Если бы какой-нибудь пропагандистский киножурнал советского времени снимал сюжет о моей героине, то тщательно выверенная идеологами КПСС биография Ирены Роженайте (Сейчас Шолоховой) звучала бы, скорее всего, так. «Дочь советской Прибалтики Ирена приехала в Сибирь молоденькой девчонкой. Здесь она много лет трудится на благо родины. Сначала в леспромхозе, затем на строительстве Братской ГЭС, а в последнее время в системе потребкооперации». Однако на самом деле в Сибирь Ирену вместе с матерью и сестрами привезли в вагоне для перевозки скота. Не ей посвящали свои песни и стихи о Братской ГЭС поэт Евтушенко и композитор Пахмутова. Зато во время работы в магазинах Иркутского предместья Глазково (в нем вырос режиссер Леонид Гайдай) она не боялась ни одного местного вора или хулигана. И пользовалась у них непререкаемым авторитетом.
«Живые факелы»
22—23 мая 1948 года войска МВД Литовской ССР и тысячи советских работников провели в республике зачистку: в Сибирь были выселены 11 233 семьи, или 39,482 человека, обозначенных как «пособники бандитов и националистов и члены их семей». 11-летняя Ирена Роженайте, ее мама и младшая сестра жили недалеко от города Шяуляй на севере Литвы. Они тоже оказались среди десятков тысяч насильно переселенных в Сибирь. Людей везли в товарняках много дней в ужасающих условиях. — Откроют дверь, поставят ведро каши с рыбьим жиром, и ешьте как хотите и чем хотите, — вспоминает Ирена. — Ни горшков для детей, ни взрослым справить нужду. Хоть задохнитесь.
Ирена во время депортации невольно стала переводчиком: в их деревне были русские семьи с детьми, поэтому девочка свободно и без акцента говорила по-русски. Когда состав спустя полтора месяца прибыл на станцию Уяр в Красноярском крае и люди смогли выйти из вагонов, некоторые, пребывая в состоянии шока от пережитого и в страхе перед будущим, стали поджигать себя. Она до сих пор помнит эти живые бегущие и падающие факелы.
В Красноярском крае семья Ирены провела два года. Знание русского языка продолжало помогать в ссылке ей и ее семье, но и открывало такие низменные стороны человеческой души, о которых она будучи ребенкам, просто не должна была знать. На поселении в тайге хлеб давали по карточкам. Пайки не хватало. Ирена познакомилась с девочкой, папа которой был директором магазина и стала помогать ему во время сенокоса. Тогда он стал выдавать маме Ирены больше положенного по норме хлеба. Еще она нередко слышала рассказы стоящего на улице почтальона: «Пришла посылка литовцам, я ее вскрыла, там столько всего необычного было! Себе оставила». Почтальонша не догадывалась, что девочка понимает по-русски. А она не осмеливалась рассказать своим, боясь только усилить их страдания.
Мама болела, поэтому девочке приходилось ходить за нее на работу. Вместе с другими женщинами она пилила чурки, сплавляла лес, заготавливала и носила дрова. Затем семью перевели работать в другой леспромхоз, в котором они пробыли до 1956 года. Ирену иногда вызывали в Красноярск ассистировать при допросах литовцах в управлении КГБ (благодаря знанию русского). Ей оплачивали дорогу, встречали на машине, а затем отправляли назад в тайгу. В то время она имела возможность вернуться в Литву. Ей пообещали на родине квартиру, если она, приехав туда, внедрится и станет доносить на земляков-антисоветчиков. Хотя Ирена и не знала, выживет ли в Сибири, но от заманчивого предложения отказалась.
Школа жизни
Ирена говорит, что никогда и ничего не боялась. Даже до депортации в Сибирь. Еще в детстве видела, как привозили в деревню расстрелянных «лесных братьев» (члены националистических групп, выступавших против советской власти, за восстановление государственной независимости. — Авт.). Их трупы бросали на центральную площадь. Все проходящие, в том числе дети, должны были или пнуть их тела, или плюнуть в них.
— У нас за огородом находилась милиция, — вспоминает Ирена. — Как-то я пролезла на милицейский двор через дырку в заборе и увидела будку. Я вошла в нее, там кругом была кровь и эти трупы лежали.
Однажды (уже в Сибири) она вместе с сыном сосланных немцев пошла в тайгу за шишками. Ирена залезла на сваленное дерево и пошла по нему. Вдруг из-под дерева вылез медведь-шатун.
— Немец аж бордовый стал, рассказывает она. — А я стою и спрашиваю: «Это что такое?» Ведь до этого ни разу живого медведя я не видела. Потом она еще не раз встречалась в тайге с медведями и волками. Ни один из них ее не тронул. Она считает, что и так судьба послала на нее и ее семью много бед.
Тем временем с наступлением хрущевской оттепели, ссыльным уже можно было перемещаться по Сибири. Семья Ирены переехала в Иркутскую область. Она успела поработать на строительстве Братской ГЭС. 18-летняя девушка управляла тяжелым гусеничным трактором, таскала на нем деревья, которые пилили, очищая ложе для ГЭС. Вскоре младшая сестра уехала в Иркутск, окончила училище, получила работу. Через несколько лет в Иркутск перебралась и Ирена с мамой.
Советская торговля
У самой Ирены кроме колоссального жизненного опыта по сей день 4 класса школы. Больше учиться не было возможности. Надо было работать. Без преувеличения можно сказать, что Ирену знает почти каждый житель Свердловского района. В Иркутске 22 года она трудилась продавцом в магазинах коопторга: на улице Гоголя, в микрорайоне Приморском, у кинотеатра «Чайка», в Академгородке и у курорта «Ангара».
Сейчас это кажется смешным, но большинство из нас еще помнят то время, когда продавцы магазинов были почти богами. Ведь только через них можно было достать так называемые дефицитные товары. — Заведующая часто прятала у меня на рабочем месте посуду и другие товары, которые не шли в свободную продажу. Потом приходили с записками от нее разные люди: сотрудники ОБХСС, партийные руководители, их родственники.
Ирена рассказывает, что сама ни на какие торговые махинации принципиально не шла. И на отказ она всегда слышала одно: «Ну и дура!» Она возражала: «Я хочу спокойно спать, а не ждать, когда постучат ночью в дверь и скажут: «Пошли». Но мало кто понимал, о чем идет речь.
Качество работы коллективов магазинов тогда оценивали не только по выручке, но и по количеству жалоб от покупателей. Недаром везде на видных местах находились книги жалоб и предложений. У Ирены не было ни одной жалобы. Более того, ей не раз приходилось гасить конфликты с покупателями, происходившие по вине ее коллег. Об одном таком случае она рассказывает так:
— Как-то на пиве стояла Галька. Покупать приходили не только местные, но и отдыхающие с курорта «Ангара». Двое мужиков стали делать продавщице комплименты, она их отматерила, и те собрались писать жалобу. Заведующая вызвала меня в кабинет и рассказала все. Я вышла к ним, спрашиваю: «Ну что, ребята, кто такие, откуда?» Оказалось, что из Красноярска. А я им: «О, земляки! Я тоже там жила». Все! Никакой жалобы. Взяли бутылку коньяка, у заведующей распили и стали друзьями. Гальку только пожурила, чтобы так больше не делала».
Воровское предместье
Проведенный в тайге на лесоповале период жизни обогатил русский язык литовки Ирены Роженайте знанием уголовной фени. Она узнала и о воровских понятиях. Все это до нее донесли трудившиеся бок о бок с ссыльными литовцами зэки, облегчив ей в будущем работу со специфическим контингентом покупателей Глазковского предместья. Ведь этот район Иркутска подарил стране не только гениального комедийного режиссера Леонида Гайдая. Здесь еще и проживало много воров. Этому способствовала близость железнодорожного вокзала и наличие огромного числа приезжих простодушных деревенских жителей. Попадая в большой город, они не были готовы к его суровым законам и становились легкой добычей для преступников.
Ирена говорит, что она знала всех воров по кличкам, знала их детей, с которыми в периоды между отсидками они гордо прогуливались по улице и заходили в магазин, чтобы купить им сладостей. Воры, кстати, и вправду тогда в основном чтили свой неписаный кодекс. Как-то один парень в состоянии жуткого похмелья, перемахнув через забор магазина, вошел к ней в пивной киоск. Достав нож, потребовал налить пива. Не сказав ни слова, она сделала, что он просил. Жизнь-то дороже. «Покупатель» появился через полгода и отдал долг.
Но с одним из воров ей пришлось вступить в схватку. Он принес в магазин украденные сапоги и стал предлагать купить их. «Я ему ответила: «Уходи, не надо нам ворованного». И отвернулась. Под весами у меня всегда стояла тарелка с мелочью. Он просунул туда руку и сгреб. Услышав звон мелочи, я подошла, сняла с него шапку, бросила ее на пол, забрала деньги и пригрозила, что вызову милицию. Через какое-то время иду и встречаю его на улице. Он отворачивается, а потом начинает благодарить, что не сдала его в милицию. Когда наступил бандитский разгул 90-х, этот человек стал охранять магазин, в котором работала Ирена, от набегов расплодившихся как саранча преступников-одиночек и мелких шаек.
Плохие и хорошие
Сейчас Ирена Шолохова на пенсии. Она была замужем два раза. Оба ее мужа русские. Оба уже умерли. У нее две дочери, двое внуков и двое правнуков. В отличие от сестры, она не стала писать свое отчество в паспорте на русский манер — Клементьевна. По всем документам проходит как Ирена Клеменца Шолохова. Она пыталась ходить в православную церковь. Но поп, увидев ее католическую манеру наложения креста, отказался ее исповедовать. В возникшие в нашем городе после перестройки католические храмы она тоже не ходит. Там она не чувствует себя комфортно. Вроде бы облачения священника хорошо знакомы ей с детства, но звучащие по-русски молитвы вносят в эту картину диссонанс. Она не состоит в литовском землячестве и вообще не делит людей по национальности, а делит на плохих и хороших. Вспоминает при этом русского красноармейца, который забирал их из дома в Литве. Мать, запутавшись уже от частой смены власти в стране за последние годы, в тот день подумала, что их, как немцы евреев, просто увезут и расстреляют. Поэтому не стала брать с собой ничего из домашней утвари. Солдат же сказал: «Хозяйка, бери соль, спички, муку, лопату, топор. Все это пригодится». И этим сильно помог им пережить тяготы дальней дороги и выживания в ссылке. Уже в Красноярском крае она нередко бывала в гостях в семье этого солдата.
Еще вспоминает литовца, сотрудника КГБ Бальтиса: «Я думала, если вернусь в Литву и он живой, то рука не дрогнет, глаза ему выколю. Как он издевался над нами! Придет ночью с автоматом, поднимет нас. В потолок стреляет. «Пойте песни!» В день депортации он забрал нашу корову, снял со стены зеркало и унес его».
Последнее свидание с Литвой
В 1990 году она съездила в Литву. Там она узнала, что Бальтиса нет в живых. Он повесился, его сын спился. Узнала также, что соседка после отъезда Роженайтисов в Сибирь в тот же день собрала все вещи из их дома и перенесла себе. Увидев в глазах Ирены недоумение, попыталась оправдаться: «Если бы я этого не сделала, то другие сделали бы». Со всей Литвы, услышав о ее приезде, потянулись родственники. Они долго слушали ее рассказы, естественно пускали слезу, потом уже за полночь за столом вместе пели литовские песни. Ирена и все вокруг очень удивилась, что она еще помнит их. На родину вернулись после долгих лет жизни в Сибири оба дяди Ирены с детьми и внуками. Бывшим сосланным правительство страны предоставляет жилье. Но она возвращаться не захотела. Более того, решила больше в Литву вообще не ездить. Она говорит: «Не смогу я там больше жить. Обрусела я».