Ловушка... Глава 8 Мистико-переживательная

Ева Светлова
Картинка из Яндекса

*****

Теплые волны едва касались пальцев ног и с легким плеском убегали назад, в прозрачную синеву. Над головой шелестел ветер, играя в громадных пальмовых листьях, и в тон прибою кричали упитанные чайки, навевая чувство безмятежности и счастья. Настя лежала, уткнувшись лицом в песок, и в тысячный раз мысленно звала Натха, просила  дать хоть какой-нибудь знак, что он ее слышит. Потом стала замечать, что разговаривает сама собой. Всплакнула и опять принялась мысленно с ним говорить, пытаясь в рокоте бескрайнего моря расслышать его голос.

Еще с утра она разрядила свой ноутбук в розовом корпусе и массивный ноутбук Натха, настолько старый, что кое-где постирались буквы на клавиатуре, в попытках договориться с какой-нибудь судоходной компанией, чтобы ее забрали с острова. Ей везде по разным причинам отказывали, либо просили связаться через недельку-другую. Тогда Настя решила купить себе с доставкой что угодно, только бы кто-нибудь прибыл сюда на судне. Заказала мебель итальянской марки, сделанную в Китае, телевизор и цветы для праздника. Все это должны были доставить на Ишвар, но нескоро. Обед на две персоны за баснословные деньги – молодые побеги спаржи с мраморным мясом и трюфелями, мороженое и бутылку Ch;teau Mouton-Rothschild -  обещали привезти завтра. А пока Настя в шляпе с громадными полями и маленьком купальнике, едва прикрывающем ее попку и чрезчур пышную грудь, нежилась на песке под сенью пальм и старалась унять голодные судороги в животе.

А когда солнце стало клониться к закату, пустой желудок заставил Настю выйти на охоту. Она зарядила самое легкое из двух ружей – как с ними управляться, ей Тим еще в Вексхеме показал - и несколько раз нарушила идиллию тропического острова выстрелами, паля по каждому случайно встреченному зверьку. В конце-концов от нее попрятались даже назойливые мартышки. Но голод не дал ей усидеть на месте. В багаже Натха она обнаружила котелок, недалеко от хижины соорудила из камней подобие очага, собрала сухих листьев и хвороста, развела костер. Потом с помощью футболки ей удалось поймать двух крабов – на пляже их водилось бесчисленное множество, но все они при появлении Насти живо дали деру. Добычу Настя сразу поместила в котелок. Солнце еще не успело скрыться за горизонтом, а Настя уже утолила свой голод аппетитным крабовым мясом и юшкой, которая, несомненно, была бы намного вкуснее, если бы в ней было хоть немного соли.

На следующий день, с самого утра, Настя снова отправилась на поиски съестного. В зарослях увидела притаившуюся козочку, вскинула ружье, выстрелила. В кустах что-то свалилось, хрустя сухими ветками. Так ей удалось подстрелить баклана, который пролетал рядом. Настя пол дня ощипывала птичью тушку, а когда терпение иссякло, запекла ее прямо в перьях. Мясо получилось настолько жестким, что его укусить невозможно было, и сильно воняло тухлятиной.

А после полудня к острову действительно причалило спасительное суденышко – привезли заказанный обед. Оглядываясь по сторонам, на берег сошел степенный индийский бабу в чалме и с белесыми усами на высушенном, как бурый пергамент, лице. В руках он нес плетеную корзину, накрытую сверху накрахмаленной салфеткой. Из кустов выскочила обгоревшая и голодная Настя с ружьем на взводе и потребовала, чтобы бабу немедленно доставил ее в Калькутту. Пришлось даже пальнуть пару раз в сторону, чтобы индус охотнее грузил на суденышко ее чемоданы. В пути Настя спросила его, где в Калькутте  находится английское консульство, но в ответ услышала тираду нравоучений о том, что женщине подобает быть скромной, послушной, податливой, а не нападать с оружием на беззащитных людей; разгуливать же с открытыми коленями – это вовсе высшая степень распутства. Настя и слова не могла вставить, и всю дорогу слушала о женских добродетелях, которые упрощают жизнь мужчинам. Положив ружье рядом с собой и не опуская предохранителя, Настя руками, потому как столовых приборов поблизости не оказалось, съела весь обед на двух персон, который был в корзине.

- Продолжайте, мне очень интересно, - Настя даже задумалась о том, что если бы с Натхом она обходилась мягче, он охотнее вознаграждал бы ее своей любовью. Взять хотя бы тот неприятный инцидент в Весхеме, случившийся вместо брачной ночи…  -  Я постараюсь стать слабой и ласковой. Вы говорите, надо танцами и пением услаждать отдыхающего мужа? Черт! Сядьте на место, я сказала! Не делайте резких движений, не то я буду нервничать. Еще выстрелю случайно, я ведь слабая и могу с собой не совладать. Так вы говорите, пением? Значит, либо у мужчины должны быть крепкие нервы, либо он должен быть совсем глухим...

 Она и колени накрыла, и плечи закутала рубахой Натха, та, что посветлей, но солнце палило, заживо сдирая с нее воспаленную кожу.

Как только суденышко прибыло в порт, Настя выругалась, что ресторан, который принял ее дорогущий заказ, не берет к оплате кредитки и что порции такие маленькие, потом отдала бабу все свои наличные фунты стерлингов, поймала такси и скрылась. По дороге она попросила водителя остановить у магазина поприличней, где можно купить свежие огурцы и что-нибудь кисломолочное, холодненькое, а лучше - у аптеки.

Консул, к которому Настя уже несколько дней ходила с самого утра, сначала не хотел понимать, что ей, российской подданной, от него нужно. Потом спросил, не является ли Натан родственником Бенджамину Присли, с которым он сам учился в закрытой школе.

- Он его дядя, - бросила Настя раздраженно. – И внук Джеймса Присли, знаменитого авиаконструктора, который погиб во время второй мировой войны.

Консул принес соболезнования в связи со смертью Джеймса Присли и согласился, наконец, сделать запрос в городскую полицию об исчезновении Натана. Настя пригрозила, что обратится к высокопоставленным знакомым Натха в Лондоне, назвала даже фамилию политика, с которым она познакомилась во время приема в Вексхеме. Консул лишь пожал плечами – похоже, это имя слышал впервые. 

От бессилия Настя впивалась ногтями себе в руки, чтобы болью телесной заполнить пустоту, которая возникла у нее внутри. Всего за несколько дней она слишком остро успела прочувствовать неполноту своего существования без Натха. И дело было вовсе не в том, что она к нему привязалась, и не в том, что он стал для нее всем, вытеснив собой весь остальной мир, и даже не в ее первой влюбленности. Все заглушало иное, новое и необъяснимое чувство, которое пробудилось в ней недавно. Поначалу слабое, но постоянно зудящее, со слепым упрямством оно влекло туда, где Натх. Необходимость быть рядом с ним оказалась  свыше любых доводов рассудка, что-то сродни голоду или жажде. По вечерам, когда  Настя возвращалась в гостиницу, в тот самый номер, в котором совсем недавно останавливалась вдвоем с Натхом, внутри болело так сильно, будто кусок из нее живьем выдрали. Слез не было, но она погружалась в болезненное состояние на грани лихорадки, когда жить более не хочется. Зябли обескровленные конечности, и, забравшись под одеяло, Настя могла часами рассматривать потолок, не находя ни в чем ни удовольствия, ни смысла.

После долгих мытарств ей  удалось попасть на прием к заместителю губернатора штата. В просторном кабинете со стенами, выкрашенными в приглушенный красный цвет,  в массивном кресле из ослепительно-белой  кожи довольно покачивался полненький темнокожий человек средних лет. С загадочной полуулыбкой чиновник смотрел, как Настя нервно теребит кончик косы, пушистый, словно пуховка, и выслушал ее слезную историю о том, как английского аристократа Натана Присли арестовали среди бела дня прямо в порту. А после вздохнул.

- Я уже тысячу раз отвечал британскому консульству, что никакой Натан Присли на территории Западной Бенгалии не был подвергнут аресту. Возможно, его похитили бандиты, а, может, он сам захотел скрыться – мало ли что может случиться в семейной жизни, не так ли, Настя?  - спросил чиновник на неплохом русском, и его полуулыбка расплылась по коричневому лицу с довольно приятными чертами в саму любезность. Настя вздрогнула от неожиданности. Она давно отвыкла от родного языка, который в последнее время ей не доводилось слышать даже от Натха. – Вы удивлены, что я говорю с вами по-русски? Знаете, Настя, я по натуре очень темпераментный человек, и страсть моя проявляется в тяге к знаниям, к языкам, в любви к женщине…

Настя и не заметила, как чиновник оказался рядом с ней, а его пухленькая коричневая рука – на ее колене, под шелком ее узкой юбки.

- Кстати, меня зовут Азай. Оставьте мне свой номер телефона, я позвоню…

- Зачем? – Настя сбросила с колена смуглую ладонь и ловко ускользнула со своего стула. Чиновник молниеносно прижал ее к столу. Настя, отпрянув от него, выгнулась, как натянутая тетива. Азай не отличался ростом, был чуть пониже Насти, черты его лица были приятными и тонко вычерченными, а карие глаза, в тон его кожи, которые в упор смотрели на Настю из-под маленьких очков, излучали неугомонный пытливый ум и чуток усталости. На лоб его падала густая челка отросших волос, придавая круглому лицу что-то сугубо индийское и очень солидное.

- Чтобы я мог сообщать, если что-то узнаю о вашем муже, Анастасия Присли. Так что вам придется дать свой номер.   

Немалых усилий Насте стоило, чтобы сдержаться и не стукнуть чиновника промеж ног, либо в приветливо улыбающееся лицо. Останавливала только мысль, что от него сейчас зависит судьба Натха. 

   - Записывайте!

Как только чиновник потянулся за блокнотом и ручкой, Настя перебежала на противоположную сторону стола. С безопасного расстояния продиктовала номер телефона в гостинице, пятясь каждый раз, когда  чиновник делал попытку к ней приблизится.

- Ну что же вы бегаете, Настя? Вот, возьмите визитку с моими координатами. Звоните, если что… Знаете, я уже почти забыл русский язык, а когда-то читал ваших классиков, правда в английском переводе, - смуглая рука ненавязчиво, будто между прочим,  успела потрогать Настю два раза за талию и один раз – за грудь. – Я знаю шесть языков: английский, бенгали…

«Еще бы! – думала Настя. – Вы ведь в Бенгалии и родились».  – И почти бегом выскочила из кабинета.

В небольшом ресторанчике рядом с муниципалитетом, где Настя уже привыкла обедать, шумно веселилась, компания молодежи, судя по говору, американцев. Они громко разговаривали, смеялись, тогда как Настя готова была умереть от тоски и безысходности. Она заказала мороженое, но к нему почти не притронулась и отставила его, слегка поковырявшись ложкой. Загорелый до цвета шоколада блондин из компании американцев улыбнулся Насте, ослепительно блестя зубами. Под тенниской его бугрились выпуклые мышцы. Но Настя отвернулась, чтобы не расплакаться при виде чужого веселья. Официант принес ей коктейль в высоком бокале, украшенный ломтиком ананаса, а блондин приветливо помахал ей рукой. Настя улыбнулась в ответ, но чувствовала, что улыбка получилась вымученной.

Когда Настя вернулась в гостиницу, в ее номере разрывался телефон. Нехотя она  подняла трубку.

- Добрый вечер, Настя, - мужской голос говорил по-русски, с мягким мурлыкающим, акцентом. – Это я, Азай. Где вы ходите? Я два часа не могу к вам дозвониться. 

- Что случилось? – Сердце ее замерло. Неужели что-то стало известно о Натхе?

- Настенька, давайте перейдем на «ты». Вы согласны?

Зачем он тянет время? Хочет от нее чего-то или просто забавляется ее бессилием?

- Вы вспомнили, что мой муж был арестован, или же случилось что-то еще важное?

- Я уже говорил, что ваш муж не был арестован на территории штата Западная Бенгалия, - послышалось из трубки. – Приходите ко мне на прием в четверг, и я вам поясню, как идут поиски. Захватите с собой документы, которые подтверждают личность Натаниэля Присли.

- Но я говорила, что все документы у него забрали при аресте, - чуть не плача выдавила из себя Настя.

- Разве я не предупредил, чтобы вы  сделали запрос в Лондон? Вы по кабинету бегали или меня слушали? Принесите в четверг все, что найдете, даже фотографии. И оденьтесь в красное. Мне кажется, вам очень идет красный цвет…

Последнюю фразу он не проговорил – проворковал довольно. Настя что-то буркнула и повесила трубку. А потом выдернула из стены телефонный кабель, упала на постель, так и не найдя в себе сил принять душ.

Ее дрему прервал стук в дверь. Посыльный принес коробку, перевязанную атласной лентой. Внутри оказалось шелковое платье ярко-красного цвета, расшитое прозрачным бисером. Слезы, застывшие каплями на окровавленном полотне. Настя приложила платье к себе. Прохладный шелк струился до самих пят, но  скроено платье было так, что от взора мужчины не укроется ничего, что он желал бы рассмотреть. Настя переборола в себе желание увидеть платье на своей фигуре, и швырнула его назад, в коробку. В четверг она положила эту коробку на стол перед Азаем и попросила, чтобы отныне он называл ее миссис Присли. Азай сначала согласился, притих немного, стал подчеркнуто вежлив, но потом сорвался. Силой он усадил Настю в кресло, когда она подскочила при его приближении. По-наполеоновски сложив руки на груди, он мерил шагами комнату, расхаживая перед ней. Долго, иногда срываясь на крик, путая русские слова с английскими, рассказывал, что она должна быть ему признательна за то, что он, успешный и занятой человек, находит  время, дабы решать ее семейные проблемы. И между репликами, будто в утешение, властной жаркой  ладонью трогал ее за все, что успевал поймать. Когда же энергия его и красноречие иссякли, он пригласил Настю отобедать с ним в ресторане неподалеку.   

В один из таких бесконечных дней, когда, после бессмысленного разговора с консулом и приставаний Азая, которые из легкого флирта порой переходили в жесткие домогательства, Настя без сил  падала на постель в своем номере, и снова думала о Натхе. Наваждение, не оставляющее ее, паранойя. Нельзя столько думать об одном и том же, иначе можно сойти с ума. В тысячный раз вспоминала его руки,  его лицо до мельчайших подробностей и его дыхание, которое, кажется, миг назад, согревало ее кожу. Весь мир, вся его величайшая нега и невыносимая боль заключалась в нем одном. Он – ее бремя и он же - ее опора. За что ей дано такое испытание?

В полудреме Настя почувствовала чье-то присутствие рядом. С трудом открыла глаза. Тусклый свет ночника и неоновые вывески за окном причудливыми огнями, синими, красными, желтыми, зелеными, освещали просторную комнату, растекаясь бликами по высоким стенам и свежевыбеленной лепнине потолка. Едва выделяясь в полумраке, на краю постели сидел Натх, в той самой одежде, в которой его арестовали, и смотрел на нее с мягкой полуулыбкой.

- Ты вернулся! – Еще не  прогнав остатки дремоты, Настя мигом подскочила и бросилась к нему, но, не найдя твердой опоры, обхватила руками лишь воздух там, где должно быть его тело, и с грохотом упала с постели.

- Осторожно! – голос Натха, родной и спокойный, казалось, отразился в ее сознании, хотя сумрачную тишину комнаты не нарушило ни звука. 

Настя поднялась. Натх сидел в том же самом месте и с лаской, к которой она так привыкла, смотрел, как она растирает ушибленную руку.

- Меня тут нет, маленькая. Вернее, тело мое не здесь.

Настя умостилась на край кровати, скрестив ноги, и осторожно протянула руку к Натху. Ладонь, не чувствуя никакой преграды, погрузилась в видимое тело. Не было абсолютно никаких ощущений – ни холода, ни пощипывания, только иллюзия того, что Натх рядом. И от этого становилось тепло и спокойно.

- Не балуйся, маленькая.

Настя отдернула руку и с тоской заглянула Натху в глаза. Он смотрел сквозь нее. В его взгляде не было привычной парализующей притягательности. Сейчас с ней рядом оказался вовсе не тот Натх, которого она знала, а эфемерный фантом, призрак из мира мертвых. Казалось, рушится мир. Жить не хотелось, и все вокруг помутнело. Настя стала медленно оседать на постель.

-  Успокойся, маленькая. Только не надо обмороков. Я жив. Со мной все в порядке. Нет, не надо меня проверять на ощупь. Потом, когда встретишься с телом, у тебя будет возможность потрогать. Приляг на постель. Я тебя укрою…

Настя подчинилась. Спит она, или в прострации? Призрак не шелохнулся. Но одеяло само, будто по воле невидимой руки, приподнялось и укутало ее по самый подбородок.

- Как ты? – прошептала Настя.

Жалость и тоска сплелись в ее словах. Щеки ее горели, а руки слегка дрожали.  Безумно хотелось не только слышать голос Натха, но и чувствовать его прикосновения. Призрак растворился в полумраке комнаты, но через мгновение возник чуть ближе. Ладонь его потянулась, чтобы погладить Настю по волосам. И снова – никаких ощущений. Только теплота разлилась по ее остывшему телу, а вместе с ней и силы, которых без Натха ей недоставало.   

- Со мной все в порядке, маленькая. Скоро вернусь к тебе. Я над этим работаю. Сейчас ты видишь мою проекцию в твоем сознании. Я могу убрать зрительный образ, чтобы не пугать тебя. Но мне необходимо с тобой переговорить, невзирая на твою склонность к обморокам. Ты почему еще не в Лондоне?

- Я без тебя никуда не поеду, - произнесла Настя четко, по слогам. Горячая слеза пересекла щеку. - Я не могу тебя оставить. Я не смогу жить, если потеряю тебя.    
 
Призрак склонился над ней. Казалось, его дыхание должно было согреть ее лицо, но не было ни тепла его, ни малейшего дуновения.

- Я сам позабочусь о себе. Над моим освобождением уже работают дипломаты в Лондоне и Дели. Ты ничего не решишь, маленькая. Лица, от которых действительно что-то зависит, с тобой даже говорить не станут. Я уже созвонился с нужными людьми, и скоро буду на свободе. Тебе не о чем беспокоиться. Ты многого не знаешь, и пребывание в Калькутте одной для тебя опасно. Зачем ты ходишь к индийским властям? Мне не нравится этот помощник губернатора. Он хитер и продажен.

Настя насупилась и заглянула призраку в глаза, стараясь отыскать в них ту слабину, которая столько раз не давала Натху всецело подчинить ее своей воле. Но в этот раз он смотрел сквозь нее, и взгляд его был непроницаем.

- Я не вижу тебя, маленькая. Только чувствую по колебаниям твоих мыслей. Я хочу оградить тебя от неприятностей, с которыми сталкивается любая одинокая женщина в этой стране. Возвращайся в Лондон. Там безопасно.   

Настя отрицательно замотала головой. Пока он тут, Настя будет оставаться в Калькутте, и никакая сила не заставит ее покинуть город. Потому что она – его Шакти. Натх это понимал не хуже нее. Он заставил ее пообещать, что более она не пойдет на прием к Азаю, попросил не носить юбки, питаться только в европейских кафе и не ходить по городу одной. Настя не заметила, как уснула, убаюканная его голосом и  спокойствием оттого, что он рядом.

А утром с нежностью и тяжестью на сердце вспоминала о вчерашнем, считая все случившееся сном, навеянным постоянными мыслями о Натхе. И до головной боли продумывала, как добиться его освобождения. В голове звенели слова Натха о том, что Азай продажен. Конечно же, ему известно, где Натх. Надо предложить ему денег. Если бы знать, сколько! На карточке у Насти имелась сумма, достаточная для того, чтобы жить некоторое время, но этого было слишком мало для того, чтобы подкупить чиновника. Еще у нее оставались драгоценности. За одни голубые бриллианты можно выручить целое состояние, но только если продать их на аукционе. Для этого надо вернуться в Европу и займет это немало времени. На продажу антиквариата, собранного в Вексхеме, уйдет не меньше времени. Настя еще раз просмотрела в электронной почте Натха адреса, по которым когда-то она рассылала каталоги того, что Натх собирался продать. Когда-то она их создавала сама. Натх не работал с перекупщиками,  только с коллекционерами. Это требует кропотливой работы и больше времени. Но сейчас деньги нужны были срочно. Перекупщик сам вышел на адрес Натха. За каждую вещь из каталога он предлагал на порядок меньше, но в целом набегала кругленькая сумма. Настя позвонила Патрику в Вексхем, предупредила, что скоро приедет покупатель и пообещала прислать перечень предметов для продажи.

В ближайший четверг на приеме у Азая Настя сидела, молча вжавшись в спинку стула, пока Азай сам не приблизился к ней и не обнял ее обнадеживающе. Взгляд его жадно скользнул в вырез ее блузки. Но наряд Насти – плотные брюки и темно-синяя английская кофточка с рукавом ниже локтя - был настолько скромен, что Азай ничего не мог рассмотреть, как бы этого не хотел. Только облизнул полные губы. 

- Не пройдет и полгода, Анастасия Присли, мы отыщем вашего сбежавшего мужа…

Настя бросила на него испепеляющий взгляд, так что Азай даже отпрянул от нее.

- Как мне надоело ваше притворство, – Настя прилагала  немало усилий, чтобы не разреветься, и каждое слово ей приходилось выдавливать и груди. - Вы же прекрасно знаете, где Натан Присли. Вы все это время знали… Скажите, сколько вам заплатить, чтобы мой муж был свободен?

Азай нервно зашагал по комнате.
- Что за глупости вы себе вообразили, Настя?
- У меня есть бриллианты. Вы, наверняка, наслышаны о бриллиантах, которые принадлежат семейству Присли?

Азай уселся на стул прямо напротив Насти и смотрел на нее в упор, с осуждением.

- Наслышан. Когда-то английские джентльмены вывезли из Индии много ценного.

- Фредерик Присли, который привез эти бриллианты в Британию, англичанином был лишь по отцу…

- Какая разница, Настя?! Когда я смотрю на вас, я думаю вовсе не о бриллиантах, а о радостях быстротечных, но оттого не менее желанных, – полненькие пальцы Азая легко погладили Настю по лицу, опустились вниз по шее, коснулись ямочки над ключицей. Голос стал тихим и проникновенным. – Первый раз вижу столь красивую и столь глупую женщину! От вас я хотел бы получить нечто совершенно другое. Вы взрослая, и давно должны были все понять. Завтра вы поужинаете у меня и останетесь на ночь. Обещаю, эту ночь вы никогда не забудете. И уже следующим утром вам доставят вашего мужа. А если захотите, бросите своего обедневшего лорда и останетесь у меня навсегда. Я уверен, что захотите…

Настя оцепенела, не в силах двинуться с места. Попятилась только, когда Азай горячей ладонью коснулся ее груди. Замотала головой, а с губ сорвался приглушенный крик.

- У вас нет другого выхода, Настя. Если завтра я не наслажусь вами, послезавтра утром полиция найдет под вашими окнами труп Натаниэля Присли. Все в моих руках, Настенька. Возьмите ваше платье, - Азай вынул из шкафа знакомую коробку. – Все же я хочу вас в нем увидать.

- Я не смогу без Натха, - пролепетала Настя.

Дело вовсе не в любовной тоске. Всякие человеческие чувства, разросшиеся до предела, составляли лишь малую часть того, что их связывало. Если не станет Натха, иссякнут и ее жизненные силы. Она тоже умрет. 

- Так спасите его, - Азай вручил ошарашенной Насте коробку, и, обхватив ее за талию, жадно впился  в губы. Поцелуй долгий, приятный,  завораживающий, отнял последние ее силы. Жар его тела, отдающего свежестью сандала на влажной коже, подобно опиуму, уводил в чудесные грезы. Настя  поддалась, как глина в руках опытного мастера. Легкое прикосновение к запястью, где едва бился пульс, к руке на сгибе локтя, к шее за ухом, помимо ее воли, доставляли неведомое раньше удовольствие. Тело, чувственно ловило каждый миг наслаждения и словно жило отдельно от сознания, которое все еще противилось. Если она выкупит жизнь Натха такой ценой, он ее уничтожит. Остывающее сознание вздрогнуло от жуткого предчувствия. Он испепелит ее заживо, либо выпьет ее провинившуюся душенку. Страсти его помножены на силу, которая у него осталась. В лучшем случае Натх ее бросит. Без его опеки она сможет прожить на пару часов дольше. Да и сама она будет желать только забвения.

- После ночи, которую вы со мной проведете, вы не захотите возвращаться к вашему лорду, Анастасия, - ворковал Азай, терзая ее плечи горячими губами. Настя раньше и не подозревала, что ласки нелюбимого мужчины могут быть настолько приятными, как пьянящий наркоз перед смертью, от которого темнеет в глазах.

 Азай передал оцепеневшую Настю двум служащим, приказал доставить ее в гостиницу и не спускать с нее глаз. Ее усадили в белый лимузин, громоздкий  для узких улочек Калькутты и чрезчур роскошный для этого бедного города.

- Увидимся завтра, сладкая моя, - шепнул Азай напоследок, а потом, вечером, позвонил к ней в номер и снова напомнил о том, что судьба Натха находится в его руках.

Волшебная сказка не может длиться вечно, и за каждый момент, проведенный с Натхом, должна прийти расплата. В живых должен остаться только один. Настя слабее, уйти должна она. А он поживет еще много-много лет, храня память о ней, своей Шакти, в сердце. Может, в этом и состоит ее предназначение? «Я спасу тебя, Натху, - в тысячный раз  шептала она. - Спасу, даже если ты никогда мне этого не простишь». И до утра металась на постели, мучаясь от стыда за свою слабость, от боли за свое страшное решение, от ужаса перед будущим и от томного желания, которое она так и не смогла изгнать из своего тела, и теперь оно пылало жарким пламенем под ее кожей. Настя пыталась с помощью дыхания управлять своими эмоциями, прикладывала ко лбу лед из морозилки, потом почти до крови кусала себя за руки, но никакая телесная боль не могла унять волнения, которое терзало ее изнутри. 

На следующий день к гостинице подкатил знакомый белый лимузин. В дверь постучал портье и поторопил ее. Настя шаткой поступью спустилась вниз. Только благодаря чуду и неимоверным усилиям воли она не рухнула на пол прямо в холе и смогла добраться до машины. 

Водитель привез ее за город, где среди мангровых зарослей за высоким забором, едва заметным в буйной растительности,  располагалась вилла Азая. Открылись кованные ворота, и лимузин еще долго петлял по узкой дорожке между розовых кустов, пока не остановился у двухэтажного особняка в английском колониальном стиле. У входа  ждал Азай, одетый в белый костюм из хлопка, тонкого, как паутинка, который не мог скрыть его широкий крепкий торс и немного выпирающий животик, а фривольно расстегнутые верхние пуговицы рубахи обнажали его лишенную растительности грудь. 

- Наконец-то, - Азай нетерпеливо открыл дверь лимузина и почти силой вытащил  Настю из салона. – Но почему вы не в платье? Что это вы на себя намотали?

Настя бросила на Азая взгляд, полный ненависти и отвернулась. Попыталась отвлечься, наблюдая сквозь влажные ресницы за тем, как солнечные лучи играют в брызгах мраморного фонтана, изображающего пухленького Купидона-проказника. На Насте было  голубое сари, которое незадолго до своего ареста купил Натх, а ненавистное платье она еще вчера изорвала в клочья. 

- Ты самый роскошный цветок в этом саду, - мурлыкал Азай, то и дело переходя с русского языка на английский, а потом – на бенгали, который Настя не понимала.

Пухлыми ладонями Азай удерживал ее запястье, увлекая за собой по дорожке, выложенной камнем, под сень цветущих акаций туда, где розы редких сортов склоняли у их ног бутоны, наполненные благоуханием.

У небольшого пруда, который порос лотосами и лилиями, в тени рододендрона, разбросавшего свои ветви до самой воды, Азай присел на кованную скамью и с упоением наблюдал за Настей, а она любовалась стайкой золотистых карпов в прозрачных водах. От дуновения ветра желтые лепестки осыпали ее тело, путаясь в непокорных кудряшках, а над головой в безоблачном небе разливались сотни голосов  беспокойных тропических птиц. Будто живет она одним лишь мигом, и ночь никогда не наступит, и не остынет ее тело через несколько часов после предстоящих мук. На этой земле, в избытке пресыщенной солнцем и влагой, где любая тварь своей кончиной питает десятки других жизней, где с каждой весной колесо сансары вновь набирает обороты, где сменяют друг друга миллионы форм и жизней, смерти быть не может.

Настя оглянулась и встретилась взглядом с Азаем.

- Если хочешь, оставайся тут навсегда.

Тихо смахнула подступающую слезу и с упрямой злобой впилась в него глазами.

- Зачем я вам?  Ведь, если захотите, сотни женщин, гораздо красивее меня, с радостью готовы оказаться в ваших объятьях. Что вы хотите доказать, соблазняя жену английского лорда?

Азай недовольно нахмурился.

- В вас, Анастасия Присли, английского не больше, чем во мне. Да и чего я не видел в этих англичанках?! Нет, вы – нечто другое. Впервые я захотел увидеть вас, когда мне рассказали о том, как вы воевали с ротой сикхов. Тогда я здорово насмеялся. А через три дня мне доложили, что взбешенная белая женщина, вооруженная до зубов, ограбила курьера, который развозит обеды из ресторана. Признаться, я представлял вас этаким мужеподобным чудовищем, ломающим кости всем без разбору, и был приятно удивлен, когда однажды ко мне само явилось столь хрупкое и напуганное существо. Один только взмах ваших ресниц - и я был покорен. Я постарался, чтобы закрыли это дело в полиции, возместил ресторану убытки. Вы – чудо, вы – сама нежность. Я знал много прекрасных женщин. Красота одних была полна надменного величия, и мне приходилось высоко поднимать голову, дабы любоваться ее блеском. Иные дамы обладали тончайшей изысканностью, но мне было не интересно знать, что таится под их блестящей оболочкой. Встречал я женщин, которых мне хотелось опекать. Они привлекают своей непосредственностью и слабостью, совсем, как дети. Но я не видел в них человека, равного себе. Я знал особ сильных и властных, но не захотел мириться с ролью послушного почитателя их несомненных достоинств. Я знал искусных актрис, был знаком с женщинами, которые вообразили себя колдуньями, и это было похоже на правду. Я видел женщин под разными личинами и не знаю, какая из них пленит сильнее. Но вы – иная. Чтобы разгадать вас, Настенька, не хватит и жизни. Да что там жизни – всей истории человеческой. Вы за гранью познаваемого. Вы не та женщина, с которой проводят время, вами недостаточно любоваться. В вас нужно погружаться полностью, без остатка - чуть окунешься – и назад дороги нет.

- Нет, - замотала головой Настя. Неужели срослась она с Натхом настолько, что несет в себе ту вечность, которую она увидела однажды в его глазах. – Вы же не меня видите, а иллюзии, которые сами себе нарисовали.

 Азай неслышной  приблизился к ней сзади и осторожно вынул шпильки из ее прически. Зеркало вод отражало, как крупные локоны, перемешанные с маленькими кудряшками и легким невесомым пухом, рассыпались по ее плечам, ниспадая до самих бедер. Азай окунул в это великолепие ладони, и они дрожали, а потом обхватил Настю за талию и жадно прижал к себе.

– Цветок, не ведающий своей прелести, я хочу, чтобы ты принадлежала только мне одному. Да, я женат, но по закону я могу взять вторую жену. Не беспокойтесь, Настенька, моя старшая жена живет в Европе, где у нее есть бизнес, и в Калькутте не появляется. Так что хранительницей этого дома станете вы.

Настя встрепенулась. Но Азай крепко держал ее, не давая вырваться из своих жарких рук.

- Скажите, а ваша жена какая женщина? – пролепетала Настя. - Ей вы тоже когда-то говорили, что не способны ее разгадать?

- Нет, - тихонько засмеялся Азай. – Она принадлежит к довольно влиятельному семейству. Нас с ней обручили, когда мы были детьми. Благодаря ее отцу я смог построить карьеру. Впрочем, не будем о ней, – легкое прикосновение губ к ее плечу, поцелуй в шею, и нега вновь до краев наполнила тело Насти. Нарастающий стук в висках отбивал секунды до предстоящей смерти. Эта тянущаяся неизвестность была ужаснее всего. И когда нервы напряглись до предела,  внутри, под самим сердцем,  что-то лопнуло. Сделалось  неважным все, что с ней происходит – все случится лишь с ее телом. Не осталось ни страхов, ни боли, ни желаний, пропала злость на весь мир, которая еще недавно стылой коркой сковала ее душу. Будто спали оковы, которые удерживали ее на земле. Удивительная легкость наполнила ее существо, казалось, от пустоты этой можно было оторваться от земли и взлететь. Чувства остались, только были они где-то внизу, и уже не значили так много.   
 
- Я останусь вашем доме, - решила Настя. К Натху она вернуться не посмеет.

Лицо Азая изменилось. На нем отражались удовлетворение и растерянность одновременно. Он долго молчал, прежде чем произнес с натянутым весельем:

- Пойдемте в дом, Настя. Обед наверное уже готов. 

Настя вдруг встрепенулась и рассмеялась, сначала тихо, стараясь унять свой смешок, но потом, не в силах сдерживать себя, расхохоталась, как безумная.

- Пойдемте же. Не надо больше тянуть, - она протянула Азаю руку. - Вы не ожидали, что я захочу у вас остаться? Как же вы смешны!

- Я… я  безумно хочу этого, - страсть в его голосе вдруг погасла, и натянутая бодрость не могла ее заменить. – Я уже приказал приготовить для вас комнату. Только знайте, Настенька, я очень ревнивый мужчина. Теперь я не позволю вам с кем-либо кокетничать. Со своими друзьями тоже можете распрощаться.   

Настя, продолжая смеяться,  почти тянула за собой поникшего Азая. Он сильно вспотел и всю дорогу не мог отдышаться, то и дело протирал носовым платком свои маленькие очки и побагровевшее, почти лиловое лицо.

- Да что же с вами? Вы едва плететесь! Я хочу запомнить этот день навсегда. Я хочу, чтобы вы носили меня на руках! – Настя игриво обвила Азая за шею, только не было в ее ласках ни капли озорства, либо нежности. Азай ответил ей взглядом загнанной лошади. – Ну, где же ваш хваленый темперамент? Может, вы слишком стары для меня?

- Пожалуйста, Настенька, - взмолился, наконец, Азай, когда они уже достигли виллы. –  Я действительно не так уж молод.

Внутреннее убранство старого английского особняка поражало великолепием резных колонн белого мрамора с розовыми прожилками, расписными потолками, теряющимся на многометровой высоте, и громадными окнами, благодаря которым в комнатах было светло настолько, что можно наблюдать, как танцуют пылинки в солнечных лучах. Прохладный пол из того же светлого мрамора укрывали ворсистые ковры, украшенные диковинным орнаментом, и лишь кое-где пространство загромождала низкая массивная мебель темного дерева.   

Азай сменил потную рубаху на расшитый жемчугом парчовый халат и такие же тапочки на босу ногу. Когда он явился в этом наряде, сохраняя выражение легкой надменности на лице под маленькими очками на изящном носу, Настя едва сдержала смешок. Азай долго пыхтел, бормоча что-то на бенгали, а потом схватил ее в охапку и увлек на низенький диван. По дороге споткнулся о маленький, но тяжелый столик, ушиб ногу, навалился на Настю всем своим весом и больно стукнул ее лбом.

- Осторожней, - прошипела Настя и с силой сбросила с себя его грузное тело. Азай сполз на пол и тихо застонал.

 Две дородные служаки – одна совсем уже старуха, другая – лет двадцати, подали блюда с горячими сладостями. Аромат топленого масла и душистых специй, будоражил ноздри и возбуждал аппетит.

- Я попросил готовить сегодня как можно более пресную пищу, - доверительно признался Азай.

Он присел рядом с Настей, так что ее грудь касалась его тела, и своими руками угощал ее сладкими до приторности деликатесами и кусочками охлажденных фруктов, ловя моменты, когда ее губы касались его пальцев. С умилением целовал ее шею, нос, либо мочку уха, потихоньку смакуя ее саму как найизысканейшее яство. Приятная тяжесть в желудке позволила Насте с двойной энергией продолжить свои издевки. Каждой клеточкой своего непослушного тела она ловила негу, которую дарили опытные руки Азая, но это не помешало ей высмеять привычку Азая есть руками, его скрещенные на диване ноги в тапках на босу ногу, его выпирающий животик, и в коей раз сравнить его парчовый халат с пеньюаром. С холодной злостью она мстила за арест Натха, за свою жизнь, с которой уже мысленно распрощалась, и за то наслаждение, что, помимо своей  воли пережила в его руках, будто словами она могла пробить ледяной панцирь, сковавший ее сердце. Азай молча сносил ее колкости, и посиневшими вдруг губами, ловил жар ее губ, но подвластно ему было только тело ее. Настя с остервенением бросала колкость за колкостью, пока, наконец, измученный Азай, тяжело дыша, не откинулся в бессилии на расшитых драгоценными нитями подушках.

- Зачем вы меня мучаете? – непонятно, чего больше было в его усталом голосе – страсти, либо мольбы.

Где-то в глубине ее сердца, в том кусочке, что еще хранил в себе тепло жизни, кольнула жалость к нему, но этого чувства оказалось мало, чтобы   преодолеть отрешенность, которая овладела Настей.

Семеня и с опаской втянув голову в плечи, вошла пожилая служанка и подала Азаю телефон. Он схватил трубку так, словно в ней было его спасение. 

- Успокойтесь, Настенька. – приказал он таким тоном, что Настя невольно умолкла. -  Помолчите хоть минуту. Мне звонит губернатор.

Настя не понимала, о чем Азай говорил с губернатором, но от недавней  страсти в его глазах не осталось даже искорки. Лицо его приняло выражение человека, который привык с холодным расчетом решать чужие судьбы.

Через пару минут, когда разговор был окончен, Азай подскочил с дивана и швырнул телефон служанке.

- Я ничего не смогу сделать за два часа!  - прокричал он. – С этим безобразием, - рукой он ухватил лохматый Настин локон, и тут же бессильно выронил его, – Вот с этим кудрявым кошмаром даже лучший парикмахер за два часа не управится!  Что вы на меня смотрите, Анастасия, будто впервые увидели? Мне приказано отыскать вас и доставить на званый вечер в британском консульстве. Там будут люди из Дели, британский посол и гости из Лондона. Во что же вас одеть?

Где-то глубоко затрепыхалась смутная надежда. Настя стояла, не в силах пошевелиться. Пульс лихорадочно стучал в висках, снова наполняя ее тело жизнью. Азай торопливо отдавал приказания. Одна служанка принесла и разложила на диване новые полотнища сари, богаче которых Настя никогда не видела, другая - распутала ее одеяние, которое рядом с тканями, расшитыми золотыми нитями и благородными камнями, смотрелось вовсе невзрачно. Азай указал на ярко-розовое сари из полупрозрачного полотна, украшенное серебряной каймой, а служанка ловко тут же обернула в него Настю.

- Эти сари носила ваша жена? – Настя поморщилась с неприязнью, готовая который раз высмеять Азая.

- Моя жена покупает себе нарядов больше, чем способна хотя бы раз надеть. Это  бенаресские сари, расшитые вручную самоцветами и драгоценным люрексом. Стоят они немалых денег. Когда-то я сам выбирал их своей жене. Своей первой жене, Настенька, - подчеркнул он с раздражением. - Эти сари так и не были распакованы. Впрочем, сейчас она привыкла к другим нарядам. Когда вы останетесь в моем доме, я ни в чем вам не буду вам отказывать, Настенька. Но сейчас мне надо во что-то вас одеть. Не поведу же я вас на прием в этой вашей голубой тряпочке.   

Снова зазвонил телефон. Азай схватил трубку. Лицо его вовсе посинело. Казалось, ему зачитали смертный приговор.

- Моя жена сейчас в аэропорту, - выдавил он приглушенным голосом, а потом, немного успокоившись, распорядился, чтобы служанки занимались Настей.

Он поедет забирать жену из аэропорта, - торопливо пояснил Азай, стараясь не смотреть ей в лицо. – А после, когда Настя посетит парикмахера, он ее встретит и отвезет в консульство.

Настя снова прыснула со смеху. Азай устало отвернулся.

Из двоих служанок только молодая немного понимала по-английски. Водитель доставил ее с Настей в город, где они отыскали европейский парикмахерский салон. Сюда водитель не раз привозил жену Азая, когда она еще жила в Калькутте.

Прохладный ветер, едва не сбивающий с ног, затянул небо над городом черными тучами, стало темно почти как ночью. Молния разорвала  надвое вселенскую черноту. Настя вытерла со лба первую каплю дождя, а уже через минуту с небес сплошной стеной низвергнулась вода. Настя едва успела заскочить в дверь, за которой приятно пахло парфюмерией. Опытные мастера не сразу смогли укротить ее кудряшки, которые  торчали в разные стороны, с помощью всевозможных лаков, муссов,  бигуди и утюжков. Волосы уложили в высокую прическу, оставив несколько завитых локонов на затылке. Сверху мастер украсил полученный шедевр нитью розового жемчуга – за все платил Азай, и  Настя позволила себе не экономить. Ненавязчивый макияж, принятый среди высших слоев общества, окончил ее преображение в светскую даму. Она взглянула на себя в огромное зеркало. Увидела лицо с твердо очерченным подбородком, привлекательное особой, не кукольной мимолетной красотой, но такой, которая с годами, подобно доброму вину приобретает свой неповторимый аромат, ценимый за терпкость. Сейчас, когда  в тоске по Натху истончились ее  женственные формы, талия стала еще тоньше, а на фарфоровой коже, тронутой загаром, вокруг носа и на щеках  от жаркого солнца Калькутты проявились бледные веснушки,  она мерцала, эфемерна и невесома, словно сотканная из света и воздуха. Блеск дорогого сари мерк перед  ее стальными глазами, в которых отражалось отчаяние и вызов. За голубой поволокой скрывалось еще что-то,  осколок той бездонной тьмы, который она видела в парализующем взгляде Натха, и от этого ей становилось не по себе.

У служанки в складках сари затрещал телефон. Что-то бормоча, она передала трубку Насте.

- Я застрял в пробке на мосту и не могу проехать в город, - в официальном тоне Азая угадывалось недовольное урчание кота, упустившего добычу. - Вы отправляйтесь на прием, а я с супругой буду позже. Надеюсь, скоро я снова смогу притронуться к вашей прекрасной ручке.

Настя дерзко улыбнулась своему отражению. Наверное, супруга Азая, которая наверняка сейчас с ним, русского языка не знает.   

Она озябла и слегка промокла, когда представилась швейцару в английском консульстве именем Присли, и сразу ступила в ослепительную глубину зала, полного людей. Все взгляды в один момент устремились на нее одну.

- Я снова рад вас видеть, - консул с почтительной холодностью приветствовал ее кивком головы и велел следовать за ним.

Настя ответила консулу оскалом приветствия и упрямо продолжала стоять на  месте.

- Объясните сначала, где мой супруг?

- Мы делаем все, что в наших силах. Из Лондона вот-вот должны прибыть документы, подтверждающие личность Натана Присли. А сегодня у вас есть возможность лично ходатайствовать о помощи по вашему делу у губернатора. Он сам изъявил желание  познакомиться с вами.

Мужчины,  одетые в смокинги, провожали ее липкими взглядами, полными томления, но ей это вовсе не приносило удовольствия. Дамы в европейских платьях  старательно ее не замечали. От людского гомона, беспрестанно меняющихся ярких красок и блеска драгоценностей на женских, а порой – и мужских телах кружилась голова.
Губернатору понравился Настин индийский наряд, способный украсить любую женщину, тем паче столь юную и свежую особу, как она. Сари придает грациозности, подчеркивает природную красоту женского тела, оберегает девичье достоинство. Носить его уместно и дома, очаровывая супруга, и на самом солидном торжестве. Настя машинально улыбалась, с трудом воспринимая слова. Консул куда-то исчез, ей пришлось самой, уже в коей раз рассказывать о том, как ее супруга, которого она так и не успела очаровать, арестовали прямо в порту Калькутты. И уже в первые десять минут своего монолога, когда губернатор в ответ на все ее просьбы многозначительно покачивал головой, Настя заметила, что он более занят разглядыванием ее фигуры, нежели судьбой ее мужа. Потом вниманием губернатора завладел пожилой англичанин из дипломатического корпуса Дели. Настя собралась незаметно улизнуть, дабы не мешать их неторопливой беседе о сортах табака.

В зале появилась очередная группа гостей – два молодых, довольно высоких индуса в сопровождении дам. Знакомый изгиб мощной спины, длинные волосы, стянутые в хвост. Через весь зал, среди мелькания сотен людей, лица прибывших трудно было разглядеть, но одно лицо Настя узнала сразу. 

Натх ее тоже увидел. Взгляд, длящийся не более секунды, пронзил ее насквозь, перевернул все внутри и пригвоздил к месту. К такому привыкнуть невозможно. Будто узнал он ее не по привычным глазу чертам, а по тому, что внутри у нее. Натх оставил своих спутников и пробирался к ней, торопливо отвечая на рукопожатия. Секунды, длящиеся целую вечность. Дипломат, который беседовал с губернатором, поприветствовал Натха так, что не оставалось сомнений в их старом и теплом знакомстве. 

- Ну, вот и ваш супруг, Анастасия Присли, - объявил дипломат с улыбкой, радушной настолько, насколько позволяют приличия. – Усилиями британских дипломатов из Дели с сэра Натаниэля Присли, графа Вексхемского семнадцатого были сняты все обвинения ввиду недостаточности улик. Больше всего хлопот доставило сопротивление вашего супруга властям при аресте, но нам удалось решить и эту проблему. Здесь есть немалая заслуга и самого сэра Присли. Он согласился сотрудничать с индийской администрацией и помочь своим уникальным опытом при раскопках древнего храма, который совсем недавно был обнаружен на востоке штата. Мы тоже пошли навстречу властям и сняли претензии по поводу того, что во время ареста, законность которого может быть оспорена, жизнь сэра Присли подвергалась опасности из-за никуда не годной устаревшей техники, которая постоянно взрывается. Кстати, господин губернатор, кроме бессвязных рассказов ваших военных о какой-то мистике, мне до сих пор о причине взрыва ничего не известно.   

- Все в порядке, маленькая, - шептал Натх, целуя руки Насти. А она стояла, вовсе онемев, чувствовала только, как тепло от его ладоней разливается по ее венам. Заново изучала каждую черточку его лица, самого родного и прекрасного для нее, любовалась грацией его тела, подчеркнутой строгим смокингом. – Ты снова со мной. Я освободился только сегодня утром и сразу же стал искать тебя.

- Я же говорил, что мы найдем вашего пропавшего мужа, - торжественно заявил консул, который возник невесть откуда, и сделал это весьма вовремя. Люди вокруг повернули головы. Прислушиваясь к его словам. – Мы проделали уйму работы, мы перевернули всю Западную Бенгалию…

Пожилой дипломат сдержанно рассмеялся.   

- Ничего не поделаешь. Такова британская дипломатия, – ухмыльнулся Натх. - Пойдем, я познакомлю тебя с руководителем раскопок.

 Удерживая Настю  за кончики пальцев, Натх ее увел туда, где его ожидали спутники, с которыми он прибыл - две женщины, одна – средних лет, другая – совсем молоденькая, не старше Насти, и смазливый молодой человек, в котором издали можно разглядеть общие с Натхом черты. Его зеленые глаза в обрамлении черных ресниц манили особой, неземной глубиной. Женщины были темнокожи, одеты в европейские платья с глубоким декольте. Их тела на индийский манер украшало множество золотых безделушек, самых разных, некоторые из них и вовсе не сочетались между собой.

- Майя. - Представил Натх старшую из них. – Историк, доктор наук. Это она руководит раскопками.

  Майя уже не молода, но в свои годы она остается опасно красивой женщиной – такие, будучи старухами, даже в рубище остаются преисполнены величия, ненавязчивой манерности и той притягательной тайны, которая делает женщину желанной. Ее приятную полноту скрадывало простое, без изысков, платье, перехваченное драгоценным поясом на неожиданно тонкой талии, а по спине струились густые пряди волос, отдающих синевой.

- Мы уже много лет знакомы с сэром Присли, -  призналась она, не сводя с Натха  взгляда, восхищенного и чуть недоумевающего. Будто невысказанный вопрос застыл на ее губах. – Он читал курс по восточной культуре в Лондоне, где я училась. 

Между ними что-то было, - кольнуло у Насти под сердцем. Но Натх обсудил с Майей только вопросы, касающиеся раскопок, и ничего более, а в его черных глазах стояло обычное спокойствие. Настя совсем не смыслит в тех вещах, о которых Майя полчаса рассказывала с видом знатока насыщенным поставленным голосом, и потому изнутри ее снедало смутное беспокойство. Натх и Майе когда-то говорил, что они – одно целое? – мелькнула ядовитая мысль.

- Сарасвати, - сама представилась спутница Майи, маленькая плотная девушка с короткой стрижкой, чуть ниже ушей. – Можно Сара. Вы русская? А мой отец учился в Москве. Когда я была ребенком, он возил меня в Россию. Мы были в Москве, в Петербурге, - она улыбалась, постоянно вертела головой, густые стриженые локоны смешно падали на ее лицо с точеным носиком, а большие карие глаза озорно сверкали. Сара говорила, не умолкая. Рассказала, что она только сегодня вместе с матерью вернулась из Цюриха, что родилась она в Индии, но бизнес вынуждает ее семью жить вдали от родины. Отец ее остался в Калькутте, поскольку не может оставить высокую должность в администрации штата. А Майя – ее родственница со стороны матери. Родители вот-вот должны явиться на прием, - уверяла она и вертелась, не в силах долго устоять на месте. Что-то в этой девушке слишком знакомо, - поняла Настя, вот только из глубин памяти не всплывало ничего с ней связанного. 

- Ее отца зовут Азай N***, - подсказал Натх мягко. Щеки Насти вспыхнули огнем.  Несомненно, Натх обо всем знает. Каждое прикосновение чужих рук к ее коже, как и все ее переживания, он пропустил через себя задолго до того, как встретился с ней сегодня.

Осторожно поглядывая на Сару, Настя нашла, что эта девочка с европейским образованием и безупречным английским  похожа с Азаем не только внешне – в ней уйма отцовской энергии, которая плещет через край. Но почему-то неуютно Насте с ней рядом, и приторное чувство обмана, от которого хочется убежать, липкими щупальцами сдавило ей горло.         

Последним был представлен молодой человек. Он оказался супругом Майи. Был  более чем на голову выше ее, светлокож, настолько, что его можно принять за европейца, хорошо сложен и заметно моложе своей жены. Пока Натх беседовал с Майей, он, лениво теребя ремешок дорогих часов на своем тонком запястье, со скукой на лице рассматривал женщин, которые сновали мимо.

Майя могла бы бесконечно рассказывать о породах, в которых предстоит вести работы, и других профессиональных тонкостях, понятных только ей и Натху. Легкий гомон многолюдного торжества разбавляли мелодии Грига и Шопена в исполнении живого оркестра. А когда зазвучали ноты вальса, молодой муж Майи протянул ей руку. Она отмахнулась от его жеста, и тогда он силой оторвал ее от Натха и увел в середину зала, туда, где  кружились в танце редкие пары англичан. Натх легким поклоном головы, преисполненным  старомодной галантности,  пригласил Настю последовать их примеру. Ласково удерживая одной рукой ее талию, а другой – ее тонкие пальцы, он грациозно скользил, умело вращая ее в такт волнам музыки.

- Что ты с собой сделала, маленькая? – спросил он, как только его рука коснулась ее талии, и пальцы прощупали острые ребра. – Ты вся высохла, остались только кости.
Настя насупилась, но под бархатной лаской его глаз всерьез обидеться не смогла. Каждый шаг Натха, каждый поворот головы был выверен и отшлифован настолько, что скоро Настя перестала отсчитывать такт, как ее учили на уроках танцев, и всецело доверилась его опыту и сильным рукам.

Когда мелодия смолкла, Сара едва не запрыгала от восторга, глядя на Натха, и он тут же пригласил ее на следующий танец. Кружил ее медленно, постоянно объясняя то или иное движение. Но больше танцевать, как его ни уговаривали Сара и Настя, как ни висли у него на руках, он не захотел. Вместо этого он взял с подноса пробегающего мимо официанта несколько канапе и попытался ими накормить Настю. И снова разбудил  воспоминания о ласках Азая, которые все еще ныли, кровоточили и терзали по живому. 

Покинули прием они задолго до его окончания вместе с Майей и ее мужем. Сара осталась. Она все еще надеялась встретить на приеме своих родителей.

Дождь  закончился. Желтый свет фонарей растворялся в прохладной дымке испарений, собирая вокруг себя тучи мошкары.

- Смотрите, машина Азая уже здесь, - Майя увидела его белый лимузин среди множества других припаркованных автомобилей. – Значит и он где-то в консульстве.

Настя вздрогнула, руки ее покрылись мелкими мурашками. Осторожно взглянула на Натха. Он улыбнулся ей, мягко, одними губами. От того лишь глубже казалась тьма его черных глаз, и сильнее их притяжение. Натх снял пиджак и заботливо накрыл им плечи Насти.

- Замерзла, маленькая? – поднес ее ладони к своему лицу, согревая дыханием ее вздрагивающие пальцы.

- Я тоже замерзла. – Майя направила на мужа взгляд, полный ожидания и капризно топнула маленькой ножкой.

- И мне холодно, - поежился он зябко. – Поехали домой быстрее.

Натх усадил Настю в подоспевшее такси. Ладони ее, совсем крохотные и болезненно бледные, невольно оказались в его руках. В них она искала утешения, защиты и ласки. И они способны одним лишь движением превратить в беспорядочное месиво ее позвоночник.

- Все в порядке, маленькая. Не вини себя, постарайся выбросить из головы все неприятности, – казалось, голос Натха, в котором эмоции выцвели блеклыми пятнами, отразился в ее голове, когда он прижал Настю к себе. И выдохнул с усилием, касаясь теплыми губами ее лица, -  Я успел тебя вытащить, моя маленькая дикарка. 

Настя послушно прильнула к нему, вдыхая почти забытый запах его тела. Сквозь аромат незнакомого лосьона пробивались едва уловимые нотки сырости и дешевого мыла. Казалось неважным, что на них косится водитель, не скрывая сладострастия на усатом лице своем. 

Настя тихо шептала беспорядочные слова о том, что не переживет, если потеряет его, и клялась, что более ничьи руки не коснутся ее тела.

-  Я же просил тебя ехать в Лондон, - шептал ей Натх в ответ. – Как я мог еще повлиять на тебя? Ты говорила, что не будешь ходить к этому чиновнику. 

- Это не был сон? –  уткнувшись лицом в грудь, Натха, она впитывала мерный стук его сердца, и  от чувства наполненности, которому слишком тесно стало в ее груди, по щеке беззвучно пробежала горячая слеза. Натх лишь глубоко вздохнул.      
 
В холе гостиницы, несмотря на позднее время, о чем-то разговаривали портье с горничными да пара индийцев-постояльцев, примкнувшая к их компании.

Переодевшись в легкую пижаму с шортиками,  Настя растянулась на постели и щелкала пультом от телевизора, но по всем каналам показывали какое-то бедствие, покореженные автомобили, искалеченные тела, лица, на которых навечно застыла гримаса боли, женщин и мужчин, рыдающих от горя. В одних новостях говорили на бенгали, в других – на хинди, но отыскать что-то на английском Настя не смогла.

 Из душа появился из Натх в полотенце, обмотанным вокруг бедер, и с влажными волосами, которые теперь пахли ее цветочным шампунем. Он отобрал у Насти пульт и выключил телевизор.

- На сегодня хватит переживаний, маленькая, - Натх перевернул ее на спину, а пульт забросил под кровать. – Какая ты хорошенькая, хоть и совсем костлявой стала.

Настя провела ладонью по его груди, все еще не до конца веря, что это не сон, навеянный ее мечтами, не призрак, явившийся ее истерзанному сознанию, а действительно он. Под ребрами у него обнаружила белый зарубцевавшийся шрам,  длинный и ровный.

Это от ножа, - поняла Настя сразу. При способности Натха регенерировать, когда от огнестрельного ранения через  неделю не осталось и следа, было ясно, что не так давно ему в живот всадили нож по самую рукоятку. Вряд ли кто-то другой выжил бы после такого. К горлу подступил липкий комок жалости.

– Ты должен рассказать, как это случилось, - начала было Настя.

Натх прервал ее расспросы поцелуем.

А она обхватила Натха, принадлежащего ей от кончиков пальцев до самой его потаенной мысли, обеими руками, с наслаждением путалась  в его локонах, густых и упругих. Нежно гладила шероховатую рану на его животе, словно впитывая его боль, и до утра не могла уснуть. Сотворить такое с этим двухметровым комком мускул, способным двигаться быстрее, чем рассмотрит человеческий глаз, могло только другое чудовище. Или стая взбешенных маленьких людишек, готовых на все за миску похлебки, за похвалу от начальника, за то, чтобы не потерять свое и без того жалкое положение.  Смог ли он, будучи много раз растерзанным, не очерстветь и сохранить сочувствие к чужому горю? К горю тех, или таких же, как те, кто виновен в его страданиях?

И казалось, что с каждым прикосновением незаметно срастаются между собой их вены, а мерное биение его сердца гонит их общую кровь, наполненную спокойствием, от ее ладоней до каждой клеточки его безмятежно уснувшего  тела. И так сладко ныли от усталости, скопившейся за день, его расслабленные мышцы под ее губами.

Разбудили ее голоса в холе их номера. На часах было почти десять, и Настя с трудом, словно выбираясь из какого-то дурмана, заставила себя разлепить веки. Приглушенный женский шепот, похожий на стон, в котором она не сразу смогла узнать голос Майи, срывался на рыдания.

-  Мне сообщили ночью, как только я приехала домой, -  слова давались Майе с трудом, она то и дело умолкала, чтобы снова шептать нараспев, обрывками. – Вчера они застряли в пробке на том мосту через Хугли, который взорвали экстремисты. От машины Азая почти ничего не осталось. Какие-то металлические обломки, покрытые ошметками тел… Одна из бомб взорвалась прямо под ними. Я не верила, все думала, что Азай должен быть в консульстве, ведь там стоял его лимузин. Но он с женой ехал другим автомобилем. Сара… Бедная девочка, она до утра прождала родителей.  Потом приехала ко мне… Я ей ничего не сказала. Понимаете, Натан, я просто не смогла. Делала вид, что ничего не случилось. Во всем виноват этот бездушный комиссар, которому вдруг понадобились ее показания. У Сары случилась истерика. Ей вкололи успокоительное, иначе она бы сделала с собой  что-то страшное.  Боюсь, что ее придется поместить в клинику…

Настя вышла, наспех накинув на себя халат. С ненавистью уставилась на Натха.  Он выдержал ее взгляд, был тверд, спокоен и печален. Молча усадил ее на диван рядом с собой.

Майя, в обычных брюках и футболке, оказалась грузной толстушкой, неуклюжей, с короткими ногами. Не осталось в ней вовсе блеска той надменной дамы, из-за которой Настя вчера познала муки ревности. Молодой и красивый муж Майи - его имя Настя не смогла вспомнить - сидел на стуле, чуть поодаль, изучая носок своей безупречно начищенной туфли. 

- Я могу вам помочь? – протянула Настя. Бессмысленная фраза, скорее дань вежливости. Осталось лишь добавить стандартные слова сочувствия «мне очень жаль».  Но было действительно жаль и очень сложно давалось понимание того, что человека, от чьих жарких рук  все еще горит ее тело, больше нет; что остались от него только клочки разорванной плоти, перемешанные с останками сотен несчастных, богатых и бедных, брахманов и далитов, светлокожих как европейцы аристократов и эбеново-черных крестьян – всех, кому не посчастливилось оказаться в тот день на одном мосту.

Майя подняла на нее  большие глаза, на пол-лица, с темными белками, воспаленными и налитыми  кровью, и тут же отвела взгляд.

 - Говорите, - просил ее Натх.– Говорите, вам станет легче.

Голос, глубокий и тихий, принадлежал не человеку – сущности, которая познала все, что есть в этом мире, что умерло, что возникнет когда-либо и что никогда не свершится. Сущности мудрой, которая взирает на суету  человеческую у ног  своих со спокойствием и  всепрощением. С каждым словом Натха безмятежность и покой невидимой поволокой разливались по комнате, проникая во все щели и до краев заполняя сознание. Голос Майи становился все тверже, надорванная  хрипотца в нем постепенно вытеснила высокие ноты стенаний.

- Как легко с вами мне стало, - призналась Майя, доверчиво, как ребенок. – Я и забыла вовсе, что вы англичанин. Кажется, знакомы мы с вами целую вечность, совсем как родные.

Настя знала, чем навеяно это спокойствии. Понимала,  что сущность, заключенная в совершенном теле Натха, лишь едва касается сознания людского, чтобы не превратить сейчас горе Майи в беспричинное и бурное веселье. И не заставит  несчастную забыть обо всем, будто и не было на свете ни маленького, но жадного к жизни человека по имени Азай, ни жены его, ни сотен других погибших, чьи имена Настя никогда не узнает. 

А когда Майя уехала, она, словно во сне или бреду, добралась до балкона и повисла на гипсовых перилах. При свете дня многое из того, что казалось ей сверкающим и прекрасным прошлой ночью, приобрели иную, уродливую форму. Постепенно, с каждым вдохом  выдавливала она из себя вязкий дурман, пока боль в груди не вернула ее к реальности. А внизу сотни любопытных глаз наблюдали за ее белокурой головкой и обнаженной коленкой, просунутой промеж литых форм. 

 - Ты знал обо всем, - Настя прикрылась полами халата и со злостью стиснула кулаки. Она не слышала звука шагов, тепло его тела еще не коснулось нервов ее позвонков, но настроенное на него чутье ей подсказало, что Натх стоит позади. И пролепетала совсем жалко. – Чудовище!

Ведь не из постели Азая Натх ее вчера вытащил, а из его лимузина. И отомстил с методичной жестокостью за то, что не испытала она брезгливости, когда ее тело, не знавшее мужской нежности, откликнулось на ласки Азая, такого несовершенного, живого и горячего.   

- Отвечай! – умоляла она и требовала.

А ведь Натху гораздо больше лет, чем было Азаю, - ясно, как никогда обнажилась реальность.

- Но людей-то за что? – шептали сами высохшие губы.

Тогда, в  Вексхеме,  когда Бенджамин в наркотическом бреду чудом не убил ее, то  смог отделаться лишь нравоучительной беседой. Потому, что Натх сам и воспитал его?

- А почему ты решила, что Бенджамину тогда было легче? – Натх с силой оторвал ее от перил и привлек к себе. Не нужно было слов – лишь прикоснуться к его коже, чтобы чувствовать его растерянность и смущение так же, как и трепет его сердца под ладонью. Стало ясно, что не в Азае причина того, что случилось вчера на мосту. Виновна она. Виновна в том, что продолжает жить, заглянув однажды в глаза своего продолжения, и увидела в них вечность, нарушая тем самым законы мироздания.    
         
– Пойдем отсюда, на нас смотрят.

Бесстрастный голос сущности, переросшей любые человеческие переживания. Настя знала, каково это. Не к этой бездне прикоснулась она вчера, у пруда под сенью рододендрона, когда выгорели ее накаленные до предела чувства?   

Она вырвалась, и тогда Натх подхватил ее на руки.  В комнате опустил на постель, сам присел рядом. Остатки ее воли судорожно трепыхались на дне его черных глаз, которые смотрели на нее в упор. Хотелось вечно наблюдать, как пульсирует тьма в его зрачках. Настя притаилась, едва дыша, лоб покрылся испариной.   
   
- Я не в силах изменить весь мир, маленькая. Я всего лишь человек… - говорил Натх мягко, но так же ровно, без эмоций.   

Кровь заледенела, и пальцы нервно теребили одеяло. Каждая клеточка ее колебалась в едином такте с Натхом. Он не привык объясняться – порой слишком сложно   описать то, что надо пропустить по своим нервам. Он мог бы не отвечать на ее расспросы, мог замкнуться в себе, укрывшись за стеной глухого молчания. Но сейчас его молчание стало бы равносильным принуждению. Натх не желал этого.      

- Я перестроил множество причинно-следственных связей,  чтобы вытащить тебя. Извини, но ради кого-то еще я не намерен менять законы реальности.

Стон сорвался с губ, ладони сами сжались для удара, и кулак врезался ему в грудь.

- Так устроен мир. Кто-то умирает, кто-то рождается. Остановись что-то одно, и прекратится круговорот, рухнут основы всего сущего. Событие вызрело и наступило. Если вмешиваться в естественные процессы, то напряжение не исчезает бесследно. Оно перераспределится. Я не имею права что-то менять, даже если мог бы перебрать всю  реальность по мельчайшим ее составляющим. Если бы вчера на мосту не случилось  трагедии, напряжение возникло бы в другом месте, сложилось с отложенными до поры событиями, собранными вокруг… Последствия я не могу предсказать. Главное, что я сумел вытащить тебя, маленькая. Ведь это ты должна была погибнуть, а я успел заменить тебя женой Азая – это оказалось проще, чем кем-либо другим. Кстати, она недавно выкрасила волосы в светлый цвет. Мне еще не приходилось распутывать ситуации, настолько сложные, столько всего менять… Я терял с тобой связь, и все происходило слишком быстро. И эта гроза, из-за которой я не мог вновь настроиться на тебя… Наверное я схожу с ума, иначе почему я кроил по своему усмотрению упругое полотно реальности?   

Слова, наполненные восторгом, оправданием и пережитым страхом, таким, какого, наверное, Натх не переживал до этого. Сложился еще один кусок мозаики. Тогда, когда он  называл себя не Натаниэлем, а Джеймсом Присли, его самолет уничтожил вовсе не вражеский истребитель. Таким образом Натх скрылся от мирской суеты, чтобы не вмешиваться в естественный ход событий того времени. От ежедневных бомбежек укрылся спокойствием самадхи, который раз отделив себя от остального человечества, далекого от мудрости просветления. Глупо надеяться чужим горем растопить его отрешенность.       

- Я не должен был поддерживать ни одну из сторон. Это неправильно…

Настя стукнула его изо всех сил, потом снова и снова.

 - Ты чего? – отшатнулся он испуганно, совсем как мальчишка.

Настя била, пока не ослабли ее руки, а пальцы она не стесала до крови, била, понимая, что удары ее слишком слабы, чтобы причинить Натху вред. Потом обнимала его, целовала в губы. Натх отвечал робко и неопытно... 

- Ты полагаешь, что вместе с британским подданством мне должны быть привиты и страсти, характерные для идеального англичанина того времени? Мои глаза не были затуманены, я видел, как союзники обошлись с Бельгией, желающей сохранить нейтралитет в войне, как готовились они к оккупации Норвегии. Я понял, что должен уйти, когда вместо гражданских самолетов мне было приказано конструировать бомбардировщики для Королевских воздушных сил, - Натх объяснял мягко и терпеливо, будто, оправдываясь. – Я разрабатывал оптимальную форму крыла для новых самолетов, которые могли нести гораздо больше бомб на более дальние расстояния, чем предыдущие. Политика маршала авиации Харриса и бесконечные бомбежки немецких городов подтвердили мою правоту. Последней каплей стала та ночь, когда в одном только Дрездене под бомбами, сброшенными с тех самолетов, которые я создавал, погибли более сорока тысяч человек. Это политика. В ней нет правых, но жертв всегда достаточно.            

- Чудовище! – бросала Настя с нежностью и ненавистью.

Натх целовал ее сбитые костяшки. Раны на глазах затягивались свежей кожицей, от чего становилось невыносимо щекотно.

- Как же быть тогда? – шептала Настя. Есть ли смысл смотреть за горизонт, когда мир под тобой раскалывается на части? – Зачем же ты тогда такой нужен? – и, не дожидаясь ответа,  рыдала у Натха на груди, смирившись с тем, что никогда она уже не сможет от него оторваться, так же как и Натх от нее. Всех  его сил не хватит, чтобы прекратить сладкие муки их связи. Она просто знала об этом. Натх нужен ей, такой, как есть, и этого уже достаточно для того, чтобы жизнь его имела смысл.

*****
  На следующей неделе позвонила Сара. Голос ее Настя сразу узнала по неуемной живости, которую не смогло вытравить свежее еще горе.   

- Вы могли бы приехать ко мне сегодня? – попросила она таким тоном, что отказать ей Настя не смогла. - Я не хочу оставаться одна, а в доме, кроме слуг,  никого нет. Знаете, как жутко сидеть в одиночестве в этих пустых комнатах, где все, даже стены напоминают об отце? Я вас жду, Настя. Я послала за вами машину.

Под окном уже парковался громоздкий лимузин, сверкающий среди грязного города своей белизной.

Молчаливый водитель привез Настю за город, туда, где воздух пропитался медовым ароматом цветов и свежестью молодой листвы. Сара встретила ее у дома. Маленькая и неуклюжая, в узких джинсах, она едва не бросилась Насте на шею.

- Вам тут нравится? – и, не дождавшись ответа, она потянула Настю по гравиевой дорожке вглубь сада, туда, где розовые бутоны, орошенные недавним дождем,  соперничали между собой в хрупком великолепии. – Обед вот-вот будет готов, но у нас есть немного времени. 

У пруда, покрытого белыми лепестками, Сара присела на кованую скамейку.

- Как тут красиво, - вздохнула Настя, наблюдая за тем, как по водной глади скользят жучки, а разноцветные карпы устроили на них охоту. Прохладный ветер растрепал ее волосы, смешав их увядшими лепестками, которые сыпались отовсюду. - Никогда не видела ничего подобного.

- Оставайся, - просила Сара. – Скажи своему мужу, что и он может поселиться тут на то время, пока вы остаетесь в Калькутте. В доме так много комнат и они не должны пустовать. Иначе можно сойти с ума. Оказывается, у меня много родственников – на похороны родителей собралось уйма народу. Но сейчас им не до меня. Знаете, эти обычаи, которые обязывают женщин к определенному поведению...  Мой отец  тоже придерживался традиционных взглядов, - Сара тихо всхлипнула, утирая ладонью глаза. – Я ведь так и не увидела папу. И погребальная церемония прошла символически, потому как ни от него, ни от мамы не ничего осталось. А эти розы когда-то он высаживал сам. Для мамы. Она так любила английские цветы… 

Настя присела рядом с Сарой. Когда-то, ходатайствуя об освобождении Натха, она сталкивалась с ее отцом. Невзрачный, ничем не примечательный чиновник. Стало  немного горько оттого, что в памяти ее не осталось ничего, с ним связанного, даже имени. 




*****
Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2011/03/27/70

Следующая глава: http://www.proza.ru/2012/01/14/1141