Первым из туляков, принявшим участие в Олимпийских играх, стал универсальный гонщик, одинаково успешно выступавший и на шоссе, и на треке, и в кроссе Василий Федин. В 1952 году в Хельсинки он выступал в командной гонке преследования на четыре километра. Его партнерами по команде были В. Мешков, В. Михайлов и Н. Матвеев. Наш гонщик потом честно признавался, что попросту перегорел перед стартом, и не смог показать того результата, на который рассчитывал. Впрочем, то же самое относилось и к остальным советским велоолимпийцам. Мало того, что из-за недостатка опыта они по всем компонентам уступали сильнейшим соперникам из-за рубежа, так еще и с волнением справиться не удалось. Наш квартет не попал даже в восьмерку сильнейших.
Впрочем, Федин свое взял в гонках за лидером на всесоюзной арене. В 1951 году он с лидером Борисом Русаковым стал чемпионом СССР в гонке на 50 километров. Еще одно чемпионское звание было им выиграно в 1954 году уже с лидером Михаилом Черновым. С ним же в 1955-м они установили в Иркутске рекорд СССР и мира в часовой гонке — 69 км 533 м.
Еще одним туляком, который должен был входил в олимпийскую сборную 1952 года, был наш знаменитый конькобежец Евгений Гришин. Еще в 1949 году он выполнил норматив мастера по велоспорту, и долгое время с одинаковым успехом сочетал коньки и велогонки.
– Эти два вида и до моего поколения успешно совмещались, еще с тех времен, когда велосипед-костотряс был и коньки с загнутыми носиками, – объяснял потом Евгений Романович. – Велосипедист обязательно зимой должен быть конькобежцем, а конькобежец летом — велосипедистом. Это продолжалось до тех пор, пока результаты не выросли до определенного уровня, и потребовалась круглогодичная, специализированная подготовка. Я как раз в этот период и попал, будучи первым номером и в велосипеде, и в коньках. И должен был определяться. Ведь я на треке, практически с нулевой велоподготовкой, выходил по весне соревноваться с теми, кто к тому моменту уже сотни тысяч километров накатал.
За год до Олимпиады он в финале уступил звание чемпиона Союза в спринте москвичу Ипполитову, проиграв ему на финише несколько сантиметров. Однако потом показывал такие результаты, что был включен в состав команды, отправлявшейся в Хельсинки. И тут вмешался случай. Дело в том, что все свои предолимпийские высокие результаты Гришин показывал на итальянском велосипеде «Доницетти», который ему привезли по специальному распоряжению Василия Сталина с харьковского велосипедного завода. «Легкий, изящный, удивительного ярко-канареечного цвета, с никелированной отделкой и красивым поэтически-музыкальным названием», – описывал Гришин эту машину спустя десятилетия. Можно представить, какое она тогда произвела на него впечатление, если спустя почти полвека в этом рассказе такие романтические нотки. «Я влюбился в него с первого взгляда. А когда на старте садился на него, просто не представлял, что могу кому-то проиграть. И – надо же! – не проигрывал». Можно гадать, как выступил бы на этом чуде техники Гришин, но произошло то, что произошло. Причем, уже на месте событий – в Хельсинки. Вот как сам Гришин описывал это.
— Перед отъездом на Олимпийские игры было указание ЦК партии выступать только на отечественном инвентаре. Неважно, велосипед это или гребля — только на отечественном. Не дай бог, чтобы были какие-то иностранные буквы. И нам заказали велосипеды на харьковском заводе. По специальному заказу, даже по размеру каждого были подогнаны. Я попробовал эту чудо-технику, ее поднять невозможно было. На одной из тренировок у меня оборвалась цепь, я и сам разбился напрочь, и машину разбил. К Олимпиаде, правда, восстановился, но ездил уже на своем велосипеде – фирмы «Доницетти». Руководству доложили, что я единственный с импортным велосипедом. Вызвали «на ковер», говорят: «Вы же знали указание Центрального комитета»... А у нас в сборной старший тренер тогда был Шелешнев, он объясняет: «Дело в том, что ему был заказан такой велосипед, но он переломился пополам». Тут встает зампредседателя спорткомитета СССР и начинает мне рассказывать, что мы должны пропагандировать не только наш лучший социалистический строй, но и лучшую технику. Я не выдержал, снял рубашку, приспустил до колен штаны, говорю: «Вот, смотрите, я уже допропагандировался. Если вы хотите, садитесь на этот велосипед и сами пропагандируйте». Представляете, каково тогда было такое заявить? Через пять минут прибежал ко мне человек, и говорит: «Собирай вещи, у тебя отходит поезд на Выборг».
Время шло, и надо было наконец определяться – что ближе: велогонки или коньки? Помог случай. В следующем году, уже в ранге сильнейшего спринтера, Гришин готовился к первенству Союза. И все шло к тому, что он сделает выбор в пользу трека, тем более, что дела там складывались очень даже неплохо. Но в этот момент на одну из тренировок, за две недели до чемпионата СССР, приехала научно-медицинская бригада. Когда доктора посмотрели результаты обследования, они категорически запретили выступать на треке. Так выбор был сделан сам собой.
Впрочем, был еще один шанс, весной 1956 года. Его Евгений Романович описывает в своей книге «Такое не забывается». Оказывается, в 1949 году по распоряжению Василия Сталина для команды ЦСК ВВС в Германии была закуплена большая партия велосипедов и мотоциклов, в том числе и тандемов. Однако после того, как сын Сталина оказался отстранен от дел, вся эта техника пылилась невостребованной на складе.
– Мы с Борисом Цыбиным решили использовать тандем как средство конькобежной подготовки, – рассказывает Гришин. – Исходили десятки кабинетов высоких начальников, написали гору рапортов и заявлений. Наконец, уже в разгар лета, добравшись до заместителя министра обороны СССР, получили резолюцию на нашем рапорте: «Разрешаю выдать «двойной велосипед» («тандем» для него было словом иностранным и непонятным) лейтенанту Гришину и переоформить весь спортинвентарь, приобретенный В. Сталиным, на ЦСКА. И с этого дня мы с Борисом в прямом смысле не слезали с тандема, используя его и как средство подготовки, и как средство передвижения.
Как-то на этом тандеме они заехали на трек, где как раз тренировалась сборная СССР, готовящаяся к олимпиаде. До нее, впрочем, было еще довольно далеко – Игры в тот год проводились в Австралии, и стартовали лишь в конце ноября. «Наши ускорения, – вспоминает Гришин, – которые хронометрировали тренеры велосипедистов, вызывали немалые удивления, ибо мы ничуть не уступали гонщикам, которые готовились к Олимпиаде. Тогда на треке особенно выделялся пришедший мне на смену Слава Варгашкин. Он был одинаково силен и в спринте, и в гите на 1 километр, и в командной гонке. Его тренер и порекомендовал нам объединится на тандеме. Высочайшая скорость Варгашкина, мои спринтерские качества плюс великолепная силовая подготовка давали все основания рассчитывать на золотую медаль».
Однако легко сказать. Во-первых, вовсю идет подготовка к новому конькобежному сезону, а во-вторых, на треке выступать категорически запрещено. Однако и не воспользоваться случаем вновь выйти на трек на самом высоком уровне, было нельзя. И тогда решили дожидаться отборочных гонок к Олимпиаде, а до того тренироваться отдельно: Гришин – с Цыбиным, Варгашкин – со своим партнером. А потом провести несколько совместных тренировок, и, показав великолепный результат на отборе, поставить всех перед фактом: на Олимпиаду должен ехать тандем Варгашкин – Гришин. За исключением того, что рано или поздно надо было признаваться в тайном сговоре, все шло нормально.
– Все разрешилось само собой, – рассказывает далее Гришин. – Кудрявцев (старший тренер конькобежной сборной) был очень недоволен моими тренировками (я много пропускал занятий, увлекаясь велосипедом) и решил поговорить со мной. Вот здесь-то я и признался ему, что готовлюсь к Мельбурну и, очевидно, придется пропустить один зимний сезон. Он выслушал меня, попытался разубедить, приводя множество доводов в пользу коньков. Но я ему ответил однозначно, что уже все решено, что я нахожусь в великолепной форме (а это, кстати, констатировали и врачи на последнем медосмотре) и не могу, не имею морального права подводить Славу Варгашкина. Да и нельзя упускать такую возможность, которая бывает раз в сто лет и выпадает одному из миллиона людей. Кудрявцев не понял меня. Да, видимо, и не хотел понимать. Не дослушав до конца, тут же побежал к министру спорта Н. Н. Романову и поднял там панику: если разрешить Гришину стартовать в Мельбурне, то мы навсегда потеряем его как конькобежца. Учитывая, что коньки были любимым видом спорта Романова, а я – его любимчиком (как он мне много лет спустя признался), можете себе представить, какой был результат. Романов сразу же подписал приказ по Спорткомитету, запрещающий мне совмещать два вида спорта. Моим мечтам не суждено было сбыться, а ведь они были вполне реальными. Прощай, Мельбурн! Но должен сказать, что опасения Романова и Кудрявцева были небезосновательными: победи я в Мельбурне, велосипед, наверное, склонил бы чашу весов в свою пользу.
Однако к этому моменту Евгений Гришин уже носил титул олимпийского чемпиона. В 1956 году на зимних Олимпийских играх в Кортина д’Ампеццо он стал победителем на конькобежной дистанции 500 метров. Причем, финишировал с новым мировым и олимпийским рекордом – 40,2 секунды! Этот результат пресса назвала фантастическим. И как же жаль, что не удалось стать единственным в мире спортсменом, которому удавалось выиграть звание чемпиона и на зимней, и на летней Олимпиаде!
Ну а в Мельбурн, тем не менее, поехали сразу четыре тульских велогонщика. Это Борис Романов, Владимир Леонов, Борис Савостин и Эдуард Гусев. Такой многочисленной велокоманды туляки на Олимпийские игры с тех пор больше никогда не посылали.
В конце августа все кандидаты в сборную собрались вместе. Насчитывалось их едва ли не втрое больше, чем надо было посылать в Австралию. Отбор устроили по программе Олимпиады: спринт, гит на километр, тандем, командная гонка преследования, два матча, в Москве и Ленинграде, СССР — Италия — Англия. Тогда в этих странах выступали ведущие гонщики мира. Туляки показали себя на уровне. Борис Савостин выиграл у рекордсмена мира итальянца Фаджини. Владимир Леонов победил чемпиона мира итальянца Онью и так далее.
Тем не менее, фактически команда формировалась позже, на сборах в Симферополе. Каждую неделю проходили очередные прикидки. И задача стояла сложная: надо и себя показать, и в то же время сохранять форму, чтобы не «сгореть» раньше времени. После всех этих отборов все четверо туляков наконец и были включены в сборную.
Когда, наконец, определился состав, примерно неделю шили парадную форму: белые пиджаки со знаком СССР на нагрудном кармане, из хорошей шерстяной ткани, выработкой похожей на букле; голубоватые рубашки, синие галстуки и светло-синие брюки. Эта форма потом по невероятному совпадению оказалась почти один в один похожей на форму сборной США. Это особенно здорово было заметно на параде открытия Олимпиады, ведь команды стояли рядом.
Олимпийская советская делегация насчитывала 283 человека. Велогонщики выступали последними, уже в декабре, поэтому и летели они тоже последними. Для них выделили правительственный Ту-104, на котором Хрущев летал с визитами в другие страны. Салон там был не совсем обычный, разбит на три части, каждый отделан своим цветом: желтым или красным. В первых двух салонах стояли столики, примерно как сейчас в железнодорожном «экспрессе». Лететь пришлось с дополнительными посадками для дозаправки – в Ташкенте и Дели, а в Рангуне советская команда пересела на «Боинг» компании «Панамерикан» и уже на нем полетела в Австралию.
– Когда приземлились для дозаправки в Дели, командир корабля говорит: «Ну, мужики, вы в рубашках родились», – вспоминает гонщик Эдуард Гусев. – Оказалось, что при посадке один из двух двигателей заглох, а мы даже ничего не почувствовали. Все-таки надежный самолет был, а по тому времени один из лучших в мире. А потом удивил представитель «Панамерикан» в Рангуне. Подъехал в автомобиле такой рослый, в белом костюме, лысеющий американец. И вдруг смотрим: он и чемоданы помогает перенести, и женщинам с детьми оказывает помощь. У нас-то все по-другому: если начальник, то ходит надутый, как индюк.
В то время у СССР не было дипломатических отношений с Австралией. Поэтому переговоры относительно приезда советской команды шли очень сложно. Наши договаривались с Польшей, Польша — с Францией, а уже Франция — с Австралией. А вот советских эмигрантов в Австралии оказалось очень много. И тех, кто уехал давно, даже язык почти позабыл, и тех, кто неведомо какими путями эмигрировал в послевоенные годы и позже.
– Может, наше политическое руководство и хотело бы ограничить общение с русскими эмигрантами, но как это сделать? – рассказывает Эдуард Гусев. – Ведь не отдельную олимпийскую деревню для нас строить. Но нас и так трудно было в один момент перевоспитать. Мы же были представители самой прогрессивной, самой передовой страны. Самые лучшие, самые счастливые. И гордились этим. К тому же видели, что нас и встречают как представителей великой державы.
Что касается результатов, показанных тульскими гонщиками в Мельбурне, то они были явно ниже их возможностей. Сказался недостаточный международный опыт, да и время проведения Олимпиады было совсем непривычное. У нас в стране сезон ведь был давно закончен.
– Мы еще и мандражировали сильно. Помню, завтра выступать, а я заснуть не могу. Все думаю, как ехать, как себя вести. Ведь такая ответственность... И бессонница — хоть снотворное принимай. Накануне вечером как раз собрание было. И все говорили про то, что государство на нас огромные деньги угрохало, и мы должны помнить об ответственности, которая на нас в связи с этим наложена, оправдать это высокое доверие. На нас вся страна смотрит. И мы по-серьезному к этим словам относились. Но все эти накачки дали обратный результат. Как все равно обухом тебя стукнули. Когда ты играючи едешь, то и результат хороший. Но стоит напрячься, ноги словно свинцом наливаются.
Романов в спринте победил на предварительной стадии бразильца Аргентона и африканца Шарделоу. А в восьмерке сильнейших бился за выход в полуфинал с новозеландцем Джонстоном. По общему мнению, наш гонщик был сильнее. Однако первый заезд он проиграл — уступил на самом финише. «Во второй попытке у меня была вторая позиция, – вспоминал потом Романов, – и я удачно использовал ее – финишировал первым с запасом метров в десять. Это меня ободрило перед решающим третьим заездом». Однако в решающем поединке у него просто не выдержали нервы, наш гонщик начал набирать ход раньше времени и «раскатил» новозеландца. «До последних метров все я делал вроде бы правильно: стоянкой добился выхода на первую позицию, «подвез» Джонстона к финишному виражу, здесь поднял его повыше к барьеру, а потом ныряю вниз, но чувствую, что он цепко держится за мое заднее колесо. С наката виража он рвется вперед и на прямую мы вырываемся вровную. И тут, как некстати, мелькает мысль: вот она, победа! Ну еще бы мне чуть-чуть! И на какую-то долю колеса соперник опережает меня у самой черты финиша. Как же я сожалел: опять у меня те же 5-8 места».
Борис Савостин проиграл, потому что почти секунду потерял на старте. Не десятые доли потерял – секунду. Выстрел, а он еще стоит как вкопанный. Однако даже с такой промашкой показал в гите на один километр пятый результат! «Не хватило опыта, – сетовал он потом. – В физическом отношении мы никому не уступали, а в ремесле сильно им проигрывали».
В гонках на тандеме, где Варгашкин должен был выступать с Гришиным, партнером Ростислава Варгашкина стал наш Владимир Леонов. В следующий круг они пробивались через утешительный заезд, в котором кроме них ехали еще два тандема. Судя по всему, соперники сговорились против наших. Закрыли их в «коробочку» и не пускали вперед. Наши рискнули, попробовали обойти слева и упали, вместе с двойкой из объединенной Германии. Разбились здорово, в тандеме скорость ведь очень высокая. Назначили перезаезд, но наши уже не в состоянии были серьезно бороться.
В командной гонке преследования советские гонщики, среди которых стартовал и Э. Гусев, обогнали бельгийцев, но затем всего десятые секунды проиграли англичанам, показав пятый результат. Англичане потом стали бронзовыми призерами.
– Здесь еще наша зашоренность сказывалась, – вспоминал Эдуард Гусев. – Тот же Гришин почему выигрывал? Да потому что он на все положил и не волновался. Такой же и Куц был. Он любое начальство посылал. Говорил: «Я знаю свое дело». Мы же по другому были воспитаны. Словно застыли от желания победить, показать себя как можно лучше. Когда я вышел на старт, кроме дорожки, бегущей под колесо, ничего не видел и не слышал.
Тем не менее, общий итог выглядел не таким уж и плохим: три пятых места, зачетные очки в копилку советской сборной, и приобретенный драгоценный опыт участия в Олимпиаде.
А вообще советская команда Мельбурне впервые победила сборную США в командном зачете, завоевав 37 золотых, 29 серебряных и 32 бронзовых медали. Лучшим спортсменом той Олимпиады был признан советский легкоатлет Владимир Куц, выигравший бег на 5000 и 10 000 метров и установивший олимпийские рекорды на обеих дистанциях. Олимпийский рекорд Куца на 5000 метров продержался потом 16 лет. В Мельбурне мир узнал имя и Ларисы Латыниной – самой разносторонней гимнастки всех времен, которая, выступая на олимпиадах, завоевала 9 золотых медалей, 5 серебряных и 4 бронзовые.