2. Россия – бесконечная, как река тема
Россия – бесконечная, как река, тема. Мысль тонет в её бескрайности. Желание сделать окончательный вывод о России (который делал Чаадаев в своих Философических письмах, называя это любовью не к Родине, но к истине) натыкается на нескончаемый поток фактов, опровергающих, казалось бы, любые стройные теории. Как писал Жванецкий: «в драке не выстоят, в войне победят».
Парадокс? Россия – страна парадоксов.
Вот и создатель современной России – Петр I – стал заложником парадокса: насаждаемые им в России прогрессивные реформы он проводил, все глубже загоняя своих подданных в рабство. Глядя вперед из-под ладони одной руки в светлое будущее, великий шкипер другой рукой отодвигал исполнителя реформ – народ, для которого эти реформы теоретически и предназначались, – на века назад, которые, в сочетании с постоянным движением Европейских стран вперед (укреплявших личную свободу своих граждан, а не госаппарат), превращались в тысячелетия.
Характерным примером такого прогрессивно-отступательного движения назад служат Уральские горнорудные заводы Демидовых и Строгановых (см. главу «О свободе торговли и предпринимательства в России»), которые, будучи основаны на принципах подневольного, рабского труда в XVIII веке были самыми прибыльными в мире, т.е., вроде бы, обогнавшими свое время. Однако, с развитием металлургического дела на Западе, прежде всего в Англии, использовавшей труд наемных работников, к началу XIX века все уральские заводы стали вначале неконкурентоспособными, а с 1861 года, когда крепостное право пало и работникам металлургической отрасли вдруг, как оказалось, нужно платить зарплату, - и вовсе сплошь убыточными. Это произошло через 150 лет после их основания (см. ту же главу).
В чем секрет успеха англичан? В том, что в основу общественного устройства Англии были заложены принципиально иные, нежели в России, социальные ценности – свобода личности, равенство перед законом всех (а не только душевладельцев за счет бесправия их рабов, как в России), либеральные ценности для всех, а не для узкого круга лиц, получающих доступ к ним по праву рождения.
Вообще, исторический опыт показывает, что политика, экономика и свобода личности тесно связаны друг с другом. Чем четче позиционируются в стране демократические гарантии, личная свобода, тем мягче, гуманнее к своим гражданам политика государства, тем богаче экономика. И напротив, авторитаризм, пропагандирующий права лишь для некой касты неприкасаемых, стоящих над законами, тем шире почва для злоупотреблений, тем больше расслоение общества, тем масштабнее всеобщее разорение и нищета, грозящих социальным взрывом.
На примере Уральских заводов мы можем наглядно проследить, как самые прогрессивные, казалось бы, западные идеи (индустриализации и предпринимательства), основанные на формах крепостничества, становятся на самом деле тормозом на столетия для развития страны. Петр, будучи умом увлечен западными новшествами, душой оставался крепостником до мозга костей, т.е. диким, варварским рабовладельцем, которому и в ум не может войти, что что-то в этом мире может осуществиться без труда безликих невольников, у которых единственная обязанность - исполнять приказы и умереть под плетьми и батогами в случае Его Царскому Величеству неповиновения.
Русская болезнь осуществления прогресса (в рамках понимания своего времени) за счет ужесточения гнета и полного бесправия собственных граждан, была присуща всем российским правителям. Русские, быть может, в силу особенностей своей славянской природы, относится к своему соотечественнику, как к иноземцу, захватчику, посягающему на его права, которого нужно обязательно покарать, укротить, поставить на службу. Слово соотечественник в русском языке имеет иной смысл, нежели в других языках, т.е. брат по крови, культуре, вере и языку. У нас это, скорее, кровный враг, которому лучше перегрызть глотку первому, чтобы этого не произошло с тобой самим. Повседневное общение с соотечественниками, от которых тебе что-то нужно, хотя бы в силу их служебных обязанностей, - в магазине, в кассе, в любой конторе - убеждает в этом лучше любых теоретических аргументов.
Именно поэтому удельные князья, времен раздробления Руси, действовали заодно с татарами и ранее – скандинавами - друг против друга, ибо относились к соплеменникам (а уж тем паче – к близким родственникам) одинаково, как к врагам, с которыми нужно бороться до последней капли крови.
* * *
Вот краткое описание княжеской распри, положившей начало почти пятисотлетней истории междоусобных войн на Руси, вплоть до усиления Московского княжества, объединившей под своей централизованной властью все остальные раздробленные непокорные уделы:
15.07.1015 г. умер князь Владимир, названный впоследствии русской церковью «равноапостольным», прозванный в народе Красное Солнышко, крестивший Русь, который оставил после себя 16 сыновей, 12 из которых пережили его смерть. Один из них - Ярослав, княживший в Новгороде, оказывался везти дань в Киев своему отцу, за что Владимир собрался идти на Новгород походом. Но не успел, т.к. умер. После смерти Владимира княжество в Киеве занял его старший сын Святополк. Но киевляне хотели видеть другого брата - Бориса, за это Святополк приказал убить Бориса. После другой его брат Глеб, узнав о смерти Бориса, тем не менее, не смотря на предупреждения своих сподвижников, выехал в Киев к брату, где тоже был убит. Борис и Глеб, сыновья равноапостольного Владимира, - первые святые, убитые собственными братьями, прославленные на русской земле. После в борьбу за Киевский «златостол» вступил Ярослав, который вместе со своей дружиной разбил Святополка в 1019 г., который вскоре умер. Но в 1024 году в борьбу за власть вступил третий брат Мстислав, правивший в Тьмутаракани, который в 1024 г. со своей дружиной разбил дружину Ярослава, после чего предложил Ярославу править вместе, оставив себе левобережную Русь, а Ярославу -правобережье.
Ярослав умер в 1054 году, оставив троих сыновей (еще двое умерли до его кончины) - Изяслава, Святослава и Всеволода, которые первые 15 лет после смерти отца жили мирно, а потом вновь поселили на Руси раздор и междоусобицы. По словам Н.М. Карамзина: «Древняя Россия погребла с Ярославом свое могущество и благоденствие». Далее в русской истории вновь разыгрался сюжет, которой повторялся в разных вариациях всякий раз после смерти того или иного правителя между его сыновьями - удельными князьями, наследниками престола. Такое вот следствие желания править на равных, по родственной любви друг к другу, что превращало братьев-князей в заклятых друзей.
Через 43 года по инициативе внука Ярослава - Владимира Мономаха - все князья собрались вместе на берегу Днепра, возле княжеского замка Любеч. Это были потомки князя Владимира, раздираемые бесконечными распрями. Примечательно, что на съезд приехал один из родичей Мономаха Олег Святославич, прозванный в народе за свой скверный характер – Гориславич, который за год до этого убил сына Мономаха Изяслава. Но потерпев поражение от другого сына Мономаха – Мстислава, все же, согласился приехать на сходку, куда его долго звали Мономах и другие князья. Плодом переговоров был договор мирно поделить русские земли между собой, в подтверждение которого князья целовали крест, и произносили обет, который звучал так: «Да будет земля Русская общим… отечеством, а кто восстанет на брата, на того мы все восстанем». Сразу после этого, как бы в подтверждение неисполнимости провозглашенных принципов, в противоположность мирным намерениям братьев, один из князей - Святополк - заманил в Киев князя Василько Ростиславича и ослепил его. После чего вражда между князьями - родичами возобновилась с новой силой.
Впрочем среди князей были и святые имена, прославленные Православной церковью. Это и братья Борис и Глеб, и Александр Невский, и Дмитрий Донской. Они, как великие вехи на кровавом и противоречивом пути русской истории.
* * *
Сам Петр I стал заложником своей политической концепции, которая, при всех своих нововведениях западного толка на Руси, основывалась на средневековой доктрине неограниченного самовластья.
Безграничный властитель все равно не свободен, он раб бушующих в его душе страстей. Свобода державной власти от критики снизу, не является свидетельством её безупречности – эта иллюзия. Царь, лишенный окрика, ограничивающего его власть (до Петра эту функцию выполняла духовная власть в лице Патриарха), все равно не является свободным в принятии решений, он остается заложником собственного самодурства, невежества, глупости, наконец. Не ограниченные в правителе ничьим авторитетом, страсти бушуют в нем с удвоенной, учетверенной, удесятеренной силой.
Вот почему, создавая, по современным ему меркам, совершенное государственное устройство, Петр не знал, кому передать его («Кому вышеписанное насажденьие оставлю?» - старшего-то сына он казнил, а младший, кого он видел наследником, умер). Благодаря этому власть и все его начинания почти 70 лет были достоянием людей случайных: сначала жены Екатерины, ничего не смыслившей в государственных делах и не желавшей знать о них ничего, оставаясь неграмотной, за 2 года непрерывных возлияний сошедшая во гроб; потом малолетнего внука Петра II, не интересующийся ничем, кроме охоты; потом, после его смерти от оспы, - племянницы Петра Анны Иоановны, мало, что понимавшей в управлении и привлекавшей к неудовольствию двора к делам иностранцев, людей и вовсе случайных – Бирона, Миниха и пр.; потом Анны Леопольдовны, совсем уж не представляющей российских реалий; потом свергнувшей её дочери Петра - Елизаветы, 20 лет не думавшей ни о чём, кроме нарядов и балов; потом прусака до мозга костей Петра III, терпеть не могущего все русское.
Все они имели мало представления о будущих планах Петра I, а главное, желания как-то продолжать предпринятые им начинания, и только Екатерина Великая, бывшая нищая (не имевшая, по легенде, по приезде в Россию даже самого необходимого – постельного белья) голштинская принцесса, умертвившая своего мужа, и не имеющая на престол, вообще, ни малейших прав, явилась почти через полстолетия продолжателем его дел. Она показала России своим 30-летним правлением, что для правителя важны не кровные узы, а личные качества, в известном смысле (конечно, в реалиях XVIII века) демократизировав взгляд соотечественников на Российский престол. При этом ей приходилось, как и прежним правительницам, оставаться не устроенной в личной жизни, прибегая к услугам фаворитов, издержав на них за 30 лет из казны 1,2 годового бюджета страны. Но кто помнит такие «мелочи» перед ее заслугами перед отечеством?
Опять мы приходим к мысли, что плоды Петровских реформ, поставивших Россию «на дыбы» (можно сказать и «на дыбу», в том смысле, что успехи достигались дыбой, кнутом и виселицей), достигнутые путем нечеловеческих усилий народа, поставленного, во исполнение планов Петра, буквально на грань выживания, стали после его смерти достоянием людей случайных, глубоко чуждых и русской политической жизни, и ее культуре. И, тем более, его замыслам, пустивших, в сущности, его достижения по ветру, сохранив естественно, лишь худшее, что осталось от реформ, – ибо это проще всего, – безгранично увеличенное крепостное право, раздутый до чудовищных размеров бюрократический аппарат, все более растущий разрыв между церковью и народом, который образовался благодаря существованию Синода. Следующие за Петром правители привнесли в политическое устройство страны свои амбиции и снобизм, которые могли черпать лишь в прошлом, называя себя приемниками великих Петровских дел, ибо, не смотря на военные неудачи или поражения, Россия уже все равно именовалась империей.
Все это можно объяснить лишь тем, что реформы Петра были его персонифицированным проектом, в который никто, кроме него, не мог вмешиваться, и который поэтому он, естественно, никому и не мог передать, коль скоро реформы – продолжение его самого, а никто не может поправлять императора. Словом, Петр перехитрил самого себя, заигрался со своими новомодными игрушками – армией, флотом, «регулярным», на основе «правильных» законов построенным государством, – он и не мог их никому передать для дальнейшего развития и совершенствования, ибо это было его ноу-хау, и поэтому все то живое и деятельное, что было в Петровских реформах, осталось в его времени, оно ушло вместе с ним, а его потомкам досталась лишь мертвая буква их, как, например, табель о рангах, выглядевшая, в начале XX века, во времена Чехова, уже как диковинный динозавр, живое ископаемое, чудом дошедшее до современников из тьмы веков.
В Европе к тому времени (я имею в виду конец жизни «Табели о рангах») давно нашли средство, как бороться с гениями на вершине власти, – это Парламент и либеральные ценности для всех. Ибо последние (либеральные ценности) для избранных - хуже (ибо не явны) прямой деспотии татарских ханов времен Золотой орды, потому что те не скрывали своих захватнических планов, относительно Руси, тогда, как ползучая тирания, практикуемая российскими правителями последние 300 лет, прикрываясь лозунгами о безопасности и процветании государства, разъедала общественный и политический организм страны, как ржавчина, изнутри.