Марсель Пруст родился в июле 1871 г. в Отёе, пригороде Парижа, в семье врача. Его мать была еврейкой из Эльзаса. Сильный отпечаток на характер Пруста наложила болезнь, которой он страдал, чуть ли не с рождения – астма, отягченная позже сильным ревматизмом. Детство Марселя продолжалось гораздо дольше, чем у обычных детей. Ранимый мальчик, он не мог заснуть без материнского поцелуя. Постоянное присутствие матери было для него жизненно необходимо, и он не расставался с ней вплоть до самой ее смерти. После ее кончины Пруст признался в одном из писем (ему было тогда тридцать пять лет): «Она знала, насколько я не способен прожить без нее, насколько во всех смыслах беззащитен перед жизнью… После ее смерти жизнь утратила всякий смысл, я потерял единственную отраду, любовь и утешение…» В детстве и даже в отрочестве Пруст был таким нервным, что порой хватало резкого слова, чтобы он прорыдал всю ночь напролет. Образование будущий писатель получил в лицее Кондорсе (1889) и на юридическом факультете Сорбонны (где посещал лекции известного философа Бергсона). В 1893 г. он получил диплом по праву, в 1895 г. – по философии. Недолго проработав в библиотеке Мазарини, Пруст отказался от службы. В дальнейшем, насколько ему позволяло здоровье, он вел жизнь сноба и денди, до мельчайших подробностей изучив салонную жизнь. В то же время он увлекается литературой: ведет раздел светской хроники, пишет рецензии на новые выставки и театральные постановки, выпускает в 1896 г. сборник новелл «Утехи и дни», занимается переводами. В первое десятилетие ХХ века у Пруста обостряется астма. Он болезненно реагирует на запахи, яркий свет, уличный шум. Снабдив свою комнату пробковой прослойкой на стенах и плотными шторами, он живет отныне по необычному графику - днем спит, а после выезда в свет до утра пишет в кровати.
Призвание к сочинительству обнаружилось у Пруста очень рано. Но он долго не решался отдаться любимому влечению, поскольку совершенно не находил у себя таланта романиста в традиционном смысле этого слова. Прусту никогда не давались внешние описания, но зато он хорошо знал о другом своем таланте – наблюдателя, которому необыкновенно удаются портреты или беглые, но меткие наброски. «Во мне скрывался неплохой наблюдатель, - признавался Пруст позже в одном из своих романов, - но он пробуждался лишь тогда, когда обнаруживалась внутренняя взаимосвязь, объединяющая многие вещи, которая служила ему пищей и отрадой». Хорошо сознавая сильные и слабые стороны своего дара, Пруст задумал в 1906 г. огромное и в высшей степени необычное произведение – эпопею «В поисках утраченного времени». Семь романов этого цикла объединены единым героем (его, как и автора, зовут Марсель), который стремится постигнуть смысл прожитой им жизни (внешне весьма ординарной и ничем не примечательной).
С самого начала Пруст отказался от старого как мир мемуарного принципа изложения. Ибо так можно только «смоделировать», но не воссоздать прошлое. А Пруст хотел показать былое таким, каким оно в действительности запечатлелось в нашей памяти и каким открывается в минуты внезапного озарения. В начале первого романа «В сторону Свана» Марсель, просыпаясь по ночам, отрывочно припоминает свои детские впечатления и видит только декорацию своего ухода ко сну — лестницу, по которой так тяжко было подниматься, и спальню со стеклянной дверью в коридорчик, откуда появлялась мама. Родной городок Комбре, словно умер для него (оказался «утраченным»). Все попытки воскресить его в памяти были безуспешны. Но однажды Марсель угощается липовым чаем с бисквитом, и этот вкус оказывается точно таким же, как у бисквитов, которыми его угощала тетя Леония в те времена, когда семья проводила пасхальные и летние каникулы в Комбре. И тотчас, словно из чашки с чаем, перед Марселем выплывают цветы в саду, боярышник в парке Свана, кувшинки Вивоны, добрые жители Комбре и колокольня церкви Святого Илария. Память внезапно открыла один из своих тайников, а ключом к нему послужил вкус бисквита с липовым чаем. Итак, чтобы воссоздать прошлое, должно произойти что-то отличное от работы памяти: должно сойтись нынешнее ощущение с воспоминанием, мысленным возвещением ощущения прошлого. Это работающее сознание - и есть подлинное («обретенное») время. И поскольку «все находится в сознании», роман лишен хронологической ясности и определенности. В эпопее Пруста господствует «инстинктивная память», прихотливая игра субъективных ассоциаций. Объективная иерархия ценностей здесь полностью исключается. Значение каждого эпизода определяется только данным «я» - а для Марселя, например, поцелуй матери перед отходом ко сну был несравненно значительнее, чем Первая мировая война. И потому война в романе упоминается только вскользь, тогда как обряд поцелуя становится темой подлинного эпоса. Этим же объясняется избирательность «поисков» героя, который порой пропускает целые годы, а рассказы о некоторых мгновениях разрастаются у него на многие страницы.
«ПО НАПРАВЛЕНИЮ К СВАНУ» (1913). Время ускользает в краткий миг между сном и пробуждением, В течение нескольких секунд повествователю Марселю кажется, будто он превратился в то, о чем прочитал накануне. Разум силится определить местонахождение спальной комнаты. Неужели это дом дедушки в Комбре, и Марсель заснул, не дождавшись, когда мама придет с ним проститься? Или же это имение госпожи де Сен-Ау в Тансонвиле? Значит, Марсель слишком долго спал после дневной прогулки: одиннадцатый час — все отужинали! Затем в свои права вступает привычка и с искусной медлительностью начинает заполнять обжитое пространство. Но память уже пробудилась: этой ночью Марселю не заснуть — он будет вспоминать Комбре, Бальбек, Париж, Донсьер и Венецию.
В Комбре маленького Марселя отсылали спать сразу после ужина, И мама заходила на минутку, чтобы поцеловать его на ночь. Но когда приходили гости, мама не поднималась в спальню. Обычно к ним за¬ходил Шарль Сван — сын дедушкиного друга. Родные Марселя не догадывались, что «молодой» Сван ведет блестящую светскую жизнь, ведь его отец был всего лишь биржевым маклером. Тогдашние обыватели по своим воззрениям не слишком отличались от индусов: каждому следовало вращаться в своем кругу, и переход в высшую касту считался даже неприличным. Лишь случайно бабушка Марселя узнала об аристократических знакомствах Свана от подруги по пансиону — маркизы де Вильпаризи, с которой не желала поддерживать дружеских отношений из-за твердой веры в благую незыблемость каст.
После неудачной женитьбы на женщине из дурного общества Сван бывал в Комбре все реже и реже, однако каждый его приход был мукой для мальчика, ибо прощальный мамин поцелуй приходилось уносить с собой из столовой в спальню. Величайшее событие в жизни Марселя произошло, когда его отослали спать еще раньше, чем всегда. Он не успел попрощаться с мамой и попытался вызвать ее запиской, переданной через кухарку Франсуазу, но этот маневр не удался. Решив добиться поцелуя любой ценой, Марсель дождался ухода Свана и вышел в ночной рубашке на лестницу. Это было неслыханным нарушением заведенного порядка, однако отец, которого раздражали «сантименты», внезапно понял состояние сына. Мама провела в комнате рыдающего Марселя всю ночь. Когда мальчик не¬много успокоился, она стала читать ему роман Жорж Санд, любовно выбранный для внука бабушкой. Эта победа оказалась горькой: мама словно бы отреклась от своей благотворной твердости.
На протяжении долгого времени Марсель, просыпаясь по ночам, вспоминал прошлое отрывочно: он видел только декорацию своего ухода спать — лестницу, по которой так тяжко было подниматься, и спальню со стеклянной дверью в коридорчик, откуда появлялась мама. В сущности, весь остальной Комбре умер для него, ибо как ни усиливается желание воскресить прошлое, оно всегда ускользает. Но когда Марсель ощутил вкус размоченного в липовом чае бисквита, из чашки вдруг выплыли цветы в саду, боярышник в парке Свана, кувшинки Вивоны, добрые жители Комбре и колокольня церкви Святого Илария.
Этим бисквитом угощала Марселя тетя Леония в те времена, когда семья проводила пасхальные и летние каникулы в Комбре. Тетушка внушила себе, что неизлечимо больна: после смерти мужа она не поднималась с постели, стоявшей у окна. Любимым ее занятием было следить за прохожими и обсуждать события местной жизни с кухаркой Франсуазой — женщиной добрейшей души, которая вместе с тем умела хладнокровно свернуть шею цыпленку и выжить из дома неугодную ей посудомойку.
Марсель обожал летние прогулки по окрестностям Комбре. У семьи было два излюбленных маршрута: один назывался «направлением к Мезеглизу» (или «к Свану», поскольку дорога проходила мимо его имения), а второй — «направлением Германтов», потомков прославленной Женевьевы Брабантской. Детские впечатления остались в душе навсегда: много раз Марсель убеждался, что по-настоящему его радуют лишь те люди и те предметы, с которыми он столкнулся в Комбре. Направление к Мезеглизу с его сиренью, боярышником и васильками, направление в Германт с рекой, кувшинками и лютиками создали вечный образ страны сказочного блаженства. Несомненно, это послужило причиной многих ошибок и разочарований: порой Марсель мечтал увидеться с кем-нибудь только потому, что этот человек напоминал ему цветущий куст боярышника в парке Свана.
Вся дальнейшая жизнь Марселя была связана с тем, что он узнал или увидел в Комбре. Общение с инженером Легранденом дало мальчику первое понятие о снобизме: этот приятный, любезный человек не желал здороваться с родными Марселя на людях, поскольку породнился с аристократами. Учитель музыки Вентейль перестал бывать в доме, чтобы не встречаться со Сваном, которого презирал за женитьбу на кокотке. Вентейль не чаял души в своей единственной дочери. Когда к этой несколько мужеподобной на вид девушке приехала подруга, в Комбре открыто заговорили об их странных отношениях. Вентейль несказанно страдал — возможно, дурная репутация дочери до срока свела его в могилу. Осенью того года, когда наконец умерла тетя Леония, Марсель стал свидетелем отвратительной сцены в Монжувене: подруга мадемуазель Венгейль плюнула в фотографию покойного музыканта. Год ознаменовался еще одним важным событием: Франсуаза, поначалу рассерженная «бездушием» родных Марселя, согласилась перейти к ним на службу.
Из всех школьных товарищей Марсель отдавал предпочтение Блоку, которого в доме принимали радушно, невзирая на явную претенциозность манер. Правда, дедушка посмеивался над симпатией внука к евреям. Блок рекомендовал Марселю прочесть Бергота, и этот писатель произвел на мальчика такое впечатление, что его заветной мечтой стало познакомиться с ним. Когда Сван сообщил, что Бергот дружен с его дочерью, у Марселя замерло сердце — только необыкновенная девочка могла заслужить подобное счастье. При первой встрече в тансонвильском парке Жильберта посмотрела на Марселя невидящим взглядом — очевидно, это было совершенно недоступное создание. Родные же мальчика обратили внимание лишь на то, что госпожа Сван в отсутствие мужа бесстыдно принимает барона де Шарлю.
Но величайшее потрясение испытал Марсель в комбрейской церкви в тот день, когда герцогиня Германтская соизволила посетить богослужение. Внешне эта дама с большим носом и голубыми глазами почти не отличалась от других женщин, но ее окружал мифический ореол — перед Марселем предстала одна из легендарных Германтов. Страстно влюбившись в герцогиню, мальчик размышлял о том, как завоевать ее благосклонность. Именно тогда и родились мечты о литературном поприще.
Лишь спустя много лет после своего расставания с Комбре Марсель узнал про любовь Свана. Одетта де Креси была единственной женщиной в салоне Вердюренов, куда принимались только «верные» — те, кто считал доктора Котара светочем премудрости и восторгался игрой пианиста, которому в данный момент оказывала покровительство госпожа Вердюрен. Художника по прозвищу «маэстро Биш» полагалось жалеть за грубый и вульгарный стиль письма. Сван считался завзятым сердцеедом, но Одетта была совсем не в его вкусе. Однако ему приятно было думать, что она влюблена в него. Одетта ввела его в «кланчик» Вердюренов, и постепенно он привык видеть ее каждый день. Однажды ему почудилось в ней сходство с картиной Боттичелли, а при звуках сонаты Вентейля вспыхнула на¬стоящая страсть. Забросив свои прежние занятия (в частности, эссе о Вермеере), Сван перестал бывать в свете — теперь все его мысли поглощала Одетта. Первая близость наступила после того, как он поправил орхидею на ее корсаже — с этого момента у них появилось выражение «орхидеиться». Камертоном их любви стала дивная музыкальная фраза Вентейля, которая, по мнению Свана, никак не могла принадлежать «старому дураку» из Комбре. Вскоре Сван начал безумно ревновать Одетту. Влюбленный в нее граф де Форшвиль упомянул об аристократических знакомствах Свана, и это переполнило чашу терпения госпожи Вердюрен, всегда подозревавшей, что Сван готов «дернуть» из ее салона. После своей «опалы» Сван лишился возможности видеться с Одеттой у Вердюренов. Он ревновал ее ко всем мужчинам и успокаивался лишь тогда, когда она находилась в обществе барона де Шарлю. Услышав вновь сонату Вентейля, Сван с трудом сдержал крик боли: не вернуть уже того прекрасного времени, когда Одетта безумно его любила. Наваждение проходило постепенно. Прекрасное лицо маркизы де Говожо, урожденной Легранден, напомнило Свану о спасительном Комбре, и он вдруг увидел Одетту такой, как она есть — не похожей на картину Боттичелли. Как могло случиться, что он убил несколько лет жизни на женщину, которая ему, в сущности, даже и не нравилась?
Марсель никогда не поехал бы в Бальбек, если бы Сван не расхвалил ему тамошнюю церковь в «персидском» стиле. А в Париже Сван стал для мальчика «отцом Жильберты». Франсуаза водила своего питомца гулять на Елисейские поля, где играла девичья «стайка» во главе с Жильбертой. Марселя приняли в компанию, и он полюбил Жильберту еще сильнее. Его восхищала красота госпожи Сван, а ходившие о ней толки пробуждали любопытство. Когда-то эту женщину звали Одетта де Креси.
******
Первая книга эпопеи Пруста «По направлению к Свану» вышла в 1913 г. и осталась незамеченной. Но вторая «Под сенью девушек в цвету» (1919), появившаяся уже после войны, была удостоена Гонкуровской премии и принесла автору известность. За ней последовали «У Германтов» (1920-1921) и «Содом и Гоморра» (1921-1922). В ноябре 1922 г. Пруст умер от простуды. Три заключительные книги: «Пленница» (1923), «Исчезновение Альбертины» (1925) и «Обретенное время» (1927) вышли уже после его смерти.
Модернизм и постмодернизм http://proza.ru/2010/11/27/375