Во дворе прямо перед подъездом еще когда-то давным-давно на одном из очередных ленинских субботников жильцы дома сделали скамейку буквой «П», словно предвидя, что когда-то очень нескоро она им понадобится. Скамейку по мере сил и средств ремонтировали и она более тридцати лет служила людям верой и правдой, встречая,а потом провожая в последний путь очередного старика, «афганца» или ещё кого-нибудь, увидевшего небо в последний раз в своей жизни в одной из многочисленных горячих точек.
День выдался по летнему жаркий и сегодня старики начали собираться во дворе поближе к вечеру, когда предвечерний ветерок принёс так ожидаемую прохладу.
Гаврилыч вышел самым первым и уселся точно на своём месте. Каждый старик или старушка имели своё строго отведённое место в соответствии с личными габаритами и возрастом.
- Ох-хо-хо! – Гаврилыч тяжело вздохнул, полез было по привычке в карман за куревом, но вспомнил, что не курит по настоянию врачей уже четвёртый год и снова вздохнул: - Ох-хо-хо...
- Чего развздыхался, Гаврилович? – заняла своё место Никитична – бойкая и вертлявая не по годам женщина.
- Да вот... Так вот и живём...- Гаврилычу всегда трудно было начинать беседу.
- Ну и живём, чего ж плохого? Пенсию домой приносят – на хлеб хватает, да и не только на хлеб. В транспорте, опять же, бесплатно!
- Так ведь потому и бесплатно, что пенсию домой приносят, - неожиданно скаламбурил Гаврилыч, - старость ведь наступила, вот и приносят домой, думают, что до почты не дошкандыбаем.
- Да ну тебя, ей-Богу! – всплеснула руками Никитична, - Совсем не поэтому, а для того, чтобы какой-нибудь отморозок её у тебя не отобрал, когда понесёшь с почты домой.
- Так ведь и дома-то не факт! Не факт! – загорячился Гаврилыч, - Я вон давеча пенсию получил, а назавтра пришли две дамочки из собеса и сказали, что реформа денежная очень скоро будет. Сказали, что если деньги до пятницы поменять, то будет один к одному, а если с понедельника, то пеня большая вылезет!
- Ну? - насторожилась Никитична.
- Что «ну»? Ну я и отдал. Всё чин по чину – квитанция, роспись, а они уже третью неделю не несут. Я уж и не знаю...
- Ну ты и пень трухлявый!- всплеснула ладошками Никитична,- так ведь это аферистки были! Гаврилыч, ну сколько раз тебя учить? И как ты всё это время?
- Да как... То Михайловна супчику даст, то Танюша котлетку принесёт... Я ничего, я нормально.
- И что бы ты без соседей делал? А дети твои что? Когда в последний раз приезжали?
- Так ведь время у них нет. Работают шибко. Вот в запрошлый год и приезжали.
- «В запрошлый го-од»!- передразнила Никитична, - у них с запрошлого года уже два отпуска было, уж могли бы навестить батьку, тут езды-то два часа на электричке да двадцать минут на маршрутке!
Гаврилыч понурил голову. Что правда, то правда – не спешили к нему дети и внуков не везли. Как сыновья переженились, так и закончились совместные походы на близкую речку с удочками и посиделки на кухне под бутылочку красненького, да под душистую сигаретку. Не любят его невестки, а за что – непонятно.
К скамейке, тяжело дыша и грузно опираясь на палочку, подошла Сергеевна:
- Мир вам, «молодёжь»!
- Вот и я говорю – молодёжь! – дробно засмеялась Никитична, - а Гаврилыч всё про старость да про старость.
- Да я что? Я ничего, - слабо запротестовал Гаврилыч, - мне ещё куда ни шло, а вон Сергеевне с её диабетом совсем худо!
- Худо, Гаврилыч!- Сергеевна уселась на своё место,- Плохо мне днём было, думала уже скорую вызывать.
- Ты бы лучше Михайловне или Васильевне позвонила сначала! Они же медики! – посоветовала Никитична.
- Они пенсионеры, а не медики! – возразила Сергеевна, - да и зачем их тревожить? И так каждый день кто-нибудь приходит проверить – не окочурилась ли? Вы уж тут мне не дайте залежаться, если что. А то потом не выветрите!
- Да типун тебе на язык! – в сердцах сплюнула невесть откуда взявшаяся Петровна.
- Так ведь старость не обманешь!- на глазах у Сергеевны навернулись слёзы.
- Грех тебе причитать! Твоя дочь за речкой живёт, каждую неделю наведывается, а ты тут...- Никитична даже подпрыгнула от негодования.
- Ну да, раз в неделю. Я же шесть дней не пролежу, если прямо на следующий помру, - Сергеевна тоже заволновалась, - имейте все в виду – я следующая на очереди.
Гаврилыч не вступал в беседу, но для себя решил, что следующим будет он. Беспощадно болела спина, кружилась голова и временами провалы в памяти достигали ужасающих размеров. Иногда он даже не мог вспомнить имена сыновей, не говоря уже о невестках.
Палыч, как всегда, подошёл чуть ли не строевым шагом, улыбаясь во весь жёлто-железный рот:
- Привет красавицам и к ним примкнувшим!- заорал он жизнерадостно, намекая на Гаврилыча. В свои семьдесят два Палыч выглядел молодцом – высокий, в меру стройный мужик. Губило его одно – почти кромешная глухота. По этой причине часто возникали ссоры с соседями, требующими приглушить звук телевизора. В остальном Палыч был душой стариковской дружины, заводилой и организатором всяческих застолий и других мероприятий. Впрочем, застолий с каждым годом становилось всё меньше, а мероприятий всё больше. Молодежь подъезда никак не соглашалась , к примеру, разбить новую клумбу или покрасить скамейку, или засыпать яму во дворе, через которую во время дождя невозможно было перебраться.
- О чём молчим? – Палыч приложил ладошку к уху, хоть на нём висел слуховой аппарат.
- Да вот о старости говорим! – прокричала Петровна ему в ухо.
- Зачем староста? Мы тут и так хорошо, на равных паях, - вытаращил Палыч глаза.
- Да ну тебя в качель! – вполголоса проговорила Петровна.
- Зачем качели? – неожиданно услышал Палыч, - карусельку – и ту сберечь не смогли, а тут качели!
- О старости у нас разговор! О ста-рос-ти! – помог ему Гаврилыч.
- А что о ней говорить? Это естественно. Старость - она сначала есть, а потом бац – и нету! – первым заржал над своей шуткой Палыч.
На скамейке заулыбались.
- Да уж, - Сергеевна вытерла слезинку, - старость не обманешь и никуда от неё не денешься.
- Уж если заговорила про такое, то и деться могла запросто – молодой бы померла и никакой тебе старости! – брякнула, не подумав, Никитична.
- Да пропади ты пропадом! – задохнулась от возмущения Петровна, - Господь нам всем жизнь долгую подарил.
- Зачем тогда и болячки Господь твой нам дал? – безбожница Никитична немедленно села на любимый конёк. Уж очень она любила доказывать всем, что Бога нет.
- Господь не мой, Господь – всех. А болячки по заслугам, - спокойно парировала Петровна.
- Чёй-то Сергеевна уж какая праведница была, а вон как её диабет скрутил! А я всю жизнь атеисткой была и гляди, какая я вёрткая вся! – подбоченилась Никитична.
- Каждому своё... Сергеевна, может, даже в рай попадёт, а тебя черти сызмальства заприметили, вот и вёрткая ты по жизни. И в аду на сковородке вертеться будешь, да не отвертишься! – строго поджала губы Петровна.
- А ты... Да я... О, Михайловна, добрый вечер! – Никитична искренне обрадовалась смене темы.
- Добрый вечер! – Михайловна поставила сумки и присела на своё место, - завтра сынки приезжают, надо поесть приготовить, так что долго с вами не засижусь.
- Ой, Михайловна, будто я ваш холодильник не видела –там яблоку негде упасть, а вы всё носите и носите!- появилась в дверях подъезда Татьяна, женщина лет пятидесяти, но большая любительница посидеть вместе со всеми на скамейке. На правах соседки она часто навещала Михайловну и знала о чём говорит.
- Так ведь свеженьким хочется побаловать!- Михайловна счастливо улыбнулась,- Здоровые они у меня, аппетиты прямо зверские!
- Это верно – здоровые и весёлые, - подтвердила Сергеевна, - и внуки к тебе частенько наведываются. Завидую я тебе, Михайловна, белой завистью! А мы тут о старости говорим.
- Да-а. Старость... – Михайловна засмурнилась было, но тут же опять повеселела, - вчера про академика Павлова передачу смотрела, так он говорил, что старость – это такая гадость, когда волосы растут там, где не надо, а выпадают там, где надо!
Скамейка засмеялась: Гаврилыч - взахлёб, Сергеевна – с одышкой, Петровна – скромненько, Никитична – визгливо, Татьяна просто захохотала, а Палыч, подумав, что смеются над ним, внезапно обиделся.
- Да не над тобой!- зная обидчивый характер Палыча, кричала ему в ухо Никитична, - Старость, когда ненужные волосы растут, а нужные выпадают!
- Где это у меня ненужные волосы растут? А ты сама-то видела?- вконец рассердился Палыч.
- Да ну тебя!- Никитична тоже рассердилась и отвернулась.
- Где у меня растут ненужные волосы? Я тебя спрашиваю – где? – Палыч понял, что смеются не над ним, повеселел и решил перевести всё в шутку.
- На бороде!
- А я думаю, что старость – это самое счастливое время в жизни – время очищения, - Петровна мелко перекрестилась.
- Старость – это когда дети тебя не забывают,- грустно произнёс Гаврилыч.
- Старость – это когда тебя дети не забывают и ждут , когда ты окочуришься, что бы занять жилплощадь!- Никитична, как всегда, была в своём злобно-агрессивном репертуаре.
- Карга ты старая! Всё бы тебе гадости говорить!- Сергеевна заплакала.
- Ну, Никитична, вы и вправду базар-то просеивайте! – у Татьяны сын уже в третий раз сел в тюрьму и она немного владела «феней».
- Да ладно вам! И пошутить нельзя!- Никитична посмотрела на Палыча и опять заорала ему в ухо:
- Палыч! Что такое, по-твоему, старость?!
Палыч задумался и, помолчав немного, изрёк:
- Старость - это когда ты уже не оборачиваешься вслед красивой женщине! А я оборачиваюсь! Значит, я не старый!
- Да ты у нас хоть куда! – Петровна строго на него посмотрела ,- и в молодости ни одной юбки не пропускал, как же! Старый ты пень! Небось из-за маразма своего уж и не помнишь, зачем оборачиваешься-то?
Как ни странно, но Палыч услышал почти всё и ответил с достоинством:
- Верно говоришь, Петровна, кобель я был знатный! Да и сейчас, наверное смог бы, но юбок-то почти не осталось, всё в джинсы влезть норовят, а много ли так рассмотришь?- было видно, что Палыча вопрос юбок волновал до сих пор.
- Старость – это когда ты с каждым днём всё ближе и ближе к Богу,- вернулась к теме Петровна.
- Петровна, так ведь Человек, как только родится, сразу начинает в календаре крестики ставить – сколько ему осталось до этой самой встречи, - робко возразила Татьяна.
- Верно говоришь, Танюша, только Человек ни в детстве, ни в юности об этом не задумывается. Это к нему приходит позже. Гораздо позже!- и Петровна опять перекрестилась.
- Старость – это когда у тебя уже очень большие дети и взрослые внуки и даже правнуки и эта старость счастливая, когда,- Михайловна строго посмотрела на Никитичну, - все приезжают навестить маму или бабушку просто потому, что они её любят!
Начал накрапывать дождь.
Первой, тяжело опираясь на палочку, со скамейки поднялась Сергеевна.
Гаврилыч и Татьяна, забрав у Михайловны сумки, пошли в подъезд, а она засеменила следом, беспомощно прижав к груди не занятые ношей руки.
Петровна подняла умиротворённое лицо в дождливое небо и трижды перекрестилась.
На скамейке остались только Палыч да Никитична.
- Ну что, старый архар, по домам?
- Да, по домам, кошёлка ты старая...
02.08.2011 Рига