Ниже приведены короткие выдержки из романа Дмитрия Андреевича Фурманова "ЧАПАЕВ", те, что поразили моё воображение и послужили толчком к идее написать фантастическую новеллу "Чапай и Ф". Ознакомьтесь, и поймёте, что далеко не всё в этой новелле мной выдумано, как может показаться тем, кто не осилил это известнейшее произведение.
ЧАПАЕВ
(Выдержки из романа)
I. РАБОЧИЙ ОТРЯД
…Из толпы пробрался, влез на ящик одетый в желтую кацавейку, в масленую кепку, в валяные сапоги - старый ткач. Морщинилось темными глубокими полосами иссохшее лицо старика, шамкали смутным шепотом губы. …Он замялся на миг и вдруг обнажил сивую, оседелую голову. - Собирали мы вас - знали на што! Коли надо идти - значит, идти. Неча тут смозоливать. Только бы дело свое не посрамить, - то-то оно, дело-то!..
На плече у хмурого красноармейца вздрагивала материнская голова. Слезы замочили серое лицо. Стонала, всхлипывала, плакала рокотно какая-то одна половинка, - другая остыла, серьезная, крепкая и смолкшая в задумье.
Федора в страстный жар кинул дружеский тон записки (Фрунзе), - он ею потрясал смешно над головою, кричал, восторженный и наивный: - Товарищи! Товарищи, - вот она, эта маленькая записка! Ее писал командующий армией, а разве не чувствуете вы, что писал ее равный совсем и во всем нам равный человек? По этой товарищеской манере, по этому простому тону разве не чувствуете вы, как у нас от рядового бойца до командарма поистине один только шаг? Даже и шага-то нет, товарищи: оба сливаются в целое. Эти оба - одно лицо: вождь и рядовой красноармеец!..
II. СТЕПЬ
Мужик деловито и строго скосил глаза, прикоченелый палец глубоко впустил в ноздрю.
- Однем словом - герой! - как бы про себя рассуждал Гриша. - Сидишь, положим, на возу, а ребята сдалька завидят: "Чапаев идет, Чапаев идет..." И поползешь это с возу-то, глядишь - словно будто на чудо какое. А он усы, идет, сюда да туда расправляет, - любил усы-то, все расчесывался… - Сидишь? - говорит. - Сижу, мол, товарищ Чапаев... - Ну, сиди, - и пройдет. Больше и слов от него никаких не надо, а сказал - и будто радость тебе делается новая…
- Он, словно чумной, кидался по степи, пленных брать не приказал ни казачишка. "Всех, - говорит, - кончать, подлецов!".
- Раз надо, значит, давай - разговор короткий…
Андреев любил эту чистую, незамазанную, грубоватую правду.
Он бы (Чапаев) туда-сюда, а не давать, да штык ему еще в живот нацелить: любил, все бы простил разом... - Любил? - прищурился любопытный Федор. - И как любил: чем его крепче огорошишь, тем ласковее.
Перед Федором стояла неотвязно, волновала, мучила и радовала сказочная фигура Чапаева, степного атамана… "Это несомненный народный герой, - рассуждал он с собою, - герой из лагеря вольницы - Емельки Пугачева, Стеньки Разина, Ермака Тимофеевича... Те в свое время свои дела делали, а этому другое время дано - он и дела творит не те… Он больше именно герой, чем борец, больше страстный любитель приключений, чем сознательный революционер…»
III. УРАЛЬСК
По улицам проходят красноармейцы колоннами, проходят, суетятся одиночками, скачут кавалеристы, катятся медленно орудия, величественно проплывают к позициям навьюченные караваны верблюдов. Кругом пальба неумолчная, ненужная, разгульная, чуть-чуть притихающая к ночи… Один военный специалист определил, что понапрасну в день растрачивается глупой этой стрельбой от двух до трех миллионов патронов…
Тогда еще не было в тех, в степных войсках сознательной, железной дисциплины, не было кадров сознательных большевиков по полкам, способных сразу полки эти преобразить, дать им новый облик, новую форму, новый тон. В этих полках имела успех агитация, будто коммунисты - жандармы и насильники, будто пришли они из города насильно вводить свою "коммунию"...
…Благороднейший из революционеров, умный и тактичный Линдов, а с ним и целая артель большевиков - пали от руки своих же "красноармейцев". Когда через несколько дней прибыл в Уральск Иваново-Вознесенский отряд в своих типичных "варяжских" шлемах с огромными красными звездами во лбу, по ткачам из-за углов открывалась хищная пальба: стреляли красноармейцы "вольных" крестьянских полков, у которых приехавшие ткачи отнимали и урезывали их бесшабашную "волю".
Подступили торжества 23 февраля - годовщина Красной Армии. …быстро назначили собрание, пригласили рабочих представителей… Город разбили на районы, определили места, где будут собрания, открытые массовые митинги, лекции на тему дня, кто и где будет выступать, как использовать театр, кинематограф, оркестры... Снеслись с профессиональными союзами, вызвали оттуда рабочих, работниц, - одним поручили возиться с устройством трибун, других притянули к работе по листовкам, плакатам, очередному номеру "Яицкой правды"… В три дня все было готово.
23-го ранним утром… Площадь полна народу. Речи... Все речи и речи. От площади - по городу с красными знаменами, с революционными песнями. …радостно все открыли "огонь по
богу". Стрельба поднялась оглушительная, беспорядочная… пока не расстреляли красноармейцы свои патроны.
…Тут пришла и другая телеграмма: …Клычкову ехать в Александров-Гай, наладить там политическую работу в организующейся группе, начальником которой назначается Чапаев... Ударило вдруг в виски, задрожала толчками кровь, он сразу слова не мог сказать от волненья. …«Что-то выходит диковинное: то я мечтал о Чапаеве как о легендарной личности, то вдруг с ним вместе, совсем рядом, запросто... Может быть, даже и близко подойдем друг к другу»... С того момента Федор полон был одною только мыслью, одним только страстным желанием - скорее увидеть Чапаева. И о чем бы ни заговаривал - сводил к Чапаеву все разговоры.
IV. АЛЕКСАНДРОВ-ГАЙ
Непрерывные бои не давали возможности неделями и даже целыми месяцами повести хотя бы сколько-нибудь сосредоточенную и систематическую работу. Ограничивались случайными "политналетами»…
V. ЧАПАЕВ
…кто-то твердо постучал Федору в дверь. - Здравствуйте. Я - Чапаев! Пропали остатки дремоты, словно кто ударил и мигом отрезвил от сна. Федор быстро взглянул ему в лицо, быстро-быстро обшаривал его пронизывающим взглядом: хотелось поскорее рассмотреть, увидеть в нем все и все понять. Так темной ночью на фронте шарит охочий сыщик-прожектор, торопясь вонзиться в каждую щелку, обнажить стыдливую наготу земли.
"Обыкновенный человек, сухощавый, среднего роста, видимо, не большой силы, с тонкими, почти женскими руками; жидкие темно-русые волосы прилипли косичками ко лбу… …на плечах ремни, сбоку револьвер. Серебряная шашка..." - так записывал вечером Федор про Чапаева.
Скоро шумною ватагой ввалились приехавшие с ним ребята: закидали все углы вещами; на столы, на стулья, на подоконники побросали шапки, перчатки, ремни, разложили револьверы, иные сняли бутылочные белые бомбы и небрежно сунули их тут же. …грубые, густые голоса; угловатые, неотесанные движения и речь, скроенная нескладно, случайно, зато сильно и убедительно. У иных манера говорить была настолько странная, что можно было думать, будто они все время бранятся: отрывисто и резко о чем-то спрашивают, так же резко и будто зло отвечают; вещи летят швырком... От разговоров и споров загудел весь дом: приехавшие живо и всюду распространились.
Через две минуты Федор видел, как один из гостей развалился у него на неубранной постели, вздернул ноги вверх по стене, закурил и пепел стряхивал сбоку, нацеливаясь непременно попасть на чемоданчик Клычкова. Другой привалился к "туалетному" слабенькому столу, и тот хрустнул, надломился, покачнулся набок. Кто-то рукояткой револьвера выдавил стекло...
Чапаев выделялся. У него уже было нечто от культуры… Отношение к нему было тоже несколько особенное, - знаете, как иногда вот по стеклу ползает муха. Все ползает, все ползает смело, наскакивает на других таких же мух, перепрыгивает, а потом вдруг наскочит на осу и в испуге - чирк: улетела!.. Так любили и так уважали.
…Молча побежал Петька - маленький, худенький черномазик, числившийся "для особенных поручений".
Кочнев… показался Федору гимнастом - такой быстрый, легкий, гибкий, жилистый. Глаза хитрые, светло-серые, нос широкий и влажный, он им шмыгает и как-то все плутовски его набок искривляет. Зубы белые, волчьи, здоровеннейшие; когда смеется - хищно оскаливает, будто собираясь изгрызть в лоскутья.
Чеков. Кидался в глаза широкими рыжими бровями, пышными багровыми усами, крокодильей пастью, монгольскими скулами; как пиявка, налитая кровью, - отвисла нижняя губа, квадратом выпер чугунный подбородок, а над ним, как гриб в чугуне, потный и рыхлый нос. Под рыжими рогожами бровей - как угли, Чековы глаза.
Федору казалось, что Чапаев уделял ему слишком мало внимания и уравнивал со своею "свитой". Где-то глубоко от этих подозрений затаилась нехорошая опаска, и он вспомнил, как рассказывали про Чапаева, будто в 1918 году, во время боя, когда он был с войсками окружен, а некий комиссар порастерялся, - отхлестал его Чапаев нагайкой на возу... Вспомнил – затревожило скверное чувство.
…Федор порешил давно, до встречи с Чапаевым, установить с ним особую, осторожную, тонкую систему отношений: избегать вначале разговоров чисто военных, чтоб не показаться окончательным профаном; повести с ним политические беседы, где Федор будет, бесспорно, сильнее; вызвать его на откровенность, заставить высказаться по всем пунктам, включительно до интимных, личных особенностей и подробностей... Потом зарекомендовать себя храбрым воином, - это уже непременно и как можно скорее, ибо без этого все в глазах Чапаева, да и всех, пожалуй, красноармейцев, прахом пролетит! Когда будет проведена эта ощупывательная, подготовительная работа и Чапаев пораскроется, будет понятен, тогда можно и на сближение идти, а пока - пока держаться осторожно! Не была бы предупредительность и внимательность понята и принята за подслуживание к "герою"... Только потом, когда Чапаев будет "духовно полонен", когда он сам будет слушать Федора, может быть, чему-нибудь у него учиться, - лишь тогда идти ему навстречу по всем статьям. Но гонору - ни-ни: простоту, сердечность и некоторую грубоватость отношений установить теперь же, чтобы и помыслов не было о Федоре как о белоручке-интеллигенте…
Все эти приготовления Клычкова отнюдь не были пустяками, они помогли ему самым простым, коротким и верным путем войти в среду, с которою начинал он работать, а во имя этой работы - срастись с нею органически. Он не знал еще, где будут границы "срастания", но отлично понимал, что Чапаев и чапаевцы, вся эта полупартизанская масса и образ ее действий - такое сложное явление, к которому зажмурившись подходить не годится. Наряду с положительными, тут имеются и такие элементы, с которыми обращаться нужно осторожно, следить за их выявлением чутко и неослабно.
Федор, еще работая в тылу, слыхал, конечно, и читал многократно о "народных героях"... И когда присматривался - видел, что большинство их из крестьянства и очень мало - из рядов городских рабочих. Герои-рабочие всегда были в ином стиле. Выросший в огромном рабочем центре, привыкший видеть стройную, широкую, организованную борьбу ткачей, он всегда несколько косо посматривал на полуанархические, партизанские затеи народных героев, подобных Чапаеву. Это не мешало ему с глубочайшим вниманием к ним присматриваться и относиться, восторгаться их героическими действиями. Но всегда-всегда оставалась у него опаска.
"Чапаев - герой, - рассуждал Федор с собою. - …Но стихия... черт ее знает, куда она может обернуться! Бывали у нас случаи, что такой же вот славный командир, вроде Чапаева, а вдруг и укокошит своего комиссара! Да не какого-нибудь прощелыгу, болтунишку и труса, а отличного, мужественного революционера! А то, глядишь, и вовсе уйдет к белым со своим "стихийным" отрядом... Рабочие - там другое дело… Ясное дело, что и среди рабочих есть и малосознательные, есть и "слишком" сознательные, ставшие белоручками. Но там, там сразу увидишь, с кем имеешь дело. А в этой вот чапаевской партизанской удали - ой, как много в ней опасного!"
Петька высунул в дверь свою крошечную птичью головку, мизинцем поманил Попова и сунул ему записку. Там значилось: "Лошыди и вся готовый дылажи Василей Иванычу".
На воле, у крыльца, собралась толпа красноармейцев, - услыхали, что приехал Чапаев. Вытянутые шеи, горящие восторгом и изумлением глаза, заискивающие улыбки, расплывшиеся до ушей. - Да здравствует Чапаев! - гаркнул кто-то из первых, лишь только Чапаев сошел с лестницы… Раскатились новые катанцы "ура».
Федор едет сбоку. Он иной раз отстанет на целую версту и пустит в карьер. И любо скакать по степи, благо конь так легок, охоч на скок.
Федор ухватился жадно за последний вопрос и пояснил Чапаю, как трудно и голодно живут иваново-вознесенские ткачи.
- Выходит, плохо живут, - согласился серьезно Чапаев, - а все из-за голоду. Кабы голоду не было - на-ка: да тут все и дело по-другому пошло б... А жрут-то как, сукины дети, не думают небось о том...
- …к нам больше и льнут молодые... Стариков - этих не своротишь, этих только оружием и можно пронять...
- Оружием-то оружием, - встряхнул головою Чапаев, - да воевать трудно, а то бы што...
Федор не понял, к чему Чапай это сказал, но почувствовал, что не зря сказано, что тут разуметь что-то надо особое под этими словами...
- Центры наши - вот што... - бросил неопределенно Чапаев еще одну заманчивую темную фразу.
- Какие центры?
- Да вот, напихали там всякую сволочь, - бормотал Чапаев будто только для себя, но так бормотал, чтобы Федор все и ясно слышал…
- Был я и сам в академии у них, два месяца болтался, как хрен во щах, а потом плюнул...
VI. СЛОМИХИНСКИЙ БОЙ
…В халупе было темно. Неведомо откуда бойцы достали огарок церковной свечки, сгрудились вкруг стола, разложили карту… Чапаев сидел посредине лавки... Командиры полков, батальонные, ротные и просто рядовые бойцы примкнули кольцом, - то облокотились, то склонились, перегнулись над столом и все всматривались пристально, как водил Чапаев по карте, как шагал журавлиным ломаным шагом - маленьким белым циркулем.
Скоро подъехали из Александрова-Гая остальные чапаевцы. Они подвалились в халупу, и давка теперь получилась густейшая. Бойцы, спавшие доселе походным, чугунным сном, попросыпались недоуменные: кто от крика, кто от смелых пинков, от шарканья по лицу сапогом, винтовкой, шинелью - как угодит.
Запевал сам Чапаев. Голос у Чапаева металлический, дребезжащий и сразу как будто неприятный. Чапаев мог забирать ноты невероятной высоты, и в такие минуты всегда становилось жутко, что оборвется...
Федору не спалось. И не только не спалось - тяжело было необъяснимой, небывалой тяжестью... Да мало ли что передумает он в эту ночь... А вот поутру привезут его, может, сюда же - с оторванной ногой, с пробитой грудью, с расколотым черепом... И будет страшно хрипеть, медленно, и напрасно, с зубовным скрежетом распрямлять перебитые хрусткие члены, будет страшен и дик, весь залитый кровью, весь облепленный кровавыми багровыми сгустками...
Федор вернулся в халупу - там неистовый метался храп и свист. Прицелился в первую скважину меж спящими телами, изловчился, протиснулся, изогнулся, лег...
За артиллерией с окраинных мельниц резнули пулеметы. Федор сразу растерялся, но и виду не дал, как внутри что-то вдруг перевернулось, опустилось, охолодело, будто полили жаркие внутренности мятными студеными каплями. Он некоторое время еще продолжал идти, как шел до сих пор, но вот немного отделился, чуть приотстал, пошел сзади, спрятался за лошадь.
Цепь залегала, подымалась, в мгновенную мчалась перебежку и вновь залегала, высверлив наскоро в снегу небольшие ямки, свесив туда головы, как неживые… Так, прячась за лошадь, и он перебежал раза два, а там - вскочил в седло и поскакал... Куда? Он сам того не знал…
В черной шапке с красным околышем, в черной бурке, будто демоновы крылья, летевшей по ветру, - из конца в конец носился Чапаев. И все видели, как здесь и там появлялась вдруг и быстро исчезала его худенькая фигурка, впаянная в казацкое седло… Возбужденный, с горящими глазами мечется Чапаев из конца в конец. Шлет гонцов то к пулеметам, то к снарядам, то к командиру полка, то снова скачет сам…
Грабежи во время вступления войск в населенные пункты, видимо, явление неизбежное… Чапаев приказал немедленно созвать командиров, а когда собрались, - жестким тоном распорядился он произвести массовые обыски и арестовать всех, у кого хоть что найдется из украденного. Что будет отобрано - все сносить в определенные места, назначить особую раздаточную комиссию, пригласить пострадавших и удовлетворить, но... только бедноту: ни одному "буржую" чтобы не было отдано ломаного гроша. Это имущество пойдет в полковые кассы, которые создать надо теперь же, немедленно! Тех, что сами снесут вещи, - не трогать, не арестовывать...
Чапаева Федор слушал впервые. От таких ораторов-демагогов он давно уж отвык. В рабочей аудитории Чапаев был бы вовсе негоден и слаб… он говорил что придется. "Я, - говорит, - приказываю вам больше никогда не грабить. Грабят только подлецы. Поняли?!" И на это приказание отозвались оглушительные и приветственные, и благодарственные, от глубин сердца радостные крики многотысячной толпы. Был неописуемый восторг. Красноармейцы честно клялись своему вождю, что никогда не допустят грабежей, а виновных будут сами расстреливать на месте.
- Ты вот тащишь из чужого дома, а оно и без того все твое... Не тащи, говорю, а собери в кучу и отдай своему командиру, все отдай, што у буржуя взял... Командир продаст, а деньги положит в полковую кассу...
Тут уж случилось нечто непредставимое - восторг перешел в бешенство, крики перешли в исступленный, восторженный вой... - Все штобы было отдано, - заканчивал Чапаев, когда волненье улеглось, - до последней нитки отдать, што взято. Там разберем, кому отдать.
В станице утверждена была Советская власть. Над крылечком казачьей управы утвержден был красный небольшой флажок.
VII. В ПУТИ
На удочку шел Чапаев легко, распахивался иной раз так, что сердце видно… Человек он был шумный, крикливый, такой строгий, что иной, не зная, подойти к нему боится: распушит-де в пух, а то - чего доброго - и двинет вгорячах! Чем в тебе больше страху, тем горше свирепеет сердце у Чапаева: не любил он робкого человека. И поглядеть со стороны - зверем зверь.
…Он по-детски верил слухам, …верил, что сахар растет чуть не целыми головами... Он был доверчив, как малое дитя… Международность рабочего движения, например, он считал сплошным вымыслом... Когда ему указывали на факты, на газетные сведения, он только лукаво ухмылялся… Программы коммунистов не знал нисколечко, а в партии числился вот уже целый год, - не читал ее, не учил ее, не разбирался мало-мальски серьезно ни в одном вопросе. Не чтил и интеллигенцию.
Здесь Федор знал свое превосходство и убежден был заранее, что лишь только удастся пробудить - песня Чапаева, анархиста и партизана, будет пропета… его трудно будет обуздать, как дикого степного коня, но... и диких коней обуздывают!.. Только надо ли? - вставал вопрос. Не оставить ли на произвол судьбы эту красивую, самобытную, такую яркую фигуру, оставить совершенно нетронутой?
БИОГРАФИЯ ЧАПАЕВА
- Знаете, кто я? - спросил меня сегодня Чапаев. - Я родился от дочери казанского губернатора и артиста-цыгана... Про малое детство почти што и не помню ничего… Перво-наперво дали свиней пасти… Когда на свиньях наловчился, пастухом сделался настоящим… а потом из плотников в лавчонку угодил, к купцу... Што теперь я злой против купца, так все оттого, што знаю я его насквозь, сатану: тут я лучше Ленина социалистом буду, потому што на практике всех купцов разглядел и твердо-натвердо знаю, што отнять у них следственно все, у подлецов, подчистую разделать, кобелей… Плюнул я на торговлю… купил шарманку…
Женат-то был, только недолго оно. Как германская стукнула - враз забрили... Приехал как-то на побывку - неладное говорят о жене... Ну, што же, говорю, змея зеленая, хоть и любил я тебя, а иди же ты, сука, на четыре стороны. Детей же беру с собой... Поехал назад, на позицию, да с горя так и лезу, так и лезу под огонь. Один, думаю, конец, раз в жизни ничего не выходит... Всех "Георгиев" четырех заслужил, унтером сделался, в фельдфебели вышел, а пуля не берет... Уж и ранетый был не единожды, а все вот цел да цел...
Што ты, думаю, шут те дери? Кругом и разговоры умные и знают люди, што говорят, отчего-почему движенье народа произошло, а я один того не знаю. Дай в партию поступлю... есером стал: ребята, гляжу, как раз на дело идут... Побыл с есерами и на собрания ихние хаживал - и тут услышал анархистов. Вот оно, думаю, дело-то где! Как послушаю, аж самому охота умным жить...
НОЧНЫЕ ОГНИ
Вот что заставило только Федора потом задумываться и сомневаться: где героичность Чапаева, где его подвиги, существуют ли они вообще и существуют ли сами герои?.. Где же конкретно те факты, которые надо считать героическими?