Саженец

Нодар Хатиашвили
САЖЕНЕЦ
         
Нодар Хатиашвили
               
Как обычно, весной привезли саженцы. Привезли их в воскресенье, когда двор был полон детьми. Ямы для саженцев уже были готовы, поэтому всем хотелось посадить дерево. Шофер даже не успел выбраться из кабины, как мальчишки, взобравшись на кузов, стали выбирать себе саженцы. Брали для себя, для друзей. Конечно, выбирали самые лучшие саженцы и совершено не заботились об оставшихся. Они почему-то спешили, хотя их никто не подгонял. Шофер не торопясь, вылез из машины. Ему недолго пришлось  ждать, пока последний мальчишка  спрыгнул с кузова машины.  Перед тем, как закрыть борт кузова, шофер обратил внимание на мальчика, стоявшего у машины. Он понял, что этому робкому мальчику не досталось  саженца, и, желая ему помочь,  заглянул в кузов. По диагонали кузова лежал длинный, но изрядно помятый ногами мальчишек саженец.
–Как тебя зовут? – спросил шофер мальчика, держа в руке саженец.
– Давид, – задыхаясь от радости, пролепетал мальчик.
– Везучий ты, на, держи, но я не завидую тебе – почёсывая затылок, сказал шофер.
Получив саженец, Давид  пошёл искать яму для него. Свободная яма оказалась только на окраине двора, почти в поле, недавно вспаханном, от которого пахло землёй. Не имея лопаты, он руками и ногами стал засыпать саженец землёй.
Первое время он часто встречал или утром или вечером ребят, несущих воду к своим саженцам, но с каждым новым днём всё реже попадались ему несущие воду. Как только на некоторых саженцах появились листья, за ними вообще перестали ухаживать, а над Давидом начали смеяться, так как на его саженце, несмотря на столь хороший уход, листья не торопились появляться. Зато вокруг  саженца выросла прекрасная трава. Чтобы избежать насмешек, он поливал очень рано или очень поздно,  когда во дворе практически замирала жизнь. Он заметил интересную особенность за это время: если он случайно встречал одного из ребят, то чаще всего они ему помогали, но если ему попадались двое или больше, то кроме насмешек и издевательств он не удостаивался ничего.
Как то поздно вечером, таща два ведра воды, он встретил группу ребят, которые возвращались с последнего сеанса кино. Они изрядно поиздевались над ним. Спасаясь бегством от них, он расплескал воду, и до саженца донёс, едва ли не третью часть. Ноги его были мокрые, в туфлях хлюпала вода. В этот вечер он как никогда почувствовал безнадёжность своих усилий. Подойдя к саженцу, он поставил полупустые ведра на землю. Весь, дрожа от напряжения, почти плача, он обратился к саженцу: – "Ну что ещё тебе надо? Вода есть, земля тоже..., а ты не растёшь... ты посмотри вокруг себя, неблагодарный, трава благодарная  выросла по щиколотку, а ты? Чего ты ждёшь? Надо мной уже давно смеются... слышишь?" – и, распаляя себя, всё больше и больше, он ударил ногой о ведро, которое опрокинулось, и остатки воды вылились прямо под саженец.  От боли в ноге  он схватил саженец, желая выместить свою боль и злобу на чём-то, и вдруг почувствовал, что саженец живой. Давид прекрасно помнил на ощупь жесткость мёртвого дерева-палки, которое он использовал во время игр в войну как автомат, саблю, шпагу или просто дубинку. Вряд ли Давид смог бы описать, что он почувствовал, но такое он испытал впервые. Ему показалось, что он прикоснулся к Жизни. Он медленно разжал ладонь и при свете луны начал разглядывать саженец. Днём Давиду стыдно было даже смотреть в сторону саженца, а ночью он не мог рассмотреть слабые побеги, всё спешил, боясь встречи с мальчиками, а вот теперь он и видел их и чувствовал руками неописуемую мягкость и одновременно упругость молодых побегов.  "Как странно, вот я уже почти взрослый, – подумал Давид, – и кажется, мог бы миллион раз пощупать побеги многих растений, а сделал это только сегодня, случайно, и не из любопытства, а со злобы". Остатки воды, из второго ведра, он очень аккуратно разлил вокруг саженца. Уходя, домой, он, обращаясь к саженцу, тихо произнёс: "Прости". А по дороге домой думал над тем, как трудно делать хорошее. После  этой ночи он часто сидел возле своего саженца, который с каждым днем становился краше. С таким терпеливым слушателем радостно было делиться всем пережитым за день.
За три недели невыносимой жары почти все посаженые саженцы вблизи поля завяли, это Давид заметил только в тот день, когда перестал бояться смотреть в сторону своего саженца днем.
В тот вечер утомленный поливкой близлежащих саженцев, присев возле своего, Давид обратился к нему:
– Как ты думаешь, что страшнее, вернее, что вреднее трусость или безразличие? Не спеши отвечать. Дай и мне понять. Моя трусость и их безответственность или безразличие чуть не погубили жизнь будущих деревьев. Вот сегодня ...
Давид долго рассказывал, что он сегодня пережил, увидев почти увядшие саженцы. Он не спешил домой. Здесь было прохладнее и, главное, родители его не возражали, что он допоздна засиживается у своего деревца. И вдруг его поразила мысль: "Что случилось с родителями? Почему они так изменились, стали мягче в  обращении с ним? Особенно мама. Месяц тому назад, если бы он ночью вышел из дому, мама устроила бы истерику, а сейчас  даже рада. А может они  перестали меня любить? Я стал для них безразличен? Тогда откуда такая нежность в глазах? Нет! Перестали бояться за меня? Или, наконец, поняли, что я повзрослел, и мне в тягость стала их ежесекундная опека?   Как ты думаешь, Саж, – так Давид окрестил своё деревце – и тебе я вскоре надоем своей заботой? Не так ли? Молчи, знаю, что и меня ждёт та же участь, когда ты пустишь  мощные корни. Я это быстро пойму, возможно, потому, что меньше тебя люблю, чем они... а возможно меньше знаю все беды, которые могут встретиться на твоем  пути, и поэтому спокоен... Что я знаю о тебе?  Ничего, кроме того, что тебе нужна вода, чтобы пустить корни как можно глубже, где есть  вода... Как просто... Возможно, ежесекундная опека раздражает, потому, что она основана на примитивном понимании объекта опеки? Как ты думаешь, Саж? Эх! Ты ещё пока молод, чтобы понять это, вот когда ты подрастешь... – Давиду стало смешно от своего назидательного тона, и в знак извинения он провёл рукой по стволу деревца, говоря не то ему, не то себе: – Прости, я говорю как взрослый, ещё не став им.               
Перед отъездом на отдых, Давид поздно вечером пришёл проститься со своим саженцем, который благодаря заботам Давида превратился в прекрасное маленькое дерево, с пышной кроной. Первый раз в жизни Давид не радовался отъезду на отдых. Он, молча, сидел, возле своего саженца, понурив голову. На лёгкое дуновение ветра Саж ответил нежной симфонией своей кроны, которая вывела Давида из задумчивости и он, приняв это как обращение к нему, произнёс:
– И тебе грустно?  Ну, потерпи немного, я приеду... и мы снова будем вместе... Ты знаешь? Если бы не мама, мы могли и не встретиться. Когда тебя привезли, я читал " Три мушкетера" Дюма и, честно говоря, когда мама меня выгоняла "подышать  свежим воздухом", я противился этому. А сейчас...
Каникулы пролетели быстро. Вечерело, когда Давид занес последний чемодан в квартиру и, набрав ведро воды, направился к Сажу. Последние метры Давид почти бежал, расплескивая воду на загорелые ноги. Подойдя к окрепшему Сажу, Давид свободной рукой провёл по стройному стволу и от волнения, как перед девушкой, растерялся настолько, что не знал, что ему дальше делать. Машинально он начал поливать  дерево.
– Ну, как ты здесь без меня, – начал, было, Давид, но, услышав писк, остановился и увидел, что из норки под деревом вылез мокрый хомячок. Который, отряхнувшись, сел на задние лапки и, как видно, не собирался уходить. Удивленный и растерянный Давид не знал что делать. Продолжить  поливать Сажа, но тогда норка хомяка наполнится водой, и ему негде будет жить. А нужна ли теперь Сажу вода, которую принёс он? Давиду стало грустно. Он не мог понять, потерял ли он друга или приобрёл ещё одного.
Нежное дуновение ветра чуть освежило взволнованное тело Давида, а крона Сажа, ответила переливом нежнейших звуков подобно органу, что заставило и Давида, и хомяка обратить свои взоры на крону и, прислушаться к шёпоту листвы.