ПИСЬМЕЦО ИЗ ЛАГЕРЯ
Который раз за последние полгода Владимир возвращался домой затемно, но если раньше при подходе к подъезду его крупное лицо выглядело виновато-просяще, то сегодня выражало нечто иное, решимость, что ли, или нагловатость проступали, отчего всегда распахнутая улыбка превратилась в непривычно жесткую ухмылку, да и из глаз начисто пропала доброта. Как у карпа глаза стали.
Владимир, наконец, решился на окончательный разговор с женой. Тянуть дальше не имело смысла, пора уж разрубить этот узел, покончить разом. Он уже и слова подобрал, так и заявит Татьяне: "Не смогла ты мужа поднять, все самому приходилось, а ты не ходишь никуда, не читаешь вовсе, захлопотанная вечно, разве что на сериалы хватает. Ну не смог я опуститься до твоего уровня, уж извини, разные мы оказывается".
Или по-другому скажет, повинится: «Прости, мол, Танюша, за все, если сможешь. Не могу, да и не хочу больше изворачиваться. Другую полюбил так, что хоть под пулю. Прости, если сможешь. Детям сам объясню». И долой быстренько на воздух, пока не опомнилась, чтобы лицо не видеть. Да и Натаха стол накрыла.
«Прости, если сможешь» обязательно второй раз повторит. Кашу маслом не испортишь.
А может, лучше не размазывать, по-мужски бабахнуть? Так, к примеру: "Таня, сердцу не прикажешь, ухожу к другой. Имущественных претензий не имею."
Пожалуй, последний вариант и выберет.
Должна же она понять, в конце-концов! Сколько ему еще осталось активной жизни? Ну, 10 лет. Ну, допустим, пятнадцать, если еще сильно повезет. А дальше, как говорится, тишина.
Разве он виноват, что Натаха моложе на четырнадцать лет, что не хочет бесконечно ходить в любовницах, наседает? Все в ее пользу, и возраст, и внешность.
Вот у Татьяны незаметно и лицо какое-то несобранное стало, и фигура запущенная, в крупных складках вся, закрывают наслоения некогда молодую пышность. Другой бы с такой в голодный год за мешок пшеницы не согласился. Даже не верится, что когда-то между ними не было пространства, такая любовь была. Куда только подевалась, за какие моря-океаны?
А Натаха голая – совсем другое дело, смотришь на нее, и как-то ближе становится творчество Кустодиева. И любит его Натаха много умелей его Таньки, не скромничает почем зря.
У Натахи в квартире всегда тип-топ, прибрано, в холодильнике водочка, соленья, родня не докучает. Не то, что у Татьяны, вот уж кто умеет приваживать родственничков, хлебосольная больно. Братья ее, Степан и Тимоха, все выходные у них ошиваются. Халявщики.
За Степаном потом скатерть не отмоешь, грязнуля редкостный. Думается, постельное белье стелет только в чистый четверг. И то не каждый год. Тимоха – полная противоположенность. Чистоплюй невероятный, по несколько раз на дню меняет носки и рубашки. Много раз пятнышко на манжете портило семейный обед бесповоротно. Психи, одним словом. Шутка ген такая.
К тому же оба совсем незначительной умственности, не из тех, кто задумывается, чем оправдать свою жизнь. Обычные люди грустят больше, чем радуются – умирать ведь. Эти же вечно ржут над собственными же пошлыми каламбурами. Но аферюги, задолбали своим сетевым маркетингом. Впаривают разную дрянь. Татьяна несколько раз повелась, накупила никчемностей китайских. А те, знай себе, руки потирают, да салатики жрут.
Сколько раз ссорился с Татьяной из-за них. Доходило до того, что общались через записки, прикрепленные магнитиком к холодильнику.
Что не увидит брательников больше – еще один жирный плюс.
Но есть и жирный минус – дети. Ну, положим, сын Витя как-нибудь переживет, а скорее всего, и не заметит перемен. Живет ведь внутри компьютера, отупевает. С ним все ясно, он на Арбате ни разу не был.
А вот с Галчонком посложнее … Ну, ничего, сладится как-нибудь. Дело-то житейское. Поймет, когда подрастет.
Владимир открыл дверь и вошел в коридор. Ключи оставлю, но без демонстраций, решил он и положил связку у зеркала. Предусмотрительно не снимая обуви, он прошел на кухню.
Жена сидела за столом спиной к нему. Ее плечи подрагивали. «Какая сволочь донесла?» - промелькнуло в голове, и Владимир невольно остановился. Домашние заготовки куда-то запропастились, и он было открыл рот для экспромта, как вдруг увидел на столе конверт авиапочты и раскрытый тетрадный листок, исписанный знакомыми старательными буквами. Владимир протянул руку, взял письмо и поднес его к глазам.
Здравствуйте, дорогие мамочка и папочка!
Я пишу потому, что не могу больше терпеть. Оля, та девочка, с которой мы познакомились, оказалась просто хулиганкой, они с девочками из нашей палаты бегают в магазин за сигаретами, ночью не спят, бесятся и другим не дают спать, я всю ночь не спала. Я, кажется, заболею, потому что ночью они налили в постель мне воды и украли одеяло, было холодно, а у меня была мокрая голова и ночная рубашка. Они каждый день ругаются матом и издеваются надо мной и над двумя другими девочками, они воруют мои вещи из тумбочки, кидают друг другу мою подушку, а сейчас они взяли мои шорты и повесили на окно.
Мамочка, пожалуйста, забери меня отсюда, если ты не хочешь, чтобы я мучилась. Или тебе хочется, чтобы я отдохнула? Я лучше отдохну в Москве, чем здесь. Или тебе жалко денег, которые вы потратили с папой, чтобы достать путевку? Или хлопоты, которые я вам принесла? Вы как хотите, но я бы мечтала, чтобы вы меня забрали. Если ты не хочешь, то присылай мне почаще письма. Кстати, я конверт взяла у вожатой. Она у нас очень хорошая, а девчонки называют ее крысой.
Мочи моей нет, приезжайте!
Целую, Галя.
Дочитав, Владимир бережно свернул письмо и положил его в конверт, прочь с глаз. На всякий случай освежил в памяти обратный адрес: «Рузский район, дер. Воробьевка, детский лагерь «Березка». Недалеко совсем. Потом поднял со стула всхлипывающую жену и прижал ее к груди. «Успокойся, родная, - прошептал ласково. - Завтра же с утра поедем выручать нашего Галчонка»
Татьяна доверчиво успокаивалась. Вскоре они обнимались на смятых простынях супружеской кровати. Он все поглаживал женины волосы и повторял: - «Все будет хорошо» до тех пор, пока та не уснула. А Владимир еще долго лежал на спине и смотрел в потолок. Казалось, мужчина не замечал, как пугающе регулярно мигает дисплей обеззвученного сотового.