Из дома вышел человек. Детектив

 Глава первая.

В последние дни в доме было как-то по-особенному промозгло и холодно. Он совсем не заметил, что закончилась зима и отопление отключено в связи с наступлением календарной весны. Вместе с теплом в доме улетучились последние запасы денег. Да и запасами это никак нельзя назвать. Так, мелкие суммы за переводы и тоненькая пачка сотенных, оставленных матерью перед отъездом. Елена Яковлевна уехала месяц назад к больной сестре в Калининград, и всё не возвращалась. Он же приученный к полноценному питанию, совсем отощал и вроде немного обуглился. Вид у него и в самом деле был зверский – лохмы чёрных с проседью волос, недельная щетина на ввалившихся щеках… Попади он сейчас на глаза своим бывшим студенткам или Ирке, те не сразу и признали бы в нём Михаила Лёвкина.
Про Ирину он особо часто думал в последнее время и в один из особо тоскливых вечеров позвонил. Трубку взяла её мать, Вилена Аркадьевна и он сразу нажал рычажок, не в силах переносить мяукающие интонации бывшей тёщи. По доходившим до него окольно новостям, Ирина жила не так уж и счастливо со своим бизнесменом. Да это было ясно из того, что мамаша была в доме. Значит, сейчас они не вместе, а возле Ирки денно и нощно топчется ненавистная старуха, утешая единственную дочку. Сколько можно совать свой нос в личную жизнь дочери и солить чужие борщи?!

Михаил  выглянул в окно и с удивлением заметил, что на улице уже вовсю сходит снег, а с крыш капает, просто льёт настоящий поток мутной воды. Капли разбивались об отлив и летели в стёкла, покрывая налётом грязи и разноцветной бензиновой плёнки. Лёвкин поёжился и, кутаясь в старый халат, отошёл к столу. Внезапно раздался телефонный звонок и, подняв трубку, услышал незнакомый женский голос:
- Михаила можно?
- А его нет. Он умер месяц назад. Кто его спрашивает?
Голос замер и как-то растерянно пробормотал:
- Теперь неважно. Очень жаль... Почему никому не сообщили?
- Так уж вышло.
И положил трубку.
Вот это пошутил! Как говорится, на три с плюсом. Рано ещё. Рано!  Пожить бы ещё годков двадцать… А стоит ли? Так вот жить, как сейчас – без денег, без семьи, работы, без любимого дела.
Михаил подошёл к зеркалу и посмотрел на своё отражение. «Вот это образина! Cкоро паутиной зарасту, мхом, как пень старый…» И резко провёл рукой по жёсткой щетине, непослушным  волосам. «Всё! Хватит умирать! Бегом мыться, бриться и ехать к Пилипенко за деньгами. Этот прохиндей так и не отдал злополучные три тысячи.»
На робкие напоминания и звонки начинает жалобно канючить и плакаться. Снова он беден…семья, дети, бизнес… Выходило, что Пилипенко его деньги гораздо нужнее, чем ему. И он дурел от такой наглости, терялся и не знал что сказать.
Пора проявить характер и превратиться в злобного крокодила, отгрызающего головы недостойным друзьям, вырывающим  из рук сироток последние крошки. Он сам стал такой сироткой  без гроша в кармане. Забрать своё, законное и закончить, наконец, давно начатую работу и, вполне вероятно, получить признание в научном мире.  Деньги, а скорее их отсутствие превращают человека в бестелесное существо, невидимку, независимо от его достоинств и заслуг перед наукой.

Стыдно и смешно было ехать зайцем в троллейбусе, но другого выхода не было. Пилипенко жил в другом конце города, а голодный  Михаил Иванович  топал бы туда целый день и вряд ли бы дошёл пешим ходом. И потому глядел на проплывающие мимо унылые стены, сплошь заляпанные мерзким граффити, отираясь на задней площадке троллейбуса, и с завистью  косился на спокойных  платёжеспособных граждан, занимающих сидячие места.
Ведь и в самом деле умер Михаил Лёвкин - бывший учёный, доктор наук, бывший муж Ирины. Всё это осталось в прошлом, подёрнутым туманной дымкой и почти уже позабытым.
Остался жалкий неудачник Миша, подрабатывающий переводами.
Одно время ему предлагал помощь родной брат Виктор. Помощь не материальную, а в виде работы в одном из его магазинчиков. Он тогда хохотал до слёз -  так было смешно, так дико представлять себя за прилавком магазина. Чего изволите?.. Вам  селёдки  или колбаски?...
Мать ворчала, что любая работа должна быть в радость, если есть нечего. Многие его знакомые,  в своё время уехавшие из Союза за рубеж ни дня не работали по специальности, а шли туда, где можно заработать на жизнь, туда, где брали. А он считал это ниже своего достоинства и предпочитал сидеть без работы, на шее матери -пенсионерки, довольствуясь малыми подачками от переводов и помощью брата. А ведь она имела право на упрёки. Её младший сын  - гордость и  надежда на безбедную старость сам стал обузой и предметом волнений матери.
Но он просто физически не смог  встать за прилавок. Это было выше его сил. Одно дело -  в чужой стране, где никто тебя знать не знает. И совсем другое – в родном городе, где вырос, и где прошла вся твоя жизнь. Такая, в прошлом счастливая, что иногда  даже не верилось...

Наконец, и дом Пилипенко, бывшего коллеги по институту. Домик старый, довоенной постройки спрятался в глубине тихого двора. Он был как-то здесь с Ириной, ещё в хорошие времена. Пилипенко поменял новую, только что полученную и помененную на эту старую, почти в центре города, в тоже время вдали от шума магистралей. Умел человек устроиться с комфортом!
Двери открыла Вика – яркая брюнетка в красивом домашнем платье. В подъезд он вошёл беспрепятственно, без звонка в домофон, просочившись  следом за старушкой в забавной кепочке. И потому  Вика, не ожидая чужих, оторопела на мгновение, и всё же впустила с явно  расстроенным лицом.

- Валька дома? - поинтересовался  Лёвкин, стараясь не обращать внимания  на «жаркую» встречу.
- Ой! Даже не знаю!
- Как же ты не знаешь? - засмеялся Михаил. - Ты что спала?
- Кто там? - раздался  голос Валентина Фёдоровича.
- Это я! - закричал в ответ Лёвкин,  бодро снимая старые ботинки.

Всю дорогу он волновался, настраиваясь на воинственный лад. Он физически не выносил скандалов и разборок, и у него от переживаний  разболелась голова. И теперь, собрав всю свою волю в кулак, он шёл как танк, сметая на пути все преграды.
Из недр квартиры вышел хозяин – шароподобный и на вид мягкий как тесто. Во всяком случае, у голодного Михаила сложилось именно  такое впечатление.

- А! Это ты, Мишка, - сказал хозяин со вздохом. - Ну, проходи, проходи…  Давно не виделись.
Он сжал узкую руку Лёвкина, и тому стало неприятно от влажного, мягкого прикосновения.
- Давай в гостиную. Я сейчас...
И быстро вышел.
Михаил тотчас услышал тихую ругань  - хозяин отчитывал жену за то, что пропустила в дом нежеланного гостя.
Гость  огляделся и отметил явные перемены в доме - стильный дизайн в светлых тонах, низкая мебель, красивый паркетный пол.  Хоть он в этом мало смыслил, но вполне мог сообразить, каких денег это может стоить.  Мало того, стены небольшой квартиры волшебным образом раздвинулись, а в конце коридора появилась винтовая лестница, ведущая на верхний этаж. Из этого следовало, что  Пилипенко  расширился, объединив в одну две равноценные квартиры! Вот откуда вечное безденежье друга!

Заглянувший хозяин поманил его за собой:
  - Пошли в кабинет.
«И кабинет имеется! Просто пан профессор!» И Михаил  пошёл следом за хозяином.
В кабинете его поразила массивная кожаная мебель с резными деревянными деталями в виде львиных голов, стоимость которой явно превышала сумму долга. По стенам в строгих рамочках висели свидетельства и сертификаты, из которых следовало, что Валентин Фёдорович Пилипенко и в самом деле, является профессором, доктором философии и психологии, членом-корреспондентом зарубежных академий и чего-то там ещё…
Параллельно  документам на стенах висели резной деревянный крест, иконы и какие-то предметы культа, в чём гость совершенно не разбирался. Одно было ясно: его товарищ подвизается в медицине и спасает народ от вымирания. И судя по всему, занимается этим очень успешно.
- Ну как? Удивлён?
- Да нет. Я давно ничему не удивляюсь.
- Присаживайся. Сейчас мы с тобой за встречу по граммульке.
- Я не пью!
- Хорошего коньячку никогда не вредно. Главное – меру знать.
Хозяин хлопотал, накрывая столик на  резных львиных ногах - достал из бара бутылку коньяка, пузатые рюмки. В двери с подносиком,  заставленным тарелками, просочилась Вика с виноватым выражением лица и тут же исчезла.
- Давай за встречу!
Хозяин привычно глотнул золотистую жидкость и подвинул гостю тарелку с ветчиной.
- Закусывай, коллега!
- Какой же я коллега. Ты вон профессор, а я никто.
- Да-а... Всё меняется, - пробормотал Пилипенко, с жадностью заглатывая любимый сыр - брал по огромному ломтю и, свернув в трубочку, отправлял в рот. - Ты не представляешь, каких трудов мне это стоило. - Он указал на рамочки  жирным пальцем. - Это годы изнурительного труда, братец. Бессонные ночи, нервы, здоровье. Думаешь эта полнота от безделья? Ошибаешься! Ты-то как? Где трудишься?
- Сейчас, практически, нигде.
Лёвкин  выпил,  дожевал бутерброд, ощущая в организме прилив энергии.  Потом произнёс, мучительно краснея:
- Я за долгом, Валь... Очень, знаешь, нужны деньги...
Было тошно оправдываться перед этим ловчилой, но по-другому он не умел.
Пилипенко всё давно понял, прочёл в его затравленном, голодном взгляде и по привычке  тянул  резину, понимая в тоже время, что есть предел и терпению Михаила. Хоть и лопух он редкостный, но сегодня, судя по всему, решительно настроен и не отдать долг уже невозможно. А так не хочется! Он привык брать и совсем не любил возвращать, ощущая в такие моменты, что отнимают его кровные, потом нажитые...
- У тебя вижу,  денежных проблем нет! - Михаил кивнул на цацки, расставленные на громадном письменном столе – богато инкрустированный  кальян, позолоченный Будда, приятно журчащий искусственный водопадик...
- Я без денег не уйду! - улыбался натянуто, - Останусь спать тут у тебя на диване...
И деланно засмеялся, поудобнее устраиваясь в мягком кресле. Он хотел прибавить, что всё равно нет денег на обратную дорогу, но промолчал и только погладил гриву деревянного льва.
Пилипенко молча сопел, дожёвывая бутерброд, не зная как быть, и в этот момент резко зазвонил телефон. Он схватил трубку и стал говорить, явно нервничая.  Поглядывал на высокую, сухопарую фигуру гостя и мрачнел с каждой минутой. Здесь и так проблем выше крыши, ещё и этот придурок на голову свалился… Какие мы смелые!  Или уж зад так сильно припекло?..  Видно совсем жрать нечего,  раз  прибежал...

Знал бы Михаил, какую роль сыграл в его жизни Пилипенко, возможно,  не было бы сейчас этой унизительной сцены. Или, всё-таки, была?


Глава вторая.


Лёвкин и в самом деле, не ведал, как бывший друг «наследил» в его жизни.
В ту зиму институт уже начал необратимо распадаться. Давно не было нормального финансирования,  задерживались зарплаты, сокращались ставки, а Михаил Иванович, увлечённый очередной гениальной идеей, почти не замечал того, что делалось вокруг и был занят только своей работой, оставляя быт и дрязги окружающим.
Пилипенко звёзд с неба не хватал, но в противоположность Лёвкину был гениальным прохиндеем, умеющим в любой ситуации устроиться со всеми удобствами. Такие как он и в войну были не на передовой, а в обозе или  при штабе армии.
В то время Валентин  руководил профсоюзным комитетом института, что было необычайно выгодно. За несколько лет он умудрился получить квартиру, заиметь должность замдиректора и стать членом многих научных обществ, не сделав для науки ровно ничего. Он был прирождённым дельцом, человеком нового поколения, хладнокровно идущим по головам. Вот и теперь он нашёл самую беспроигрышную тему - здоровье людей.

А тогда весь институт лихорадило из-за предстоящих сокращений. И одной из главных кандидатур на вылет был сам Пилипенко. Валентин же Фёдорович, используя всё своё влияние, связи,  а местами и шантаж, изловчился и устроил так, что вместо него сократили весь  отдел Лёвкина.
Ничего не подозревающий гений трудился, а ему в это время аккуратно  копали яму и главным в этой затее являлся ни кто иной, как  добрый приятель Валька, с которым не раз встречали праздники, ездили в выходные за город на дачу. Он тогда не задумывался о природе их дружбы. Просто вращался в кругу людей, выбирающих его в друзья-приятели. Возможно, что их привлекали его успех, его происхождение из классической семьи учёных и иже с ними… 

И в один из январских, солнечных  дней его пригласили в кабинет директора. Михаил Иванович вошёл в кабинет, пожав машинально руку директору... и ему,  вместо приветствии  было  предложено написать заявление. В те времена широко практиковалась такие вещи – увольнение в добровольно – принудительном порядке. Ошарашенный, он долго не мог понять, что это не шутки, а злая явь.
...Но почему? - восклицал он растерянно, - Без причины, без предупреждения…
...Так ведь для того и позвали, чтобы предупредить за два месяца. У вас, дорогой,  впереди целых два месяца, чтобы найти новое место и потом, если не устроитесь, ещё целых полгода вам  будут выплачивать пособие…
.. Но почему его отдел? У него ведь такая серьёзная работа, перспективный проект…
...Это никому не известно. Тем более, дорогой коллега, более чем наполовину сократили  финансирование. Время тяжёлое, понимать надо! Возможно, что скоро весь институт разгонят, не приведи господи!...Все пойдём на рынок торговать...

И ведь сбылось пророчество! И про закрытие, и про рынок, на котором Лёвкин не однажды встречал своих бывших коллег. Торговали - кто чем придётся, чтобы как-то прокормить семьи. Стране было не до людей и, тем более, не до науки...

А тогда он кинулся за помощью к Пилипенко, как к председателю профкома. Защити, друг! Но тот только руками развёл. Что я могу? Сам такой же и ничего не решаю. Метался по кабинетам в поисках правды, но где она, правда, и кому теперь нужна?
Ещё пару лет назад,  до разгула демократии такое было в принципе невозможно. Но теперь пришло время негодяев и ловкачей, а таким,  как Лёвкин  не было среди них  места. Кое-кто популярно объяснил, что если раньше можно было быть просто учёным, специалистом в очень узкой области и это тебя всю жизнь кормило, то сейчас нужно становиться специалистом широкого профиля - коммерсантом, экономистом и без этого не выжить. Для любого учёного  нужны реализованные в промышленности идеи, предприятия, которые созданы под эти идеи.
И он сдался и прежде чем подписать заявление, спросил  директора:
 - А что будет, если не подпишу?
 - Всё одно. Приказ уже давно подписан, а это - просто формальность. В вашу же пользу, голубчик...
Сократили весь отдел и подчинённые Жилкин  и Никитин, участвующие в разработке проекта, очень быстро отбыли в Штаты. Там они выгодно продали его идею и очень неплохо устроились.
А он остался не у дел и потерял главное - радость жизни и беспечное отношение к завтрашнему дню.
В это же время умер отец, и эта смерть ещё больше его подкосила. По инерции продолжал читать лекции в институте, потом запил от тоски и безысходности.
С женой начались изнурительные разборки, которые явно провоцировались тёщей. Он даже слышал однажды, как Вилена Аркадьевна злым шёпотом уговаривала дочь «бросить этого бездельника и пока ещё молода, поискать подходящего мужа»...
Ирина, надо отдать ей должное,  боролась за него, пыталась сохранить семью, найти ему работу, а он опускался всё ниже.
У красавицы Ирки  при её публичной профессии журналиста  нередко случались поклонники и однажды, устав от борьбы со злым духом, вселившимся в мужа, не выдержала и ответила на ухаживания особо настойчивого кавалера. После  быстротечного романа ушла к успешному и благополучному банкиру, а Лёвкин был уверен, что во всём виновата тёща, подтолкнувшая дочь к этому шагу. Ведь любит-то она только его, Михаила... Ведь все предыдущие, счастливые  годы он слышал и читал в её глазах слова любви...
С обоюдного согласия  продали и поделили свой однокомнатный кооператив, он переехал к матери и они практически не виделись. Пару раз он звонил ей, спрашивал - счастлива ли она, на что она уверенно говорила «да» и просила не беспокоить. Зачем тревожить душу?
Он сожалел, что они так и не родили ребёнка. Уж с ребёнком было бы всё по  другому -  и  жена бы не ушла, да и он не вёл себя так безответственно.

А теперь всё совсем развалилось – он потерял работу, испарились друзья,  быстро таяли деньги, и в один из нетрезвых дней в родительскую квартиру с великой просьбой явился Пилипенко, которому  срочно требовалась помощь на операцию тестя. Лёвкин не подозревал о том, что тесть умер полгода  назад от тяжёлой болезни. Многократно прозвучавшее слово «операция», страдающее лицо друга, озабоченного здоровьем близкого человека, не оставляли пути к отступлению. Да он и не умел отказывать и отдал последние три тысячи долларов, тот написал ему расписку (на этом настояла мать, присутствующая при разговоре) и с тех пор больше его не видел.

Он полюбил одиночество, размышления в тишине. Ему хотелось вырваться из тесного, пыльного мира, воспарить бестелесно в мнимой реальности, блуждать бесконечно над городом, над полосками старых улиц, под отравленным чёрным небом…

 
*  *  *
Домой  шёл в приподнятом настроении. Он почти ликовал, вспоминая как Пилипенко по коровьи тяжко вздыхал, как полез куда-то в шкаф, долго там шуршал и в конце-концов предложил часть суммы в рублях.
..Долларов у меня сейчас кот наплакал.
..Да ладно! Давай в рублях! Нам и так сгодится.
Тот долго тыкал в калькулятор, высчитывая  курс валют. ..А проценты? За пять лет? .. И засмеялся, глядя на его растерянную физиономию.
...Грабишь? А ещё друг! У меня ведь Славка в Лондоне учится. Очень много денег приходится  посылать парню.
..И вдруг воскликнул, ударив Лёвкина по колену мягкой рукой:
 - Знаешь, чем я тебя отблагодарю? Я тебе дам лекарства, которые выпускает моя фирма. Очень дорогое! Вот это, в красной баночке помогает от мужских проблем. А вот эта с зелёным листочком  лечит суставы. Матери отдашь. Мать-то жива?
 - Жива.
 - Вот и отлично. Я и рекламные буклеты тебе в пакет положу. Дома почитаешь.
Михаил спрятал деньги во внутренний карман пиджака и почти побежал к выходу, всё ещё опасаясь малодушно, что всё это только сон и друг передумает и отнимет деньги. Снова скажет, что ему они нужнее...
  - Всё спасибо, Валька! Бывай!
  - И тебе не хворать!
Двери захлопнулись, залязгали запоры, замки и он вприпрыжку побежал вниз, ощущая себя немыслимым богачом.
И за что спасибо? За свои кровные денежки или за дурацкие банки? Вот вопрос.

Дома он разложил съестные припасы, купленные по дороге, и засел за работу. Баночки, подаренные другом,  так и остались валяться на дне пакета.
В этот день он работал допоздна. Несколько раз выходил на кухню и с наслаждением пил  хороший сладкий чай,  намазывал на хлеб обильно масло, на которое сверху клал кусок селёдки  – своё  любимое лакомство. Чего ещё больше желать? С такими деньгами можно долго держаться и работать. Ему ведь много не надо.

 *  *  *
На следующее утро позвонил брат Виктор. Вначале поинтересовался как мать, как с деньгами и он ответил, что та звонила накануне  -  у неё всё в порядке, но задержится ещё на пару недель, что деньги есть. Потом Виктор  вдруг спросил:
 - Ты новости утром смотрел?
 - Какие новости? Ты же знаешь - я телевизор не очень....
 - Городские. Сегодня под утро было совершено нападение на твоего приятеля Пилипенко. Я его очень хорошо помню – рыхлый такой... Он ещё на даче у нас бывал с женой.
 - Не может быть!
 - Ещё как может! Зарезали его, как свинью... И жену в ванной.
 - И Вику тоже?
 - Горло перерезали подонки. Там такое творится... Я тебя предупредил.
И положил трубку.
Немногословный  братец. Хотя, что тут болтать зря и ахать. Мать приедет, будет стонать и причитать, хвататься за сердце, если узнает. А сейчас у него самого  заболело сердце,  забухало тревожно, заныло, предчувствуя недобрые перемены. Он вдруг подумал, что теперь нужно решать  –  звонить или нет в милицию,  рассказать про свой вчерашний визит и что говорить, если вызовут. А то, что вызовут рано или поздно, он не сомневался. Свидетелей его вчерашнего посещения было предостаточно. Да он и не прятался. Нет, не станет он звонить.

Глава третья.

Следователь Мордашов был очень зол. Злился  на то, что  не дали выспаться и подняли ещё тёпленьким  в шесть утра на двойное убийство, злился на самого убитого, огромного жирного мужика  - почти  двести килограммов  неживого  веса. Намучились с ним ребята, пока переворачивали тушу, исследуя место преступления и самое неприятное и хлопотное –  когда выносили из квартиры.  Злился на то, что испачкал новую светлую куртку,  на бешеное внимание прессы, осаждающей контору. Вместо него вышла Зимина и отчиталась как по нотам – «подозреваемых пока нет, версия одна – предпринимательская деятельность покойного»…
Город гудел, передавая из уст в уста подробности ужасного злодеяния – море крови по всей квартире, хозяину выпустили кишки, а жене – от уха до уха разрезали горло,  про страшные крики, которые слышали все соседи... и про то, что милиция приехала не сразу, а только через полчаса, когда преступники уже убежали. А то, что во время опроса ни один сосед - «слушатель» ничего подозрительно не увидел, это в порядке вещей.  Граждане не высовывались, сидели и дрожали, боясь выглянуть в окошко, а ведь так подмывало выглянуть!.. Но как?  А вдруг и ЕГО преступники вычислят за шторкой и потом убьют как свидетеля?
А то, что соседей убивали, было ясно всем по страшным душераздирающим воплям.
И как приобщить к делу страх и недоверие людей? И кому вообще можно сейчас верить?

Он  прекрасно помнит,  как в прошлом месяце ребята выезжали в ночное дежурство на вооружённое ограбление. Мальчишка десяти лет забился незамеченным в кладовку и оттуда отправил СМСку тётке, а та позвонила  в отделение. А пока малец трясся, сидя в коробках, его отца и мать пытали двое в масках, требуя деньги за проданную квартиру. Пытали тихо, методично, заклеив жертвам рты.
Когда  решали -  кто пойдёт на задержание, старший по званию идти отказался, сославшись на плохое самочувствие. Так и просидел на лавочке возле дома, пока двое, в том числе и молоденький лейтенантик вязали грабителей. Тогда же на месте и выяснилось, что один из грабителей – родной племянник пострадавшей, которого она растила несколько лет.
Вот такое кино.
А в сегодняшнем деле столько следов, столько грязи и крови,  - хватило бы на целую команду мойщиков или «клинеров»,  как их сейчас называют… Киллеры, клинеры, дилеры... Развели бл… специалистов на нашу голову…
Он ехал в управление, стараясь не гнать, но как можно  ездить по этим бесконечным пробкам?! Изредка его «подрезали» сверкающие джипы с красивыми номерами. Этим можно! Такие и по автобусной остановке прокатятся, сшибая народ как кегли, а потом глядишь – опять за рулём красавчик. Пожурит его дядька генерал за плохую езду и вернёт права с поклонцем. Рули дальше, беби!
Он  свернул возле перехода на боковую улицу. Там притормозил возле знакомой забегаловки перехватить  хот-дог и стакан горячего кофе - на собачьей работе и еда собачья. Уж больно мутило без завтрака, а желудок требовал пищи насущной.
В заведении было накурено и попахивало горелым. Он уже дожёвывал последний кусок, когда из телевизора над стойкой раздался голос ведущей местного телеканала – строгой блондинки в чёрном пальто.
 - Мы уже сообщали в утреннем выпуске о зверском убийстве известного предпринимателя Валентина Пилипенко и его супруги. Милиция возбудила уголовное дело по факту убийства  и сейчас ведётся следствие.
И только что к нам в редакцию позвонила неизвестная женщина и сообщила, что причину трагедии нужно искать в селе Подвойное, где покойный вёл свой бизнес. И ещё один интересный факт. Оказалось, что убитый Пилипенко и популярный во всемирной сети профессор Малиновский – одно и тоже лицо.
Не переключайтесь и следите за…

Господи! Сколько же званий у этого Пилипенко! Дважды профессор! Мордашов проглотил кусок, запил кофе и удовлетворённо хмыкнул. Как выгодно иногда  ходить в такие места - и голод притушил, и заодно кое-что выяснил. Возможно, что пустышка, обычные журналистские байки…  А эта бойкая дамочка выглядит очень счастливой. Похоже, что ринется  проводить собственное  расследование. Не обломайте ногти, леди

*  * *
Озабоченный сообщением брата, Михаил зашёл в комнату матери и, включив телевизор,  увидел на экране Ирку, рассказывающую про убийство Пилипенко. Сердце его заколотилось. Как странно всё переплелось – Ирка с репортажем, его поход за долгом накануне убийства. Как всё жутко и неправдоподобно - профессор Малиновский, биодобавки и неожиданно прозвучавшее  название Подвойное, которое было ему очень хорошо знакомо. Именно в Подвойном  была дача его родителей и там же, на окраине находилась «фазенда Пилипенко», куда не раз ходили «на чай с вареньем». Сама фазенда была слишком  мала и называлась так в шутку, по моде популярных в то время мексиканских сериалов. Маленький домик в две комнатушки на шести сотках, да чахлый садик – вот и вся фазенда. Не сравнить с двухэтажным профессорским домом отца Миши Лёвкина. И какую такую деятельность можно развернуть на этом пятачке? Разве что бункер построить или маленький небоскрёб?…
И, как вышло, что именно Ирка занимается этим делом?  Похоже, сама напросилась, сославшись на знакомство с покойным…
Самое ужасное, что он не чувствовал в душе жалости к убиенному  и это его пугало. Жалко было  только Вику.  Перед ним стояло её испуганное, виноватое  лицо.

Неужели стал таким же непробиваемым как многие другие  -  жадно смакующие чужую боль, получающие кайф от кровавых сцен и людских трагедий?  И чем больше жертв, тем выше наслаждение.
Ирина исчезла с экрана, а в глаза полетели тампаксы с баунти и он выключил телевизор.
И  вновь углубился в расчёты, позабыв про внешний мир. Работа продвигалась, и он чувствовал – ещё немного усилий и решение будет найдено. Он любил заниматься  в одиночестве, особенно когда не нужно думать о добывании хлеба насущного, не отвлекаться на посторонние предметы, на разговоры с матерью о необходимости постоянной работы. А если уж под её нажимом и отправлялся на поиски, то усилия его приносили чаще всего смехотворные результаты. Однажды летом, по рассеянности он повторно, с интервалом в два месяца, зашёл в один и тот же институт. И когда завкадрами узнала его, а запомнить его  было совсем  нетрудно, то стала говорить, что они уже встречались. Лёвкин стал спорить и утверждать,  что действительно когда-то заходил, но её он первый раз видит и что на её месте раньше сидела другая – «очень старая толстая женщина», каковой она, кстати,  и являлась. «Старая  женщина» надулась и выставила его за двери. И только дома он понял свою бестактность и сильно загрустил.

Через день ему всё-таки позвонили из милиции и пригласили к десяти утра в четыреста восемнадцатый кабинет. Велено было не опаздывать.
 - Постараюсь,  - ответил расстроенный Лёвкин. Это же в какую рань нужно собраться и  выйти, чтобы успеть точно к десяти? Особенно жаль было бросать работу.
Он спешил всё утро и всё-таки опоздал и майор - тяжеловес, занимающий светлый кабинет, недовольно  сверкнул чёрным раскосым взглядом.
  - Лёвкин Михаил Иванович?
  - Он самый…
  - Присаживайтесь. Давайте по анкете. Фамилия, возраст, род занятий...
Михаил Иванович скупо излагал своё нынешнее положение,  и майор с удивлением смотрел на его нервное интеллигентное лицо. Кого-то он ему напоминает?…Кого-то из школьной программы… Раскольникова! Вот кого.  Его ещё известный артист сыграл. В школе  водили на фильм и он хорошо запомнил – у того были  такие же большие печальные глаза, длинные пальцы, он также всё время что-то теребит и  похоже  здорово нервничает… Странно всё-таки - взрослый мужик и нигде не работает. Раньше за это в тюрьму сажали, за тунеядство...
 - Вы в курсе – что случилось с вашим другом Пилипенко?... 
 - Да. Слышал в новостях.
 - Тогда у меня два вопроса – что вы делали у него дома накануне убийства, и в каких отношениях были  с покойным?
Лёвкин рассказал вкратце, и Мордашов подивился его терпению.
  - Неужели столько лет ждали? А, может, вы повздорили? Он вам не отдал деньги, а вы его от отчаяния и убили!
Тот побледнел смертельно.
  - Вы, вы… серьёзно так думаете?
  - Ну, так как? Я прав? И алиби у вас нет.
  - Я никого не убивал. Тем более Вику… Хотя алиби у меня действительно нет. Я правильно сказал? Алиби?
Майор с любопытством глядел на Лёвкина и думал, что тот хоть и похож на Раскольникова, но топором  и ножом вряд ли владеет. Совсем не тот темперамент. Да и писатель  Достоевский насочинял  лишнего. Не мог доходяга - студент такого наворотить, а потом ходить и переживать из-за этого,  хныкать и жаловаться. Наврал писатель! Этот -  такой же чистюля, интеллигент в шляпе.
  - Вы когда были у него,  ничего подозрительного не заметили? Может, звонки какие-то были?  Ему  никто не угрожал? – спросил Мордашов.
 -  Погодите! Был звонок, - вспомнил вдруг Михаил, - Валентин при разговоре сильно нервничал и что-то резко ответил. Я уж не помню что…
 - Сильно нервничал,  говорите?
 - Ну, не так чтобы сильно… Похоже, что это был не первый случай...
 - Ну и на этом спасибо.  Возможно, вы ещё понадобитесь, и потому прошу из города не уезжать.
Михаил вышел весь в испарине. Давно он так не волновался.  Хоть и не виновен  ни в чём, но с этой конторой шутки плохи.


Глава  четвёртая.

А в селе Подвойном  жизнь текла своим чередом. Приехали  милицейские из города, осмотрели домик убитого Пилипенко, опросили соседей и ничего интересного не обнаружив, убрались восвояси. Домик как домик, тысячи таких  в любом населённом пункте.  И, тем не менее, Ирина была настроена решительно. Искать! Она каким-то седьмым чувством понимала, что женщина,  позвонившая в студию, не обманывала – слишком взволнованным был голос,  слишком  заинтересованным и что-то такое знающим, что ей хотелось верить.  Она побывала в местной конторе, но никого там не застала.
Оператор Василий Гусев действовал ей на нервы, упрашивая вернуться  в город.
 -  Что тут ещё делать, скажи пожалуйста. Ну, съездили, ну, проверили, ну, не нашли… Набрехала тётка. Может, у неё фантазия разыгралась или хотела счёты свети с кем-то….
Ирина упорно отказывалась возвращаться и отправилась в центр села, где шла своя, устоявшаяся жизнь.
Местная администрация располагалась в небольшом здании с огромной лужей перед крыльцом. В луже стоял намертво застрявший «Газон». Было такое впечатление, что стоял он там не первый год.
Но по-настоящему жизнь кипела  возле магазина «Продукты». Из него то и дело выходили местные жители с покупками, а трое алкашей мирно сидели на лавочке с постными лицами. В глазах аборигенов читалась сильная жажда и Ирина подумала, что если этих красавцев реанимировать, то после можно использовать в деле поиска истины.
По другому нельзя, так как торжественно пообещала редактору привезти сенсационный материал.

На заре своей журналистской деятельности Ирина увлекалась идеями самореализации современной женщины. Модная в то время тема гендерного  равенства была широко изучена ею и изложена в собственной книге «Путь к совершенству», где в форме живого диалога, с современницей попираемой домашним пленом, задавленной бесконечными обязательствами перед мужем и детьми, открывала абсолютно новый путь свободы и построения собственного «Я».
Каждой отдельно взятой женщине всё это было близко и важно,  все где-то слышали и даже верили в то, что любой человек создан для счастья…
Читатели соглашались с Ириной и стремились выполнять рекомендации – любить себя, уходить от домашнего рабства и так далее… Собственно, таких книг и статей было в то время великое множество.  Феминистки сбивались в кланы, устраивали съезды и ток-шоу, массово рвались на свободу…
И освободив подруг по разуму из семейного плена, они тут же принимались  писать  книги о том, как завоевать и удержать мужчину, так как одиночество хоть и сладостно, но семейная жизнь всё же престижнее и сытнее.
Тогда же на полках книжных магазинов появились тысячи книжек, написанных бывшими воспитательницами, милиционершами и просто смышлёными домохозяйками, умеющими складно излагать свои мысли. У этих  писательниц находились миллионы  читательниц  и все были довольны. Первые  неплохо зарабатывали на жизнь, а вторые скрашивали скуку  чтением  незамысловатых сюжетов, где такие же обыкновенные женщины становились героинями,  добиваясь богатства и любви миллионеров.

Мир менялся на глазах: рушились семейные устои, и женщины, приученные с детства любить только детей, мужа и Родину, обретали новые знания, и не знали, куда с этим деться… Особо одарённые обретали новые профессии дизайнеров, медиумов, имиджмейкеров.  Но таких  были единицы. Остальные же оставались ни с чем, так как их освобождённые мужья к этому времени находили более молодых подруг, не озабоченных исканиями, но готовых угождать и ухаживать.
Бывшие угнетённые жёны получали свои пять золотых монет в надежде вырастить дерево счастья, но вышло, как всегда – бездарно и безнадёжно одиноко.
Семейная жизнь Ирины была тому печальным примером. Бросив не приспособленного к новой  жизни Михаила Лёвкина, она создала  семью с банкиром Семёновым и, следуя своим собственным рекомендациям и принципам, отстаивала право на личные тайны, на отделения Я от МЫ.
Семёнову было весело от её изысканий. Одно время он даже гордился современной женой-писательницей, но когда из-за нерегулярного питания похудел и заработал гастрит, то восторг его  испарился. Он стал раздражительно-придирчивым и в конце-концов,  нашёл подругу, готовую на самопожертвование во имя его здоровья. Дама была совсем не современной, что очень радовало изголодавшегося Семёнова. Она была даже чуть старше – что было особенно обидно для Ирины.  Но, в отличие от неё, новая жена всегда была дома, готова обслужить и выслушать. Несмотря,  на возраст, она сразу забеременела и родила ему сына, а Ирина так и не отважилась на рождение ребёнка, о чём часто сожалела. В такие минуты она  думала: - Кем бы я стала? Замотанной, ограниченной  мамашей с кучей бесконечных забот? А так, я свободна и …
За этим «и» следовало многоточие, ничем  не заполненное и душа тихо тосковала о  детях, которым не суждено было родиться.


 *  *  *
Контакт с аборигенами был налажен с помощью нехитрого  перемещения денег из кошелька Ирины в карман старшего и, судя по всему, более уважаемого члена компании.
Семёныч был деловит и расторопен и понимал, что его фарт зависит от того, ЧТО они расскажут заезжим корреспондентам. А то, что это были именно они, он давно научился различать, поскольку в селе и в самом деле происходило  много интересного. Сюда частенько заезжали неизвестные личности,  по пути заворачивая  в магазин подзаправиться  продуктами, спрашивая дорогу по одному и тому же адресу. И вот тут-то не зевай и прояви внимание, оказывая  разные мелкие услуги – проводить,  иль  объяснить дорогу к заветному дому…
 К Семёнычу уже подходили  менты, расспрашивали про владельца домика на Вишнёвой улице. Он ничего им не сказал, и, судя по всему, правильно сделал. Эта красивая блондинка с парнем куда смышлёнее...
Они заскочили в магазин отовариться и кивком позвали  за собой парочку. Прошли быстрым шагом до ближайшего сарайчика и там уже Семёныч, Костик бульдозерист и бывший учитель химии по кличке Кулибин быстро накрыли газеткой стоящий посредине ящик, выставили лекарство и…
..После первой,  выпитой немного поспешно, Кузьмич радостно вздохнул и, отерев подбородок, велел налить еще по одной и только потом начал говорить, а Ирина записывать на диктофон, так как камеру он решительно отверг.

 - Тут, красавица моя, такие дела… Ты вот, божий человек, сообразила угостить людей и мы тебе всё как на духу. Ну, не всё, конечно, а только то, что знаем. А ментам мы ни гу-гу! Да и зачем оно нам нужно? Чтобы по судам потом таскали?… А ты пиши себе. Нам не жалко…

 - Так что вы скажете?

 - Не торопись… У нас тут как в деревне? Один услышал, другой добавил, вот и целый роман получился. А мы не такие! Мы лишнего не скажем, а только то, что сами видели. Видим, что  каждый день в деревню едут разные люди. Кто на электричке, кто своим ходом…  Очень много буржуев всяких на здоровенных машинах. И все спрашивают один и тот же домик – улица Набережная, сорок два. Это на окраине.

 - Возле речки? – не поверила Ирина.-  Это где профессорские дачи? Так ведь там пустырь…

 - Это раньше был пустырь, а теперь там домик стоит за высоким забором. Мы в том доме не были, и что там делается – знать не знаем. Известно, что охрана там неслабая и что каждое утро приезжают люди на микроавтобусе, привозят какие-то коробки, а вечером снова уезжают.

 - Откуда про коробки знаете?

 - А Ванька, сынок Кулибинский через заборчик подсматривал. Ребятня она везде залезет!

 - Кто хозяин дома? Случайно не Валентин Фёдорович Пилипенко?  – поинтересовалась Ирина.

 - Может, и он. Нам не докладывали, - развёл руками Семёныч. –  Так что ищите дальше. Ты, я вижу -  дамочка шустрая....

  - А вы кто будете? Вижу, не из колхозников, - спросила Ирина, с интересом разглядывая длинные кудрявые волосы, заправленные за уши и потрёпанные остроносые ботинки со следами лака. Кузьмич приосанился и построжал лицом.

 - Музыкант.  Можно сказать ваш коллега. Я в соседнем селе завклубом раньше работал, пока совхоз не развалился. Вот и остался без работы. Кому ж нынче  культура нужна?  Если только на свадьбе сыграть…
И бывший интеллигент  развёл руками.
Ясно. Ещё одна жертва перестройки.  Сколько встречала она таких потерянных во времени - и не сосчитать. Будто сотни  героев «Сталкера», попавших в зону отчуждения. Один бывший супруг Миша  Лёвкин чего стоит!

 - Так вам дорогу показать? – любезно предложил Семёныч.

 - Не надо. Я раньше бывала здесь.

 - То-то гляжу – лицо знакомое! – обрадовался музыкант, а Кулибин поддакнул:

 - А я всё думаю – где мы с вами виделись?..
Гусев ухмыльнулся:
  - По телику и виделись. Ирина Владимировна - ведущая «горячих новостей» местного телеканала.

  - А мы-то всё смотрим, смотрим, и понять не можем…

А Ирина напряжённо думала - как пробраться в таинственный дом. То, что там её ждёт интересный сюжет,  она не сомневалась.

На улице Набережной её ожидало настоящее разочарование – новый дом под номером сорок два был обнесён  бетонным забором, из-за которого виднелась только крыша. Ровные ряды деревьев шумели, окружая территорию со всех сторон. Чуть дальше она помнила, была речка – неширокая и небыстрая, в которой в летнее время вечно  плюхалась малышня.
Вход  на территорию был закрыт и охраняем, судя по будочке с тонированным окошком притулившейся около железных ворот. Ирина позвонила, и из маленького динамика донеслось  предупреждение:
 - Посторонним  вход запрещён. Частная собственность.
 - А можно поговорить с хозяином? – спросила она на всякий случай.
 - Только по предварительной договорённости.
 - А с кем я могу договориться?
Но динамик молчал, не желая открывать тайны железных  дверей. Ирина чуть не плакала от досады. Вроде бы и нашла что искала. Осталось только зайти и всё увидеть.
Почему-то она была уверена, что в этом доме таится разгадка и что хозяином его является именно Пилипенко. Ведь ездили сюда зачем-то люди, постоянно, как на работу. Она предполагала, что именно здесь было налажено производство биодобавок, на которых строился бизнес Пилипенко. А, может, тут ещё что-то происходит, не совсем законное?
Они отошли подальше от дома и Ирина, стоя спиной к воротам поведала миру о своей «находке». Потом со вздохом убрала микрофон в сумочку.
 - Всё, Гусев! Я тут кое-что надумала, а ты можешь убираться в город, пока светло. Будь на связи.
И отправилась к ближайшим домам, вживаясь в роль разведчицы.


Глава пятая.

Среди высоких сосен, устремлённых кронами в хмурое небо, стояли старые дачи, обветшавшие и тихие, словно погружённые в воспоминания о том совсем недавнем времени, когда здесь кипела жизнь, смеялись дети, слышался неспешный разговор.
На террасе накрыт длинный деревянный стол, за которым собрались старшие и молодые Лёвкины. Иван Сергеевич  с соседом по даче сидит на дальнем углу, погружённый в шахматную партию и не обращает внимания на  молодёжь. Михаил, недавно защитивший кандидатскую,  крепко держит за руку Ирину, а та взахлёб рассказывает о новой книжке модного автора. Елена Яковлевна  хлопочет, стараясь накормить всех и каждого. Она всё время спрашивает -  не нужно ли подогреть чай, но её никто не слышит.
Виктор как всегда спешит на станцию проводить свою девушку. Как её там звали? Уже невозможно вспомнить – столько их у него было. И жён, кажется три. Это её не удивляет. Резок он был и почти не выносим, всё время пытался что-то доказать, совершая подчас странные поступки, попадал в разные истории. Как-то полез на балкон третьего этажа к замужней женщине, свалился и долго лежал с переломами. Думалось ей, была у него какая-то затаённая обида, ревность к Мишке, к его таланту и успеху. А Мишка совсем этого не замечал всегда погружённый в свои глубинные мысли.  Как говорил со смехом его приятель Пилипенко «человек – амфибия» – восторженный, влюблённый в свою науку и в неё, Ирину.
А она очень ясно видела всех – кто кого любит, кто ревнует, кто ненавидит. Она всегда прекрасно разбиралась в людях, умела дать каждому реальную оценку - как человеческим, так и деловым качествам, умея уловить самую суть, порой глубоко скрытую под толщей слов.
Именно тогда она разглядела акулью сущность Пилипенко, считая его карьеристом. Он был ей почти неприятен, но она продолжала улыбаться шумному толстяку, прощая его показушную любовь и привязанность.  С Мишкой у них были какие-то общие разговоры, не понятные ей,  студентке филфака, да и Вика  нравилась своей простотой. Они часто встречались  то у Лёвкиных, то на знаменитой «фазенде».  Кроме Валентина никто так упорно не искал их дружбы. Мишка вообще не любил толпы и сейчас по слухам превратился в настоящего отшельника.
Чудо уже то, что он однажды оторвался от своих любимых формул и пришёл под конвоем брата на студенческую вечеринку, где встретил её и уже не отходил ни на шаг.

Из крайнего дома вышел старик с собакой. Приглядевшись внимательнее, Ирина узнала Эдуарда Антоновича – бывшего сослуживца её покойного тестя.  Он частенько заходил вместе с супругой, невысокой женщиной с азиатскими чертами лица. 

  - Добрый день, Эдуард Антонович!
Старик удивлённо смотрел на незнакомую женщину. Глаза его слезились от ветра. Он вытащил несвежий платок, утёрся и вежливо  спросил:

  - А мы разве знакомы?

  - Я Ирина – бывшая жена Миши Лёвкина. Помните меня?

 - Ах, Ирочка! Ну как же! Прекрасно  помню. Простите,  давно вас не видел, да и зрение подводит… Годы… - И вздохнул совсем печально. – А вы, как здесь?

   - Как бы вам сказать. Я тут по делам и заодно собиралась зайти к вам в гости. Чайком не угостите?
Эдуард Антонович ещё больше растерялся, но потом спохватился и как культурный человек стал зазывать странную гостью в дом. …Ну, конечно же… я и сам… милости просим…
Он заспешил в дом впереди её, расталкивая ногами, стоящие на пути ящики и корзины с пустыми банками.

   - Вот! Проходите. Только умоляю - не обращайте внимания на беспорядок. Мы тут прихворнули с Танюшей и давно не делали уборку…Танечка, ты помнишь Ирину, младшую сноху Лёвкиных?- закричал он в глубину дома.
 
Ирина прошла в комнату и замерла в смущении – так поразило её захламленное стариковское жилище. Татьяна Васильевна сидела в кресле, закутанная в платки и растерянно смотрела на визитёршу. Какая ещё Ирина? – читалось в её глазах, но она улыбалась приветливо и махала слабой рукой в сторону стула.

  - Садитесь, милая. Сейчас чайку сделаем. Вот видите -  во что мы превратились с Эдюшей. Рассыпаемся от времени.  Удивительно, что живы ещё...

Из разговора с бывшими соседями выяснилось, что городскую квартиру они отдали сыну, а сами обитают здесь, на старой даче…. Много ли старикам надо, а там внуки, им в школу ходить,  молодым работать. А нам всё равно скоро помирать. …Сын?  Ну конечно, приезжает! Как только время есть свободное, так и наведывается.
Ирине с трудом верилось, что эта, когда-то весьма элегантная пара, на которую любовалась вся округа, превратилась в немощных запущенных стариков, от которых пахло давно немытым телом и нищетой. Ещё одна знакомая черта, присущая русским -  отдали всё детям, а сами доживают без удобств в  нетопленном трухлявом доме.

  - Вы не знаете, Лёвкины дачу продали?

  - Нет. Уж как им было тяжело в эти годы, как трудно… Но Виктор старший не разрешил. Елена Яковлевна летом живёт здесь и рассказывала, что до скандала доходило.  Виктор так и заявил:  Только через мой труп!… Буду помогать, только не трогайте отцову дачу! Витюша слава Богу, многого добился, не бедствует... Леночка очень удивлялась такой привязанности к старым стенам. Может, перестраивать думает? Сейчас ведь стало модно жить за городом.

Ирина слушала и думала о том, что глупо было надеяться остаться здесь на ночь. Старики и так еле ходят, утомились уже за время её гостевания. Ей было мучительно неловко за свою бестактность, и она подумав немного решила, как поступить.

  - У вас телефон есть? Мне бы в город позвонить.

  - Есть милая! Звоните коли нужно.
Она застыла на секунду и решительно накрутила номер на старомодном дисковом аппарате. Почти сразу потянулись гудки. Долго не снимали трубку и вот, наконец, щелчок.

 - Алло!
 - Миша, здравствуй. Это Ирина.

Напряжённая тишина и уже встревоженный голос в ответ.

  - Что случилось? Почему ты звонишь?
 
  - Не пугайся так. Со мной всё в порядке. Просто ты мне очень нужен.
И замерла, ожидая реакции.
Опять тишина и уже счастливый взволнованный  голос:
  - Ты где? Я сейчас приеду.

  - Ты сможешь приехать на дачу отца? Я сейчас в Подвойном, у Эдуарда Антоновича в гостях. Будь добр - захвати ключи от дачи.

  - Я уже еду…

И никаких расспросов – зачем и почему. От этой мгновенной реакции на её более чем  странную просьбу Ирина  вспыхнула жаркой  радостью, сердце гулко застучало, и она подумала – какой чудак этот Лёвкин.

За время ожидания  она пыталась расспросить стариков о соседнем доме, но те даже не поняли -  о чём она толкует.
 - Ничего, голубушка, не знаем. Кто там живёт… Про Валентина вашего ничего не слыхали...

Прошло пару часов. Стало совсем темно, давно съедено дорогое печенье в красивой коробке, принесённое Ириной.  Эдуард Андреевич, чтобы скоротать время,  рассказывал про её покойного тестя, Ивана Сергеевича, о том, сколько он сделал для науки, о множестве учеников, разлетевшихся по свету и таком же числе недоброжелателей, «съедавшим Ваню».

  - Оттого и умер рано, не дожив до шестидесяти. У нас ведь любят топтать талантливых. Особенно бездари усердствуют. А настоящий талант, он ведь беззащитен, вроде вашего Миши. Вот  уж весь в отца характером…
  - А Виктор в мать пошёл, её порода, - вступила в разговор Кира Петровна, -  Как всё-таки, не похожи они, будто и не родные братья. Виктор кудрявый и черноглазый, а Мишенька…

В дверь постучали, и на пороге появился Михаил Лёвкин собственной персоной. Мишенька.
  - Добрый вечер!
Взгляды бывших супругов встретились.

…Боже! Сколько седины…Ох, Мишка!…  Глаза всё те же, и взгляд…. Поразительно, но я уверена, что ты до сих пор меня любишь…

…Да я люблю. А ты почти не изменилась. Только причёска и скулы стали чётче, но так даже лучше... Ты так же красива. А я, наверное, почти  совсем старик… Говорили их глаза…

Ира и Лёвкин  тепло распрощались с хозяевами, и вышли на улицу, а Кира Петровна всё крестила их вдогонку.  Почти наугад подошли к СВОЕЙ даче и долго открывали заржавевший замок в темноте. Ирина светила телефоном, а он звенел ключами и чертыхался. В этот момент из-за туч вышла луна, и вокруг всё стало светло и призрачно.  Пахло весной,  травой растущей вольно по всему участку, лежалым снегом. Наконец, дверь поддалась и они, невольно взявшись за руки, вошли в затхлую темноту.
  - Ой, как мне страшно, Мишка! Скорее включай свет!
Вместо этого он прижал её к себе, и она услышала, как громко стучит его сердце.
  - Да ты сам боишься! Сердце как у зайчишки, - засмеялась она тихо.
  - Боюсь выпустить тебя. Вдруг ты исчезнешь?
 

Глава шестая.

Наутро они сидели у окна на кухне, пытаясь соорудить завтрак из небогатых запасов, оставшихся с прошлого лета. Михаил ругал себя, что перед поездкой не захватил еды, а Ирина смеялась, представляя  хозяйственного Лёвкина, бегущего в супермаркет. Настолько нелепо это выглядело – предусмотрительный  Миша Лёвкин.
 - Я так и не спросила, как ты добрался вчера?
 - На такси.
 - И откуда такие деньги?
 - Ты не поверишь. Три дня назад был у Вальки Пилипенко, и он отдал мне старый долг.
 - А потом это случилось... В самом деле, дикое совпадение. Я ведь здесь тоже из-за Вальки.
 - Догадался, - кивнул Михаил. – Ты хочешь докопаться до истины. Я видел тебя в новостях.
 - Так ты мне поможешь? – заглянула она в глаза Лёвкина. – Тут такое дело - я в соседний дом не могу попасть.
 - Но как? Переодеться слесарем?
 - Издеваешься?
Но увидев помрачневшее лицо, перевела разговор.
 -  Знаешь, я очень рада, что ты сейчас здесь. Что МЫ сейчас здесь, - поправилась она, стараясь не смотреть на растянутые рукава его старого свитера. – Я тоже очень соскучилась по тебе...

Ночь они провели в своей старой комнатке, на втором этаже. Вначале просто лежали, обнявшись и пытаясь согреться, но после стало вдруг так жарко от вспыхнувшего взаимного влечения, что старенькое ватное одеяло полетело в сторону и они долго не могли оторваться друг от друга, наслаждаясь близостью снова и снова.
Ирка, Ирка!.. мука моя вечная…как я скучал по тебе!.. она  что-то нежно шептала и нежно гладила его волосы…
Я так скучал!.   
В окне ярко светит бездушная звезда, почти отвернувшись и показывая лишь профиль, а они сидят, обнявшись в кровати.  Она что-то говорит, говорит о своём, поправляя знакомым жестом прядку волос, а он смотрит, не отрываясь, и думает о том, что судьба подло украла его любовь.
 - Ты, правда, скучала? Не врёшь?
 - Не вру.   
И поцеловала его куда-то в ухо, запутавшись в длинных нечесаных волосах.
 - Глупый мой, глупый учёный.
 
 
*   *   *
Для начала решили понаблюдать за неприступным домом с чердака. Михаил нашёл в комоде старый театральный бинокль, и Ирина, вооружившись смешной приставкой для глаз, устроилась в старом кресле возле чердачного окошка. Просто вылитая мисс Марпл! Михаил поглядывал  на неё с жалостью, а она упорно таращилась сквозь мутное стекло, комментируя происходившее. Часть двора была не видна из-за деревьев, и она ужасно досадовала на это, собираясь покинуть засаду, как только что-то переменится.
И внезапно она заснула. Глупо и безнадёжно после бессонной ночи и  не видела, как точно к девяти приехал микроавтобус, о котором рассказывал Семёныч, как  вышли из него люди и отправились в дом. Потом какие-то мужчины в камуфляже быстро выгрузили  коробки и «газелька» заполнившись новыми пассажирами, скрылась из виду.
Через час подъехала ещё какая-то машина и новые посетители  после недолгой заминки вошли в дом.

Михаил не стал её будить и, не желая уходить от Ирины, остался рядом и, чтобы скоротать время принялся разбирать коробки, лежащие в углу.  Перекладывал старые журналы, удивляясь древним датам. Он нашёл небольшую пачку журнала «Юность» за семидесятый год и обомлел, увидев подборку стихов молодого Евтушенко. Боже мой! Ведь это было в другой жизни!  В прошлом столетии, когда люди любили книги и стихи и тратили время на  их поиски и «доставание».  Вступали в ряды книголюбов или сдавали тонны макулатуры, чтобы иметь возможность купить бесценное творение и поставить любовно на видное место. Они  гордились своими находками,  считая себя счастливыми людьми.
Сейчас  книжной массой заполнены огромные магазины, где можно свободно найти любые  шедевры мировой классики. Эту же классику можно купить за сущие гроши у нищих стариков, стоящих вдоль дороги и он часто останавливался, разглядывая тома Золя и Стендаля, удивляясь бросовым ценам на шедевры.
Он бережно отложил журналы, собираясь захватить их с собой, и достал со дна коробки пачку писем  в  надежде найти что-нибудь  ценное, принадлежащее  семье, возможно, перу отца. Но самое важное, оставшееся от Ивана Сергеевича давно было собрано и подшито в специальные  папки, хранимые в шкафу городской квартиры.
Неожиданно ему  попалась на глаза тоненькая стопка конвертов, подписанных рукой Ивана Сергеевича и адресованных матери. Судя по штемпелю, им было около сорока лет.  Девять пожелтевших конвертов  из Новосибирска, где отец частенько бывал в длительных командировках. Он присел в углу на старую табуретку, вытащил из конверта  на удивление белый листок и принялся читать. 

«…Милая моя, дорогая Леночка! Каждый день думаю о тебе, и ужасно скучаю. Целые дни занят, вечером тоже много читаю и пишу. Выходных практически не бывает. Как там наш сорванец Витюша?  Надеюсь, что здоров и слушает тебя… На днях поеду в деревню к Любе. Уже не помню когда был у них, в каком году. Будет очень стыдно, если я не  воспользуюсь случаем и не заеду в этот раз…»

Что-то такое он припоминал. В войну отец потерял почти всех родственников и как только выпала возможность, поехал и отыскал под Новосибирском то ли сводную, то ли двоюродную сестру.  Иногда он слышал обрывки разговоров о какой-то рано умершей Любе.
……………………………………………………………………………………………………
«…Долго собирался и всё-таки  выбрался к Любе в Сосновку. Оказалось, что припозднился. Узнал от соседей, что Любаша умерла при родах полгода назад, оставив после себя мальчика. Ребёнок находится в доме малютки в районном центре. Ты спросишь, конечно,  про отца ребёнка, но этого человека трудно назвать отцом. Это горький пьяница, местный драчун и мальчик ему никоим образом не нужен. Ни ему, ни его семье, таких же горьких пьянчуг. Я заходил и интересовался специально, потому что Люба мне очень родной человек и судьба её сына мне не безразлична. Был и на кладбище. Там деревянная  пирамидка, уже заросшая бурьяном. Как смог очистил от сорняков могилу, но надолго ли хватит? Не это главное. Любу всё равно уже не вернёшь…»

Никогда не слышал этой истории! Что же дальше? Он в нетерпении читает письма одно за другим
……………………………………………………………………………………………………
«...Съездил вчера в дом малютки, с большим трудом отпросившись у начальства. Все привыкли меня видеть исключительно  на рабочем месте, а тут зачастил в отлучки. Видел мальчика и очень расстроился. Малыш – точная копия Любы, такой же голубоглазый и беленький. Содержат детей в чистоте, но душа всё  равно болит. Чистота чистотой, а кто с ними  беседовать, нянчиться станет? Здесь их десятки и возиться с каждым некогда, хотя  видно, что наш здесь ходит в любимчиках и его из всех выделяют. Красавчик наш, говорят няньки и улыбаются. Он тоже улыбается всеми тремя зубами. Очень милый мальчик…»
………………………………………………………………………………………………….
«…Дорогая моя горячо любимая и прекрасная Елена!  Я так рад твоему письму, просто не передать словами. Рад, что не пришлось ничего просить и говорить лишнее. Ты всё поняла и приняла правильное  решение, от которого зависит жизнь и судьба близкого мне существа, маленького человечка. Как мне тебя благодарить за это? Ведь не каждая женщина решится взять в дом чужого ребёнка, стать для него матерью…Жду тебя не дождусь. Очень хочется обнять тебя, моя прекрасная Елена…»

Не может быть! – стучало в голове Лёвкина. Он читал, и буквы сливались в одно большое пятно, не может быть… 
Он смотрел перед собой и не видел ни сидящей у окошка Ирины, ни рассыпавшихся бумаг под ногами. Этого он и представить не мог, хотя иногда слышал про подобные случаи. Но, то было с другими, не с ним. Всю жизнь он знал, что ОН любимый сын своих родителей, что именно ОН, а не Виктор «точная копия» отца – такой же высокий и талантливый как папа… Может, это не про него? Там ведь ясно сказано – голубоглазый блондин, а он совсем наоборот... Он ещё раз, более внимательно рассмотрел даты на конвертах и его последние сомнения отпали. Был блондин, стал шатен... Ведь дети  меняются.
Он задел ногой табурет и тот с грохотом упал.
  - Чёрт побери! – ругнулся он, глядя на то, что Ирина вздрогнула и проснулась от резкого звука
  - Что с тобой? – спрашивала  Ирина, глядя на его застывшее лицо, - Что случилось? Я что? Спала?  – повторила она громче.
  - Что ты сказала? Нет... Ничего...  – очнулся Лёвкин и подумал, что ему нужно уйти куда-нибудь и всё обдумать, -  Ты не против, если я пойду немного прогуляюсь? 
  - Сходи, конечно, и если тебе не трудно, заскочи в магазин, - улыбнулась Ирина. – У нас есть нечего.  Ты был такой странный, Миша. Я что-то пропустила?
  - Да нет. Всё нормально.

И быстро спустился вниз, сел на крылечко и задумался о жизни. И ничего не мог понять. Слишком много всего произошло за последние дни.  Сплошная круговерть событий странных и трагических… Просто безумие какое-то…
И что теперь делать  с этим? Ходить и мучиться, выяснять подробности, выспрашивая  у родных?
Он вышел из дома и пошёл прочь, не глядя на таинственный дом,  до которого ему нет никакого дела.  Вокруг него одни тайны, открывать которые он совсем не стремится. Уж лучше жить без всяких тайн. Просто жить.

Неожиданно для себя он вышел к речке. Под утро прошёл сильный дождь, и теперь река разрослась и шумно неслась мимо. В детстве он бегал сюда вместе с братом купаться. Однажды лет пяти  зашёл слишком далеко и стал тонуть, от страха потеряв голос. Каким-то шестым чувством Витька, играющий на берегу с мальчишками, почувствовал его ужас  и, бросившись в воду, вытащил на берег... Вот на этой горушке, под плакучими ивами они и сидели тогда - Мишка весь покрытый гусиной кожей, в соплях и слезах, а Витька обнимает его за плечи и успокаивает. Они тогда решили ничего не говорить матери, которая больше бы их не отпустила на речку. Да и Витьке бы здорово влетело.
Знает ли он, что я приёмный?  Ведь ему тогда пять лет было, когда я появился и всё понимал. И что самое удивительное – никогда и ничем не упрекнул. А ведь именно я  проходил всю жизнь в любимчиках, заласканный матерью и бесконечными похвалами.  Он помнил, с каким упоением он учился в институте, потом в аспирантуре, не задумываясь о материальной стороне жизни. Все вокруг трудились, стараясь создать идеальные условия для его занятий, отдали в его распоряжение их совместную спальню, а Виктор ютился в проходной комнате, работал и учился на заочном. Тогда ему казалось, что Виктор стремится к самостоятельности, желая самоутвердиться, иметь собственные деньги, а не выданные на карманные расходы и в своём слепом эгоизме воспринимал всё как должное.
Но тогда по всему выходит, что он счастливчик, не запрограммированный  стать учёным, и ему просто очень повезло? А так кем бы он стал? Шофёром? поваром? электриком? Или электрик был бы более счастлив, чем он сейчас?


Глава седьмая.

Мордашов с раннего утра работал  в Подвойном. Вчера он долго  распекал своих подчинённых, вернувшихся  ни с чем с задания.
  -  Ничего интересного не нашли, Пётр Игнатьевич, - оправдывался Игорёк Евдокимов. – Убитому принадлежит маленькая дачка, в котором со слов соседей, больше года никто не живёт.
  -  А в сельсовет зайти не сообразили?
  -  Да были мы! Целый час простояли, так никто и не открыл. Хоть бы секретарша пришла... Походили, поспрашивали, никто ничего не знает… Ну, как обычно, все носы воротят…
  -  Носы от вас воротят! Работать нужно, как следует!... Узнать у людей, где живёт начальство, и ехать туда, а не стоять под  дверью как……

Наутро поехал сам, захватив с собой сладкую парочку. Они уже прекрасно ориентировались на местности и сразу указали путь к пятачку, украшенной концептуальной картинкой – висящий на конторе замок, лужа и грязный «Газон» посредине.

 - Ну, вот видите! Что я говорил! – воскликнул радостно Евдокимов.  - Опять никого…

Долго не мучаясь, Мордашов скомандовал ехать к ближайшему дому, где заметил людей и буквально через десять минут,  к конторе подрулила машина с начальством.
Всегда молчаливый лейтенант  Килимок, невысокий и юркий как ящерица выскочил вперёд майора и, нарушая субординацию,  высказывал  местному главе из-за вчерашнего отсутствия. Тот спокойно представился, пожав всем руки,  открыл помещение и пригласил в кабинет, обращая внимание исключительно на Петра Игнатьевича.
 - Прошу садиться.

 - И в самом деле, нехорошо получается, – с упрёком заговорил Мордашов, - Люди приехали по важному делу, а тут всё заперто. Поцеловали  ребята замок и назад. Целый день потрачен, деньги государственные…
 - Я был болен, - коротко ответил глава.- Так чем могу быть полезен?

 - Вы тут говорят,  наркобазу прикрываете? – грозно спросил Мордашов.
 - Клевета! Кто вам такое наговорил?
 - К нам в управление поступила информация.  Скажите, Владимир Иванович, вы никогда не интересовались что за домик на вашей территории по улице Набережная за высоким забором? Кому он принадлежит?

 - Виктории Васильевне Пилипенко. На мужа записана старая дача, а дом на её имя…

 - Ясно, - кивнул майор, - Так что вы можете…
В этот момент в кабинет влетела молодуха, надушенная, в кофточке с воланами и цветком в волосах. Она повела бровью и выпалила, глядя одновременно на начальство и на Игорька:

 - Владимир Иванович, кофэ подавать?

 - Уйди, Настя! Какой ещё кофе!

Девица покраснела и вылетела назад, метнув на Мордашова злобный взгляд. Как рублём одарила.
  - А может, всё-таки выпьете? – спохватился хозяин.
  - Спасибо.. В следующий раз, - отказался  майор. – Вы лучше проводите нас  как представитель местной власти.
  - Едемте!
И  решительно встал из-за стола.


*  *  *
В деле появлялись всё новые факты и показания. Некий гражданин  анонимно сообщил по телефону  марку и цвет машины, замеченную в то утро рядом с домом убитых, а также приметы двух мужчин, грузивших что-то в багажник.
Прилетел из Англии сын Пилипенко Вячеслав перепуганный и растерянный. В сопровождении майора он долго осматривал разгромленную квартиру и совершенно по-детски расплакался  в спальне родителей.  Пётр Игнатьевич долго его успокаивал, подавая в стакане то воду, то коньяк из запасов отца.

  - Как дальше решил? Останешься или вернёшься? – расспрашивал он паренька и думал о  Жорке, росшим с матерью и тёщей в пригороде.
Виделись они редко, и по обиженным глазам сына давно заметил, что тот злится на него. Понимал, что Жорка тянется к нему, что парню нужен отец… Но какой из него родитель с такой работой, с бешеным, дурным характером? Не зря же мать сбежала!
А этот как телёнок, потерявшийся в лесу. Как ему тут оставаться, если на каждом квадратном сантиметре кровь его родителей…
Славка, сгорбившись, сидел в кресле и тёр виски.
  - Уеду… Как только всё закончится, так сразу и уеду. Спасибо вам…

  - У тебя есть где перекантоваться? А то давай ко мне…
Тот благодарно кивнул.
  - Я у друга остановлюсь, у Стаса.
Мордашов расспросил Пилипенко младшего по поводу врагов и злопыхателей отца и тот подтвердил, что в его последний приезд  Валентин Фёдорович упоминал в разговоре  о  каких-то неприятностях, жаловался, что не спит по ночам и потому плохо себя чувствует, но потом спохватился и быстро замял разговор. Мол, всё хорошо, сынок! Учись и не переживай.
А он и не думал переживать. У детей мысли бегут с другой скоростью и совсем в ином  направлении.
Они с большим трудом уточнили список  похищенного  из квартиры. Взломанный сейф, замаскированный под эстампом в кабинете Жорка рассматривал с удивлением.

  - Что за фигня?  Мне отец не показывал...
Определил пропажу шуб, золотых украшений матери и двух картин, извлёченных из рам в кабинете. Пропали также антикварные часы работы известного мастера. Рамки они и раньше заметили, но чьи это были работы, знал только он, а все родственники Пилипенко жили где-то в Казахстане и практически здесь не бывали.

В тот же день ребята доложили про сайт «профессора Малиновского – светила медицины как традиционной, так и народной». Майор был не ходок по Интернетам и потому с любопытством рассматривал открытую для него картинку, в центре которой был убелённый сединами  человек с суровым взглядом, призывающий  вести жизнь истинную, безгрешную, быть ближе к природе и её источникам.
Там же давались консультации страждущим по различным болезням, после чего предлагалось исцеление не традиционной  химией, а с помощью биодобавок, выпускаемых фирмой Пилипенко в ассортименте. Мол, не заморское зелье, продаваемое на каждом шагу, а наше, отечественное, сделанное на основе местных трав и природных ископаемых.
Приводился список заболеваний, включающий в себя  диабет, бесплодие, половое бессилие, а также рак и СПИД, излечение которых гарантировалось. В комплекте предлагалась лечебная вода с серебром. Желающих приглашали на личную консультацию профессора или его заместителей, таких же знатных учёных. В любое время можно позвонить  и договориться о приёме, где можно всё купить или вызвать специалиста прямо на дом.
Нашли и помещение, где выпускали всю эту канитель, заодно разливая в красивые бутылочки очищенную водопроводную воду. Всю продукцию скопом отправили в лабораторию.
Майор не раз наблюдал деятельность подобных дельцов, строящих свой бизнес на людском несчастье. Стоит только получить за деньги  нужную бумажку и правильно построить дело – набрать команду бездушных продавцов,  заполонив газетки  свидетельствами  очевидцев  из серии: «…у меня всё болело, я умирал, жена ушла, и как только обратился к Петру Петровичу, и прошёл курс лечения, то стал совсем здоров и счастлив…» 
Главное пройти полный курс!
А наш народ, в особенности  старики, доведённые до отчаяния страданиями и болезнями,  так доверчивы и готовы верить каждому сказанному и напечатанному слову, отдавая подонкам последние, часто «гробовые» сбережения. Ведь «там было написано!»  разводят они руками и  плачут...  К нам домой приходила и рассказывала про скорое выздоровление такая  славная милая девочка, а теперь вот ни денег, ни здоровья… 
И кого винить, как не самих себя!
Жизнь как она есть – обман, узаконенный грабёж самых беззащитных и слабых, потом и жестокая расправа над продавцом волшебных пилюль. Всем воздастся когда-нибудь!

Об этом думал майор, пока ехал к заветному дому. Когда после недолгого объяснения с охраной, они всё-таки вошли в помещение, то совсем ничему не удивился. 
Встретила их  женщина средних лет в очках и белом халате, представившись доктором  Мальцевой. Мордашов оглядел её с любопытством и отметил, что  дама высокая и слишком плоская. И без огонька в глазах…
Она проводила их в кабинет и спокойно заявила, что в здании расположена частная наркологическая клиника и что разглашать имена больных, нарушая врачебную тайну, не  имеет права.
 - Кто хозяин клиники?

 - Профессор Пилипенко.

 - А сейчас кто руководит?

 - Шпаков Сергей Анатольевич. Он же главный нарколог. Но его сейчас нет, он занят похоронами.
- Покажите документы, - потребовал хмуро Мордашов и пересел поближе к столу. Недовольная докторша подумала секунду и вытащила какой-то листок. Майор покрутил бумажку и хмыкнул.

 - Значит, без документов работаем...  От чего конкретно лечите?
 - Помогаем избавиться от наркомании и алкоголизма, снимаем депрессии,  применяем новейшие авторские методики. Сами, наверное, слышали, что хорошие наркологи бывают только в частных клиниках.

 - Даже не догадывались.
 - И, тем не менее, мы помогаем людям, попавшим в беду! У нас прекрасный уход, усиленное питание, спортзал, сауна. Для каждого пациента своя программа с учётом стадии заболевания. Лечим, как правило, в два этапа – вначале медикаментозное лечение, потом психологическая реабилитация.
  - Очень интересно. Так и запишем в протоколе – лечат прекрасно. Алкозамки ставите?
  - Нет. Этим не занимаемся.
  - Не размениваетесь по мелочам… А что за депрессивные у вас лежат?
  - Не имею права говорить, - долдонила Мальцева и смотрела прямо в глаза Мордашову…
Какая неприятная баба! Мигрень ходячая! – подумал Мордашов и потребовал провести «экскурсию» по всем помещениям, включая подвалы и пищеблок.

  – Вы можете хранить свои врачебные тайны, но мы обязаны всё осмотреть. Ясно вам?

  - Учтите, майор! У нас проходят курс лечения  очень не простые люди. Мне бы не хотелось, чтобы вы их видели.
  - А это уж как получится!
  - Предупреждаю! У вас могут быть неприятности!


Глава восьмая.


Через пару часов они вышли на воздух и с облегчением закурили. Мордашов щурился, пытаясь спрятаться от порывов ветра. Ещё одна жирная галочка в отчёт о деятельности убитого.  И какая беспроигрышная тема – наркоманы и алкоголики!... Полный страйк!  Особенно, если работаешь без налогов... Тут одних разрешительных документов нужно целую тонну  добыть и заплатить… И клиенты  в такой тихой  клинике никогда не переведутся, особенно теперь, когда прямо в школах продают отраву. А такие вот умники  спокойно  продают зелье детишкам и их родителям, а потом лечат своих клиентов.  Но первое, пока можно только предполагать.
 - Хороша больничка! – буркнул  Килимок, щёлкая зажигалкой.
Потайкин  на экскурсии не был.  Ушёл, сославшись на неотложные дела, но теперь явился и стоял с кислой физиономией, понимая, что за такое открытие  по головке не погладят. А что он мог сделать? В своё время к нему приезжали некие господа и, положив на стол толстый конверт,  попросили молчать. Строго так попросили.
  - А может, пообедаете? У меня дома пельмени с вишнями, колбаса домашняя, борщ, - зазывал он ласковым голосом.
  - Пельмени с вишнями? – удивился Килимок, - Что-то новенькое!
  - Прямо захотелось попробовать! – воскликнул сластёна Евдокимов, у которого от голода громко урчало в животе.
Майор хмуро курил, обдумывая предложение. Он и сам давно мечтал о хорошем, наваристом борще, но  тут его внимание привлёк высокий мужчина, идущий  по дороге. Что-то знакомое показалось ему в нём, и, вглядевшись, понял, что это свидетель Лёвкин Михаил задумчиво идёт мимо, нагруженный пакетами и совсем его не замечает. А ведь он не должен покидать города.
  - Лёвкин! Вы что тут делаете? –  рявкнул Мордашов.
Тот застыл от неожиданности и, повернувшись к нему, растерянно улыбнулся.

Ирина в этот момент проснулась и сразу поняла, что удача идёт к ней в руки, признав в стоящих у калитки работников милиции. Нужно бежать к ним как можно быстрее, и она помчалась, подтягивая на ходу упавшие от недоедания джинсы и нашаривая в сумке диктофон. Всё на месте. Она  не думала, как выглядит, главное – успеть...
Запыхавшись,  она подлетела к группе мужчин и  удивилась тому, что тут и её Лёвкин  беседует с одним из ментов, явно самым главным.
  - Добрый день! – улыбнулась она широко.

Обозрев подбежавшую блондинку, Мордашов с удивлением узнал  телевизионную корреспондентку.  Вот блин, коза! Прискакала…
  - А в чём дело? – хмуро спросил он дамочку, уже вытягивающую диктофон.
  - Я Ирина Лёвкина, корреспондент…
  - Лёвкина? – изумился майор и посмотрел на Михаила.
  - Познакомьтесь! Это моя бывшая супруга Ирина, а это майор…- и замер на полуслове. Имени он, конечно, не запомнил.
  - Пётр Игнатьевич Мордашов, - поклонился насмешливо майор. – Так что вы тут делаете?
  - Как и вы – ловим преступников! – улыбнулась Ирина.
  - И много наловили?
  - Пока никого… Что вы можете сказать по поводу дома, в котором только что побывали, - продолжила она уже профессиональным, поставленным голосом, включив диктофон.
Мордашов недовольно хрюкнул и вдруг предложил:
  - Давайте так. Вы меня чаем напоите, а я вам после кое-что расскажу. Идёт?

Остальные члены экспедиции были откомандированы в гостеприимный дом главы. Ребятам нужно перекусить, а ему страсть как захотелось побеседовать с этой парочкой бывших супругов. Надо же! Так и сказал – «бывшая». Тогда что они, чёрт возьми, тут вместе делают?

Дача произвела на него унылое впечатление. Всюду пыль и запах старых вещей. Он прошёл в большую комнату и сел в кресло, дожидаясь обещанного чая.  Он оглянулся по сторонам и спросил Лёвкина:
  - Так чья это дача?
  - Моих родителей. Когда-то здесь было очень хорошо.
  - Если проветрить и навести порядок, то и сейчас будет неплохо, - заметил Мордашов, закуривая.
Из кухни выглянула Ирина.
  - Миша, помоги мне пожалуйста накрыть на стол.

Разбирая пакеты, Лёвкин спросил Ирину:
  -  Так ты, оказывается, не сменила фамилию?
  - А зачем? Я уже один раз меняла. Вполне достаточно. Тем более, Семёнов – не самая оригинальная фамилия на земле…
На обед была дежурная яичница и бутерброды, и майор вздохнул, завидуя Евдокимову и Килимку. Но мысленно делая скидку хозяйке на спешку и спартанские условия, принялся за еду. На тарелках лежала любимая Лёвкиным селёдка, не чищеная и нарезанная большими кусками, шпроты и колбаса. Что ж! Колбаса, так колбаса! И через пять минут стол был практически пуст. Ирина тоже не отставала, совсем не думая о манерах светской львицы. И заметив, что злой майор заметно смягчился, принялась за расспросы.
   - Пётр Игнатьевич! Так вы откроете мне тайну соседского двора?
   - Ах, Ирина! Если бы вы знали ЧТО там, вы бы так не старались.
   - Ну, а всё-таки… Вы обещали!
   - Ну, раз обещал…
И рассказал про увиденное за высоким забором.
  - Не знаю, что вы там надеялись найти: казино, дом терпимости, клинику по изъятию человеческих органов…
  - Всё равно интересно! 
  - Ну, конечно! Почти сенсация… Сейчас самое главное украшение новостей – кровавая сенсация. Мы с этой грязью работаем, а вы преподносите её публике на тарелочке, как аппетитное блюдо. Люди смотрят и думают – мир сплошное зло… Вы лучше про детские больницы расскажите, в которых лечат только за деньги, про детскую жестокость… Знаете, какая популярность вас ждёт!
  - А вы правду говорите, чтобы мы не придумывали ничего, не бегали кругами… А то у нас как получается? Местная власть дремлет, делая вид, что ничего не происходит, вы тоже в сторонке…
 -  Мы в сторонке?
Ирина злилась, но остерегалась спорить всерьёз, тем более он был во многом прав, этот майор, смахивающий на обрусевшего таджика. Так резко с ней ещё никто не разговаривал, хотя навидалась всякого в своей практике журналиста. Она надеялась на дальнейшее с ним  сотрудничество и свела всё к шутке.
  - Вы меня обидели, майор! –  улыбалась она, не обращая внимания на Лёвкина. – Нельзя так с дамами. У каждой профессии свои издержки. Можно подумать, ваше ведомство без греха.
  - Все мы сволочи! – серьёзно проговорил Мордашов, цепляя последнее колечко колбасы.
Его всегда раздражали умные женщины. Неуютно с ними, всегда ждёшь подвоха, но Ирина его чем-то привлекала и это ещё больше злило.
  - А что вы скажете по поводу  убийцы. У вас есть кандидаты?
  - Одно могу вам сказать, - прищурился майор, - Нужно искать - кому достанется бизнес покойного Пилипенко.
Лёвкин сидел, молча слушая их перепалку, и думал, что здесь он абсолютно лишний. Все заняты делом – ловят преступников, охотятся за сенсациями и только он, как гость в своём собственном доме.


Глава девятая.

Дома Лёвкин пересмотрел весь архив, все фотографии принадлежащие семье и ничего нового не обнаружил. Только на одной пожелтевшей карточке был заснят молодой отец с какой-то неизвестной девушкой. Возможно, с той самой Любой?
Девочка была светловолосой и хрупкой, с серьёзными взглядом. Он долго рассматривал её лицо, сравнивая со своим детскими снимками и ничего общего, кроме печали не обнаружил. И тут и там почти суровое выражение лица со сжатыми в линию губами. Может, в этом и есть их родство – в несчастливой судьбе? Как-то не верилось, что она могла быть его матерью. Мать всегда была и будет для него одна.
Он перебирал фото, где были изображены молодые родители, одетые по моде  шестидесятых – в пиджаке с большими ватными плечами отец и в причудливой кокетливой шляпке -  мама, с  нежностью рассматривал их молодые лица, глаза, полные света и любви.
…А тут они вместе с братом. Витька, лет шести, крепко держит его за руку.

Что же получается? А получилась сказка про мальчика - сироту из глухой провинции, которого приютили добрые светлые люди. Дали ему не только кров и пищу, но и разделили пополам своё сердце - своему родному сыну и ему - найдёнышу.
Дальше ещё интереснее… Приёмыш со временем превращается в прекрасного принца, перед которым открылись все сокровищницы знаний, потом, он женится на принцессе, а настоящий законный сын не то, чтобы в опале, но почему-то, всегда где-то в стороне. Настают жестокие времена, и принц теряет все привилегии, от него уходит принцесса, и из принца он превращается в захудалого отшельника. Но те, кто дал ему кров и любовь, всё равно продолжают его любить и всё ему прощают.
Что ещё можно добавить?
А только то, что он неблагодарная свинья.
Что ещё?
Можно ещё рассказать о том, как он вновь встретил свою принцессу, пытаясь вернуть счастливое прошлое…
Вечером он снова позвонил Ирине, но трубку сняла тёща и ответила, что Иры нет. Оставалось искать её на службе, что было не так уж просто, или караулить возле дома.


 *  *  *
Майору, не смотря на весомые результаты, влетело от начальства за самодеятельность.
  - Кто тебя просил, твою мать, лезть туда? Нужно было  спросить, прежде чем ехать и шорох наводить. Ты хоть понял -  КУДА ты полез?  Ещё одна такая выходка, и… - ласково журил Мордашова полковник Мысиков.
Собственно, этого и стоило ждать. «Своих» они не сдают! Не зря дамочка так уверенно жужжала про неприятности, знала, что заступятся. Он, конечно, не заглядывал под одеяла, когда ходил по палатам. Это было бы совсем глупо. Но то, что лечатся в таких местах люди,  имеющие немалые средства и сидящие высоко, сейчас и дети знают.
И всё равно, он почти доволен. Хоть и дали по шее, но результат есть. Начинается самое интересное… Хорошо и то, что Ирина успела рассказать в своих «Горячих новостях» о клинике, обвиняя власть в том, что у неё под носом мирно работают подпольные казино, бордели и подобные заведения, намекнула на «спецконтингент» пациентов. Повеселила народ… У нас все радуются, когда есть повод облить грязью верхушку. Не сами вываляются, так пресса поможет.
А Ирина звонила каждый день или караулила возле управления. Для него не было неожиданностью её внимание - дамочка продолжала ловить горячие новости. Но в разговорах проскальзывало всё больше интимных ноток, и однажды, он пригласил её к себе и она согласилась.
По дороге шутила по поводу древности его «опеля».
 - Мы точно доедем?
 - Доскачем! Меня мой  конёк вполне устраивает! – спокойно отвечал Мордашов, косясь на грудь Ирины, сидящей рядом. – Главное – колёса едут и движок работает.
Квартира одинокого опера удивила чистотой и порядком. Ирина с интересом  рассматривала книги в шкафу, фотографию мальчика лет десяти, стоящую на полке. Книги были старыми, в потрёпанных обложках, явно читанные, не выставленные для красоты: Пикуль, Солженицын, зарубежная классика. Отдельная полка  разнокалиберных детективов и книг по юридической части.
Повернувшись к противоположной стенке, она вдруг зацепила взглядом коллекцию фарфоровых статуэток советских времён, бережно сохраняемых под стеклом.
  - Давно собираешь? – кивнула она на белоснежные фигурки.
  - Это моей мамы. Ей нравилась эта дребедень.  Ты что будешь - вино?.. водку?
  - Сухое вино, если можно.
  - Есть красное. Пойдёт?
  - Конечно.
 И спросила, кивнув на фотографию мальчика:  - Это твой?
  - Мой... Жорка.
  - И сколько ему? Наверное, уже взрослый?
  - Да нет. Всего семнадцать. Какой там взрослый…

..И всё-таки, он непроходимый урод, забросивший единственного сына. Но ничего. Вот закончит это дело, позвонит, и они куда-нибудь выберутся на целый день.  Он давал себе слово в который раз и сам себе не верил.
А пока в его доме была она, и майору не терпелось стащить с неё эти чёртовы джинсы и блузку и, коснуться, наконец, её маленькой груди…

Было часов двенадцать, когда Мордашов привёз Ирину домой. Он никогда не оставлял своих подруг на ночёвку, стараясь выспаться после изматывающей работы. Ирина немного удивилась, когда он вдруг засобирался, но у каждого свои заморочки.

  - Ты позвонишь мне? – спросила Ирина, сидя в машине, и погладила пальцами его волосы. Он поймал её ладонь и прикусил у запястья. – Уу-у, волчара! Настоящий одинокий волк!

  - Какие нежности! – вздохнул он, скрывая зевок. – Я позвоню…Или ты…Пока…
Ирина потянулась поцеловать его на прощание и вышла из машины, не заметив стоящего поодаль Лёвкина.

Мордашову было около пятидесяти, и он совсем не думал о женитьбе, всерьёз утверждая, что не каждый человек создан для семейной жизни. А он-то как раз и является классическим примером одинокого волка, не терпящим на своём жизненном пространстве посторонних. Любовные связи, само собой, но менять привычную отлаженную жизнь и подстраиваться под чьи-то капризы?… Многие товарищи, в душе завидующие его свободе, пытались ему внушить, что семья – оплот, место, где тебя ждут… Каждому своё, - думал он и ни с кем не спорил. Лет двадцать назад он поддался уговорам матери, которая утверждала, что это  положено нормальному человеку – иметь семью и потомство. Он не хотел огорчать мать и страшно  потом жалел – таким нестерпимо скучным и унылым оказалась семейная жизнь. Даже рождение Жорки ничего не переменило в их отношениях. Он долго терпел и мучился и жена - вовсе неглупая женщина - прекрасно сознавала всю безнадёжность их брака, видела, что не нужна и забрав Жорку, ушла сама. Хотя могла и остаться и жить как многие, без любви и радости. На расспросы он отвечал, что Алла не выдержала безумной жизни с ментом, и что самая главная  причина  - его ужасный характер.
Он почти не думал об отношениях с Ириной и совсем не обольщался по поводу её нежных чувств. Мордашов принимал свершившийся акт близости, как дань природе, когда встречаются два свободных человека и соединяются, повинуясь взаимной симпатии. Обычное дело.
Думать о женщинах было некогда. Впереди ждала  напряжённая работа.
Искать, кому достанется бизнес покойного…
Но у него есть реальный наследник. Славка. Студент заграничный… Где он сейчас интересно?


Глава десятая.
 
На следующий день Мордашов поехал в Подвойное, чтобы лично встретиться со  Шпаковым.
Сергей Анатольевич, запакованный в хрустящий халат, восседал в кресле главврача и майор с любопытством рассматривал мужчину лет шестидесяти с абсолютно круглой головой. Сходство с шаром добавляли коротко постриженные светлые волосы и белобрысое лицо с голубыми глазками. «Главное - не перепутать с шаром», - думал майор, большой любитель русского бильярда.   
Во время беседы неожиданно выяснилось, что Пилипенко уже давно не руководит клиникой, а её владельцем, на самом деле, является ни кто иной, как Шпаков Сергей Анатольевич...
 -  А доктор Мальцева утверждала что...
 -  Она не в курсе. Мы давно поделили бизнес.
 -  Кто это мы?
 - Я с Валентином Фёдоровичем. Мы давно уже компаньоны. Я, как опытный нарколог, руководил клиникой, а Пилипенко производством биодобавок и остальными моментами:   сайт… непосредственная работа с клиентами… Не может человек одновременно быть и тут и там. Тем более, что клиника требует постоянного внимания. Мы ведь вместе начинали с Валентином...

Что-то новенькое! Компаньоны… вместе начинали…
 -   И когда же вы с ним познакомились?
 -   Давно… В то время, когда он работал замдиректора в институте… Потом всё развалилось и мы решили работать вместе. 
Тогда он должен знать Лёвкина, вдруг подумал Мордашов. Если нет, то врёт…
 -  Тогда вы и Лёвкина знаете?
 -  Лёвкина? Это депутата? Нет. Мы не знакомы…
Депутат Лёвкин.  Врёт, эскулап… Хотя это ещё не преступление…
 - Разве не Виктория Пилипенко хозяйка этого здания? По моим данным, это её частная собственность…
 - Раньше владела… Есть бумаги, подтверждающие акт купли-продажи с её личной подписью… Можете убедиться.
И выложил из стола свежую бумагу с характерными разводами.

Майор внимательно изучил документ и поразился дате составления документа и ещё больше - символической сумме, на которую было оценено домовладение. Можно было подумать, что продавался не огромный дом, начинённый дорогостоящим оборудованием, а фанерный домик на колёсах…
 -  Существуют показания свидетелей, что Пилипенко в последнее время кто-то угрожал, и я думаю, что это ваших рук дело…
 - Чепуха! Я тут совершенно ни при чём. Зачем мне ему угрожать и что делить? Уже давно всё поделено…

В самом деле, поделено! Или захвачено… И документик свежий готов… И что характерно - составлен как раз за неделю до смерти хозяйки. И как это назвать? Совпадение? Подлог?
Он не сомневался, что графологическая экспертиза подтвердит подлинность подписи Виктории Пилипенко, также как другая бумажка, выданная в лаборатории, показывала наличие всех положенных компонентов в составе изъятых биодобавок, выпускаемых фирмой Пилипенко.
А вот лаборантка Кира под большим секретом и из-за тайной надежды когда-нибудь стать хозяйкой его сердца, рассказала, что в банках - обычные пустышки, разбавленные малыми дозами глюкозы со следами водорослей, выращенных промышленным способом. Стоило такое производство сущие копейки, но конечная цена была не сопоставима, что давало колоссальные прибыли. Было понятно, что такой хорошо налаженный бизнес должен работать. А с наследником Славкой можно договориться. Не станет же пацан воевать  с солидными дядьками... Парнишку тихо припугнут и при этом пообещают нежную опеку.
Славка, судя по всему, не избежал этой участи. Как не пытался майор его «разговорить» во время вчерашней встречи, на всё отвечал лишь «да» и «нет». Но переживать за Славку не стоило. Как выяснилось, убитый имел пару кругленьких счетов в банках -  законный «детский капитал».

После беседы со Шпаковым Мордашов отправился побродить по изрядно опустевшей больничке, в надежде  встретить среди персонала недовольных, готовых на откровенный или тайный разговор. Ирина не раз поминала про звонок в студию неизвестной женщины и всё строила догадки – кто бы это мог быть…
Он заглядывал в кабинеты и, проходя мимо кухни, услышал ругань. Повариха распекала своего помощника за то, что тот не моет яйца, на что тот резонно отвечал, что приличных людей в клинике уже нет, а тем, кто остался, сгодятся и не мытые…
И неожиданно ему повезло - мимо прошмыгнула миловидная медсестричка и сунула ему в карман клочок бумаги.
Уже в машине он достал записку и внимательно её рассмотрел. Наспех написанные номер телефона и имя Наташа. Настроение явно улучшилось и он, насвистывая, поехал в город. Послушаем, что скажет девушка Наташа!

В голосе Наташи сквозили тревожные нотки – не каждый день приходится играть в шпионов. А ведь так и есть! Девушка, рискуя благополучием и работой, борется со злом...
  -  Вы, наверное, работаете посменно? – спросил Мордашов.
  -  Через день…
  -  Завтра я смогу вас увидеть?..
  - Завтра, как раз смогу…. Только не у вас!.. Приходите ко мне домой … Только прошу – обо мне никому ни слова!...

На следующий день он отправился на встречу и всю дорогу оглядывался на странную неприметную машинку болотного цвета, которая ехала за ним от самого управления. И когда повернул на нужную улицу, то с облегчением понял, что машина отстала. Глюки? Как есть глюки, товарищ майор!
Притормозив, заскочил в магазинчик за сигаретами и, внимательно оглядевшись по сторонам, проехал в искомый двор.
Пока ехал, всё думал об этой Наташе. Удивлял сам факт обращения к нему гражданки… Что могло сподвигнуть её на этот шаг?.. Реальная угроза? обида.. или простая глупость? Возможно, что девушка насмотрелась сериалов про добрых ментов, охраняющих честных граждан от злых преступников…
Ведь сегодня нормальный человек избегает контору, не без основания подозревая всех во взяточничестве и преступных деяниях.
Но ведь жить-то надо! – говорят товарищи по оружию, и он не спорит. И когда рассказывают про то, как кого-то из коллег поймали на горячем, думает, что дураков, ворующих кошельки и мобилы у пьяных, совсем не жалко, но понять можно. Ведь у молодца в руках дубинка и власть, и унизительно малая зарплата...
Канули те времена, когда в милиции работали честные люди. Их там почти не осталось, а те, что остались, выживают и приспосабливаются к окружающему миру. Чтобы выжить, нужно  сильней и ниже прогнуться под этот безумный изменчивый мир. А мир прогибается под тех, кто его прогибает. И если ты большой умник (см. дурак) и станешь устраивать бунт и искать правду, то тебя же и прихлопнут, как белую ворону... Чтобы не мелькал перед глазами и не мешал жить остальным. Милиция – это лицо нашей власти без рекламного блеска и мишуры. Она была и будет её защитой, но уж никак не народа от преступников. 
Но как с такими мыслями он до сих пор работает? К святошам он себя не причислял, к ворам, тем более... Просто, не мог он без всего этого...

Медсестричка встретила его в пёстром халатике, под которым явно ничего не было. Возможно, девушка отдыхает душой и телом у себя дома в свой законный выходной, но майор сразу приказал себе не заглядываться на нежное колыхание и смотреть исключительно в переносицу, стараясь не цепляться за красиво подведённые глазки. Он знал по горькому опыту, что если не придерживаться правил, то сразу всему делу конец… Он давно выработал  тактику – упорно отводить глаза от баб, жаждущих приключений. Тем более, от таких матрёшек, как эта Наташа.  Только о деле!
 -  Вы, я вижу, одна живёте? – спросил он, оглядывая уютное гнёздышко с множеством ковриков, подушечек и ярких светильников.
  - Одна. Года три назад развелась с мужем…- вздохнула она, поправляя халатик на груди.
  - Смелая вы девушка! Не побоялись передать записку... Ведь это вы звонили тогда в редакцию? 
  -  Я... Страшно было... Ужас!
  -  И что же случилось, раз вы решились на это?
  -  Вы обещаете, что никому обо мне не скажете? Сами знаете, что я рискую…
  -  Слово честного человека, - сказал майор и незаметно включил диктофон, припрятанный в кармане. Он сидел на тахте, помешивая кофе, а Наташа, устроившись в кресле с ногами, говорила дрожащим от волнения  голосом.

  - Я в клинике с первого дня работаю. Меня Сергей Анатольевич переманил как опытного специалиста. До того мы  вместе работали в областном  наркодиспансере…
  - Я в курсе, – кивнул майор. – Да не волнуйтесь вы так!
  - Я и не волнуюсь… Но всё равно, как-то не по себе. Так вот…Мы вместе начинали. Сами понимаете - всем хочется нормальных денег, а не те копейки, что зарабатывали раньше... Вот и радовались, не смотря на то, что работали нелегально…  Всё, что вы здесь видите – куплено за последнее время  -  и мебель, и аппаратура, и машинка стиральная, и ремонт…
  -  Ясно… Так что же, всё-таки, случилось?
  -  Поначалу всё было нормально.  Меня всё устраивало: и зарплата, и питание, и подвозка… Но как-то так получилось, что в коллективе очень мало женщин...
Она закатила глаза и стала перечислять, считая по пальцам:
 -  Пожилая медсестра Людмила Ивановна раз, санитарка Зина Ивановна – это два, повариха Валентина – это три, врач – четыре, мы с Зоей – это пять и шесть. Но Зоя такая страшненькая – вы бы видели… А пациенты – сплошь молодые мужчины. Лежат у нас по месяцу и скучают…
  -  А спортзал?... сауна?
  -  При чём здесь сауна, - вздохнула Наташа его непонятливости, - Им живые игрушки нужны...
  -  Само собой! Не с Мальцевой же любовь крутить! - закивал майор.
  - Естественно!… Шпаков меня пригласил к себе и осторожненько так намекнул – не хотела бы я за отдельную плату оказывать пациентам интимные услуги. Люди, мол, серьёзные, не шпана подзаборная. Подумала-подумала я и согласилась. Я ведь тогда уже не замужем была…Чего теряться! Были среди моих клиентов и молодые, и солидные мужчины… Некоторых я потом по телику видела…- не выдержала она, похвалившись совершенно по детски.
   - И кто же? – весело спросил Мордашов.
   - Вы что, меня за идиотку принимаете? – обиделась Наташа, закусив нижнюю губку. 
   - Ну что вы… Как можно!? Так что же случилось, Наташа?
   - Даже говорить не хочется…- горько вздохнула она. -  Избили меня... Вот что!…
И заплакала, аккуратно вытирая накрашенные глазки.
   – Один молодой урод стал требовать чёрт знает что... Я такого сроду не делаю и, конечно же, отказалась. А он сразу давай меня оскорблять... И такая мол, и сякая… Я ему по морде, а он, набросился на меня… Потом целый месяц пролежала в больнице с сотрясением мозга и переломом  ключицы.

«И что же там сотряслось, интересно?», - подумал Мордашов, а вслух спросил:

  -  Неужели никто не вступился?

  - Так это ж ночью было... Охранники сидели в дальней комнате и смотрели телевизор, потому ничего и не слышали. Потом, конечно, я жаловалась, судом грозила, но только Шпаков мне сказал, что  это мои проблемы... Представляете?...
  - Ужас!
  -..и что судиться бесполезно. Вот... А тот козёл, якобы, просит у меня прощения и оплатит лечение. Денег, конечно дали, но что деньги? Я пыталась всё рассказать Пилипенко. Он дважды в неделю в клинике бывал. Валентин Фёдорович пообещал поговорить со Шпаковым и во всём разобраться...
 
 -  Ну и как? Разобрались?
 - Ага! Со мной… Встретили возле дома и предупредили, чтобы не болтала. Мол, ещё хуже будет… Подонки!
   -  А как они выглядели? Вы их запомнили?
   - Издеваетесь?.. зимой?.. в темноте? Я просто дико испугалась и решила совсем уйти из клиники, но потом подумала-подумала…
Подумала она…Мордашов злился, слушая жалобы девицы, не забывающей во время разговора принимать соблазнительные позы. То наклонится вперёд, то ножку вдруг вытащит из-под себя, сверкнув белейшей сдобной ляжкой… Чем она думает и так понятно. Потому и вляпалась идиотка… получила по лицу... Так ведь не на рабочем же месте, а в койке с наркоманом…

И спросил, пытаясь  выудить из беседы хоть толику полезного:
   - А что вы имели в виду, когда говорили про убийцу Пилипенко? Вам что-то известно?
   - Да. Я знаю,  кто их заказал.  Наш главный!…
   - Так уж и заказал! Откуда такие сведения?

И тут самоуверенный Мордашов получил настоящий подарок. Наташа рассказала о том, как однажды осталась в клинике для «спецобслуживания» и когда поздним вечером шла по коридору, случайно подслушала разговор под кабинетом «главного». Шпаков ужасно сердился на кого-то и требовал действовать немедленно... Говорил про деньги и угрожал расправой… И было это, как раз, накануне убийства…
  -  Вы в этом уверены? Это, в самом деле, был Шпаков?
  -  Я ведь не глухая! Но я вам ничего не говорила!

Из дома майор вышел почти больным – настолько утомила его медсестричка. И жалобы её, и откровения, и новые факты  – всё свалилось одной громадной  кучей на его голову. Что-то было в ней такое, что сильно выводило из себя бывалого опера. И тут он понял – она сильно напоминала ему лупоглазую лягушку, жалобно квакающую на болотной кочке. И комары кусают, и вода тухлая, а вот, поди ж ты –  продолжает жить! Родней и прекраснее болота для неё ничего нет… Естественная среда обитания.

Он сел в машину и с удовольствием закурил, попутно проверяя запись на диктофоне. Множество мыслей крутилось, выстраиваясь цепочками. Что сделать в первую очередь, а что оставить на завтра. И самое главное – всё внимание теперь на Шпакова и охранников клиники. С кем ещё он мог там беседовать, как не с ними. Кадры из его окружения, которые он сам подбирал.
Возле соседнего подъезда сидел на лавочке гражданин с газетой и внимательно наблюдал за майором.


Глава одиннадцатая.

С утра майор собирался на высокое совещание и хмурился. Как он ненавидел эту пустую говорильню, сборища важных фигур, на которых младшим по званию прочищали мозги и ругали за плохую работу. Приходилось высиживать и тратить драгоценное время, которого катастрофически не хватало.
Как раз сегодня утром по оперативным данным стало известно, что накануне со счетов Пилипенко были сняты практически все деньги. Тот самый «детский капитал», оставшийся после тотального разграбления его собственности и принадлежащий его сыну, студенту Вячеславу. Кто это сделал - никто не смог сказать. Возможно, объявился ещё какой-то неизвестный наследник, сумевший снять денежки по картам в банкоматах столицы. Камеры наблюдения зафиксировали высокую молодую женщину в тёмных очках. Получалось, что сын убитого миллионера был теперь не просто сиротой, но и нищим, и что учиться в Лондоне ему не на что. Если только продать квартиру родителей, то можно дальше продолжать учёбу, но только здесь, на месте, а не за кордоном. С заводиком по производству биодобавок тоже всё покрыто туманом. Оказалось, что предприятие оформлено на дальнего родственника покойного, живущего в глубинке, но отыскать его было невозможно, как не бились.
  - Вы понимаете, какая чепуха происходит? Мы посылаем запрос в некий Запорск, а нам отвечают, что нет никакого Колышева и не было... - докладывал Килимок, – А сегодня звоню и вдруг выясняется, что вчера в нотариальную контору явился некий товарищ, и предъявил документы этого родственника. Просто мистика какая-то…
  -  Какого родственника?- переспросил майор задумчиво.

  - Того, кого мы с вами разыскиваем. Колышева Сергея Ивановича. Якобы он переехал в другой город и теперь явился за своим добром.

  - Ну что ж. Значит, нашёлся Колышев. А как ты думал?! Настоящие хозяева не пропадают! Вычёркивай его, Володя. У меня важное поручение для тебя. Выясни -  кто за день убийства был в охране Подвойного. Я сам занят – иду на совещание.  А ты возьми машину и смотайся туда с Игорьком. Только аккуратно, без шума и пыли.  Всё-таки там лечатся отцы и дети нашей демократии…
  - Есть без шума и пыли! Больше ничего?
  - Если выяснится, что те, кого мы ищем, будут на месте, культурно расспросите - где и с кем они проводили время в ночь на двадцатое апреля. Как только узнаете имена охранников, сразу звоните мне. Я их пробью по нашей базе. Может, что-нибудь интересное накопаем. Теперь всё! Дуйте!

На месте их, как всегда, встретили без энтузиазма. В помещение снова пустили со скандалом, ссылаясь на тот факт, что клиника работает официально, и имеет полное право на конфиденциальность. Пришлось майору лично подключаться, брать трубку и находить весомые слова. После чего их милостиво запустили внутрь, где также нехотя дали сведения об охране. Список был явно не полным и составленным наспех. Килимок на этот раз не растерялся и зашёл на кухню попить воды, где и получил более конкретные данные от поварихи тёти Вали.
  - Так мы же все друг друга как облупленные знаем, - говорила невысокая женщина, помешивая в кастрюле гуляш. То, что это был гуляш, Килимок унюхал ещё сквозь двери, - Сегодня  Ваня Кобузев и Сеня Старцев дежурят, а завтра выйдут Коля Гринь и Джокер.
  - Джокер? – переспросил Килимок, бросив таращиться на кипящее варево. – Вы сказали Джокер?
 - Ну да. Его тут все так кличут… Да вы спросите у нашего начальства. Они вам всё скажут.
 - Обязательно спросим. Так вы компотику нам не нальёте, Валентина Ивановна?
 - Да пейте ради бога, ребятки! Сейчас я вам и пирожков заверну и компота... Только сразу брысь отсюда… Пищеблок всё-таки!
  - Так мы ведь в халатах!
  - Всё равно! А вдруг вы какую заразу с улицы притащили?… От греха подальше.

Допрашивать охранников им не разрешили и вежливо выставили на улицу, где они и отзвонились майору.
  - Ну, хоть что-то! – выдохнул Мордашов, выходя из душного помещения и вытирая пот. - С паршивой овцы... Я и не надеялся особо, что всё пройдет как надо. В Подвойном всегда сюрпризы!

В Подвойном всегда сюрпризы! - сказал Мордашов и был, как обычно, прав. И Джокер, и Коля Гринь проходили у них по делу о разбойном нападении. Дело было мутное и отсидели эти двое совсем ничего, попав под амнистию.
В том, что воры и преступники редко становятся порядочными гражданами, Мордашов знал из своего богатого опыта. Не было в его практике ни одного примера, чтобы бывший осужденный бросал свои привычки грабить и шёл к станку, становясь примерным гражданином.
Это в советских фильмах рассказывали о таких чудесных примерах. Как-то раз, он посмотрел старый фильм с Юрием Соломиным в роли следователя, где осужденный им человек регулярно писал из тюрьмы душевные письма и благодарил за то, что тот наставил его на путь истинный, открыв глаза на чистую и светлую жизнь. Герой Соломина без конца произносил картонные фразы о чести и достоинстве, о чистоте рядов истинных милиционеров. Странно это звучит сейчас, когда в грабежах и убийствах участвуют все слои общества.
Всё-таки, очень странная  охрана у Шпакова – из воров и грабителей…

А на следующий день, Мордашова ждал очередной «сюрприз»… Из утренней сводки он узнал о ДТП с участием его знакомой Наташи. Той самой медсестры из клиники, у которой он побывал накануне. Неизвестная машина «сбила её на улице возле дома и скрылась». От полученных травм женщина умерла на месте, а машина была вскоре найдена, и выяснилось, что угнана со стоянки. Нашли её в пригороде, изрядно раскуроченную местными жителями.
Где уж там отпечатки искать?… но для порядка поискали и кое-что обнаружили. В бардачке обнаружили старую записную книжку Мордашова с рабочими записями, а следы крови на капоте подтверждали, что машина «та самая».
Книжка давно валялась в нижнем ящике его стола и  из-за устаревшей информации не имела никакой ценности. Обычный блокнот, какие используются десятками в повседневной работе. Но кто мог её вытащить и подбросить в машину? Майор ломал голову и ничего не мог придумать. В кабинет без него никто, кажется, не входил. А он всегда аккуратно его закрывал. Так же, как и сейф.  Порядок он знал и соблюдал. И самое непоправимое – смерть Наташи, на показанийя которой он рассчитывал.
Кто-то пытается вывести его из игры, и результат был налицо – он перестал активно нападать, перестроив свои действия для обороны.
Майору ничего не оставалось, как писать рапорт о том, что погибшая Курцева Н.С. такого- то числа, по такому-то адресу, давала показания по делу Пилипенко и являлась важным свидетелем и потому была убита преступниками… что «с целью запутать следствие, у него выкрали записную книжку и подбросили в машину...»

-  Ну и где протокол твоего допроса? – спросил Мысиков, тыкая пальцем в рапорт.
 - Нет никакого протокола.
 - Тогда нечего шуметь. Лучше работать надо, а не по бабам бегать…
Он рассматривал фото с места происшествия, отмечая женские прелести убитой.
 - Вы не правы! - мрачно ответил опер. -  У меня есть плёнка, подтверждающая факт дачи показаний убитой Курцевой. Там весь наш разговор, -  майор выложил свой главный довод.
 -  Что за плёнка? Давай сюда!
 -  Пожалуйста!
И майор нажал кнопку, прокрутив разговор как раз в том месте, где она рассказывала вначале о побоях, а потом о разговоре главного врача.

 - И самое главное, что удалось выяснить – охранники, работающие в ту смену, Джокер и Гринь -  наши бывшие подопечные и вполне могли выполнить заказ.
 - Это ещё нужно доказать! – буркнул Мысиков. - Мало ли у нас подопечных… И плёнка твоя никуда не годится. Откуда мы знаем, что это голос именно Курцевой, а не твоей соседки Дуси? Голос к делу не пришьёшь. Тем более, совсем не ясно – что именно она слышала... Скорее всего, она просто сводила счёты. Чёрт знает, что творятся в твоём отделе, майор. В общем, иди и работай. И хватит ерундой заниматься. Ясно?
  - Так точно! Ясно!
  - Ещё одна такая выходка, и мы тебя отстраняем….

Может, он и прав, - думал Мордашов, шагая по коридору. – Неизвестно, кого Курцева слышала той ночью…  Возможно, Шпаков был не с охранниками и говорил о других делах? Получается, что его версия опирается на показаниях не слишком умной женщины, которая хотела отомстить за свою обиду. Но тогда почему её убили? Думается, что Курцева в самом деле что-то видела  и представляла для них опасность...

На пути ему встретился судмедэксперт Владик Шмидяйкин – молодой балагур и острослов. Он остановился и, подмигнув Мордашову, весело пропел:
 - Слу-ушайте! А вы, оказывается, ходо-ок! По управлению болтают, что вы всех свидетельниц в плен взяли… В сексуа-аальный… Ха-ха…
 - Ну и кто же болтает? – сузил глаза майор, уже сообразив, что крыса бегает где-то рядом и усердно гадит прямо под ноги.  Ходок! Посмотрим ещё «ху из ху»…
 

Глава двенадцатая.

За окном тихо ворковали голуби, переступая с ноги на ногу и мерно постукивая клювами. Они замирали, вглядываясь в зеркальное отражение стекла, ожидая обычной порции хлебных крошек. Но хозяин квартиры совсем позабыл о них. Михаил чувствовал себя разбитым и несколько дней не выходил из дома, забросив работу.
Он сходил с ума при мысли, что Ирка и этот тип вместе… Что она нашла в этом неотёсанном мужлане? Ведь она такая нежная, утончённая... Он вспомнил ночь на даче и замычал от боли и тоски, забегал по квартире, пиная ни в чём не повинные двери, и те хлопали в страхе за свои старые, ещё довоенные филёнки. Голова раскалывается от боли и всё тело дрожит. Он лёг на диван и провалился в сон, наполненный видениями – старая холодная и пустая дача, а он ходит по ней и что-то ищет в пустых гулких комнатах... Валентин с Викой сидят рядом с его диваном и низко склонившись, спрашивают про деньги… Он пытается возражать, он в панике, что снова останется без гроша и в тоже время знает, что их нужно спасать…
Михаил с трудом поднимается и, вытащив из комода  градусник, меряет температуру.
...О, господи! Тридцать девять и пять! Ну, ничего… вот приму аспирин… Аспирин-то должен быть? И к утру буду, как новенький… Может, это к лучшему – переболеть этим и забыть всё, как страшный сон. Он бредёт в кухню, натыкаясь на мебель, и находит пластинку аспирина с несколькими таблетками. Греет чай и потом уже не помнит, как добирается до дивана. 
Как же я так сплоховал?.. Мне нужно работать, работать… Здесь, в этом доме невозможно работать.. Нужно бежать отсюда… но на дачу нельзя. Там Ирка и этот тип. Там ещё страшнее, чем здесь... В лес нужно  идти, в лес… там есть заброшенные избушки и меня там никто не найдёт...
Провалы в сознании чередуются со вспышками света... Свет, тьма, свет… страшная жажда. Как хочется пить… мама…
Два дня прошли в температурном бреду. Иногда жар спадал и Лёвкин, очнувшись, вставал на дрожащих ногах и тащился к воде, с великим трудом сооружал себе чай в литровых кружках. Долго сидел, откинувшись на спинку стула, весь в холодном поту… Думать о чём-либо не было сил.

Солнце давно уже встало, разложив по комнате горячие квадраты и высвечивая столбы клубящейся пыли. Он смотрел на солнечные блики, на беспорядок вокруг и явственно ощущал запах собственного немытого тела. Лёвкин с отвращением провёл себя по груди и сморщился. Опять погряз… Но это не главное! Главное – он жив и его организм больше не распадается на молекулы от дикого жара! Жив! Больше не болит голова, только слегка ломит суставы.
Улыбаясь, он встал и, шатаясь от слабости, отправился в ванную, где долго мылся и скрёб щетину тупым лезвием.
Ну вот. Теперь можно жить дальше. Только попить чаю и за работу.
Но ему не работалось, а в голове было пусто, как в тундре. Или в пустыне…
Может, стоит выйти, наконец, из дома и проветриться?
Он с трудом нашёл чистую рубашку и, захватив немного денег, открыл дверь... И тут же столкнулся с соседкой Тамарой Ивановной. 

 - Вы только посмотрите – какая грязь! И никто не убирает кроме меня! – возмущалась она,  размахивая веником. – Совсем люди совесть потеряли. Ну ладно вы – мужчина, а остальные? А  Матвеевна, почему никогда не подметает?
Лёвкин замер на месте, не зная, что сказать и до сих пор наивно полагая, что дом должны убирать работники ЖЭКа…
 - Так ещё и не плотят! – продолжала соседка, радуясь свободным ушам, - Видели - на подъезде должников повесили? Даже Антон Семёныча!... Это же надо! Артист драмы и такие  долги!.. Как не стыдно!.. Я пенсионерка с крошечной пенсией и то себе не позволяю! А богатеи не плотят, все как один! Что-то вы такой худой, Миша? – вдруг спохватилась она, вглядываясь в его измождённое лицо. – Случилось что? Мать не пишет?

Михаил что-то бормочет в ответ и спускается вниз по лестнице. На двери, и в самом деле, висит список должников. Он видит собственную фамилию, и жар снова окатывает его с ног до головы. Вот и его, Михаила Лёвкина, «повесили вместе с артистом драмы»… Докатился, дружочек… Что же дальше будет?
Он с ужасом представляет своё будущее – он стареет, год от года, становясь всё более жалким и ворчливым, жалуется всем на маленькую пенсию, на соседей, на собаку соседей, которая гадит в подъезде... Таким же, как сосед Лев Семёныч, лысый неприятный старик с первого этажа, досаждающий ему глупыми разговорами при каждом удобном случае. Он всегда пытался пробежать мимо, но со своей природной деликатностью, всякий раз останавливался и выслушивал  всю эту чушь...
Упаси, боже, от этого!


*  *  *
А на улице всё кипело и расцветало бурными красками наступающего лета с трелями птиц, с нежными туманными рассветами. Весна уже незаметно перетекала в лето -  жаркое и жадное до простых человеческих радостей: очаровательным прогулкам под луной с поцелуями; долгожданным отпуском у моря и разминкам на даче с лопатой; распитию охлаждённого пива, такого желанного и любимого всеми слоями общества в жаркое время года. Пиво и лето – понятия неразделимые, как Ленин и партия, как власть и деньги. Им заполнены телевизионные рекламы, предлагая восхищаться крепкими мужчинами, вожделеющим, ждущим, летящим на крыльях любви на свидание с этим божественным напитком, который пьют на природе, таская его ящиками с вдохновенными лицами. А хрупкие нежные женщины пьют пиво из высоких бокалов в кафе и смеются от счастья.
На каждом углу нашей прекрасной страны устанавливаются палатки с колченогими столами, где любой гражданин может выпить бокал пенистого напитка и расслабиться, прежде чем бежать дальше по своим делам.
Пиво - самый демократический напиток и пьют его решительно все: ученики школ, студенты, рабочие, постовые милиционеры и служащие офисов. После или во время трудового дня пьют его министры и генералы, обычные домохозяйки и водители такси. А законодательные органы всех стран напряжённо решают – сколько литров пива имеет право выпить водитель, прежде чем отправиться в путь... Ведь водители – тоже люди! И всем хочется пить… Лето же, господа! Имейте совесть!
Пивные палатки разнообразных цветов и подписаны по-разному, отображая конкурирующие фирмы, но лишь истинные фанаты вчитываются в эти буквы. Ведь суть-то совсем не в буквах, а в удовольствии…

Лёвкин очарованный летними радостями идёт по улице, оставляя позади квартал за кварталом.  Его взгляд останавливается на симпатичном пивном павильончике, стоящим возле пыльного скверика. Почему бы нет? - думает он и садится за крайний столик. Через минуту перед ним возникает запотевшая посуда с манящим запахом, и он залпом её опустошает. Пиво кажется невероятно вкусным и Лёвкин пытается припомнить – когда пил его в последний раз, удивляясь тому, что уже сто лет не сидел вот так расслабившись и не смотрел на облака, гуляющие в синем небе, на проплывающих мимо прохожих. Пил он, конечно, раньше и другие спиртные напитки, но не так радостно и свободно как сейчас. В такие моменты он старался уединиться и  спрятаться от всех и чувствовал себя почти преступником.
А теперь ему хорошо! Он помылся и внешне вполне человек. Хоть и хронический неудачник… А кому сейчас легко? Вот этой женщине с подносом и кучей грязных стаканов и с озабоченным лицом? Она без конца заходит за стойку и пытается кому-то дозвониться. Её худое, уставшее лицо становится ещё тревожнее и она нервничает, что никто не отвечает. К ней подходит хозяин, и она быстро прячет мобильник в карман фартука и начинает греметь стаканами. А тот недовольно морщится – смотри поаккуратнее, а то вычту из зарплаты! По его физиономии видно, что вычитывает. Как ещё становиться успешным бизнесменом, как не счёт простых трудяг?

Лёвкин блаженствует, прикрыв глаза, а когда открывает, видит бородатого типа за крайним столиком. Он что-то чиркает карандашом и бросает на него быстрые взгляды. Наконец, он встаёт  и с довольным видом подходит,  выкладывая  на стол альбомный лист.
  - Ну как?
Перед ним прекрасно выполненный дружеский шарж, на котором взлохмаченный Лёвкин сидит со счастливым видом под зонтиком с пивной кружкой в руке…
  - Похож?
Автор явно доволен и, усаживаясь напротив, справедливо рассчитывает на гонорар и Лёвкин с улыбкой соглашается:
  - Похож…
  - Так плати за работу... Я ж старался… Вижу чел сидит приличный и сразу подумал – этот захочет иметь свой портрет. А хочешь - рамочку закажем? У меня тут недалеко…
Лёвкин, как интеллигентный человек, привык оплачивать чужой труд и безропотно достаёт десять долларов.  Портретист довольно кивает, шустро смахивает купюру и протягивает руку для знакомства.

  - Иван Савостин. Свободный художник.
 
  - Михаил Лёвкин. Свободный математик.

И улыбаются явному совпадению. Свободный математик отвечает на крепкое пожатие, разглядывая лысую голову с кустиками кудряшек по краям и смешливые зелёные глаза из-под густых рыжих бровей.
  - О как! Физики и лирики! Как в добрые старые времена…- восклицает радостно художник и машет официантке. – Нам ещё по одной. Ты, брат, стихи не пишешь? Как хочешь, но ты больше на поэта похож, чем на математика. Только не обижайся. Я парень простой…
Он хохочет, раскрывая огромную пасть, наполненную крепкими жёлтыми зубами, и Лёвкин с удовольствием смотрит на этого рыжего типа.

  - А хочешь посмотреть мои картины? – спрашивает Савостин, - Ты не думай... я этим, - он кивает на рисунок, - Не всегда промышляю. Так… под настроение... Вот сегодня отличная погодка… дай думаю, прогуляюсь с альбомчиком… И представь себе – троих увековечил! Ты - последний. Это нужно обмыть, Миша… Вот ты честно скажи – тебе понравилось? Ведь уловил я тебя? Уловил?
 - Уловил, - кивает Лёвкин, - Ты тут всех подряд рисуешь?
 - Не-ее… Я через стёклышко выбираю. Есть у меня очень интересное стеклышко…
 - Волшебное?
 - Типа того.  Смотришь через него и видишь суть человека – светлый он или от чёрта…
 - Через  стёклышко?
 - Не веришь? На  - смотри!

Художник вытащил из нагрудного кармана кругляш, прицепленный на шнурок и Михаил,  приблизив его к глазам, в самом деле, удивился. Люди сквозь линзу выглядели весьма необычно и несли над собой яркий столб света.
  - Вот это да! -  восхитился Лёвкин.
  - А я что говорил!? – ликовал Савостин, - Говорят же про светлые и чёрные души, только не все это видят.
  -Это явление наверняка можно объяснить, - задумчиво произнёс Лёвкин, - Какой-то светоэффект, преломление света, или разный цвет  волос…

  - Нет, -  возразил Савостин, - Я специально испытывал. Бывало так, что и солнца нет, а бабка в платке идёт и вся светится. А бывает, что солнце палит и человек со светлыми волосами и никакого света... только силуэт... Я к ним без стекла присматривался и так, и сяк, и ничего вроде бы особенного... Потом стал наблюдать за знакомыми. И ведь что поразительно – все реальные сволочи оказались тёмными и даже пара человек, про которых никогда бы не подумал. 
  - Маскируются, - хмыкнул Михаил. И подумал -  интересно - какая Ирка? Может, в ней тоже нет света? Сплошная иллюзия и самообман?..
А впрочем, всё ерунда. Просто Савостин придумал себе игрушку. Художнику можно и пофантазировать, а ему, учёному, глупо восторгаться такими забавами.

  - Ну что? Идём? – спрашивал Савостин уже в который раз, -  Оглох что ли, учёный?
Лёвкин очнулся и быстро поднялся на ноги. – Нет, нет…Всё нормально… Так мы к тебе? Картины смотреть?…
  - И картины, - ухмыльнулся  Ваня. – Вот забежим в одно место  и сразу поедем…

Всю дорогу Лёвкин развлекался, глядя через Ванино пенсне на прохожих и на пассажиров троллейбуса. Савостин строжился, пытаясь отобрать драгоценную игрушку, но Михаил божился, что будет аккуратен, и тот оставил его в покое.
Когда сошли на нужной остановке, Михаил вдруг понял, что идёт к дому Валентина Пилипенко и, повинуясь какому-то порыву, поднёс к глазам стёклышко. Дом только что сверкавший свежей отделкой, стал вдруг мрачным и холодным. Ему даже померещилось, что от него тянет сырым подземельем.
  -  Давно ты здесь живёшь? – спросил он Савостина.
  - Да всю жизнь, - ответил тот, отпирая дверь. И Лёвкин вспомнил, как совсем недавно заходил сюда следом за какой-то старушкой, а через пару часов летел по ступенькам вниз, прижимая к груди с трудом добытые деньги. И по дорожке к дому – он ясно теперь помнил – шёл Ваня с каким-то дюжим мужиком и что-то ему доказывал, размахивая руками. Они тогда страшно спешили, но сейчас Лёвкин вдруг обернулся и внимательно посмотрел на  Савостина.
  -  Ты чего? – удивился тот и Лёвкин, глядя в его простоватое лицо, успокоился.
  -  Да так. Подумал, что ты очень похож на моего брата.
  -  А у тебя есть брат? – удивился Ваня, - Я думал, ты одинокий. Вроде, сирота…

Лёвкина прожгла вдруг мысль, сидящая где-то в подкорке. Как не пытался он спрятаться от неё, прикрываясь работой и обидой на Ирку. И, в самом деле, сирота. В общечеловеческом смысле,  не в родственном…
Эта мысль, копошилась внутри мелким червём, стачивая душу в трухлявую губку. Он пытается жить, напитывая её, чем придётся.


Глава тринадцатая.

 -  Ну, вот мы и дома! Заходи, дорогой, и не вздумай разуваться!
То, что разуваться не нужно, Михаил понял сразу, как только переступил порог. Пол в квартире был очень странный. Не деревянный, не линолеум, не паркет, а какой-то земляной, что нисколько не смущало хозяина квартиры, расположенной на последнем этаже дома. Лёвкин ходил по нему, как по ковру и думал, что у него вроде бы чище, чем здесь. Но его дом весь был заставлен старой мебелью, а здесь было много воздуха и света. Стены же - сплошь завешаны работами, выполненными в ярких, сочных тонах. Поражало разнообразие стилей. Савостин явно стремился охватить весь мир. Взгляд перебегал от сюжета с Иисусом Христом к весёлым розовым поросятам с человеческими лицами, от мастерски выписанного пейзажа к откровенной композиции с обнажёнными нимфами на лужайке.

 - Вот тут мы и живём с мамой, - возвестил Савостин.  – Ну, как? Нравится?
 - Нравится! – с улыбкой ответил Лёвкин. – Только я ещё не всё увидел. Можно пройти дальше?
 - Смотри! Мне не жалко! – приветливо махнул  Иван, вытаскивая из сумки бутылки. – В той комнатке мои последние работы, а здесь всё старое...

Лёвкин походил по квартире, разглядывая картины и обстановку, но нигде не обнаружил следов пребывания мамы. Всюду грязь и запустение, что говорило больше о её отсутствии, чем наоборот. Из мебели присутствовал лишь круглый стол со стульями в «гостиной» и огромный дермантиновый диван – в спальне.

 -  А где твоя мама?
 - Мама всегда со мной, - буднично сообщил Савостин. – За плечами. Если посмотришь через стекло, то сам увидишь…
Лёвкин послушно поднёс стёклышко к правому глазу и, прищурившись, увидев светящийся силуэт над левым плечом Савостина, потерял дар речи.

Ваня довольно засмеялся  и, хлопнув гостя по плечу, воскликнул:
  - Да не бойся ты! Это только душа мамина. Сама она лет пять, как умерла. Но меня видишь – не бросила…  Я ведь тебя сиротой почему назвал? У тебя у самого мать за плечами стоит. Я, когда сегодня тебя увидел, сразу её заприметил – тоненький светлый образ, совсем ещё девочка…

В груди у Михаила гулко застучало, потом полыхнуло огнём, будто нож вонзили в спину и он стал медленно оседать, а Ваня испуганно кричал:
  - Ты чего, Миш?...  Ты чего?... Я ж не думал...

Когда Лёвкин очнулся, то увидел рядом незнакомое женское лицо. Лицо говорило ласково приятные слова, пахло крепкими сигаретами и каким-то мерзким лекарством. Потом, когда  он пришёл в себя окончательно, то понял, что лекарством несёт от него самого, и что спасла его от гибели Ванина соседка, а сам Ваня, стоящий рядом,  безумно рад его воскрешению.

  - Ну, ты меня напугал. Я думал - ты умер!  - восклицал он радостно. – Хорошо, Галина за стенкой живёт. Стукнул ей – и сразу прибежала… Ты совсем как покойник был…
  - Он и сейчас никакой! – подтвердила Галина низким грудным голосом, стоя рядом в  застиранном халате и с косматой головой.
  -  Если бы я знал, что ты такой слабак, то в жизни бы ничего не сказал…- бубнил Савостин, -  Прости, блин… Я не хотел…
  - Да ладно! – улыбался Михаил, думая, что обморок этот – следствие перенесённой болезни и слабости.

  - Вот ведь как бывает!.. Бах!... И нет тебя!.. Тут, брат Лёвкин, недавно двоих зарезали. Прямо за стенкой... Такой кипиш был…- возбуждённо говорил Савостин, размахивая руками.
Галина делала ему знаки, хлопая ладошкой себя по губам и вращая пальцем у виска, но Ваня увлёкся и не замечал знаков.

  - Мы тогда засиделись до утра с ребятами, и только они ушли, как тут всё и началось…
  - Да что ты прилип к человеку!  - рявкнула Галина, дёргая Ваню за рукав, - Вечно что-то болтаешь. То про маму, то ещё какую-то ерунду плетёшь…  Лучше положи ему подушку под  голову и открой балкон...
Лёвкин лежал на хозяйском диване, широко раскинув худые ноги. Затылок раскалывался от боли, а конечности были ватными и будто чужими. Он внимательно смотрел то на Ивана, то на Галину, понимая, что эти двое были свидетелями убийства.
  - Пойду я, -  вдруг застеснялась соседка своего затрапезного вида.  – Прибежала, в чём была…
  - Да! Вид у тебя не очень, - поддержал Савостин, провожая её до двери.- Ты потом приходи…

Он присел в ногах у Лёвкина и загрустил:
  - И что обидно, Миш, - посидеть, как люди не успели, поговорить. Я ведь сроду с учёными не пил. Потом ребятам бы хвастался – есть, мол, у меня друг, знаменитый учёный. Ты ведь знаменитый?
 - Смотря, в каких кругах, - усмехнулся  Лёвкин.
 - Ну, вот! Я так и понял… Ты на Галку не обижайся... Не обращай внимания… Она баба хорошая. Ты не поверишь, но она меня от смерти спасла.
 -  Это как?
 - Да просто! Я ж про то убийство... Сидели мы в ту ночь вчетвером – я, Костик Зайцев, Галка и Вовка Ольшанский. Под утро стали разбегаться. Галка, как обычно, осталась у меня и тут эти вопли страшные: «Спасите!...Убивают!» Ну, я стал рваться на подмогу, а Галка меня не пускает. Вцепилась, как кошка. Там говорит, Ваня, семейные разборки, а ты чего дурак прёшься... Потом конечно узнали - что там за разборки… Если бы полез, точно бы схлопотал перо в бочину… Сто процентов! Я возле глазка стоял и смотрел. И тут блин открывается дверь соседская... Выходят оттуда три амбала  -  и на чердак… Меня прямо как током ударило, как я их рожи увидал... И ведь как страшно было, хоть и за дверью прятался... 

Лёвкин напряжённо слушал, боясь пропустить хоть слово, а тот всё вздыхал. Страшно… Как страшно…
  - Скажи – ты меня осуждаешь? – спросил он каким-то подозрительно плаксивым голосом, и только тут Лёвкин заметил, что Ваня держит в руках откупоренную бутылку.

  - Как я могу тебя осуждать, если сам такой же… А дальше что было?
  - Что дальше?... Ничего! Спать пошёл… Вот на этом диванчике  лёг с Галюсей. Хороший у меня диванчик?
 -  Хороший. Что потом было?
Лёвкин с трудом поднялся и сел, не спуская глаз с Савостина, который, то прикладывался к бутылке, то дёргал себя за красное ухо, поросшее рыжим волосом....

 - Что, что… А-аа… Вспомнил… Про совесть вспомнил. Я об ней голубушке теперь ча-аасто думаю... Про жизнь нашу скотскую… Режут нас, Миша, как свиней, а мы молчим... А чего молчим?… скажешь?..  нет?.. А я скажу! За себя любимых переживаем... Сидим в норах и ни гу-гу! Тс-сс… Ти-хаа…Чтобы не трогали нас. И я такой же подонок.. и ты… Всем жить хочется, Мишка-ааа... Ты слышишь меня? Ага?
  - Слышу, Ваня… Что-то тебя развезло здорово. Может, ты ляжешь?
  - Ни хрена не лягу…
  - Ну, как хочешь. А потом что было?
  - Потом?  Потом, значит,  менты понаехали… Ходили тут, спрашивали...
  - А ты?
  - А я на дачу смылся… с Галькой. К её матери…
  - К чьей матери?
  - К Галькиной… Она ж знает меня… мамка её… И Галка…Ну, что я ментам всё выложу… Нас тогда точно бы грохнули. Веришь? Жить-то хочется, Миша-аа! - повторял он, покачиваясь и скуля.

Вошла Галина, причёсанная и переодетая в яркий спортивный костюм, ангел - хранитель Савостина и, нагнувшись, подняла с пола его любимую игрушку.
  - Смотри-ка… Целое! – удивилась она. – Столько мы тут топтались и ничего… Что он тут вам наплёл?
  -  Ни-че-го! - отчеканил Савостин икнув. И бережно сунул стёклышко в нагрудный карман.
  - Всё нормально, Галочка! Спасибо вам за помощь. Вы бы чайку нам сделали. Страшно пить хочется, - попросил Лёвкин, с благодарностью глядя на женщину.
  - Ему только чаю сейчас не хватает для полного счастья, - буркнула она. – Но вам сделаю!
И вышла на кухню.

Вернувшись поздно вечером домой, Лёвкин долго не мог заснуть. Вначале ныло сердце, а ближе к полночи во двор явился пьяный Генка Кожин, гроза района, вызывать на свидание  местную красавицу Маринку.
  - Мара-а!  Мар-аа! – ревел Генка на всю округу. – Мара, выходи! А то хуже будет!
Мара не отвечала и Генка, осерчав, стал громко материться и бросать камни в окна. Народ помалкивал, справедливо полагая, что лучше потерпеть немного, чем получить камнем в голову. Одна лишь глупая старушка что-то пискнула, спрятавшись от страха за занавеску, но её никто не поддержал и Генка, явно утомившись от крика и неразделённой любви, ушёл на покой, пнув на прощание пару автомобилей, забившихся в истерике, и продолжив концерт в честь красавицы Маринки. Через минуту хозяева машинок незаметно шмыгнули во двор, и наступила  долгожданная  тишина.


*  *  *
Рано утром Лёвкин звонил в дверь Савостина. Заспанный хозяин открыл дверь и долго пялился на Михаила, силясь вспомнить -  кто он такой. Наконец, понял и махнул рукой.

 -  А! это ты!? Заходи, я сейчас…

А сам засел в туалете, освобождая организм от вчерашних излишеств. Он долго вздыхал, смывал воду и, наконец, вышел явно  просветлённый.
 - Я думал - ты обиделся и больше не придёшь, - сказал он, вытягивая пиво из холодильника. – Будешь?.. Нет?.. А я  вот касочку поправлю…
Лёвкин ждал молча, а Ваня, блаженно присосавшись к бутылке, свежел на глазах. Затем, уселся и  закурил, забросив одну волосатую ногу на другую.
 - А Галина мне вчера втык сделала из-за тебя, - сообщил он радостно. – Так орала, что штукатурка сыпалась. Так, блин, орала!…
 - И что?
 - А я её прогнал. Не хрен на меня тут рот раскрывать. Что я ей – подчинённый или муж? Разошлась, блин… А ты чего так рано?
 - У меня дело к тебе серьёзное.
 - Валяй! Даже интересно - какое у тебя ко мне дело…
 - Ты вчера говорил, что видел убийц. Ты их хорошо рассмотрел?
 - Ну, хорошо… И что?
 - Понимаешь, дорогой Ваня. Так уж получилось, что твои убитые соседи – мои старые друзья…
 - Так ты что -  и правда засланный? Не зря, значит, Галка разорялась? – сощурился Ваня. – Сирота бля…
 - Ты ошибаешься, Ваня. У тебя я оказался совершенно случайно. Вспомни хорошенько -  ты САМ ко мне вчера подошёл…
Ваня подумал минутку, напряжённо глядя на Лёвкина и с трудом вспоминая вчерашние события.
 - Погоди... Ну, точно… Ты сидел в кафе и пил, а я тебя рисовал… Так? Тогда сам... Ну, извини, брат… Всё-таки, странно как-то...
 - Согласен! Я всю ночь не спал, всё думал, как быть…Меня ведь тоже по этому делу  вызывали...
  - Тебя?
  - Да, Ваня. Я последний видел их живыми...
 -  Так что ты хочешь?
 -  Ты сможешь нарисовать их портреты?… ну…тех отморозков?…

Савостин задумчиво покачался на табурете и тот жалобно заскрипел.

 - Подумай, Ваня. Вчера ты тут плакал, про совесть вспоминал… Но ведь из-за таких как мы – равнодушных и трусов, убийцы до сих пор на свободе… - жёстко продолжал  Михаил.

Савостин ещё немного покачался и придвинулся вплотную к столу. Он побарабанил пальцами по столешнице, а Лёвкин смотрел на него в упор. Наконец, Ваня  не выдержал и со вздохом сказал:

 - Твоя взяла, учёный... Сейчас попробую. У меня память на лица дай бог!... Только обещай не говорить, чья работа, а то сам знаешь…
 - Обещаю. Ты только нарисуй! А я отнесу менту, который это дело ведёт. Мужик надёжный… Рисуй, Ваня, дорогой!…

Через час Савостин закончил работу. Два портрета были детально прорисованы, а третий – в общих чертах…
 - Он как-то бочком проскочил, я его толком не разглядел, - оправдывался художник, - А вот этих отлично рассмотрел. Уж больно рожи хамские! А ты уверен, что пригодится?
 - Уверен, Ваня. В любом случае – ты  человек. Спасибо тебе!…
 - Ага! Я хороший! – засмеялся Савостин, - И мама будет довольна.


Глава четырнадцатая.

Мордашова на работе не оказалось – он выехал за город, и сидеть под дверью целый день не имело смысла. Лёвкин написал записку и передал Евдокимову с просьбой вручить лично в руки.
 - А! Лёвкин! – узнал его молодой опер. – Не волнуйтесь… Передам обязательно. Что-то важное?
Но Лёвкин лишь покачал головой и молча вышел.
Майор позвонил поздно вечером и будничным голосом, как будто ничего не произошло, предложил  встретиться  в одиннадцать, в детском парке.
 -  Хорошо, - тут же согласился Лёвкин, - У меня очень важное дело. Это касается…
 -  Завтра всё расскажете. Спокойной ночи.

И как это понимать? Михаил волновался и в ожидании звонка просидел целый день дома. Он приготовил целую речь, думая рассказать о том, как «вышел» на свидетеля, и само собой, про рисунки… А тот просто бросил трубку, не дав сказать и двух слов. И тут до него «дошло». Он понял, что за майором следят или слушают разговоры… Неужели и он живёт в постоянном страхе?

На следующий день он вскочил ни свет, ни заря и, собираясь, всё думал о том, чтобы майор пришёл, как обещал. Может и не явиться… Отправят его внезапно в командировку или вызовут на совещание, и тогда драгоценное время снова будет потеряно...
Мордашов, к его удивлению, уже расхаживал по дорожке и махнул ему ещё издали. Заметив его удивлённый взгляд, спросил:
 - А вы что думали - я не приду? 
И подал руку Лёвкину, и тот секунду помедлив, пожал.

 - Кто автор? – спросил майор, разглядывая мастерски выполненные портреты. В одном из них он сразу признал  Джокера, а второй – вылитый Вася Немец.
 -  Красавцы!  И кто же автор?
 -  Автор неизвестен, - хмуро заявил Лёвкин. – Считайте, что получили по почте.
 - Так и запишем. Так вы говорите – ушли через чердак? Скорее всего, и вошли тем же путём… По пожарной лестнице. И никто их не видел, кроме Савостина…

Лёвкин замер. Откуда он знает? Ведь он не называл имён…
 -  Вы что? Знали всё до меня?
 -  Это просто гипотеза и вы её подтвердили. А про соседей я и так всё знаю… И про то, что там художник проживает…
 - Так я могу рассчитывать на вас? – с тревогой спросил Лёвкин.
 - Вполне, - пообещал Мордашов и на прощание похвалил:   - А вы молодец! Я не ожидал от вас…
 - Я и сам не ожидал, - усмехнулся  Лёвкин.

Ничего себе, сюрприз! – подумал майор, глядя на узкую спину удаляющегося Лёвкина. – А я про него плохо думал. Интеллигент в шляпе… хлюпик… Теперь можно брать этих уродов и «колоть» по одному. И узнаем, кто заказчик…Возможно, что и Савостин согласится давать показания как свидетель. Вспомнив, что только что обещал не «светить» художника, Мордашов со злостью сплюнул. Что за жизнь! Сплошные прятки и игры «веришь – не веришь». Но кто от кого прячется – вот вопрос! Резко повернувшись на каблуках, он тут же заметил слежку и разозлился не на шутку. 


*  *  *
Голос из трубки распекал полковника Мысикова.
  - Вы там опять самодеятельность развели? А, Мысиков?
  - Вы о чём, Илья Семёныч?
  - Да твой следак угрюмый снова где не надо роет. Ты же обещал мне…
  - Вы про Мордашова?
  -Про Мордашова... Про кого же ещё… Ты его укороти, а то нам самим придётся заниматься твоими кадрами.
  - Я ему такую баню устроил!... Неужели опять копает?
  - Копает сволочь. Не даёт работать порядочным людям… Прихлопни этого жучару или мы сами примем меры.
  - Легко сказать, - уныло протянул полковник, - Он ведь стреляный волк, а мы сейчас – сами знаете - боремся с коррупцией.
  - Тогда мы сами, - сухо пообещала трубка.

Мысиков и рад бы угодить хорошему человеку, но придраться к действиям Мордашова было невозможно. Да и действовал он тихой сапой, особо не афишируя своих планов. После случая с записной книжкой, он стал осторожен. Именно сегодня он задержал по подозрению в убийстве Василия Штольца, известного в криминальных кругах как Вася Немец и весь день допрашивал его у себя в кабинете. К вечеру выяснили адрес, где скрывался Джокер, и выехали на задержание в женское общежитие, где он отсиживался у старой подруги...
Уже вечером он докладывал Мысикову о том, что убийцы Пилипенко задержаны.  Дело за малым -  выяснить имя заказчика. Майор был серьёзен, но в его тёмных восточных глазах горели весёлые огоньки.

 - Давай работай. А то я смотрю – спите на ходу, - «подбодрил» Мысиков подчинённого. – Будут новости – сразу докладывай!

*  *  *
Вечером Ирина позвонила Мордашову. Он собирался отдохнуть и всё обдумать, но возбуждение после богатого событиями дня не давало расслабиться, и он откликнулся на звонок.
-   Майор! Нас с тобой сегодня пригласили на фондю. Как ты на это смотришь?
 -  Куда нас пригласили?
 -  На фондю! Ты что, не знаешь что это такое?
 -  Первый раз слышу. Ты же знаешь, мы опера народ тёмный, всё больше по забегаловкам… Хот-дог, лаваш, гуляш… А фондю это что-то французское?…
 - В точку! С французского переводится как расплавленный.. Так вот слушай… В специальный котелок…
 -  В фондюшницу?
 -  В фондюшницу… наливают вино и в нём расплавляют сыр...
 -  Всего-то?
 -  Нет, конечно Потом начинается самое интересное. Вокруг устраивается тёплая компания и все по очереди макают туда…
 - Хлеб?…
 - Откуда ты всё знаешь?  Ну не только хлеб,  подают и другие закуски. Ну, так идём?
 - А кто приглашает?
 - Мои друзья по институту. У нас годовщина выпуска. Велели, чтобы я обязательно пришла  со своим любимым мужчиной…
Петру Игнатьевичу  понравилась последняя фраза, и он согласился. Чёрт с ним! Фондю так фондю! Нужно и простым операм иногда отдыхать.

В гостях было почти интересно. Майор глядел по сторонам, изучая обстановку. Он слышал где-то, что такие неестественно большие стандартные квартиры  называются не иначе, как студия. Похоже, что главная идея заключалась в объединении кухни с залом, в результате чего получалась большая комната с плитой, диваном и огромным столом посередине. На стенке висел  телевизор, радуя  ярким  изображением и прекрасным звуком.

  - Настоящий кинотеатр! – восклицала гостья по имени Маргарита – высокая крупная дама, на фоне которой Ирина смотрелась хрупкой девушкой. А ведь они ровесницы… Иногда, очень выгодно иметь таких вот, не слишком красивых подруг. И Мордашов с удовольствием сравнивал,  поглядывая то на Лёвкину, то на дебелую Марго.

В этот вечер Ира сменила ненавистные джинсы на вполне  приличное платье и страшно ему нравилась. Хоть и говорят некоторые, что блондинки не очень умны, но здесь был явный перебор. Ирка Лёвкина не только умна... Она самая красивая женщина в этой компании. Скорее бы закончилось это сборище, и они оказались один на один.

Хозяин дома, Игорь Юрьевич, мужчина невысокого роста, явно стараясь подружиться с ним, зазвал покурить на просторный, красиво отделанный балкон. Пётр Игнатьевич с любопытством поглядывал то на дорогую садовую мебель из ротанга, то на хозяина, который даже на таком крошечном пятачке ухитрялся быть солидным и величественным. Высочайший лоб, плавно перетекавший в залысины, был подчёркнут красиво уложенным валиком волос. Профессорская ухоженная бородка и очки  в модной оправе завершали композицию. Мордашову показалось вначале, что такой важный тип не сможет снизойти до простого опера, но вышло всё совсем иначе. Тот, хоть и поражал своей осанкой и генеральской поступью, но старался изо всех сил быть в общении демократичным и простым. Как только они вошли, крепко пожал руку, весьма кокетливо поцеловав запястье  Ирине, и,  проводив в «студию» предложил выпить по рюмочке, «пока суть да дело».

 - Давайте без церемоний, друзья! – подбадривал он Мордашова, - У меня тут целая коллекция разнообразнейших напитков. Всё ждал случая, чтобы продегустировать всё это добро. Обратите внимание на эту этикетку! Это коньяк, презентованный в позапрошлом году  французскими коллегами. Извольте попробовать…
 - Я за рулём, любезнейший, - хмыкнул Мордашов. Ирина в знак солидарности тоже отказалась и отправилась вместе с Марго осматривать достижения последнего ремонта.
Хозяин задавал массу вопросов и тут же сам отвечал на них, а Пётр Игнатьевич молча курил и кивал, сидя в удобном кресле и рассматривая вид за окном.
  - Тесновато у нас, - неожиданно пожаловался Игорь Юрьевич. – Столько денег вбухали в этот ремонт, а всё равно места мало. Хочу давно себе кабинет оборудовать. Очень сложно заниматься наукой, когда нет кабинета. Хочется дом…

  - Дом хорошо! – оживился майор, поскольку сам всю жизнь мечтал жить на земле. Когда-нибудь… – И детям хорошо, и кабинет...
Игорь Юрьевич промолчал, поскольку детей у него не было.

  -  Да что же мы тут сидим? Идёмте за стол! – спохватился хозяин. – Леночка уже всё приготовила.
Хозяйка квартиры, Леночка, хрупкая рыжеволосая женщина с прозрачной веснушчатой кожей и в самом деле уже поставила посреди стола блестящую конструкцию с маленьким огоньком под днищем. Тянуло запахом, не то чеснока, не то ещё каких-то восточных пряностей. Он сел рядом с Ириной и получил вместо обычной вилки игрушечные вилы с деревянной ручкой. Ага! Всё ясно! Нужно накалывать кусочки, лежащие на тарелке и макать в общую кастрюльку с кипящим соусом, а потом есть… Как глупо и по- дурацки!
Все зашумели и несколько толкаясь, принялись рыбачить в сырном бульоне. Вкус, как ни странно был приятным, а занятие, как будто объединяющим их в дружное семейство. Такие сценки он видел на полотнах старых мастеров - сидят за столом средневековые дети и их родители и сосредоточенно черпают из общей миски. И лица их светятся общей радостью. Тайная вечеря.
Так и здесь. Только тут всё искусственно, включая свет…
Но, всё равно, неплохо сидеть рядом с Иркой и её золотоволосой подругой и капать на скатерть расплавленным сыром…
Разговор шёл о пустяках и это радовало. Не хотелось загружать уставший мозг обсуждением глобальных тем.
Подруги были выпускницами филфака, но в сфере журналистики работала только Ирина. Маргарита преподавала в лицее, а рыжеволосая хозяйка заведовала литотделом в театре. И каждая из них соответствовала выбранной стезе.
Сам хозяин был профессором и преподавал в университете.
Более успешной считалась Лёвкина, поскольку имела в арсенале выпущенную книгу и собственную телевизионную программу, где «звездила» в течении последних пяти лет. И то, что программа была с криминальным уклоном, только прибавляло ей солидности.

  - Это сколько же лет прошло после выпускного? – округляла глаза Маргарита. – Просто подумать страшно – какие мы были тогда…
  - Молодые и глупые?  - улыбнулся Мордашов.
 - Не глупые, а наивные! – вступилась за всех Леночка. – Как мы все изменились! Да не только мы… Помню после выпускного  иду по городу, и страшно горжусь собой... Думаю - вот идут мимо меня люди и не знают, что перед ними счастливая обладательница диплома. Иду и мысленно нос задираю! Представляете?
  - Сейчас бы тебе и в голову не пришло этим гордиться, - заметила Ирина, - Все двоечники ходят с дипломами. Не учатся только самые ленивые, но и за ленивых платят родители. А можно ещё проще –  купить диплом... Помните, недавно говорили, что какой-то замминистра купил себе диплом… или, всё-таки,  министр?

  - Наука – это единственное, ради чего стОит жить, – пафосно возразил Игорь Юрьевич. – Я верю только в науку и это единственное святое, что есть на свете… Самое прекрасное, друзья мои! А то, что творится сейчас с нашим образованием – это просто кошмар!  В наше время в институты попадали единицы. Мы были элитой общества и по праву этим гордились…
 - А сейчас, на каждой улице по три института и плакать хочется, глядя на так называемую элиту… – продолжил Мордашов, - Сплошь тупые физиономии... А здоровые парни вместо того, чтобы идти в армию, годами просиживают штаны и пьют пиво.
 - Про пиво это верно! – воскликнула Марго. – У нас все ходят с пивом. Даже девочки. Раньше ходили в библиотеку, а теперь за пивом...

 - Недавно заговорили на семинаре о любимых писателях, так мои студенты называли исключительно Пушкина и Гоголя,  - с горечью поведал профессор.  - Такое впечатление – будто никого больше не читали… А одна девица просто убила на месте. Сидела, слушала, а потом вдруг громко спрашивает: «А кто написал Шинель Гоголя?»
-   Шутишь?  – поразилась Ирина.
 - Таким не шутят, - печально сказал Игорь Юрьевич. – Самое ужасное, что никто не засмеялся, и не возмутился. Пара человек улыбнулась, а остальные просто не поняли, о чём речь.
 - Я бы на вашем месте об этом не рассказывал, - бросил Мордашов.- Ведь это ВЫ их в институты принимаете, ВЫ учите…
 - По большому счёту вы правы, уважаемый Пётр Игнатьевич. Учим и принимаем практически без экзаменов. Это ведь, всего лишь, дополнительный заработок... Моё основное место работы – университет, а это так, часы в бывшем техникуме, - оправдывался Игорь Юрьевич. – Такие заведения стараются привлекать профессоров, чтобы получить аккредитацию и делать бизнес.

 - Бизнес на дураках, - буркнул Мордашов.
 - Хватит придираться! – вмешалась Ирина, - Там ведь и нормальные ребята есть? Правда, Игорь?
 - Конечно, есть! – обрадовался профессор. – Попадаются очень неплохие ребята. Два, а то и три человека на группу... Вот с ними и общаемся всю пару. Есть такие умнички – и читают много, и слушают... Ради них и хожу… А с тупицами и бездельниками я строг! Гоняю и ставлю двойки нещадно. Я - человек принципа!

Он говорил и сам верил в свои принципы, позабыв о том, что на занятиях любил просто поболтать о том, о сём, развлекая студентов весёлыми историями из жизни, а потом во время сессии ставил зачёты всем без разбора. Кто их знает – кто учил, а кто нет…

 - Ну, хватит о грустном! – воскликнула Елена, - Я предлагаю тост за весёлые студенческие времена! Сегодня наш день…
 - Верно! Сколько можно про работу?…
 - А давайте играть в смешной случай,- предложила Ирина.
 - Это как? – замерла Марго с открытым ртом.
 - Игра выдумана специально для участников фондю. Тот, у кого с вилки падает кусочек, рассказывает про себя смешную историю.
Первой потеряла кусок Маргоша и тут же расстроилась.
 -  Ой! Даже не знаю что рассказывать!
 - Так уж нечего? Не поверю! – засмеялась Ирина. – Разве в лицее не бывает ничего интересного?
 - Честное слово! Жизнь сейчас какая-то серая, однообразная. Хорошо вот хоть сегодня собрались… Каждый день одно и тоже - работа, транспорт, телевизор… Смотришь вроде бы юмористическую передачу, а как-то совсем не смешно. Зрителей показывают – ухохатываются, а над чем – не понятно…
 - Над чем, над чем… над собой смеются, – улыбнулась хозяйка - Вот и ты напрягись, вспомни что-нибудь весёлое.
 - Ничего в голову не приходит. С этими детками поработаешь денёк, последние мозги растеряешь, – сокрушалась Марго, - Разве что про собаку…
  - У неё очень глупая собака, - шепнула Ирина Мордашову.
  - Почему только собака? – также шёпотом переспросил Мордашов.
 -  И что там с твоей собакой?
 - Как-то утром, в воскресенье, Васька... Васька, моя такса, - обернулась она к Мордашову с пояснением, и тот понимающе кивнул.
  - Попросилась, значит, на улицу по естественной надобности. А я, как на зло, почти всю ночь не спала – давление замучило. Представляете – сто сорок пять на восемьдесят…
  - Ну и…
  - Вот я и не сумела встать. Только-только задремала, а эта тварь давай двери царапать и выть. Ну, я её и выпустила…
  - В подъезд?
  - Почему? На улицу…
Ирина толкнула Мордашова под столом – мол, внимание! Сейчас начнётся самое интересное.
  - ...выпустила и представьте себе – проспала до обеда. А Васька моя пропала. Я на улицу кинулась искать, да где там! Часа два бегала по району, кричала, а её ни слуху, ни духу. Как  я расстроилась.. Вы представить себе не можете… Как я плакала… Под вечер надумала объявления развесить с её портретом, где пообещала вознаграждение. С тех пор не было мне покоя. Со всего района начали стаскивать ко мне всех бродячих псов. И алкоголики, и детвора, и даже бомжи тянули разных собак и требовали с меня деньги. Представляете?.. Я доказываю им, что пропала маленькая такса, а не этот здоровенный барбос, а им всё по фигу... Давай деньги и всё! Что мы – зря старались? Некоторым приходилось давать, чтобы отстали. Сколько я пережила за это время…
  - А Васька?
  - Васька так и не нашлась. Наверное, увези куда-то мою красавицу.. Я теперь думаю котика завести. С котами мороки меньше. Покушает, сходит в песочек и на диван к маме! Вот только песок менять хлопотно…

  - Чепуха! Сейчас придумали специальный кошачий туалет. Покупай и просто меняй наполнитель, – сказала Ирина серьёзно.
 -  С котами лучше! – воскликнула Елена, - Кстати! Недавно был у нас случай... С верхнего этажа свалился кот и зацепился лапами за наши верёвки и орёт.
 -  Спасли?
 -  Пришлось позвать соседского мальчика. Андрюша вынужден был исполнять сложнейшие акробатические трюки. Кот висел как раз в том месте, где у нас не открываются окна. Я держала мальчика за ноги, а тот потянулся и затащил за шкирку полосатого лётчика. Хозяйка кота потом плакала от радости, что спасли её Чипа.
 - Чип и Дейл спешат на помощь! – радостно воскликнула Маргарита.
 - Вот-вот! Сплошные мультики!

Глава пятнадцатая.

После гостей Ирина пыталась склонить Мордашова к прогулке по городу. Было душно как перед дождём, но небо блистало звёздным парадом.
 - Ты только посмотри -  какие звёзды! – восклицала она, запрокинув голову.
 - Где ты звёзды увидела, дурочка? Одни дома кругом, - возражал абсолютно трезвый Пётр Игнатьевич, усаживаясь в машину.
 - А воздух какой! – не унималась Ирина, цепляясь за дверцу машины. Голова кружилась от выпитого, и ей совсем не хотелось куда-то ехать. Душа её рвалась на свободу.
 - Лето же! Давай, в воскресенье за город поедем. А? Так хочется  на природу… Ну, пожалуйста…
 - Только что восхищалась свежим воздухом, а сама за город хочешь. Где тут логика? Я и так, целый вечер потерял в этих твоих гостях. – Он потянул её за руку и усадил в салон. – Лучше бы мы поспали, чем слушать про кошек и глупых студентов... Ты, кажется, говорила, что на сегодняшний день я твой самый любимый мужчина?
 
Через пару часов, они лежали, блаженно вытянувшись в постели, после бурного соединения и наслаждались покоем.
-  Как же мне хорошо с тобой! – бормотала Ирина. – Никогда и ни с кем я так высоко не летала. А ты? Тебе со мной хорошо?
- Угу, - отвечал немногословно друг, воздерживаясь от глупых восклицаний. И в самом деле,  с Иркой было необыкновенно хорошо, и в такие минуты он был готов говорить слова восторга, но не умел.
 - Я, как будто в тебе полностью растворяюсь, – продолжала она, - И как я жила без тебя раньше?
 - По-моему, очень неплохо, - хмыкнул он. – И совсем не страдала от одиночества.
 - Глупый! Это было всё не то! Интересно, какой ты был маленький? – спрашивала  Ирина, целуя и разглаживая его брови.
 - Маленьким и был. Потом вырос в большого мальчика и теперь бегаю с пистолетом, - ответил любимый мужчина, недовольно двигая бровью.
 -  Нет. Я серьёзно…
 - Я тоже... Я, Ирка, сам себя воспитывал, пока мама была на работе. В садики не хотел, хоть застрели. Оставался дома лет с полутора.
 - Врёшь! С полутора и один?
Мордашов дёрнул плечами.
 -  Ты спросила – я ответил. А что в этом такого? Вырос же…
 -  Но как?
 - Очень просто. Я целый день играл на ковре. Когда хотел есть, полз к холодильнику, открывал и ел, что оставляла мать на нижней полке – колбасу, сосиски, варёные яйца. На табуретке ставила пирожки и питьё. Я больше всего колбасу любил. Видишь, какой большой вырос на колбасе!
 -  А чем ты занимался?
 - Чем занимался? Ха! На большую иголку с длиннющей ниткой я нанизывал пуговицы. Высыпал из коробки и собирал целый день. Ты не представляешь, как мне было интересно!
 - Развивал мелкую моторику.
 - Что я развивал?
 - Моторику, милый. Очень способствует развитию. И как это у тебя получалось?
 - Там такая тонкость, миледи, - на узелок крепилась самая маленькая пуговка, а на неё все остальные…
 - С ума можно сойти!  А в школе  ты что вытворял?
 - Ничего. Разве что задавал очень много вопросов и за это учительница хотела меня отправить в спецшколу для идиотов... Но я заявил, что поеду только вместе с ней. И что ты думаешь? Через три года наша Анна Григорьевна оказалась в психбольнице.
  - Так это ты поставил ей  диагноз?
  - Всё! Хватит митинговать. Пора спать, Ирка.
  - Просто так спать? – поразилась она.
  - А ты на что рассчитывала? Я и так тебе много рассказал. Всю подноготную выложил про молодые годы, целое интервью… -  говорил Пётр Игнатьевич сквозь сон, который крепко тянул его, засасывая  в густой туман.
  - Это идея! Интервью в кровати с любимым милиционером! – воскликнула корреспондентка и услышала в ответ мерный  храп.

Но сон был недолгим. Под утро их разбудил телефонный звонок. Пётр Игнатьевич взял трубку и Ирина слышала сквозь сон тревожный голос.
  - Ты ничего не перепутала?  Жорку?.. Когда?.. Всё!... Не кричи так... Я уже еду.
Она с трудом разлепила веки и увидела, что Мордашов стоит возле кровати уже полностью одетый, с каким-то болезненным выражением на лице. Глаза его смотрели и не видели её.
  - Что случилось? Ты куда?
  - Жорку спасать. Звонила Алла, бывшая жена. Говорит, что сына взяли за наркотики. Поехал я… А ты спи.
  - И я с тобой!
  - Ещё чего! Спи. Я сам…
  - Ты позвонишь?
  - Если время будет. Станешь выходить – дверь  захлопни.

Под утро прошёл сильный дождь и на дороге блестели лужи.
Тишина большого города, Мордашов, рассекающий колёсами лужи и горькие мысли, бегущие впереди… Как и когда они смогли подстроить всю комбинацию? Хотя эти штучки давно всем известны, как дважды два…Чего уж проще – зайти и жестом фокусника достать запретный пакетик из потайного места. Но сейчас нужно действовать спокойно, не горячиться, чтобы не навредить Жорке. Парень не должен пострадать из-за его работы. Этого он себе не простит.
В отделении стояла ватная тишина. Будто в жизни не было ни войн, ни разборок, ни убийств. Даже дежурный отсутствовал на посту. Умер что ли? Или в туалете засел? Но вот открылась дверь, и в дежурку вошёл, едва волоча ноги сержантик с серым измученным лицом. Похоже, в самом деле, болен парнишка.
На вопрос Мордашова ответил угрюмо, что ничего не знает и все вопросы к старшему дежурному по отделению.
  - Вторая дверь налево...

Жорку не желали освобождать. Мордашов уговаривал коллегу, убеждал, что всё это ошибка, но тот был непреклонен – слишком серьёзная статья, чтобы отпускать  задержанного. Даже корочки майора не произвели никакого впечатления.
  - Вот придут ребята из отдела по борьбе с наркотой, с ними и беседуйте. А я человек маленький...-  бубнил старлей в помятой рубашке и с таким же помятым лицом.
Мордашов понимал, что объясняться нужно не с ним, а с другими действующими лицами, устроившими весь этот спектакль. Алла встретила его на улице и рассказала, как вооружённые менты ворвались среди ночи в квартиру и вытащили из-под матраса у перепуганного Жорки пакетик с белым порошком. Тут же, как в сериале про доблестную милицию, в одну секунду явились понятые и в их присутствии составили протокол, а мальчишку повязали и увезли в КПЗ, как  преступника.
Целый день Мордашов потратил на бесплодные переговоры. Все персонажи изображали важность и неподкупность и главное – желание следовать исключительно букве Закона.
Под конец дня, к нему на мобильный позвонили с неизвестного номера и он положительно ответил на единственный вопрос.  Майор был уже готов к ответу.
Что, кроме этого мог сказать, глядя в заплаканные глаза Аллы, целый день просидевшей в коридоре и смотревшей на него с надеждой, что всё уладится. Она-то знала, что сын не способен на подобное. Обычный домашний мальчишка, помешанный на компьютерах, как тысячи его сверстников. Какие наркотики, если кроме школы он нигде не бывает?
А то, что отец совсем забросил сына, так это дело его совести и только ему решать как поступить в данном случае.
Он согласен больше не суетиться и вести себя правильно.
Он больше не станет копаться в этом деле. Свидетеля у него всё равно нет, и вряд ли когда-нибудь будет. Не станет искать заказчика…
Он давно заметил слежку и понял, что мешает кому-то, но совсем не ожидал, что для давления на него станут использовать мальчишку. Хотя мог и предположить такой поворот...
Наконец, парня отпустили, и он повёз его домой к матери мыться и спать. Еду для него он передал ещё днём, уломав неприступную стражу. Жорка сидел напряжённый и хмурый и демонстративно смотрел в окно. Мордашов сам помалкивал, думая о том, что никакая работа не стоит благополучия и жизни детей. Он покосился на сына и заметил вдруг, что тот хмурится, также как он – сердито насупив брови и глядя в одну точку. А раньше, когда был маленьким, больше на Алку смахивал... Пока сын был маленьким…
Значит, маленький он был не таким и совсем не нуждался в нём?
Мордашов искренне считал, что для воспитания детей вполне достаточно матери. Именно мать кормит, обстирывает, учит уму-разуму, ухаживает и лечит, если тот нуждается в уходе и лечении, водит в школу. Снова учит и кормит, если тот поступил в институт и у неё хватает сил и возможностей учить. И добрая половина детей растёт без отцов, на которых нельзя рассчитывать, потому что они не живут в семье, а бог знает -  где и с кем… Пора завязывать с амурными делами. Во всяком случае, пока всё не встанет на места. Сейчас нужно думать только о Жоркином будущем. Мать говорила, что оценки у парня неплохие и что он мечтает учиться на программиста. 


 *  *  *
Как-то днём, Ирина «поймала» его возле управления. Он избегал её и не отвечал на звонки уже больше месяца. Она измучилась неизвестностью, не понимая, в чём провинилась. Десятки раз прокручивала в памяти последний вечер и не находила ответа на вопрос: почему он пропал. Ведь всё было хорошо, не считая его внезапного отъезда под утро. Она знала, что Жорка давно на свободе и всё уладилось. Тогда в чём же дело? Мог бы объяснить хоть как- то… Хоть пару слов сказать. Прости и забудь… Можно и забыть и обидеться из-за всего, но она не могла...

Мордашов явно нервничал и не смотрел на неё. Она тоже старалась держать себя в руках и тоже хмурилась.
  -  Почему ты не отвечаешь на звонки? Что случилось?
  -  Не мог. Дел по горло…
  -  Врёшь ты всё. Ты просто меня избегаешь.
  -  Ты прости меня, Ирка. Ты ведь умная женщина. Зачем я тебе сдался? И вообще – почему бы тебе не вернуться к Лёвкину? Ведь хороший мужик и до сих пор любит тебя. А?
- Дурак ты, Петя. Причём здесь Лёвкин? Лёвкин всегда был женат на своей любимой науке. Я для него всегда была просто игрушкой. 
- Я ведь тебе ничего не обещал. Так?
- Не обещал… А я и не ждала ничего от тебя. Просто хотела видеть тебя иногда, или слышать… Неужели так трудно сказать – у меня всё в порядке…
Ирина запрокинула голову и скосила глаза, чтобы не пролились набежавшие слёзы. Она с трудом дышала, стараясь перебороть саднящий ком в груди. Как же так? Она влюбилась как девчонка, можно сказать впервые в жизни и вдруг попасть в такое глупое положение!
 - Неужели я тебе совсем не нужна? – спросила она жалобно.

Ну как ей объяснить? Всю свою сознательную жизнь он избегал таких сцен со слезами. Нужна,  не нужна… Разве в этом дело? Она просто придумала всё и про него и про себя.
Он – многоопытный сыщик, сдержанный и немногословный, умело ловит преступников, рискуя жизнью и всегда готов встать на защиту слабых...
Она -  нежная красавица – маленькая и беззащитная, его муза и отдохновение…
Он скосил на неё глаза и, увидев, что она плачет, мысленно выругался. И что за грёбаная жизнь?! Встретишь, наконец, человека и чувствуешь, что это твоё, родное... И тут вдруг, как чёрт из табакерки, вылезает нечто, топчет грязными башмаками то, что собиралось по крупинкам и хранилось в глубине души, как величайшая драгоценность. В одно мгновение всё летит к чёрту, и ты подчиняешься чьей-то злой воле и уже не принадлежишь сам себе…

И тут она не вынесла его молчания и горько заплакала. Ирка рыдает! Стойкий оловянный солдатик, ведущая «Горячих новостей» привыкшая жить только своими интересами, горько плачет из-за мента - неудачника, нищего и злого. Он сидит рядом и даже не хочет говорить с ней…

…Господи! Ну, что я скажу ей? Не рассказывать же о том, как подставили Жорку, и что после ночного кошмара тёща слегла с инсультом, и теперь он торчит там сутками, стараясь хоть чем-то помочь и чувствуя себя бесконечно виноватым. Виноватым в том, что честно выполнял свою работу и не поджал хвост после нагоняя, не спрятался в будку как шелудивый пёс. Но сейчас он и, в самом деле, чувствовал себя таковым – жалким и ничтожным. Какая уж тут любовь? Он злился на себя, ощущая, как на плечи навалилась многотонная тяжесть, но не желал быть раздавленным, дёрнулся всем своим большим телом, тряхнул головой и бросил:
 - Ничего, Ирка! Не плачь.  Всё будет хорошо…


Глава шестнадцатая

Уже давно приехала мать, похоронив старшую сестру, измученная и постаревшая. Лёвкин с тревогой смотрел на неё, стараясь не создавать лишних хлопот, и помогать по хозяйственным делам. Он часто думал – спросить или нет о том письме, и сам понимал, что нельзя. Нельзя сейчас тревожить её и ворошить прошлое.
Елена Яковлевна радовалась переменам и всё спрашивала о делах. А он работал больше по ночам и был за шаг до последней точки, за шаг до великого открытия...

Однажды он вытряхивал купленные продукты и из пакета вдруг выкатились баночки с яркими наклейками.
  - А это что? – удивилась Елена Яковлевна. – Похоже на лекарство…Ты чем-то болен, Миша?
  - Нет. Я здоров, - ответил он и, присмотревшись, резко выхватил из рук матери.
  – Выбросите их сейчас же! Нет, я сам их выкину…  Это отрава! 
Мать с удивлением покачала головой. Миша стал каким- то странным. Совсем не таким, как раньше.

Почти каждый день он созванивался с братом, интересуясь его жизнью, и тот удивлялся такому вниманию. Впервые в жизни Мишка звонит САМ и спрашивает о племянниках. Что происходит? Он даже мать спросил как-то, но та ответила, что пора Мише, наконец, становиться взрослым. Уж пора бы! – едко заметил брат. – Годков-то, уже немало...   

И вот наступил решающий день. В день, когда были готовы все расчеты, он пошёл к знакомому, волнуясь, как школьник перед экзаменом.
 
 -  Миша?! Ты ли это?
  - А что? Я так изменился?
  - Да нет. Всё такой же… Просто слушок прошёл, что ты того… умер…
  - Как видишь – жив, здоров...
Он прошёл в комнату и выложил на стол принесённые бумаги.
  - Боря, ты сможешь ЭТО сделать? – спросил он приятеля.
Тот долго копался, всматриваясь в расчёты, с удивлением поглядывая на Лёвкина.
  - Ты это серьёзно? Глазам своим не верю! 
  - А что тебя смущает?
  - Да всё! Это же просто фантастика, Миша! Неужели ты это сделал? Нет, ну вы только посмотрите… Какое решение… Это же чёрт знает что такое! Ах, Миша, Миша… Да ты цены себе не знаешь, дорогой… Тут ведь Нобелевкой попахивает. Так вот почему тебя похоронили… Всё это время ты работал. Браво, Миша! Снимаю шляпу!
Он с жаром пожал руку смущенному Лёвкину и в волнении забегал по комнате.

  - Нет! Вы только подумайте! Каков гений! Я весь остаток жизни буду гордиться тем, что был с тобой знаком… Ах, голова!
Лёвкин наблюдал волнение товарища и с досадой думал, что всё это хорошо и приятно, но дело-то…
  - Так ты берёшься? Я понимаю, что это требует времени.
  - Времени и денег, дружочек! Немалых денег, - быстро сориентировался Боря.
  - С этим у меня как раз всё в порядке. Деньги есть.
 - Да ну? А лицензия у тебя есть? Хотя, о чём я спрашиваю. Откуда у тебя может быть лицензия…
 - Боря! Кроме тебя никто не сможет мне помочь. Здесь все расчеты, пояснительные, карты…
- Да вижу я, не слепой…- бормотал Боря, лысый коротышка в рваных домашних тапочках на босу ногу.
В комнате царил творческий беспорядок в виде разбросанных книг, чертежей, грязных кружек, пепельниц, заполненных вонючими окурками … Но это было совсем не важно, потому что Боре не было равных среди инженерной братии. Он был талантливым конструктором, живущим в обозримом и необозримом  пространстве. И то, что они давно дружили и уважали талант друг друга, давало шанс на успешное воплощение  идеи.
  - Ну, предположим, я это сделаю и что дальше? А кто проведёт испытания?
  - Я сам проведу испытания. Так по рукам?

 
*  *  *

Стоял жаркий июль и в выгоревшем от зноя небе застыли барашки облаков. Они отражались в тихой воде пруда на окраине городского парка. В центре пруда -  ветхий домик для лебедей, бывших здесь когда-то. Он помнит, как обитали здесь горделивые белые птицы, не раз смотрели, как кормят их юные мамаши, приводившие сюда детей полюбоваться на живую природу. Пару раз они были здесь вместе с Ириной и однажды, смеялись, наблюдая, как толстый мальчишка, глядя на птиц, хватающих угощение с поверхности воды, поспешно запихивал в рот большую булку. Где теперь тот мальчишка и где те гордые птицы?
Из живой природы остались лишь старые деревья да протухшая вода.
Он старается не думать об Ирине, но боль и обида всё сильнее гложут его. Как она могла так больно и так наотмашь ударить его, растоптав то единственное, светлое воспоминание, что оставалось в его жизни? О чём думала, когда звонила ему в тот вечер?…
Он смотрит по сторонам, а в душе зарождается странное чувство, что он видит всё это в последний раз, что прощается с городом своей юности, уходит навсегда из этого мира с его звуками и красками, тревогами, обидами и разочарованием…
Всё чаще его охватывает глубокая тоска. Где-то он читал, что печаль и страх – реакция на время, а тоска и ужас – на вечность. Чепуха! Кто и как может измерить границу наших чувств, перехода одного состояния в другое?
Однажды вечером, он был в квартире один, как обычно, маясь от одиночества. И вдруг в глубине коридора увидел тёмную фигуру, которая двигалась ему навстречу. Михаил замер от неожиданности, перепугавшись не на шутку, но пристально вглядевшись в незнакомца, понял, что это собственное его отражение в зеркале, висящее на дальней стене и поразился тому, что давно забыл как выглядит – так это было ему безразлично. На сколько, же он потерялся в жизни, что принял собственное отражение за чужое? Он провёл рукой по колючему подбородку, и отражение повторило жест, потом покачал косматой головой и вспомнил, что вот так же пристально рассматривал себя перед поездкой к Пилипенко и что также сильно удивился своему внешнему виду.
 - Ну что скажешь? – спросил он себя и покачал головой. – Нечего? Вот и я так думаю, что нечего…. И что дальше делать думаешь?
В последнее время он часто задавал себе вопрос – Что дальше?  Понимая, что движется к финалу. Единственное, что держало его на этом свете, его научный труд, завершён. Что дальше?
Он мог, как тысячи других устроиться на службу, мог преподавать в любом вузе и быть, как все нормальные люди – вставать с зарёй, чистить зубы и пить утренний кофе и целый день трудиться, как миллионы граждан планеты. Все они именно так проживают свои жизни: трудятся, женятся, растят детей, старятся и умирают в кругу своих близких. И все считают такую жизнь единственно верной и достойной. Но у него всё не так. Он другой и всю жизнь страдает из-за своей несхожести, и всё  ищет выход из тупика.
И внезапно он понял, как поступит. Да! Именно так и не иначе! Тогда всё встанет на свои места, и его жизнь приобретёт смысл и логическое завершение. От этого ему стало легко и страшно одновременно. Он почувствовал возбуждение, из-за которого сильнее заколотилось сердце.

 - Миша! Лёвкин! – закричал кто-то.
Он обернулся и увидел, как к нему стремительно приближается Женька Хаменский, радостно размахивая руками. Бывший коллега по институту.
  - Так ты жив? – спрашивал он с удивлением и рассматривая со всех сторон как статую. Будто не веря своим глазам и стараясь удостовериться в факте наличия живого товарища.
  -  Здравствуй, Жень. Жив я.  Чего это все вздумали меня хоронить?
  - Да ты и постарел как... и похудел… Болел сильно? – продолжал тот расспросы. – Ты не обижайся, но прошёл слух, что ты умер зимой. Особенно Катька Романова убивалась…
  - Какая Катька? – пытался вспомнить озадаченный Михаил, глядя на своего бывшего подчинённого. Было ясно, что тот в полном ажуре: светлые брюки, отглаженная рубашка и галстук в тон, а в руках новенький кожаный портфель – атрибут делового человека. Седые кудрявые волосы весьма романтично развевались вокруг ухоженного лица. Всё было прекрасно:  и причёска, и фигура, и наряд, но Хаменский буквально обдавал своего товарища нездоровым дыханием, как огнедышащий дракон и казалось, что дурной запах распространяется метров на сто вокруг…
  - Так ты про Катьку не знал?
  - Что?
  - Ну, то, что она любила тебя? Ты хоть помнишь её?
Тот пожал плечами, смутно припоминая девушку с именем Катя.

  - Шатенка такая симпатичная, невысокого роста. Любила тебя, как безумная. Весь институт знал, только ты ничего не видел. Сидел в отделе и ничего, кроме формул, не замечал. А рядом с тобой такое добро пропадало. И всё из-за твоей рассеянности!
 -  И что с этой Катей? – удивлённо спросил Лёвкин.
 -  Наконец-то вспомнил! Она потом родила и уехала куда-то к родителям в Сибирь. То ли в Новокузнецк, то ли в Новосибирск…А недавно, объявилась вдруг. Очень и очень переменилась, я тебе скажу… Короче,  женщина конфетка! И одета, и причёска… А осанка какая! Просто Екатерина Великая из фамилии Романовых. Я как увидел её возле торгового центра, чуть с крыльца не упал.
Лёвкин подумал, что Андрюша, который раньше звёзд с неба не хватал, совсем не изменился и выражается, как студент. Или сейчас это мода такая?
 - …Я сразу подумал… А не приударить ли мне за Катюхой. То есть за Катериной Сергеевной…Но она как-то подёргала носиком, обниматься не захотела. Это со мной! С таким интересным мужчиной!?
Он выставил грудь и дохнул при этом, как-то особенно жутко, так, что Лёвкин невольно отшатнулся.
 - Да ты не пьян ли Миша? – участливо спросил красавец Хаменский, принюхиваясь к Лёвкину, но тот лишь помотал головой.

Он ясно вспомнил невысокую девушку аспирантку, которая всё время оказывалась рядом, где бы он не находился в институте. Лёвкин не замечал её, думая исключительно о работе и своей жене. Охи – вздохи Кати Романовой до него не долетали,  рассеиваясь в другом измерении, где жили обычные люди, со своими переживаниями и, как ни странно, любящие его... И вот он, наконец, попал в мир этих  людей, оставив позади добрый кусок жизни.

 - А ведь какое совпадение, - продолжал Хаменский, - Вначале ты, как бы умер, потом Пилипенко с Викой застрелили. Или зарезали?.. Точно! Зарезали…Мы с Любой были в шоке. Но, слава богу, хоть ты живой! Тебя-то все любили. Не одна Катька… Это, знаешь – редкость в наше время – никому не делать подлости…
  - Да ладно тебе! Прямо в святые меня записал. Или юродивые…
Тот захохотал.
  - Вот- вот! Юродивые…Святые не пьют горькую, а ты…
  - Я тоже не пью, - хмуро сказал Михаил.
  - Да? А мне показалось… Ну, прости! А чего не спрашиваешь, как я живу? Я, брат Лёвкин, открыл агентство недвижимости. Очень неплохо получается, между прочим…
  - Поздравляю! Я хотел спросить…
  - Если ты ко мне на работу нацелился, то сразу предупреждаю: мне люди не нужны. Это такая морока, дорогой Миша, делить проценты… Мы, с женой Любой в паре работаем. Ты Любу мою помнишь?
  - Да я не прошусь к тебе, - с досадой сказал Лёвкин. – Ты про Катю говорил...
  - Ах, тебя Катя интересует!.. Ясно! Катя мне тогда про тебя и сказала. Что звонила тебе, и ей ответили, что ты умер.
  - Так это была она!

Лёвкин вдруг вспомнил день пробуждения от зимней спячки, когда на чей-то телефонный звонок ни с того ни с сего ответил про себя, что умер...
В тот день он вдруг собрался и поехал к Пилипенко, а звонок был толчком, вернувшим его к реальности. Хорошо это или плохо? С тех пор прошло много трагического и странного. Дремал бы он до сих пор, занимаясь ненавистными переводами, и ничего бы не знал про Катю, не закончил бы работы... А, может, не зря приехала она и позвонила ему через столько лет!?…
 - Где она сейчас? Ты не знаешь?
 - Уехала Катя за границу вместе с дочкой.
 - С дочкой? Так она замужем?
 - Нет. Не замужем. В том то и дело, что свободна... Я потому и решил к ней подкатить... Уж очень она стала…  Ну, ладно, Лёвкин. Спешу я... Удачи тебе! А ты чем сейчас занят?
 - Только что закончил работу.
 - Что за работа?
 - Пока секрет, - ответил  Лёвкин, ожидая только одного – чтобы этот зловонный парень, наконец, ушёл.
 - Ну, ты как всегда! Как говорил покойный Пилипенко – Человек Амфибия.- И засмеялся в очередной раз обдав Михаила ядовитой волной.- Ты только не обижайся!- спохватился он вдруг.
 - Я не обижаюсь, - спокойно ответил Лёвкин.
 - Ну, мне пора!

И Хаменский пошёл прочь, гордо размахивая портфелем.

 Глава семнадцатая.


Михаил пытается вспомнить, какой была Катя в то время, но память не хочет подчиняться и дома, в который раз достаёт альбомы и удивляется тому, что давно не фотографировался. Как будто и не жил всё это время...
В отдельном пакете лежат институтские снимки. В основном, чёрно-белые… Многие тогда увлекались любительским фото, а потом раздаривали карточки друзьям и коллегам с майских или октябрьских демонстраций, субботников и даже профсоюзных собраний. Он рассматривает их с удивлением и с трудом узнаёт себя – молодого и уверенного в светлом будущем. 
Вот они всем отделом на какой-то вечеринке. Что это за праздник? И видит на следующем снимке Катю – нарядную и красивую. И вспоминает, как всё было...
Отмечали день её рождения, как раз накануне чёрных событий, и в тот вечер он безобразно напился. Наверное, впервые в жизни...
Катя не отходила от него, как будто знала о том, что скоро всё закончится.
Вечеринка была в доме её тётки и они поехали к ней всем отделом сразу после работы. Долго и с жаром обсуждали последние слухи в институте. Уже многие тогда поговаривали о закрытии их отдела, но они всё не верили, уверенные в абсурдности такого решения, и, утверждая, что здравый смысл всё равно победит. Не верили до последнего, цепляясь за соломинку, за здравый смысл и как нормальные люди волновались за свою судьбу… Одна только Катя была весела и без конца приглашала всех к столу. Гости в нервном возбуждении ели и пили, танцевали и бегали курить на балкон, выходивший прямо в сад. Дом был необычным - двухэтажный особняк, разделённый на восемь квартир, одиноко стоящий в густом саду, в толпе высоток. Как будто оазис из старых яблонь и клёнов, затерявшихся в центре мегаполиса.
Катя постоянно была рядом с Михаилом и старалась отвлечь его разговорами, а он много пил и весь вечер опирался на её плечо. Они выходили на балкон, Катя молча обхватывала его за шею, дрожа, прижималась к нему всем телом и они целовались. Он почти не понимал, что происходит. Видел голые ветки деревьев, качающиеся на ветру, ощущая тоскливое беспокойство, беспомощность, пронизывающий холод и вкус чужих, незнакомых губ.
Когда все устали и устремились по домам, Лёвкин уже давно спал в Катиной комнате. А потом…  В том, что было потом он не уверен. Могло быть, а могло и не быть. Как будто стоп-кадры из фильма, мгновенные обрывки, затуманенные временем и его невменяемым состоянием.
После, когда разговоры стали реальностью и всех их разогнали, ему было совсем не до Кати. Слышал от кого-то, что ждёт ребёнка и уехала в Сибирь к родителям, но его-то это совсем не касалось… Он забыл её, как давний сон, прочно и основательно.

 *  *  *
Значит, Катя была и звонила ему. Где она могла остановиться? Если тётка жива, то у неё или у институтских подруг. А может и в гостинице…И тут ему приходит в голову простая, но гениальная мысль позвонить Корзенковой Свете, лаборантке, с которой дружила Катя. Он очень быстро нашёл её телефон в старом телефонном справочнике. Был вечер, и Светлана оказалась дома.

 - Лёвкин? О господи! Слава богу, жив! Наконец-то ты проснулся!.. Сколько лет пропадал. Мы тут  похоронить тебя успели… С Катькой целый вечер тебя поминали…Сколько она у меня тут рыдала на кухне… Сколько я её успокаивала…Говорила ей, что не достоин ты её, что дурак слепой… А она всё ревёт и ревёт. Так ты знаешь уже, что она уехала?... Хаменского встретил?… Ну, да... у тётки… Зовут Анна Дмитриевна.  Дам адрес, дам… Удачи тебе, гений!

*  *  *
Тётка Кати была жива, и, судя по всему, умирать собиралась не скоро, так как в доме полным ходом шёл ремонт. Анна Дмитриевна открыла дверь и, махнув неопределённо рукой, ушла куда-то в глубь квартиры. В прихожей расхаживал парень с рулеткой, записывал себе в блокнотик, бормоча что-то про кривые стены. Лёвкин постоял немного, неловко переступая с ноги на ногу, а парень по-хозяйски распорядился:
  - Ну чего встал! Иди в спальню. Там ваши давно работают…
Он, наконец, понял, что его приняли за строителя и сам отправился на поиски хозяйки. Анна Дмитриевна стояла на том самом балконе и смотрела, как в её спальне рабочие меняют окно.

  - В чём дело? –  спросила она Михаила с недоумением. – Что то нужно?
  - Анна Дмитриевна, я по поводу Кати…
В лице её мелькнуло удивление, потом догадка и вдруг она свела брови и сморщилась как от зубной боли…
 - Так ты Лёвкин?.. Михаил?...
Тот кивнул, напряжённо глядя ей в лицо.
 -  Она меня искала…
 -  Поздно ты явился, голубчик. Уехала Катя за границу. Похоронила свою любовь и уехала. Ты ведь умер, я слыхала…
 - Да вот, жив пока, - неловко ответил Лёвкин.
 - Она ведь из-за тебя приезжала. Хотела увидеться… Ладно. Пошли на кухню. Что мы тут стоим здесь…
Лёвкин ей сразу понравился. Открытый взгляд и какая-то детская беспомощность сквозила в его уставшем, бледном лице. Хоть сразу и не признала его по старым фотографиям.
Пришёл, значит…
Нужно будет сказать ей, что приходил. Или не травить девочку попусту? Умер и умер...
Сказать - не сказать ему про Лерку? Если по-человечески, то нужно...

- Я ведь, сколько её уговаривала тогда. Не делай глупости! Зачем тебе это? Молодая красивая девочка и всё у тебя ещё будет... Зачем тебе в ТАКОЕ время ребёнок без отца? Всё равно по–своему всё сделала упрямая девчонка... Потом поехала в Новосибирск и свалила все проблемы отцу на голову. Ты знал об этом?
- О чём?
- Что мать Катюшина, ещё в молодости умерла, а у меня детей не было... Забрала её, выучила. Всё у неё было хорошо, пока не потеряла голову из-за тебя.

Она метнула на него тяжёлый взгляд и тут же осеклась, увидев его потерянное лицо.

- И ведь умница какая! Головка светлая... Хочу, говорит, ребёнка от него... И что она в тебе такого нашла? – спросила она с недоумением.

И что она нашла?.. Форменный идиот и неудачник!
На Лёвкина будто нахлынула горячая волна, и ему стало трудно дышать. Кровь застучала в висках, отдавая в сердце тупой болью, а слова Анны Дмитриевны долетали до него как сквозь толстый слой ваты.

…Сейчас я тебе накапаю… сиди тихонечко… Это я виновата! Знала бы, что ты такой впечатлительный, может, ничего бы не говорила... А я всё понять не могла – в кого Лерочка такая слабенькая?…

- Лерочка? А сколько ей лет? Хотя, о чём я… Фотографии хоть покажете? - просит он, чувствуя, что боль постепенно уходит.

Анна Дмитриевна несёт из комнаты  коробку из под конфет и выкладывает перед ним снимки.
- Вот… любуйся…
На него смотрят карие глаза повзрослевшей Кати, а рядом с ней юное создание точно с такими же глазами.

- Где они сейчас?

- Какая тебе разница! Они тебя уже дважды оплакали, и пусть уж всё останется, как есть. Всё равно ведь ничего не изменишь… Ведь вы мужики – такие несамостоятельные… Мой тоже рано ушёл, а мы женщины всё тянем. Скрипим, но тянем...
Ты уж лечись, Миша, береги свой талант. Бережёного - бог бережёт! Мне Катюша все уши прожужжала про твою гениальность. Плакала, что такая голова пропадает…
- Какой там талант! - он безнажёжно машет рукой.
- Что-то ты, парень, мне совсем не нравишься…
- Я сам себе не нравлюсь.
- Ну, это совсем последнее дело… Себя надо любить и уважать. Тогда всё у тебя получится.
- Надеюсь… И вам не болеть!.. и удачного ремонта!
- А на ремонт мне Катюша денег дала! – похвасталась напоследок Анна Дмитриевна.

Лёвкин вышел на улицу и остановился на пригорке, чтобы полюбоваться садом и ещё раз взглянуть на дом, где раньше жила Катя. Деревья разрослись и стали в два раза выше дома, вид которого удивлял пестротой. Крыша с четырёх сторон была покрыта кусками нового и ветхого шифера, перемежаясь яркими «ондулинами», даже в таком месте, разделяя людей на бедных и богатых.
Он думал, что делать теперь?… Можно поехать и разыскать их. И если Катя свободна, жениться и обрести семейный покой и отраду. Но это не спасёт его от вселенского одиночества, с которым он когда-то явился на свет.
И вот что странно… Как ни любил он раньше Ирину, ни рвался к ней всем сердцем, но одиночество любил больше. Только в одиночестве можно быть свободным и творить. Одиночество было слаще и манило своим постоянством.







Глава восемнадцатая.

В электричке было полно народа, и Михаил кое-как разместился с двумя старушками с вечными тележками в руках. Пенсионерки обсуждали цены, маленькие пенсии и виды на урожай.
Хорошо, что мать не гробит себя на грядках, как другие, а просто живёт на даче!.. Разводит цветы и ходит в гости к соседям. Каждую неделю он ездит к ней, нагруженный запасом съестного. Она звонит ему и долго зачитывает список и в конце получается, что перечень лекарств на много больше, чем продуктов.

Одно время, он всё вспоминал о том письме, пытаясь разгадать его смысл. Сотни раз перечитывал, не находя ответа. К матери обратиться так и не посмел, и потому поехал к брату, а тот долго не мог понять - о чём он толкует... Какие-то письма...
Потом вдруг понял и устроил ему настоящую взбучку на правах старшего брата.
..К чему все это расследование? И зачем извлекать из пыли и тлена какие-то бумажки и после ходить и мучиться? Кому это нужно?..
- Какого чёрта ты вообще полез на этот чердак?…- гневно спрашивал Виктор, а Михаил всё больше теплел сердцем и успокаивался.
  - Случайно. Абсолютно случайно вышло!
  - А матери, надеюсь,  ты ничего не говорил?
  - Само собой... Что я – совсем идиот?

*   *   *

Колёса гремели на стыках, медленно набирая скорость, а за окном проплывали дома и бесконечные дачные участки с разнокалиберными строениями садоводов-любителей. Сколько их было возведено в годы "перестройки и ускорения", когда народ массово бросился осваивать землю, в надежде хоть как-то прокормиться. Горожане, никогда не ведавшие, что такое лопата, повально вдруг стали огородниками, в горячке вкладывающими последние, ещё не украденные государством сбережения в постройку садовых домишек, больше напоминающих собачьи будки. Лёвкин помнит то время, когда его институтские коллеги тянули жребий – кому какой участок достанется: в центре массива или с краю... Как некоторые обижались на несправедливость и ходили жаловаться в местком к Пилипенко. А он держался от этого в стороне, с недоумением слушая эти разборки. Какие участки? Какие, вообще, огороды в институте?
Как в один момент из научного работника можно превратиться из учёного в огородника и тратить свободное время на возделывание картошки?..
Совсем недавно, женщины обсуждали лишь модные тряпки и возможность «достать дефицит». И тут вдруг всеобщий повальный интерес к семенам, к средствам от вредителей и расписанию  электричек...
В коллективе стали нормой разговоры о том, сколько вёдер накопали с сотки и чем эти сотки удобряли… Хотелось бежать от этого, не слушать, но разве убежишь от жизни?

- Ну и как вы там все умещаетесь? Небось, места мало после городских хором? – въедливым голосом спрашивает дедок, сидящий напротив него в электричке.

- Почему же? Всем места хватает! – отвечает мужчина зрелых лет с бородой. Лёвкин засмотрелся на ухоженную бороду, и тот улыбнулся ему в ответ.

- И чем же вы там занимаетесь? Небось, целые дни богу молитесь?

- Работаем, отец! Кто огородничает, хлебушек выращивает... Кто ремёсла осваивает.. Все  трудимся, а потом продаём свои изделия и живём с этого... Я вот туеса делаю. Между прочим, городские дамочки хорошие деньги за них дают. Сейчас модно – природные материалы в быту. Хранить, к примеру, сахар или соль в берестяном туесочке…
- Покажи какие!  - Дед с любопытством заглядывает в его сумку жёлтыми собачьими глазами, а тот разводит руками.
- Извините! Всё продал…

- Богато живёшь, наверное, - бросил дедок и закряхтел, сокрушаясь:
-Отчего такая раскладка - у одного всё как по маслу, а другой вроде и не предназначен для жизни – сплошь ямы да ухабы. Вот у меня и бабка померла, и от внуков никакого внимания… А чем я богу не угодил? Всю жизнь тяжело работал, а в конце получил шиш с маслом…

- И ведь страдают чаще люди с большой душой, - подключилась к разговору бабулька в дырявой соломенной шляпе. – Глядишь, иногда – и хороший человек, и честный, а радости в жизни никакой...
-Маленькая душа не вмещает в себя ничего, потому и бесчувственная. А бесчувственным    жить легче, - закончил бородатый непростую мысль.

Дедок вдруг вскочил, заторопился и, выхватив из прохода грязную тележку, потянулся к выходу, а Лёвкин тотчас пересел на его место.
Он заговорил с бородачом, и тот представился Валерием. Михаила заинтересовал его рассказ, и он спросил с любопытством:

- Ну и где так интересно живут?

- В соседней области. Там в лесу раньше были заброшенные хутора. Наша община разузнала все подробности и переселилась туда вместе с семьями. Поначалу, правда, было тяжело и тесновато, но потом отстроились и сейчас там целый посёлок со своей школой и народным домом...

- И бог у вас свой? – спросила ехидно старушка в майке с надписью «Люблю пиво».

- Почему же свой? Бог един, – спокойно ответил Валерий, - Просто у каждого к нему свой путь.
Про бога слушать было не интересно, и Лёвкин стал расспрашивать подробно об их житье-бытье: как занимаются сельским хозяйством… где дети учатся и чему… кто у них за главного и как они его выбирают…
А тот долго и подробно рассказывал о том, что живут они по своим законам, не запирая дверей... Ведь в жизни главное не подчиняться кому-то, а уметь договориться…
Люди должны быть не только верующими, а глубоко нравственными и жить достойно своему званию – Человек…
- Все люди братья?
- Так точно!… Если надумаете когда – приезжайте. Адрес я вам написал. Вы что делать умеете?
- Да как сказать… Могу математику преподавать, физику… Может, и ремеслу какому обучите?
- Были бы руки! Мужчины нам очень даже нужны...
- Очень интересно! Если бы не дела, поехал бы прямо сейчас. Представляю, как у вас хорошо - чистый воздух, красота вокруг и никакой лжи...

Окончание.

На субботу у Лёвкиных намечался пир. Давно не отмечали день рождения Михаила, а тут  вдруг решили отметить «сорок пять» и торжественно пригласили Виктора.  Позвонил Михаил за неделю и каким-то особым голосом напомнил о грядущей дате.
- Ну, так придёшь?
- Ты на работу устроился? - задал встречный вопрос старший брат.
- Придешь – всё расскажу, - пообещал тот.

Это его «расскажу» интриговало и мучило целую неделю, и в пятницу Виктор Иванович  спросил у жены Светланы – пойдёт ли она с ним на именины, на что та резонно ответила, что лично её никто не приглашал и «вообще не собирается целый вечер любоваться на этого олуха...».
Виктор на олуха странно отреагировал. До сих пор он вполне  спокойно выслушивал подобные характеристики брата.
- Ну,  хватит! - оборвал Виктор,  обидевшись за своего хоть и в прошлом, но учёного брата. -  Не хочешь – не ходи! Я вот думаю – что подарить?
- Одеколон, - с ходу нашлась супруга, - Помнишь – Кузнецовы  принесли на день рождения..
Она по- хозяйски копила ненужные подарки, чтобы со временем их передаривать.

Захватив одеколон и конфеты для матери, Виктор Иванович отправился в дом, где в далёкие времена  царил культ младшего брата, развенчанный самой жизнью. Отношения у них были  не самые тёплые. Он по привычке, обретённой в детстве, продолжал опекать  брата, а тот ничего не давал взамен.
Виктор Лёвкин самостоятельно устраивался в жизни,  развивая нехитрый бизнес и с годами, постепенно открыл сеть продуктовых магазинчиков «Мини-Маркет». Эти «Мини» прекрасно его кормили, позволяя  поддерживать  брата-неудачника и мать с её нищенской пенсией.
И  вдруг, такое  неожиданное внимание  с его стороны, странные появление и разговор... А теперь ещё и обещание что-то рассказать…


Дома была только Елена Яковлевна. Одетая в старенький  халат, она суетливо бегала по кухне и чем-то здорово гремела.
- А Мишка где?
- Да в магазин побежал, за сигаретами... Сейчас придёт. Ох, боюсь я за него, Витенька! Всё ходит по ночам, курит... Что-то у него такое в голове и спросить не спросишь,  сразу замыкается в себе... Хоть бы чего не надумал!
- Да что он может надумать…  Лучше бы на работу устроился!
- Не перебивай меня! А то я забуду, что хотела сказать... Работа - само собой, а вот...
В прихожей стукнула дверь, и мать растерянно развела руками:
- Ну вот! Не успела ничего сказать…

Вошёл  Мишка с горящими, весёлыми глазами. Совсем не такой, как всегда.
- ЗдорОво, братишка!
- С юбилеем тебя! Что-то ты слишком весёлый сегодня…Ещё гости будут?
- Нет. Тебя только ждал.

Сели тут же, на кухне. Виктор Иванович был ярый поборник здорового образа жизни и поставил возле прибора безалкогольное пиво, принесённое с собой. Михаил знал об этой привычке брата и никак не реагировал. Зато мать без конца одёргивала именинника, подливающего себе вино:
- Не увлекайся ты сильно!
- Не переживайте! Я сегодня как стёклышко!  Так о чём мы с тобой, Вить, говорили?
- Ты про зону что-то рассказывал. Мол, люди  какие-то особенные...
- Точно! Ты не подумай, что это секта. Ничего подобного! Просто у них свой устав, правила и  живут как бы коммуной.
- Коммунисты? - изумилась мать.
- Вы не дослушали, мама. Люди живут одним хозяйством. Вместе строят жильё и всё добывают своим трудом...
- Вроде модели коммунистического общества, - заметил Виктор.
- Вроде того… Сами учат детей…
- Ненормально всё это, - буркнул старший Лёвкин. – Дети должны расти среди своих сверстников. А это просто изгои какие-то…
- Это мы живём в перевёрнутом мире!... Ищем любовь, а попадаем в пустоту, хотим, чтобы с нами вели честную игру, а сами обманываем других... А таких людей считаем изгоями и дураками, лишающими себя радостей жизни.

- Вы тут вдвоём посидите, а я пойду, телевизор посмотрю, - заскучала Елена Яковлевна.
И мать ушла в комнату.
Виктор слушал рассуждения брата о светлой жизни на природе, о светлых сердцах и наблюдал, как по стенке ползёт рыжий таракан. Следом за ним бежали двое поменьше, суетливо забегая друг за друга. Наверное, детишки за мамашей бегут. Прямо как мы с Мишкой - кто вперёд....

  - Мы горожане многого лишены, - рассуждал Лёвкин-младший, - Радости жизни на земле, покоя. Не сладко и  там живётся - грязь, навоз... Но у них душа не заперта в клетку, как у нас.  Там  вышел на улицу – и вот они -  земля, небо... В городе не так. Тут мы если выходим, то только за делом и всё спешим куда-то, по сторонам не смотрим...
- А как же бабушки на скамейке? А дача? - улыбнулся Виктор.
- Да что дача! Пока доедешь – бензином сто раз отравишься! Утром обратно... Вот и сидим всю жизнь в темницах.
- Ничего я не понял! Природа… земля... Всю жизнь был горожанином  и чего вдруг стал за землю хлопотать? Живи себе потихоньку, работай... Жильё есть, здоровье,  образование… Чего тебе ещё не хватает? -  сердился Виктор, наливаясь раздражением к словоблудию брата.
- Кто хочет, тот живёт, как подобает человеку, - сказал он назидательно.

Михаил расстроено замолчал и налил себе полную рюмку. Он пил и тупая сердечная боль непонимания не утихала, а наоборот, росла. От этой боли пьют и безумствуют люди, раздавленные дикой, бессмысленной жизнью, убивают друг друга в пьяных драках, растворяясь бесследно в потоке времени.
…Кто хочет, тот живёт... Разве ты не видишь, что я задыхаюсь,  что не вижу здесь для себя никакого будущего?…

  - Вот ты, Вить, работаешь, к чему-то стремишься, цели ставишь… Все мы куда-то бежим, ждём какого-то чуда,  которое изменит всё и наступит долгожданное счастье. А вот нет его! И не будет! Ты вот веришь в чудо?
- В себя надо верить. В силу духа.
- А я не могу.
- Ты дай себе слово.
- Слово! Сказать можно что угодно. Люди прячутся за словами. Словам не верю.

Михаил  достал сигареты, и закурил было, но в дверях сразу появилась мать и замахала, запричитала:
- Выкурить меня вздумали? А ну марш на балкон!

Он  послушно потянул дверь и просительно произнёс: - Пошли со мной? Постоишь? - зная, что Виктор терпеть не может табачного дыма, но тот пошел следом и плотно прикрыл дверь. Михаил  жестом указал на огни города, на бегущий по шоссе поток машин.
- Ты только посмотри! Жизнь  кипит и течёт, как река. И всё мимо... А воздух какой...
Он затянулся, и старший брат увидел, как дрожат его пальцы. Плачет? Или просто замёрз? Да он и сам, не смотря на наброшенную куртку, сразу озяб на пронизывающем ветру.
- Ты не слышал про Вальку? Убийцу нашли?
- По-моему, нашли кого-то. Одно время шумиха была невероятная, - ответил Михаил.
- Видел твою Ирку по телевизору. Выступала  ужасно деловая.
- Я тоже видел, совсем близко.
- И как?
- Никак. Ладно… Проехали... Я не об этом... Я -  о другом. У меня в комнате кое-что интересное. Пойдём -  покажу.
И они прошли в его  спальню.

Там на столе стоял какой-то странный предмет, но Виктор, ничего не понимающий в технике, лишь мельком взглянул на него.
- Вот! Смотри! - сказал Лёвкин  с гордостью.
- Что это?
- Изобрёл. Осталось провести испытания.


И заговорил, используя мудрёные слова о каких-то перемещениях в пространстве и времени, про различные измерения, про другие миры, в которые собирается попасть с помощью своего изобретения. Виктор Иванович слушал и думал о том, что у брата явный бред и что  не мешало бы показать его специалистам.
- Ну и зачем всё это? Что и кому ты хочешь доказывать?
- Прежде всего, себе самому... Что могу. Я тут в пару журналов отправил статью. И ещё кое-куда…
- И как?
- Пока никак.
- Ну, вот видишь!
- А я думал, что тебе будет интересно, - расстроился Михаил, - Ведь мне больше и рассказать некому... В-общем, слушай: если со мной что-то случится, то вот здесь, в столе все расчёты. Понял?
- Понял. Хотя, если честно, то не очень... Что может случиться? Говори прямо!
- Это предположительно.
- Слава Богу! А что ты там про другие миры говорил? Это та самая коммуна? Ты туда намылился?
- И, правда, ничего не понял. И всё-таки, я хочу сказать тебе, что ближе тебя, у меня никого нет.
- Ну, спасибо! А мать?
- Мать – это мать. Это святое! Но она другими понятиями живёт. А ты - совсем другое дело. Ты мне самый близкий человек...

И посмотрел долго и тоскливо.
И снова начал в волнении ходить по комнате, а старший брат вдруг почувствовал, глядя на этого нескладного, изломанного человека,  жалость и какое-то щемящее чувство тревоги. С чего бы?
Вот он сидит на диване – хорошо одетый, подтянутый, спокойный, а перед ним мечется длинный тип, единственный брат, задумавший какую-то аферу, а он ничего не может или не хочет понять, не смотря на весь свой природный ум и смекалку. И, запинаясь, сказал:
  - Я тоже так думаю, Мишка. Я тоже. И всё-таки, не делай глупостей. Хорошо?
На прощание они обнялись, чего никогда не делали, обходясь рукопожатием. И Виктор Иванович пошёл домой  взволнованный, дважды оглянувшись на родные окна.

К вечеру следующего дня позвонила мать и спросила растерянным голосом:
- Мишка не у вас?
- Он сроду у нас не бывает! - засмеялся было Виктор, но потом вдруг вспомнил вчерашний разговор и побледнел от нехороших предчувствий. - А что,  давно нет дома?
- Утром встала, а его уже не было. Подумала, что ушёл в магазин. Так до вечера и не пришёл...
- А вещи? Вещи смотрела? - спрашивал, волнуясь, Виктор.
- Да всё, вроде, на месте. И ботинки его у порога. В чём ушёл – не понятно...- плачущим голосом говорила Елена Яковлевна.
- Найдётся! - убеждённо говорил Виктор. - Куда он денется с подводной лодки! Загулял где-то, юбиляр!
- Да где он может быть? Я даже не представляю!

Брат не появлялся дома трое суток, и Виктор отправился на поиски, которые  завели его в тупик. Тщательно проверив все его вещи, они пришли к неутешительному выводу, что Михаил  пропал, в чём был. А именно: в тапочках и домашней одежде. И это в октябре!
В милиции, где оформляли заявление об исчезновении и где подробно всё описали, у них спросили – был ли пропавший вменяемым, на что они не нашлись что сказать. Да кто из нас может поручиться за собственную адекватность и в чём её суть? Кто из нас может уверенно заявить – я нормальный?…
Виктор не стал говорить матери и тем более милиции о ночном разговоре, о приборе, который тот якобы изобрёл. Что они могут о нём подумать? Понятно что!
Одно время он предполагал, что Михаил отправился в ту самую коммуну, но почему без вещей и тайно?

Прошла зима и чем больше думал сам Виктор, тем больше склонялся к мысли, что исчезновение брата – результат его эксперимента. Ведь каждый год на Земле таинственным образом исчезают тысячи людей. Без всякой науки. Может, с ними  происходит также что-то такое, чего не понять нам, простым смертным?
Тогда он решил внимательным образом изучить записи брата. Их было немного - всего две общие тетрадки, заполненные аккуратным  почерком Михаила и папка с чертежами. И чем больше читал, тем ясней понимал – насколько он далёк от уровня его интеллекта. И теоретические выкладки, и чертежи, и многостраничные расчёты не говорили ему ни о чём. Он гордился своим умом и хваткой, но умел лишь посчитать рентабельность своих «Мини» и заполнить нужные графы налоговых деклараций. Он умел, как тысячи других, обойти законы, и, заплатив  взятку чиновникам, заработать на этом обмане.
Но то, что было в тетрадях пропавшего брата, вводило его в ступор. Каким-то десятым чувством он понимал ценность этих записей и не знал, что со всем этим делать. Где ты, Мишка? Жив ли?
Мать продолжала ждать сына и однажды ей позвонили. И возбуждённый  мужской голос стал требовать к телефону Михаила Лёвкина. Она разволновалась и для объяснений дала телефон Виктора. Звонивший понял, что это и есть Михаил и минут десять, не давая вставить ни слова, расписывал гениальность его новой теории, которая, по его мнению, является величайшим открытием человечества и открывает дорогу...
Виктор Лёвкин слушал и душа его переполнялась великой гордостью и великой печалью. Он плакал от этой гордости и мысленно обращался к пропавшему:
 - Где ты, брат?