Вскорости прибыл в пункт назначения и Фёдор. Он немного волновался; большой город, сомнительная затея, в общем, неизвестность томила его. Дабы снять все сомнения он пообедал в станционном буфете. Под обед (вольный город!) можно было заказать сто грамм. Ну а дальше всё пошло по плану. Фёдор с третьей попытки устроился в гостиницу, тогда были такие проблемы, и тут же мысленно благословясь рискнул набрать домашний телефонный номер «небожителя». Фёдор имел представление к кому он звонит. Он видел его и в телепередаче, видел и его альбом избранных фотографий. Честно говоря, фото не понравились. Несколько ранних подборок были отменны и оригинальны; сделав на них себе «имя», автор в последующих напустил такой декадентской жути, что оторопь брала.
Наконец, трубку сняли. Напористый голос с вызовом, не произнёс, а выкрикнул:
- Да!
Фёдора несколько смутила такая экспрессия, но, собравшись с духом он тоже громко произнес условные слова. Рандеву назначили через два часа и Фёдор подумал, что такое энергичное начало – это хорошая примета. Он в этот день был как-то особенно суеверен и осторожен. Вопреки своей извечной привычке постоянно опаздывать, в этот раз на кнопку звонка сподобился нажать в строго уговоренное время. Внешне мэтр выглядел как и на телеэкране: поджар, с проседью, под пятьдесят. Но разговор, интонация, разительно отличались. Если там он говорил с мягкими модуляциями и слегка запинаясь, то в домашних стенах – это была речь человека знающего истину в последней инстанции. Передав ему увесистый пакет и приветы родственников с юга Фёдор от себя присовокупил редкий букинистический фотосправочник с бутылкой экзотического спиртного. Мэтр со словами: «Я же не пью», всё же принял подношение. После этого ему позволили присесть. Фёдор замялся не зная как приступить к главному, тогда его поторопил мэтр.
– Молодой человек, существо вашей проблемы.
– Видите ли, мне кажется, что я некоторым образом… открыл новую технику в фотографии. Не могли бы вы оценить?
Коротко хохотнув, мэтр согласился.
– Ну-ну показывайте.
Фёдор как сомнамбула достал заветный альбом. Мэтр быстро, и как показалось Фёдору небрежно, полистал с таким тщанием выверенный и вымученный альбом; скептически хмыкнул, и, небрежно захлопнув, вынес вердикт:
– Хорошо обыгранная соляризация, – не более того. Приём должным образом мотивирован и это плюс. Но, это никак не новая техника, должен вам заметить!
Профессиональный жаргон смутил Фёдора. Он понимал, что надо бы возразить, но это не Жене было баки забивать, тут надо выбирать выражения и постараться быть на уровне. Но фотожаргоном он не владел, а потому ангельским голоском кротко вопросил:
– Вы что-либо похожее видели?
– И не единожды! Разница может быть в деталях. Ведь что такое новое? – И не дождавшись от Фёдора подсказки, продолжил, – правильно, хорошо забытое старое.
– А я не видел, – совсем грустно и тихо ответил Фёдор. Метр пропустил эту реплику и по-деловому перевёл разговор в другое русло.
– Вы, извините, где-нибудь печатались? – вдруг, участливо спросил он.
Фёдор припомнил лощёный фолиант мэтра и свой, один-единственный снимок «тиснутый» в местной газете. Но какой это был снимок! Это была репортажная удача; злоба дня и метафоричность – вот главное его достоинство.
– Да, – уверенно ответил Фёдор и стал доставать из кейса уже пожелтевшую газету. – Вот орган горкома КПСС позволил себе напечатать этот снимок.
Мэтр, как показалась Фёдору, брезгливо принял газету и стал читать под указанным снимком: «Первый секретарь горкома товарищ N. во время митинга на строительстве …» - И не дочитав текст, мельком взглянув на снимок, порывисто вернул газету.
– Теперь это не актуально.
– Тут метафоричный подтекст, тут примечательна тень товарища N, – как можно мягче попытался возразить Фёдор.
– Ну и что тень? Придумал! Ретушёру с бильд-редактором по рукам надо дать!
Получалось то, чем Фёдор так гордился, требовалось просто отретушировать, стереть и уничтожить. Прелесть этого снимка действительно заключалось в тени товарища N. Стоявший на крылечке перед прорабским вагончиком, он картинно взметнул руку над головой в немом приветствии, а чуть в стороне, на стене, под лозунгом: «Партия и народ едины», в косых лучах солнца тень руки чётко отпечаталась рогами над тенью головы. Зловещий мефистофельский атрибут большого партийного начальника заметили и в редакции, но после того, как газета вышла в свет. И судя по всему оргвыводы последовали. Какие? Фёдору об этом не сообщили, но то, что его там объявили персоной нон грата – это было точно. И его это весьма обрадовало. Надо же так подкузьмить насквозь пропитанный идеологией показушный партийный орган! Это дорогого стоило! Потом, воодушевлённый такой находкой, он решил сделать большую серию фоторабот «Люди и тени», но кроме двух, трёх чего-либо значащих снимков у него ничего не получилось. Это оказалось не так-то просто. Конечно, тут напрашивались технические ухищрения: коллаж, фотомонтаж, но опускаться до них Фёдор не хотел и не мог, ибо в те времена принимал и ценил только «чистую» фотографию; и проект был оставлен до лучших времён, а значит потихоньку и позабыт…
В эту судьбоносную поездку Фёдор потрудился выбрать и взять все свои лучшие работы, даже газету прихватил, но получалось, что хвастать было нечем, эксперта он явно не впечатлил.
Мэтр встал из-за стола, сделал и Фёдору приглашающий знак. И пока он собирал свои вещички, тот, глядя куда-то поверх Фёдора, внушал ему дежурные истины:
– Надо вам молодой человек больше работать, учиться. Вот при нашем клубе есть заочные всесоюзные курсы, записывайтесь. У нас есть опытные методисты. Подучитесь и присылайте работы; мы посмотрим, возможно, чем и поможем.
У Фёдора першило в горле. Вот так, в одночасье, не оставить камня на камне от его суперпроекта… И ведь обидного по существу ничего не было сказано, отмахнулись, как от назойливой мухи: «У нас есть опытные методисты». Фёдор морально был готов к критике, к горячим спорам, но вот так, чтобы просто проигнорировали и всё… Это не укладывалось в голове. Так в состоянии грогги Фёдор и очутился во дворе. Он бесцельно колобродил по незнакомым улицам и проулкам, пока не наткнулся на киоск союзпечати. Обошёл его вокруг, внимательно рассматривая газеты и журналы, постоял, подумал, и купил самых дорогих сигарет. После первой затяжки, у долго не курившего Фёдора приятно поплыло в голове. «Ну вот, Артур, всё-таки ты меня соблазнил», - подумал он.
Выкурив полсигареты, и поуспокоившись Фёдор обращаясь к недавнему собеседнику высказался вслух:
- Тоже мне мастер визуальных метафор. Я «грузить» не хуже тебя могу, но твоё фуфло вообще ни в каких комментариях не нуждается.
Выплеснув таким образом, самое наболевшее, Фёдор отправился на осмотр города. На самом деле ему просто надо было выходиться, остыть и осмыслить своё фиаско. Дальнейшее течение событий подтвердило одно бесхитростное и давнее наблюдение: плохое, увы, зачастую тяготеет к плохому. Так начинается чёрная полоса.
Около какого-то гастронома у Фёдора попросили двадцать копеек, он дал рубль.
– Вот человек! – С чувством произнёс подпитый гражданин. «Утёр я старине Диогену нос, подобрее к людям оказывается надо быть и не будет надуманных проблем…» – отрешённо подумал Фёдор. И эта тема вскоре получила дальнейшее и неожиданное развитие. Судьба свела его в тот богатый событиями день с разнесчастным молодым человеком. Очередная размолвка со строптивой женой заставила его идти по улице и громко разговаривать с самим собой. Фёдор из лучших побуждений имел неосторожность заметить на опасную симптоматичность этого признака. Конечно, это была шутка, но молодой человек воспринял её всерьёз и вцепился в Фёдора, как репей в собаку. И тот понял, что оставлять разнесчастного один на один со своим горем, ну никак нельзя…
Они сидели в каком-то запущенном, пыльном скверике допивая очередную бутылку дешевого портвейна и Филиппа, он так назвался при знакомстве, и уже рассказавшего все свои семейные коллизии, потянуло на философские обобщения.
– Понимаешь, вчера я сделал одно совершенно случайное открытие, – с глубокомысленным видом заявил он. – Вот ты, к примеру, знаешь значение английского слова: «Base?»
– Напиши, я по прозношению ещё плохо шарю. – «Умничал» Фёдор.
– Пожалуйста, – любезно ответил Филипп, старательно выписывая по земле пальцем.
– База, – ясень пень!
– Правильно. Основа, база, – это первое значение, а вот второе, держись крепче, а то упадёшь – это подлость, низость. Представляешь, насколько людям легче жить, когда они это с молоком матери впитали. Никаких тебе иллюзий! Человек человеку – волк. И точка.
– Ну, так и мизантропом можно стать, – примирительно заметил Фёдор.
Филипп молчал, видно витал где-то далеко в своих мыслях. Вдруг он встрепенулся.
– Ты не подумай, я жизнь не упрощаю, но розовые очки надо снять. Человек создан на паритетных основаниях силами зла и добра, вот он потом и мечется пытаясь что-то выгадать то с той стороны, то с этой, как хитренькое дитяти…
«Эка тебя занесло», – с удивлением подумал Фёдор. Он и сам когда-то, после крушения очередного идеала, пытался разобраться в этих мировоззренческих хитросплетениях, и поэтому решил исчерпать тему применив домашнюю заготовку.
– Видишь ли, добро, на мой взгляд, всё-таки первично. Если по другому – оно самодостаточно и по-большому счёту может обойтись без зла. Зло же паразитирует на добре. А паразит без хозяина жить не может. Поэтому и существует такое понятие, как справедливость…
– Нет, нет, ты меня не путай, – досадливо поморщился Филипп, – про справедливость давай не будем. И потом, ты меня совсем не убедил. Вот зло, – и он небрежно поддел ногой пустую бутылку, – ни на йоту во мне не нуждается, а я, увы, нуждаюсь и во всё больших и больших количествах…
Фёдор дурашливо поднял руки, – сдаюсь, сдаюсь, тебя голыми руками не возьмёшь, вопрос о первородстве временно остаётся открытым.
– То-то и оно, – как-то неоднозначно высказался Филипп, потом подумав, добавил, – ладно Заратустра, ты подожди меня тут чуток, только не уходи, я мигом.
Фёдор был в том расслабленном состоянии, когда не то что уходить, но и говорить не хотелось, поэтому он и не стал выяснять чего затевает Филипп, а согласно кивнул головой. Вечерело. Не по-южному долго и как-то особенно тоскливо. Фёдор, вдруг, представил себя со стороны. Незнакомое место, окраина чужого города, и он совсем один, с обидой и опустошённой душой.
«Что я тут забыл, зачем я тут? – растерянно думал он, – чухать надо подобру-поздорову и чем скорей, тем лучше». Но сам сидел и чего-то покорно ждал. Взгляд его упал на пустую бутылку, полуободранная этикетка с названием знакомым с детства: «Портвейн № 15». Да, именно от этого вина Фёдор впервые познал чувство опьянения. Сколько их потом было? И вроде путных и совсем беспутных. Но тот, первый, помнился в деталях и особенно отчетливо.
Случилось это давно. Было Фёдору одиннадцать или двенадцать лет. Рос он в рабочем посёлке-спутнике большой стройки, которые в изобилии плодила набирающая тогда мощь социалистическая экономика. Люди собирались там со всей страны: кто в поиске лучшей доли, кто был просто романтиком или искателем приключений. Нравы в те времена были про-стецкие, чувства открытые. Тогда не считалось зазорным крепко выпить и вид пьяного никого не пугал и не удивлял. И вот, как-то жарким летним днём, «сник» в тени дворовой беседки очень пьяный человек. На столике рядом с поникшей головой гордо и символично возвышались две бутылки вина. Ватага пацанов изнывающая от избытка бесхитростного досуга посовещавшись, порешила: «дяде» и так хорошо, а потому вино надо «забрать». Что с ним делать пацанов учить не надо было. Фёдор в той гоп-компании был самым младшим, но чтобы позорно не отставать пил со всеми наравне. И сейчас, по прошествии стольких лет, он явственно ощущал ту склеивающую липкость вина на пальцах и привкус пережженного сахара во рту. Детский организм как мог сопротивлялся первому враждебному вторжению алкоголя. Желудок перехватило предрвотным спазмом, и Фёдор явственно ощутил болезненную тяжесть выпитого вина. Старшие ребята закурили. Чувствуя нарастающую дурноту Фёдор тоже сделал затяжку, и это помогло. Спазм прошёл, вино проникло в кровь, ударило в голову ошеломив и обезоружив. Это напугало мальчика. Пытаясь справиться с опьянением он некоторое время побродил в одиночку, но вскоре новый приступ дурноты заставил его спешно ретироваться домой. И этот первый поучительный опыт надолго отбил у него всякий интерес к этой теме. Потом, следующее сильное опьянение случилось с ним уже по приходу из армии, домой. Тот случай запомнился ярко выраженным страхом перед наркологическим эффектом. Возвращаясь чудной лунной летней ночью с дружеской пирушки в самой оптимальной степени подпития, Фёдор, сквозь эйфорию винных паров всю дорогу доказывал себе, что опьянение это ненормальное состояние, что это западня и тупик; и что он, Фёдор, впредь обязуется это дело контролировать и впредь не допускать подобных случаев. Это, наверное, был голос инстинкта самосохранения и подкреплённый доводами разума казалось раз и навсегда снимал эту проблему. Но! несмотря на такой мощный врожденный антиалкогольный заряд, он постоянно попадал в какие-то пьяные переделки, и лишь потом, значительно позднее, понял – алкоголь очень коварен и не терпит запанибратского отношения, а зарвавшегося поздно или рано безжалостно накажет. Но это будет потом, а пока Фёдор сидел, лениво курил жалея себя несчастного и думал: «Ну, и денёк мне выпал сегодня. Один напыщенный ин-дюк камня на камне не оставил от им выстраданной затеи. Другой, философствующий выпивоха, небрежным движением ноги откинул, нет, не пустую бутылку, а его же, Фёдора, оригинальное суждение о природе справедливости. И что мне сегодня ещё «светит?» Надо, надо, пока ещё при памяти уносить ноги-то… И Фёдор решительно, с размаху, щелчком закинул окурок далеко в кусты. Вопреки опьянению, или благодаря тому, он почувствовал краем сознания, как поток событий неумолимо захватывает его и выносит на стремнину и можно ещё не принимать вызов, увильнуть, но азарт, его азартная натура уже сделали выбор, и он решил дождаться новоявленного приятеля.
Филипп появился внезапно и совсем с другой стороны нежели уходил. Был он оживлён и радостен. С видом победителя потрясал полиэтиленовым пакетом, в котором угадывались две солидного размера бутылки.
– Античное приключение! Ты извини, что я так задержался.
Фёдор, чтобы поощрить и потрафить Филиппу деланно изумился:
– О! Это круто! Победителей не судят. Ещё больше он удивился, когда Филипп достал бутылку. Это была не промышленная тара, это было своего рода произведение искусства. Чёрный, блестящий сосуд в тисненых наклейках и с плетением по горлышку золотистой соломкой. Таких, на своём веку, Фёдор ещё не видел. Конечно, это было не простое вино. И он сразу представил благородных мужчин и женщин, респектабельный ресторан, красивый интерьер, тонкие речи, шикарные вечерние наряды…
… Матюгнувшись, Филипп, наконец, справился «народным» способом с непослушной пробкой, загнав её во внутрь бутылки.
– Приголубь, то есть пригуби, – скаламбурил Филипп протягивая Фёдору бутылку. Тот с некоторым благоговением взял сосуд, понюхал горлышко, но через миазмы портвейна ничего не разобрал. На вкус же определил:
– По-моему, сухое красное вино.
– Кисляк, оно самое, – согласился, отхлебнув вина Филипп, – играем на понижение.
– Это как? – не понял Фёдор.
– Градус понижаем, – завтра голова будет вава, во рту кака, нельзя так делать. «Минором» называется.
«Ну, чистый андеграунд начался» – про себя подумал Фёдор.
– У нас такой обычай «полировкой» называется и весьма распространен, – вслух ответил Фёдор.
Вот так, за обменом мнениями об особенностях и тонкостях культуры потребления они и прикончили один нарядный «фугас». И этого оказалось достаточно. Филипп опьянел резко и человек незнающий подумал бы, что он придуривается. Фёдор же знал – так «рубятся» алкоголики, люди легкомысленно пренебрегающие закуской и психически надломленные. Его и самого развезло порядочно, но он вполне контролировал ситуацию. Первым делом, конечно, надо было определить Филиппа, который пытался тут же на лавочке поспать. Вступив в подобие диалога Фёдор всё-таки выпытал адрес бедолаги. Тот, широкая душа, приглашал Фёдора в гости и всё больше и больше вис на нём. Время от времени, когда товарищ по несчастью совсем переставал шевелить ногами, Фёдор взбадривал его короткой фразой:
– Филипп, менты!
Филипп взбадривался, приосанивался, но через короткое время вновь безнадёжно повисал на Фёдоре. Наконец, они выбрались на автобусную остановку. Тут новая напасть, расхристанных в долгой дороге друзей в упор не хотели замечать водители всевозможных авто. Тогда Фёдор пошёл на хитрость; он спрятал Филиппа за столб, строго-настрого наказав ему не высовываться, а сам принялся энергично «голосовать». Но! как говорится – не поминай лихо на ночь. Первым остановившемся автомобилем был милицейский уазик. Фёдор узревший знакомую символику, попятился, как будто и не он только что размахивал руками, но было поздно.
– Давай, давай грузись! и товарища прихвати! – раздался вполне доброжелательный голос из чрева уазика. У Фёдора мелькнуло шальное: «А вдруг!». Но чудес не бывает. Открыто противиться роковому предложению – Фёдор знал из печального опыта – не имело смысла. Оставался шанс приватно договориться. Поэтому он бесстрашно откликнулся на «приглашение». Пока Фёдор собирался с мыслями, Филипп подсаженный под микитки, как говорится, и почуяв себя в лоне автомобиля, повелительным тоном объявил:
– Шеф, Шеболдаевка, поехали!
– Совсем обнаглели, – отозвался сержант-водитель и резко тронул с места. Но ехали медленно, менты внимательно всматривались в лица, походку каждого припозднившегося человека. Охота продолжалась. За это время Фёдор безуспешно попытался тронуть чёрствые сердца бойцов правопорядка на ходу сочиненной мелодрамой. Но то ли сюжет был не на уровне, то ли Фёдор пожадничал и не той суммой убеждал, но амнистии не последовало. Попались они с Филиппом в так называемую «раколовку», по официальному же – в машину спецмедпомощи. И конвоировали их в печально известное заведение с лукавым названием «медицинский вытрезвитель». Когда-то, давно, изобретенные и задуманные с толикой здравого смысла, эти заведения со временем превратились в жупел для всего мужского населения во всех городах и весях всей страны. Фёдор знал одного человека, который за один вынужденный визит, кроме приличного штрафа был наказан по четырём номинациям по месту работы. Включая такую болезненную, как исключение с многолетней очереди на жильё. Работники спецмедучереждения знали истинную ценность своих «услуг» и потому норовили «прижучить» человека поприличней, с положением, дабы с лихвой окупить свой «неблагодарный и тяжкий труд». И Фёдор, в свою бытность, имел неосторожность пару раз попасть в эти теннеты. Знал он обычаи и порядки, а потому надежда выйти из воды сухим его не покидала. Суд был коротким и несправедливым. Присев не покачнувшись приказанное число раз, правильно ответив на нехитрые тестовые вопросы, Фёдор всё же был признан пьяным, раздет до плавок и помещён в камеру. С Филиппом вообще не церемонились. Для острастки пару раз стукнули, насильно содрали одежду и бросили в ту же камеру. Очутившись на кровати, тот ни к кому не обращаясь, объявил:
– Энергетические вампиры, им хорошо когда другим плохо, – свернулся калачиком и заснул.
Фёдора же душило бессильное чувство порушенной справедливости. Он знал содержание неафишируемой служебной инструкции этих заведений, ни по одному из её пунктов он под задержание не проходил.
«Возможно, тут местная, особенно драконовская инструкция? Или просто беспредел? – пытался анализировать ситуацию Фёдор, – и какие тогда возможны репрессии?»
На него опять накатила волна острой обиды. Вот так, ни за что ни про что, схватить человека и бросить за решетку. Иначе чем глумлением, издевательством над здравым смыслом и законом он объяснить это не мог. Прирождённый идеалист, Фёдор, долго и болезненно терял по жизни свой запас праведности. И даже благоприобретенный, здоровый (?) цинизм не всегда позволял переварить иную ситуацию. Вот и сейчас он метался по камере не обращая внимания на нескольких таких же горемык, рассыпая проклятия по всем властным инстанциям и их порядкам.
– Вы, безусловно, правы, – отозвался не выдержав такой безутешной экспрессии один из «страдальцев», – законы подмененные понятиями поздно или рано отомстят за себя.
– Кому отомстят? – оторопело вопросил Фёдор.
– И им тоже, – загадочно ответил собеседник.
– Тоже мне "псих-аналитик", – про себя чертыхнулся Фёдор. И решив вывести на чистую воду новоявленного собеседника задал ещё один вопрос.
– Так что же прикажите делать?
– Ждать, – последовал лаконичный ответ, – и собеседник посмотрел на часы, – многие вещи требуют выдержки.
– Странно, – подумал Фёдор, – часы не изъяли при задержании. Кто он? Блатной? Так блатных сюда не сажают. Больной? тогда какого фига я с ним разговариваю?!
И всё же, что бы прояснить ситуацию он продолжил напористо задавать вопросы.
– Нет, вы конкретно, сейчас, можете чем-нибудь помочь? - Фёдора этот никчемный разговор начинал раздражать. – Связи? Деньги? Явки наконец!
Он пристально смотрел на собеседника пытаясь определить степень его опьянения. Но в неверном свете тусклой лампочки тот выглядел совершенно трезвым. Средних лет мужчина, среднего роста, средней комплекции, как говорится, без особых примет. «С такой внешностью только в разведке служить», - подумал Фёдор. Хотя была, была одна характерная деталь, сразу бросающаяся в глаза – часы, почему-то, были надеты на правую руку…
– Только добрым советом, – лаконично отозвался «разведчик».
– Страна советов, – буркнул в ответ Фёдор, – а толку нету. Возникла пауза.
– Вот этот бедолага, – продолжил разговор собеседник, – твой товарищ, сразу видно распространенный типаж.
– Какой ещё такой типаж? Мы, что в театре или цирке?
Собеседник пропустив реплику «мимо ушей», продолжал:
– Типаж начинающего спиваться человека. Простодушный, открытый и эмоциональный он лёгкая добыча для порока. А в ближайшем окружении всегда найдутся «доброхоты» которые этому поспособствуют. Дворовая компания ли, иные коллеги на той же работе, да мало ли кто не подтолкнёт пошатнувшегося. И зачастую, увы, вольно или невольно это бывает близкий человек – жена. Да, да. Казалось бы, ей то какой резон? Но всё до безобразия просто. Таким человеком можно легко манипулировать, понукать и третировать. Чувство вины у мужика с похмелья, что может быть более благодатного для властных жён, начальства и «предержащие власти?» Крути с него верёвки, он всё стерпит. А будет буянить, так добить, доконать - это же как сладостно доказать своё превосходство! Увидеть поверженного, растоптанного и укрепиться в своей правоте. Это у многих людей в крови, как охотничий инстинкт. Это общество поощряет. Это торжеством морали называется!
– А вы, извините, случайно не метафизик? – Со всей отпущенной природой иронией уточнил Фёдор. Ему вдруг стало совершенно очевидно, что случайный собеседник просто-напросто перенес свой выстраданный жизненный опыт на них с Филиппом. Вот и весь сказ. Да, по пьяным философским выкладкам на сегодня был явный перебор.
– Про личности не будем, – сухо ответил собеседник, – я старше вас по возрасту и бывал в некоторых передрягах, куда как хлеще чем сегодняшняя.
Фёдор в ответ с некоторым пренебрежением, давая понять, что диалог закончен сел на свою кровать спиной к собеседнику.
«Да, – думал Фёдор, – похоже, что очередной раз влип. Тут ещё этот «Бывалый» на уши присел. Как тут заснёшь? если каждая минута лишения свободы кажется нескончаемой».
И он принялся барабанить кулаком в окованную железом дверь. За дверью его стук упорно игнорировали. Фёдор не хотел сильно буянить, всё ещё надеясь откупиться, но поняв, что деликатность тут не проходит, принялся колотить ногой и громко призывать «власть придержавших» в открытое окошко «кормушки». Наконец, сержант появился. Сама важность и начальственность. Но в переговоры вступать наотрез отказался, лаконично пригрозив:
– Будешь шуметь, посажу в холодную.
Фёдор за малым не обматерил эту вальяжную ступу, но сдержался и смиренно попросился в туалет.
– Давай-давай. И желающих прихвати, ночью шастать я вам не дам.
Желающих не оказалось. И Федор брезгливо перебирая босыми ногами по затоптанному полу пошёл в указанном направлении. Сержант, как в кино, поигрывая увесистой связкой ключей лениво его сопровождал. Уже закрывая за собой дверь, Фёдор боковым зрением увидел, что служивый резко завернул в сторону дежурной комнаты на раздавшийся телефонный звонок. То, что дальше он выкинул, было полной неожиданностью, как для сержанта, так и для самого Фёдора. Выждав несколько мгновений не отходя от двери, он тихонько приоткрыл её и осторожно выглянул. Коридор был пуст. А в его торце, в открытом проёме наружной двери заманчиво светилась цепочка уличных огней. Раздумывать было некогда. И он в три прыжка набрав скорость ласточкой пронёсся мимо дежурки, где его недавно раздели и допросили, но коридор оказался длиннее, чем можно было предположить. Фёдор изо всех сил бухал пятками, а он всё тянулся и тянулся… и уже выскакивая в дверь, он услышал истошное: «Стой», и дружный топот кованых сапог. «Поймают – убьют», – мелькнула паническая мысль; и Фёдор представил, как его пинают по ничем не защищённым рёбрам, выцеливая самые уязвимые места. Такая картинка придала ему прямо-таки животную силу и ловкость. Кинувшись в ближайший проулок он на повороте рыбкой перемахнул подвернувшийся забор, подскочил, зацепился ногой за какую-то проволоку и упал въехав головой в свежевскопанную грядку, тут же свернулся в клубок и затих. Рядом предательски светил уличный неоновый фонарь. Фёдор представлял, как контрастно белеет его тело в этом мертвящем свете, но боялся пошевелиться. И только когда рядом пробежали два человека, он всё ещё не веря, что ушёл от преследования, настороженно озираясь и прислушиваясь, перебрался в укромное место под тень стены какой-то хибары. Отдышавшись, присел на корточки, упёршись в ещё тепловатые со дня кирпичи, обхватил голову руками. Только теперь до него дошла вся трагикомичность его положения. В одних плавках да в чужом и незнакомом городе… было от чего схватиться за голову. Но кручинился Фёдор недолго, винные пары всё ещё кружили голову и план созрел сам собой. Дерзкий и простой: «Вот сейчас осмотрюсь, приценюсь да и постучусь в первую приглянувшеюся дверь, – думал он, – расскажу всё как на духу! Неужели не поймут, неужели не посочувствуют? А там, как поучал «Бывалый»: «Утро вечера мудренее». Сейчас главное не запаниковать и определиться с ночлегом». Сказано - сделано. Первым делом Фёдор осмотрел хибару, под стенами которой он нашёл приют, но видно она была нежилая, запущен-ная и убогая стояла без признаков жизни. Фёдор внимательно прислушался, стараясь определить верное направление. Издалека приглушённо доносились ритмы большого города, окраина же была пустынна и тиха.
– Хоть бы собака какая залаяла, – чертыхнулся в полголоса Фёдор. И тут где-то по соседству хлопнула дверь.
«Ага, есть жизнь и в этих палестинах!», - приободрился он, и стал пробираться на звук. За хибарой и стоял подававший признаки жизни домишко. Входная дверь его была неплотно прикрыта и пропускала лучик света и зычные звуки ТВ-политики.
– Что ж ты умотался? Ты, что, совсем глухой? – Неожиданно раздался ещё более громкий женский раздражённый голос. Но риторический вопрос повис в воздухе. Промелькнувшая тень, энергично сделав неприличный интернациональный жест «по локоть», бесшумно растворилась в потёмках. И Фёдору расхотелось стучаться в эту скромную обитель. Ему вообще расхотелось куда-либо стучаться. И вернувшись в своё укрытие он принялся перебирать всевозможные и несовсем возможные варианты своих действий. Вскоре Фёдора начало знобить, алкоголь выдыхался, наползали осенняя сырость и холод. Новая волна безнадёги вызывала то ярость, то жалость. Надо было что-то предпринимать, а он всё медлил и медлил, ругая то ментов, то себя, то весь безучастный и равнодушный мир.
Помощь пришла, мир не без добрых людей, и совсем с неожиданной стороны. В ночной тишине вдруг грянул пьяный хор:
«Мы идём по Уругваю,
Ночь хоть выколи глаза.
Слышны крики попугая:
«Раздевают до гола…»
Фёдор на радостях хлопнул себя ладонью по лбу:
- Пьяницы всех стран объединяйтесь! – и кратчайшим путём двинулся наперерез горлопанам.
«Нас поймают папуасы,
Будут жарить над костром.
Чтоб вы черти подавились
Моим сломанным ребром…»
Продолжала выкрикивать невидимая капелла «детские» куплеты. Последний забор и вот, он, опереточным чёртом возник перед опешившей компанией.
– Ой, откуда таких выпускают? - игриво прозвучал женский голосок.
– Попугайчик голенький! – вторил ей другой.
– Братки, меня обидели, – игнорируя неуместные женские замечания стучал себя в голую грудь Фёдор. И вкратце поведал честной компании свою горестную историю. Что и говорить, алкоголь, наверное, имеет и свои плюсы. Ибо понимание Фёдор встретил полное. Тут же ему поднесли початую бутылку вина, заботливо накинули куртку. И под шутки-прибаутки весёлая компания двинулась дальше. Новое вино на старые дрожжи приятно кружило голову, и Фёдору казалось, что нет душевней людей, чем эти ребята-студенты, празднующие то ли чьи-то проводы в армию, то ли чьи-то именины, то ли то и другое слившееся в одну непрерывную череду…
Долго ли, коротко – Фёдор плохо ориентировался во времени, тёмными улицами и буераками новостроек, тёплая компания наконец подошла к студенческой общаге, куда ребята брали его на постой. Фёдор уже был в бессовестно позаимствованном с уличной бельевой верёвки трико, однако же босиком. Пройти в таком виде через бдительную вахту шансов не было, но был проверенный и испытанный вариант – по газовой трубе до второго этажа. Что Фёдор и сделал. События развивались пока благоприятно, и на горизонте даже замаячил happy and. По дороге Фёдор сподобился придумать и уже заручился поддержкой в осуществлении плана по вызволению своих пожиток. Весёлый парень Дима взялся ему помочь. В его же комнату определили Фёдора и на ночлег. Но спать в эту ночь не пришлось. Заводной Дима организовал партию в преферанс, уговорили принять участие и Фёдора. Фёдор играл небрежно, но карта ему шла, да и расклад чаще был на его стороне.
– Интеллект против фарта бессилен, – всё грустнее говаривал Дима – хозяин «горы». Фёдор же думал: «Эх! мне бы завтра чуточку этого везения…»
Та ночь показалась Фёдору бесконечной. Студенты оттягивались, как могли: анекдоты, дружеская пикировка, сухач и сигареты. Фёдор на какое-то время забывался, смеялся над остротами, сам рассказал анекдот в тему, но порой всё это вдруг представлялось дурным сном. Прокуренная комната, бледные лица, и он, Фёдор, в чужих рубашке и трико… Всё чужое! Чужой город! Чужая планета! Фёдор украдкой ущипнул себя, так для проформы, для очистки совести, невесело усмехнулся: «Если бы все проблемы этим решались. Чуть что не так, шлёпнул себя по лбу, или ущипнул за руку и очнулся в тёплой кроватке; чертыхнулся, повернулся на другой бочёк и вот ты уже паришь в сонной невесомости над лугами и полями беззаботный и счастливый. Но чудеса бывают только в сказках, в жизни же, как не крути, похоже, правит железная предопределённость: Фатум, Рок». И Фёдор с немой тоской вперился в казённое окно. А за его немытыми стёклами уже забрезжило хмурое утро.