I
Вьюжило. Морозный январский ветер забирался в рукава дубленки, больно колол голую шею и заползал под небрежно натянутую на влажную голову шапку. Холода мальчик не замечал. Встревоженный бегом времени, напрочь забывший об указаниях матери, он очнулся в самый разгар военной битвы и, выскочив из снежного окопа, помчался домой. Его преследовали снежные снаряды – один даже угодил ему в шапку, от того она съехала на один бок – а потом за ним увязался и Димка. Димка домой не спешил: его родители, слишком занятые на работе, приходили только под вечер, а старшую сестру дела восьмилетнего брата мало заботили.
- …а может выйдешь потом? – где-то позади завывал своим тоненьким голоском Димка.
- Не знаю! – железно отрезал друг.
Крыша его дома уже виднелась из-за панельной пятиэтажки; утерев нос холодным рукавом, мальчик остановился перед занесенной снегом детской площадкой и решительно двинулся вглубь. Ноги его тут же утонули в сугробах, согретые шерстяными носками ступни ощутили неприятную мокроту. Задыхаясь и не оглядываясь на ноющего в спину Димку, мальчик настырно шагал вперед. Его быстрому шагу мешал увесистый рюкзак – лямка на правом плече постоянно слетала, рюкзак косился, тянул вниз; сумка со сменкой, закрепленная на запястье, волочилась по насту. В другой руке он держал недоеденный хот-дог, купленный в школьной столовой. Он по многу откусывал его, давясь сухостью булки и не успевая насладиться холодной сосиской, чуть приправленной кетчупом. Выкинуть хот-дог мальчик не решался, нести домой не осмеливался – мама, всякий раз читавшая ему лекции о здоровом питании, считала фастфуд «бомбой замедленного действия» и могла придумать за него наказание. Хот-дог закончился под конец пути через детскую площадку. У покосившегося железного грибка мальчик остановился: Димка, еле передвигая ногами, и вовсе уселся в сугроб и молча смотрел на него, пережевывая остатки своего школьного обеда.
- Я тут пока посижу, - он стянул толстую перчатку, набрал в ладошку снега и отправил ее в рот.
- Ну, пока!
Друзья расстались. Обогнув пятиэтажку, мальчик устало, но весело шагал к своему подъезду. Димку он не любил: тот важничал, кичился коллекцией трансформеров и пугал старшей сестрой при каждом удобном случае.
- Эй! – глухо раздалось в спину. Мальчик обернулся: Димка стоял на углу пятиэтажки и махал ему перчаткой. – Эй, Том и Джерри! Выходи в 5!
Мальчик злостно закусил губу и помчался прочь. Димка нарочно звал его Том и Джерри, зная, что друга это злит, но по своей немного хамоватой натуре удержаться не мог. Однажды это прозвище даже стало причиной драки, но крупного, а от того сильного Димку, это не остановило: хилый Том и Джерри хоть и нанес ему болезненный удар, но был позорно положен на лопатки. Прозвище за другом закрепилось и одноклассники его с радостью поддержали.
Мальчик стал стесняться своего имени еще в детском саду, когда новенькая красивая воспитательница, услышав его робкое Томислав, хмыкнула в сторону и засмеялась. «Кто ж тебе такое имя выдумал?» - ехидно ухмылялась она при каждом к нему обращении. Мальчик непонимающе смотрел на нее и повторял: «мама».
Мама звала его Томи. Самое дурацкое имя, которое он когда-либо слышал. Когда он представлялся новым знакомым, то всегда четко, чтобы не переспрашивали, произносил эти два столь некрасивых слога «ТО – МИ», но все без исключения таращили на него свои удивленные глаза и непременно произносили: «Как, как?».
К концу первого года в школе, когда к ним в класс перевели Вячеслава, Томи стал представляться Славиком. Созвучие имен на некоторое время мальчиков сблизило. Мама Вячеслава звала его Славой и Томи решил, что первая часть его имени отныне будет оставаться в секрете для всех новых знакомых.
Что еще хуже, отчество у мальчика было совсем непроизносимым и он помнил, как в раннем детстве, заплетаясь, выговаривал его по слогам. Благо, его отчество после произнесения имени почти никого не интересовало, как и сам отец. О нем Томи почти ничего не знал, кроме как то, что он очень красивый и мужественный и что между ними огромное расстояние, обозначенное на карте над кроватью красными флажками. Это расстояние казалось Томи крохотным, его можно было измерить одним пальцем, но он свято верил маме, говорившей о том, как непреодолимы эти несколько сантиметров на самом деле.
Бросив сменку в угол, стянув широкие валенки, мальчик спешно переоделся в растянутую толстовку GAP, привезенную кузиной из самой Америки, а от того самую любимую, и, не обедая ненавистной жареной рыбой, принялся за уроки. Через час с работы придет мама – она разрешает играть в гонки только при выполненном домашнем задании.
II
Вьюжило. Порывистый ветер игриво вздымал вверх ворох снежинок. Они танцевали в свете приподъездного фонаря и уносились прочь. Марина любила сидеть у окна с чашкой горячего кофе и наслаждаться спокойным январским вечером. После тяжелого рабочего дня все, что ей требовалось – это включенный телевизор и компания сына. Сын у Марины был замечательный: тянущийся к знаниям, он всегда выполнял домашнюю работу еще до ее прихода, порой, так безупречно, что ей приходилось только дивиться. Утонув в большом кресле с головой, она сверяла ее с заданиями в дневнике, подолгу читала его учебники, изредка задавая вопросы. Сын, занятый компьютерными играми, матери отвечал неохотно, но всегда с вежливостью, которой она его учила.
Томислав стал настоящей отрадой в жизни Марины. Закончив факультет славянской и западноевропейской филологии, она, мечтавшая о романтике и красоте горной Словении, устроила себе по-настоящему незабываемое лето. Летняя Любляна гостеприимно распахнула ей свои объятия, и она кинулась в них столь безрассудно, с первого взгляда влюбившись в черные глубокие глаза молодого Боштьяна, что совершенно потерялась во времени и очнулась уже в холодной осенней Москве, приветливо расстилавшей ей дорогу в жизнь. Это лето оставило Марине вихрь безудержных эмоций и крохотную жизнь под сердцем, которую она, едва сомнения подтвердились, решила вопреки всему сохранить.
Так в ее новой взрослой жизни в однокомнатной квартирке на окраине столицы появился мальчик с самым красивым именем во Вселенной, которое она когда-либо слышала.
- Томи, как-то ты мало кушал, - перевернув страницу школьной Хрестоматии, не отрываясь сказала Марина. Мальчик, напряженно глядя в экран, прыснул в сторону и ответил.
- Я в школе поел.
- А что давали сегодня?
- Кашу пшенную и компот.
Марина качнула головой и снова углубилась в чтение.
Томислав с раннего детства был приучен к здоровой пище: в их доме всегда водились полезные овощи, натуральные соки и рыба. Мальчик был не привередлив: кроме шоколадных батончиков, которые Марина успешно заменила на плитки горького шоколада, борьбы в питании не было. На школьных собраниях она всегда заглядывала в столовую, а потом долго объясняла сыну пользу и вред некоторых продуктов.
Томи был тихим и послушным: споров в их маленькой семье почти никогда не было, кроме одного – мальчику так нравилась растянувшаяся бесформенная толстовка GAP, что он ни за что не хотел с ней расставаться. И Марина уступила – когда-нибудь он из нее все равно вырастет.
- Томи, сынок, закругляйся, уже два часа сидишь за компьютером.
Мальчик со сдавленным «сейчас» выгнулся в последней попытке развернуть автомобиль на проезжей части, но только злостно выдохнул и отпустил мышку. Осунувшись, глядя на мать исподлобья, он поковырялся пальцем в коленке и выдал:
- Мам, ты зачем меня так назвала?
Марина, резко выпрямившись, оторвалась от Хрестоматии. Очки ее упали на кончик носа.
- Как так? – удивленно спросила она.
- Ну, как… У всех имена как имена, а у меня Том и Джерри какой-то!
В отчаянном возгласе мальчика отчетливо читалась накопленная обида. Он опустил голову и продолжал ковыряться в маленькой дырочке на спортивных штанах.
- Томи, у тебя самое красивое словенское имя!
- А почему ты меня русским именем не назвала?
- Потому что твой папа словенец!
Они не раз касались темы отца. Сам Томислав, казалось, ничуть не обеспокоенный отсутствием папы, никогда не задавал про него вопросов, да и Марина не обходила эту тему стороной. Когда Томи исполнилось шесть, она купила ему карту мира и красным флажком ткнула в Москву, другим – в Словению, тем самым обозначив огромное расстояние между ними и Боштьяном.
В комнате воцарилось молчание, на мгновение стих и телевизор. Мальчик сидел, потупив взор и не смея взглянуть матери в глаза. Марина, прибитая его словами, только вопрошающе пепелила сына взглядом.
- Тогда зови меня Славой! – снова воскликнул он.
Марина, мягко улыбнувшись, поднялась и за два шага оказалась подле сына. Обняв его чернявую голову, она нежно поцеловала его в затылок и сказала:
- Глупый ты…
- Назвала не пойми как, еще и обзываешься!
- Вот вырастешь, еще благодарить меня будешь!
Мальчик вздохнул.
- Это до скольки мне надо вырасти?
- Ну, вот в 16 лет, если будешь стоять на своем, разрешу тебе сменить имя.
Марина улыбалась: сын, считая на пальцах годы, отведенные ему на раздумье, опять вздохнул и уже ничего не говорил. Выключив игру, он облокотился о стол, ткнулся подбородком в кулачки и задумчиво смотрел в экран.
- Правда? – вдруг спросил он, обернувшись к уходящей в кухню матери.
- Что?
- Ну, что в 16 лет как хочу, так и буду себя звать?
Марина засмеялась.
- Правда. А сейчас марш умываться и пить кефир! И толстовку свою снимай, выстираю.
Томи улыбнулся. Его большие черные глаза, хитро сощурившись, бегали по комнате. Мама временами была настоящей доброй феей! Он радостно сжал кулачки и, стянув толстовку, потопал за ней в кухню.