«Учитель»
В нашем дворе жил мальчик, по имени Саша, который с раннего детства считал себя много пожившим и повидавшим, и потому беспрестанно учил жизни нас – мелюзгу, которая была еще моложе его. Наверное, поэтому, на основании своей житейской умудренности он продолжал общаться с дворовой шпаной лет, наверное, до 35-ти, т.е. до возраста, когда у многих его ровесников были уже свои взрослые дети.
Он имел почему-то всегда дело с теми, кто был значительно моложе его. Быть может, это происходило потому, что, слишком рано посчитав себя взрослым, он никак не мог расстаться с детством? Проходя мимо футбольной площадки, вместе с криками детворы, гонявшей мяч, всегда можно было услышать и Сашин голос, резко выделявшийся на их фоне своим низким тембром:
- Ну-ка, пасик дедушке! Ну, еще навесил! Хорошо, теперь на головку! Делебашич дает пас Славничу, Славнич – Делибовичу! Удар – гол!
Как нетрудно догадаться, он был ведущим футболистом среди игроков обеих команд.
Помню, когда ему было лет 13, - он учился тогда в 7-ом классе, - мама не выпускала его гулять, заставляя учить уроки. Но, - благо жили они на 1-ом этаже, - Саша имел полную возможность сидеть у открытого окна и «проповедовать» всем желающим. Помнится, я спросил его почему-то, не собирается ли он переходить в другую школу? На это Саша ответил:
- Сережа, я же уже старенький! Куда мне в другую школу! Седьмой класс – не тот возраст, чтобы что-то менять в жизни!
Он знал все об этой жизни и бескорыстно делился своей премудростью с нами, жившими с ним в одном дворе, и надо признать, делал это всегда весьма артистично.
Например, обучал нас, как правильно прыгать с качелей.
- Поднимаем качельку, - объяснил он аудитории, слушавшей его, затаив дыхание, - не спеша, культурненько разбегаемся – хоп! – Запрыгиваем, и оп-ля! – соскакиваем. Поняли? Показываю еще раз для бестолковых!
Нужно ли говорить, что после этого все во дворе прыгали только «культурненько».
Он знал решительно все. Как надо играть в хоккей, и как правильно сбить палкой банку. Каждому своему шагу он придумывал теоретическое объяснение, а также раскладывал по полочкам что, как и когда следует предпринять, чтобы действовать наилучшим образом. Наверное, поэтому, зная теоретически, как нужно играть, он никогда не принимал участия в самих играх (футболом он увлекся значительно позднее), ему было достаточно самого знания, как нужно действовать, до практики он не опускался, предоставляя это нам, - тем, кто, замерев, внимал его сентенциям.
Иногда он, правда, снисходил до участия в играх, но только с единственной целью – показать, как это делать. Правда, на практике его результаты были не столь блестящи, как в теории. Первым ему удавалось быть далеко не всегда. Были ребята и половчее, и посильнее, но повторим, в теории он не знал себе равных. Это был прирожденный тренер. Причем, ему было абсолютно все равно, в какой области. Его комментарии вносили свой неподражаемый колорит во все наши игры.
Так, например, после того, как один мальчик не смог в очередной (уже в 10-ый по счету!) раз попасть мячом в кольцо («Если я сейчас не «закрою паспорт», я не знаю, - в попугая, наверное, превращусь!» - воскликнул он перед решающим броском), Саша сочувственно похлопал его по плечу и подражая интонациям Николая Озерова, так прокомментировал его промах:
- Наши спортсмены сегодня получат деревянные награды!
Саша, наверное, мог бы служить неиссякаемым источником вдохновения для какого-нибудь писателя, ибо запасы историй, происходивших в разное время с ним и его друзьями, были, по истине, неисчерпаемы. Туда входили и повествования о его боевых подвигах, когда, гостя у бабушки, он ходил вместе с местными мужиками биться с соседней деревней, и встреча с олигофреном во дворе соседней школы для умственно отсталых, и о том, как со своим другом Джаником они вместе прогуливали уроки:
- Звоню вечером Джанику и говорю: «Завтра в школу не идем!» Джаник расслабляется и кушает булочку…
Любое мельчайшее событие его жизни становилось предметом для яркого рассказа.
Может быть потому, что он так любил всех учить, будучи в центре внимания (ибо для него это было такой же необходимостью, как для других – потребность в еде), друзей у него не было.
Мы то и дело встречали его с разными людьми, перед которыми он вел свои нескончаемые монологи, но они не были его близкими друзьями, а просто случайными попутчиками. Ему нужна была аудитория, причем не важно, слушавшая его, или нет. В нем, быть может, погиб также большой артист, ибо только перед зрителями он раскрывался в полной мере, ведя непрерывные диалоги с самим собой, вторя, в первую очередь, самому себе на разные голоса.
Встретить его на пути было все равно, что попасть под каток. Народ спасался от него, стремясь затеряться в толпе, но всегда бывал вовремя замечен и выдернут из нее пред светлые очи лектора, говорившего:
- Так, так! Прячетесь от меня! Не хотите с дедушкой поздороваться! – и выслушавши горячие заверения проштрафившихся в свой искренней к нему лояльности, Саша брал их под локоток и препровождал на ближайшую лавочку с тем, чтобы выдать причитающуюся им порцию различных анекдотов из его жизни, совершенно не интересуясь, при этом, нужно ли это его аудитории или нет. Можно было быть уверенным – на ближайшие 2-3 часа (если, конечно, просто грубо его не заткнуть, на что, впрочем, почему-то никто не решался ), ты обеспечен историями, которых иному, при экономном использовании, хватило бы на все оставшуюся жизнь.
Спешишь, бывало домой, а навстречу – Саша, тоже бегущий куда-то по своим, как кажется, неотложным делам. И вот он видит тебя (если, конечно, ты не успел перед этим шмыгнуть куда-нибудь в подворотню – у него было слабое зрение, и иных подчас это спасало).
- О, кого я вижу! – восклицает он, подхватывая тебя под руку. – Послушай-ка, что я сейчас расскажу! – После этого он разворачивается вместе с тобой и ближайших 3 часа рассказывает все, что тебя интересует, а чаще – совсем не интересует. При этом, куда он спешил перед этим, всегда оставалось одной из неразрешимых загадок для окружающих.
Повторим, рассказчик он был отменный, и каждая его история в отдельности представляла несомненный интерес, но их было слишком много!
К тому же, когда он завладевал вниманием, его вовсе не интересовало, куда его попутчик шел до встречи с ним, которая, как-никак, не оговаривалась заранее! Очевидно, не дорожа своим временем, ему было наплевать и на чужое. К делам своего спутника он относился, как и к своим собственным.
Должно быть, зная лишь в теории (зато лучше всех!), как надо знакомиться с девушками, он, видимо, так и не дошел до этого на практике, а потому остался не женат, все свою энергию растратив на разговоры.
Со временем он полюбил, сидя на скамеечке, пить в одиночестве пиво, за коим занятием его можно было застать практически каждый вечер. Он сильно пополнел и заметно обрюзг. Иногда, проходя мимо, мы видели его, вернувшегося из очередного рейса (он служил стюардом на международных авиалиниях), одиноко сидящего на скамье, и уже не искавшего, как прежде, с кем-нибудь поделиться вечно распиравшими его животрепещущими новостями.