Окидывая взглядом прошлый век. 19Хрущёвская оттепе
19 Хрущёвская оттепель.
Леспромхоз в Тебе был на более высоком техническом и организационном уровне, чем в таёжном посёлке Лягушье. Совсем уже не было ручных пил и топоров, лес валили пилами «Дружба», заправленными бензином. Вывозили лес с делянок трелёвочными тракторами, а затем грузовыми машинами, лесовозами. Дороги были крепкие, грунтовые в логах, вдоль рек и речушек, часто с крутыми перевалами между водоразделами. Работы велись в двадцати и тридцати километрах от села. Была своя пилорама и даже маленький заводик по изготовлению пихтового масла из пихтолапки, которую ломали женщины и девчата-старшеклассницы. Посёлок рос, леспромхоз развивался, люди прибывали, строились стандартные дома, клуб, новая школа, детский сад.
Это было начало шестидесятых, которые потом назовут Хрущёвской оттепелью. Объявлен и осуждён культ личности Сталина, реабилитированы посмертно репрессированные в 37-ом году «враги народа». Павел Болотов подал на розыск отца Автонома Емельяновича, посоветовал то же сделать Вере. Пришло официальное сообщение, что Болотов Автоном Емельянович умер в 42-ом году от сердечного приступа, но что он полностью реабилитирован.
(И опять враньё. В 90-ых узнали, что расстреляли Болотова через месяц, в январе 38-го года и захоронен он, как и многие, на скотском кладбище, точнее, выгребной яме с известью. Вот так поступали с народом, объявленным врагом самому себе.)
Но жизнь в стране катилась под весёлыми лозунгами: «нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме», «моральный кодекс коммунизма». Дети, заучивая «моральный кодекс», радовались: к 80-тому году будет построена «материальная база коммунизма», всё будет бесплатно. Люба подсчитала, что ей будет 33 года, много, конечно, но ещё не старость. Хотя народу взрослому новый правитель не нравился. Некрасивый, на лице бородавки, имя какое-то смешное: «хрущ» - это мучной жучок. То ли дело, Ленин, Сталин! Величие вождизма было потеряно.
- Пап, ну как ты можешь защищать Сталина? Ты сам чуть не погиб в ссылке, деда Автонома назвали «врагом народа»! – горячилась комсомолка Люба в 63-ем году.
- Что ты понимаешь! Да, были перегибы на местах. Народец гнилой всегда встречается, завистники, стукачи. Зато в какой войне победили с именем Сталина! А после войны! Всё отстроили, каждый год объявляли снижение цен. В магазинах всё было. А сейчас? Деньги уменьшили. Хлеб стоил рубль восемьдесят копеек, с восемнадцати быстро округлили до двадцати копеек. И так со всеми ценами. За хлебом очереди. В колхозах скотину режут, скоро мяса не будет. Кукурузу какую-то приказали разводить. Где это видано? Кукуруза в Сибири? – кричал Николай.
Но юность оптимистична. Всё в розовом свете. Мысли только благородные. Нельзя думать о деньгах, тряпках, осуждать людей. Надо стремиться стать лучше, как у Толстого: «Надо путаться, рваться, метаться, начинать и бросать… А спокойствие – душевная подлость!» Прекрасна юношеская дружба! Одноклассница Неля Караушева, красавица, умница, стала ближайшей подругой.
Случилось это весной. Семиклассники, как самые старшие в семилетней школе, были направлены складывать привезённые для отопления дрова и сброшенные в школьном дворе с машины. Мальчишки в классе почти все были переростки (тогда ещё оставляли на второй год), деревенские, закалённые в труде парни. Они немного потрудились и забастовали: «Хватит! Домой надо, там тоже работы невпроворот!» Неля, как председатель Совета дружины, на которую директор возложил ответственность, стала уговаривать мальчишек закончить работу. Они огрызались. Все девочки молчали, и вдруг Люба её поддержала:
- Ну, что вы бастуете? Для нас же дрова. Всё равно Дмитрий Сергеевич заставит вас завтра работать.- Настроение изменилось.
После работы девочки спустились к реке умыться и почиститься и разговорились. Каждое признание одной вызывало восторг удивления у другой: «И я так же считаю! И у меня так же!» Они мечтали о достойной, необходимой народу профессии – стать учителями, как историк Дмитрий Сергеевич Емельянов, фронтовик и директор школы. Историю любили, читали исторические романы. Любили и фантастику, особенно Ивана Ефремова «Туманность Андромеды», «Лезвие бритвы». Пройти бы по жизни, как по лезвию бритвы, не склониться в сторону зла, победить в себе вспыльчивость, стать умными. И научить родителей, как воспитывать братьев. Братья той и другой, Костя и Сергей, учились плохо, родителей обманывали, уже курили, хулиганили.
А ещё … Любовь! Обе влюбились в мальчишек с левого берега Томи, которые после школы редко бывали в основном посёлке. Да и родители их считались почти коренными жителями, а не вновь прибывшими. Лёгкий ореол таинственности лежал на них. А у Пети Голубина, Любиного избранника, отец был коммунистом, что с её точки зрения было немаловажным плюсом, хотя сам Петька плохо учился и был хулиганом. Лёня Тырышкин был красавцем, как и его младшая сестра Галя, одноклассница. Будучи на год старше их, Леша учился младше на класс. Всё это не отталкивало юных девиц, а наоборот предвещало педагогическую работу с избранниками. Они ощущали себя Тоней Тумановой, влюблённой в Павку Корчагина. Обе писали дневники, где с серьёзным видом рассказывали, во сколько встали, делали ли зарядку, что прочитали и как Он посмотрел в очередной раз.
Однажды одноклассник Валерка Безручкин, маленький, всеми обижаемый и потому подленький, выкрал их дневники на перемене и устроил громкую читку. Девочки гонялись за ним по классу, он хохотал и выкрикивал очередной шедевр их признаний, скакал по партам. Наконец, кто-то из мальчишек грозно сказал ему: «Отдай!» Дневники были возвращены, больше в школу не носились, но ещё просуществовали до первого курса института.
А любовь угасла сама собой, хотя мальчишки пытались их провожать. Петька даже хотел поцеловать Любу, попал куда-то в щёку, получил полагающуюся по книжным правилам пощёчину и откровенное, детское «дурак!»
Однажды Вера была свидетельницей этой «любви», она сидела на телефонном коммутаторе на вокзале, скучая по своей прошлой работе. Девочки шли вечером из школы после очередной репетиции самодеятельности. Шли быстро, не оглядываясь, хотя знали о том, что за ними шагает парочка пацанов. Возле вокзала они разошлись в стороны, мальчишки разделились и последовали за ними. А девицы, гордо подняв головы, быстро прошествовали домой.
- Смотри-ка, твоя уж дружить начала! – посмеялась телефонистка.
Вера, придя домой, со смехом сказала:
- Видела, видела твоего ухажёра. Что же вы от них убегали?
- Да ну их! Двоечники! – пренебрежительно ответствовала дочь.
Но эта надуманная влюблённость завершилась трагично. В деревню приехал новый начальник стройучастка Филиппов Пётр Аркадьевич, его дочь Лариса была ровесницей Любы. Отцы их познакомили. Люба честно старалась опекать новенькую, потому что вскоре они начали учиться в восьмом классе. И вот Петя Голубин обратил внимание на новенькую девочку. Была она миленькая, с большой чёрной косой, с ямочками на щеках и подбородке, смешливая. Единственная дочь уже немолодых родителей, Лара пользовалась исключительной привилегией в доме, была очень откровенна, над объявившимся ухажёром смеялись всей семьёй.
Однажды, когда Николай с Верой были в гостях у Филипповых, неудачливый ухажёр опять объявился под окнами.
- Ну что же ты мучаешь парня?- посмеялся глава семейства. Лариса, сверкнув глазками в сторону Брыкиных, произнесла:
- Зачем он мне нужен? Это бывший Любин воздыхатель.
Придя домой, оскорблённый Николай пришёл в детскую поговорить с дочерью. Она уже лежала в постели и читала.
- Какая у Филипповых дочь благодарная, ласковая и ничего от отца не скрывает.
- Так у неё и отец другой! – горячо возразила дочь.
Бешенство помутило рассудок Николая, он схватил дочь за волосы.
-Коля, Коля!- кричала Вера.- Опомнись! Что ты делаешь?
- Я научу уважать отца! – кричал он.
Опомнившись, он на руках перенёс дочь на диван, посадил на колени, гладил её волосы, плакал:
- Никогда не прощай мне этого! Не прощай!
- Прощу, папочка, прощу,- причитала и она. Они оба плакали и обнимались.
Позднее Люба поймёт, что такие приступы неуправляемого гнева, обращённые с той поры только к матери, объяснялись психологами синдромом войны. А тогда после подобного случая на покосе, когда отец накинулся на мать (Твоё воспитание!) за то, что дочь, отправленная за ключевой водой с бидончиком, задержалась у ручья, Люба уговаривала Веру развестись с отцом. Даже подумывали уехать к бабушке. Асафовна в то время уже вернулась от сына и жила в Кузнецке в барачной комнатушке.
Но домашний террор был во всех семьях в посёлке. Интеллигентная семья Филипповых была исключением. Они долго не задержались, уехали в город.
Николай страдал, раскаивался, просил прощения. Только к старости он стал уравновешеннее, хотя был гневлив, но рук не распускал.