! Какой кошмар! И что теперь будет? Ирка говорит, что у нее квартиру обворовали...
Слушательница:
- Ничего себе!
Рассказчица:
- И шубу? Так ведь через месяц уже зима! Ужас, ужас! Просто беда на беде и бедой погоняет! Да как это можно не расстраиваться?! Такая была хорошенькая шубка! Год только и поносила! И морозы скоро! Что ты будешь носить? Ты заедешь ко мне после работы? Как ты спать там будешь, если замок сломан? А дверь кто тебе починит? Хорошо... Ладно... Вечером позвони! Ирка говорит, что полдома вынесли.
Слушательница:
- По нашим временам, это большое горе.
Рассказчица:
- Вот с тех пор, как мамы не стало, просто беда на беде и бедой погоняет.
Слушательница:
- Ты маму свою очень любила. Это правда!
Рассказчица:
- Да-а-а... И знаешь что еще? Мистика настоящая! Меня даже в дрожь бросает, когда думаю об этом. Нам однажды, еще при жизни мамы, черного котенка подбросили. Мама уперлась: "Или я, или кошка!" Ирка котенка соседке своей, Ренатке, отнесла. Оказалось, что котенок - девочка. Новые хозяева котенка Ксюшей назвали. После маминых похорон, я на дачу уехала. И к нам другой котенок прибился в тот же месяц. Тоже девочка. Как будто слова мамины сбылись! Она же сказала: "Или я, или кошка!" Мамы не стало, а кошка появилась. Мы к кошке привязались за лето и в город ее с собой забрали. Мы ее тоже Ксюшей назвали. Ничего более оригинального в голову не пришло. Говорят, что в имени кошки должно быть "кс-кс", только тогда кошка на свое имя отзываться будет.
Слушательница:
- Да где кошка-то?
Рассказчица:
- Да с котами гуляет! Уж как я следила за ней, на улицу ее не пускала, но выскочила зараза, когда я окно мыла. Я ее за хвост схватила, но не смогла удержать. Ушла... Теперь с котятами будет возня. Тебе котенок не нужен?