Право на добрую память

Сергей Грущанский
На фото:
Иван Иванович Патрахин и Мария Захаровна Дуброва.
(Снимок из архива семьи Килимников,
г. Киселёвск).







                Я в Россию гусеницей вдавлен
                На краю дымящейся воронки…
                Мне не будет памятник поставлен,
                И не будет сыну похоронки…

                Я в Россию вкромсан, впластан, вкрошен
                Под высоткой той безномерною…
                Я не буду снегом припорошен
                И дождем шальным обмыт весною…

                Я в Россию – с хрипом и со всхлипом,
                Онемев прокуренною глоткой,
                Чтобы соснам, вербам или липам
                Век спустя напиться мной, как водкой.

                Я в Россию гусеницей вдавлен –
                Не живой, однако и не павший,
                Не представлен, но и не приставлен –
                Неизвестный. Без вести пропавший.

                (Илья РУБИНШТЕЙН).






          ***

          В августе 1989-го у Мясного Бора, что в Новгородской области, прогремели оружейные залпы. С воинскими почестями земле были преданы останки солдат и офицеров, погибших в окрестных лесах в 1942-м году. Склонив головы, рядом с братской могилой стояли родственники погребённых и студенты-поисковики, день за днём буквально перебиравшие своими руками заболоченную почву тех мест. Почву, с которой за десятки лет почти сроднились павшие герои…
 
          А спустя два месяца ко мне, в отдел городской жизни киселёвской газеты, пришёл Владимир Иванович Онюшев. Страстный радиолюбитель, он в один из октябрьских дней вышел в эфир, и оказался на связи с москвичом: бывшим преподавателем Военно-Воздушной академии имени Жуковского, а тогда – одним из организаторов поисковых раскопок вблизи Мясного Бора, Владиленом Чулковым.
 
          Во время того сеанса В.И.Онюшев получил информацию, которая лишила его покоя. Она сводилась к тому, что во второй половине лета, неподалёку от деревни Мясной Бор, поисковики обнаружили останки бойца и его личный медальон, в котором находилась записка. В ней говорилось о том, что владелец медальона – Иван Иванович Патрахин, 1911 года рождения, призванный в армию 11 октября 1941-го. Указывался его домашний адрес: «НСО, Киселёвск, улица Безымянная, дом № 19, и упоминалась фамилия женщины: «Доброва». От её имени сохранилось только окончание: «…ия». Хорошо читалось отчество: «Захаровна».
          В записке указывалось и место рождения Патрахина. Однако, время сберегло лишь фрагменты текста: «Алтайский край, Соло……ий район, деревня ……оловка». Приводилось звание погибшего: «Старший сержант».

          Владилен Ильич обратился к Онюшеву с просьбой помочь в поиске родственников Патрахина. Этим Владимир Иванович и занялся. Ради этого и пришёл в редакцию.


          ***

          В.И.Онюшев передал мне номер телефона Чулкова, по которому я звонил не менее десятка раз, ввергая в шок редактора, Любовь Сергеевну Васильеву. Междугородный разговор стоил тогда недёшево, и я умудрился «наговорить» в общей сложности на пятьдесят с лишним рублей. Деньги для советской поры – внушительные. Но расходы редакции того стоили.

          Чулков обрисовал мне один из самых тяжёлых, и постыдных для военного руководства страны, эпизодов далёкой войны. В июне 1942-го, на крохотном пространстве длиной менее двух километров, и шириной всего 400-500 метров, происходила жуткая мясорубка. Группа воинских частей, относившихся к Волховскому фронту, отвлекла на себя значительные силы фашистов и попала в окружение. Смертельное кольцо сжималось не то чтобы с каждым днём, а – с каждым часом. По оценкам историков, на том пяточке погибло ни много, ни мало, почти сто тысяч красноармейцев. По сути дела, насквозь простреливаемый клочок заболоченного леса был превращён в огромную могилу. Новгородцы до сих пор называют его Долиной смерти…

          Рассказ Владилена Чулкова дополнили две публикации в «Комсомольской правде», увидевшие свет в мае 1989-го. Из них стало понятно, почему о безнадёжном сражении вблизи Мясного Бора наша историческая наука почти не упоминала. Говорить о нём правду – означало бы признать страшные просчёты Ставки, на которые ещё весной (!) 1942-го указывал командующий Волховским фронтом К.А.Мерецков. 24-го апреля он докладывал И.В.Сталину: «Вторая Ударная армия совершенно выдохлась. В имеющемся составе она не может ни наступать, ни обороняться. Если ничего не предпринять, то катастрофа неизбежна…» В этих словах – призыв к благоразумию Главнокомандующего, который не был услышан.

          Повод к замалчиванию тех событий давала и трагическая НЕПРАВДА о том, что ВСЯ 2-я Ударная армия, под командованием генерала Власова, сдалась в гитлеровский плен. Вдуматься: десятки тысяч солдат и офицеров, по воле Ставки безвестно канувших в болотах Новгородчины, были причислены к предателям Родины! Более кощунственного надругательства над памятью о них придумать сложно.
          А Патрахин, по данным, которые мне предоставил Киселёвский горвоенкомат, проходил как раз по категории без вести пропавших… И не старшим сержантом, как указывалось в медальонной записке, а – по уточнённым данным – лейтенантом. Чему, – пояснил в телефонном разговоре Владилен Чулков, – удивляться не стоит. Потери в командном составе 2-й Ударной были таковы, что вчерашний сержант утром следующего дня мог быть произведён в офицеры. А на выправление медальонных записок не хватало времени.


          ***

          6-го ноября 1989 года в городской газете вышел мой первый материал, посвящённый возвращению доброй памяти об Иване Ивановиче Патрахине. Назывался он «Воскрешение из безымянных». И, признаюсь честно, реакция на него превзошла мои ожидания.

          С публикацией ознакомился ветеран труда Владимир Авдеевич Килимник. Едва он прочитал фамилию «Патрахин» – как тут же с изумлением и радостью крикнул супруге: «Аня! Твой отчим нашёлся!». А когда просохли первые слёзы – Килимники позвонили своему старому знакомому, Н.К. Агееву, который готовил к изданию Киселёвский том областной Книги памяти.
          Николай Константинович принял историю с «воскрешением» Патрахина близко к сердцу. Сам фронтовик, он хорошо понимал трагедийность статуса «без вести пропавший». Понимал и чувства родственников, десятки лет ничего не знавших о своём отце, брате, сыне. И, подключившись к сбору сведений об Иване Ивановиче, он многое уточнил, и открыл немало новых фактов.

          Оказалось, что фамилия женщины в записке из солдатского медальона указана неверно. Речь нужно вести не о Добровой, а Дубровой Марии Захаровне – жене И.И.Патрахина и матери Анны Васильевны Килимник. Удалось точно воспроизвести место рождения Ивана Ивановича – Алтайский край, Солонешенский район, деревня Соколовка.

          В армию Иван Иванович был призван 22-го октября 1941 года – через десять дней после рождения сына Виктора. Поначалу его направили в Томск, где шло формирование очередной воинской части. А уже в ноябре Мария Захаровна стала получать письма-треугольники с передовой. И.И.Патрахин, в составе 2-й Ударной армии Волховского фронта, принимал участие в операции по прорыву блокады Ленинграда, бездарность в организации которой стала очевидной уже в январе 1942-го. Но приказ об отступлении 2-я Ударная получила только в середине мая – когда время для её спасения было безвозвратно утеряно…
          Шестого июня гитлеровцы пошли в наступление, и замкнули в кольце окружения семь дивизий, шесть бригад, и целый ряд более мелких соединений.

          Окруженцы не имели продовольствия. По воспоминаниям очевидцев, солдаты и офицеры ели всё, что можно представить в кошмарном сне – листья, траву, еловые шишки, древесную кору, насекомых. И при этом – вступали в бой с неприятелем. Сытым, хорошо вооружённым. Выходившим на передовую, как на будничную работу – посменно… хорошо отдохнувшим…


          ***

          19-го июня голодные, с несколькими патронами «на душу», красноармейцы смогли прорвать окружение. По коридору, шириной всего в триста метров, покатилась многотысячная масса измученных бойцов. В неё били сотни артиллерийских орудий. Над ней кружили самолёты с крестами на крыльях.
          Участник тех событий А.С.Базюк писал в своих мемуарах: «Воображение не в состоянии воссоздать картину того, что творилось… Сплошная стена огня, непрекращающийся вой и грохот, одуряющий запах горелого мяса…». В этом аду и закончилась земная жизнь Ивана Ивановича Патрахина. Русского воина, верного присяге, Родине, и приказам вышестоящих командиров.

          О том, при каких обстоятельствах погиб мой земляк, сказано в письме его сослуживца, Ильи Михайловича Сафонова, к Марии Захаровне Дубровой (оно хранится в семье Килимников):
          «…Я с Патрахиным Иваном Ивановичем … и с нами ещё Говор …до последнего дыхания сражались вместе, но проклятая фашистская мина разлучила меня с ними. Когда мы с Патрахиным и Говором выходили из окружения, я отстал от них метров на двадцать пять, потому что у меня было много вещей – телефонного инвентаря. А то, возможно, и я бы не избежал такой участи. Я подбежал на то место. Не мог ничего отыскать от них, кроме туловища. Второпях не нашли его документов. Очень жалеем, потому что он был … хороший командир».

          Отсутствие документов полностью изменило посмертную судьбу И.И.Патрахина. Найди их тогда, в июне 1942-го, И.М.Сафонов – и наш земляк считался бы погибшим героем. Но в их отсутствии он стал одним из без вести пропавших. Показания свидетелей гибели бойцов для военных бюрократов ничего не стоили...
 
          25-го июня фашисты наглухо закрыли спасительный коридор. На крохотном пяточке перепаханной минами и снарядами новгородской земли остались груды мертвецов и умирающих от ран. Даже мало-мальски здоровых бойцов, запертых в этом, до предела тесном, «котле» у Мясного Бора, не было. И в плен к фашистам, кроме генерала Власова с группой приближённых офицеров, не шли, не сдавались, а – попадали, потому что не было сил к сопротивлению. И в первые же дни плена сотни наших бойцов умерли – настолько тяжёлыми оказались полученные в боях ранения.

          А в Москве их возводили в ранг предателей.
          Возводили те, кто нёс прямую ответственность за гибель 2-й Ударной армии, считавшейся до той поры лучшей в Советских Вооружённых силах. 


          ***

          На мой вопрос: «Чем Киселёвск может помочь раскопкам в Мясном Бору?» – Владилен Чулков ответил однозначно: «Участием в поисковой работе». Этим же вопросом проникся и Н.К.Агеев, связавшийся со штабом поисковой экспедиции «Долина», где ему сразу сообщили о готовности принять молодёжный поисковый отряд из Киселёвска. И весной 1990-го такой отряд в Новгородскую область выехал. Причём, в одном лагере с нашими ребятами – в трёх километрах от Мясного Бора – стоял отряд из Коломны, который годом ранее извлёк останки Патрахина из болотной хляби.
          Мистика, да и только…

          Тот киселёвский отряд был первым, но не последним. После него в местах гибели 2-й Ударной армии работали ещё три наших поисковых экспедиции. Так возвращение в память людскую Ивана Ивановича Патрахина послужило святому делу активного поиска без вести пропавших воинов. И где-то в глубине души моей живёт надежда к тому, что когда-нибудь… где-нибудь… кем-нибудь… будут найдены и останки моего деда, Семёна Ивановича Горбачёва, без вести пропавшего в том же 1942-м году.
          Мои поиски пока – без результата.

г. Киселёвск.