Апрельское солнце жадно утюжило снеговые завалы. Город просыпался, после зимней неспешности, суетливыми ручейками.
Санек сидя на вязанке картона, пересчитывал медяки. Совсем не просто, отмороженными, заскорузлыми пальцами гонять монетки в ладони.
- Не худо на сегодня приработал.
Санька беззубо скалился на свое зыбкое отражение в маслянистой лужице.
- Завтра приходи. Приберешь вокруг.
Санек весело угукнул ларечнику. Место тут бойкое, на трамвайной остановке. Шпана не трогает, погоны не гоняют, подают частенько, здесь он свой.
- Тьфу, ты, Господи! Срамота, какая. Че сидишь, охальник! Вонь то от тебя, не сдышать! Работать бы шел, алкаш!
Другие жалели, участливо качали головой. Кто брезгливо морщился, не смотреть, забыть, не знать.
Все как всегда. Все уже было.
Санька смотрел на них щелками щуренных глаз. Видел и не видел.
Мир его, от всех сотаенный, светился радостью. Восседая на куче картона, был он светлый… Знал он, все вокруг, только его собственное отражение, множенное миллиардами раз.
И он любил их всех, широко, без оговорок, вселенским величием всепрощения