Сцена 5. Нам и не снилось...

Евгений Скачков
                ***

Текст написан в соавторстве с http://www.proza.ru/2011/08/10/632
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦИКЛА "Мое НемОе Кино"

                ***

Неизбежное сегодня скребется мягкой лапой в квадрат окна.
Глаза фонарей прикрыли свои уставшие за ночь веки и заснули безмятежным сном.
Фонарю, наверное, весь день будет сниться река, как снятся каменщику кирпичи, а рыбаку – рыба.
Этот фонарь умеет доводить меня до сна, если  всматриваться через окно в его затуманенные глаза.
А стоит мне проснуться, он уходит на покой, словно солдат с поста, передав мне смену.
Его обычное утреннее состояние, как мое вечернее, можно назвать скукой.
И я, и он понимаем, что от такого состояния нужно уходить...
А когда уходить некуда, мы проваливаемся в сон...

Я открыл глаза, смотрю в потолок, а фонарь, словно уловив мое пробуждение,
подмигивает двумя глазами, будто хочет взбодрить на прощание, и закрывает свои чугунные веки.
Спокойного тебе дня, дружище Фонарь. Доброе утро, милая Соул. Я сумею не расплескать твой образ.

                ***

Наконец закончилась еще одна ночь в теплой рубашке, которую мне подарила мама. Ненавижу ночные рубашки, Джек.
Но не хочу, чтобы мама обижалась, да и в шелковом голубом пеньюаре, который я сшила в прошлом году, спать еще печальнее.

Сегодня я запланировала шахматную партию с интереснейшим, умным человечком – с  мисс Соул.
Не очень удачный протест одиночеству, да, Джек? Ты наверняка умеешь играть.
А если… я приглашу тебя на городской шахматный турнир? После киносеанса вахтер передаст тебе письмо.
Ведь если ждать, когда ты наберешься смелости пригласить меня под свой зонт,
можно дожить в ночной маминой рубашке до сорока лет, а мне очень хочется надеть пеньюар…

Эй, Ангелы! думаете, я недостаточно добродетельна? Если бы вы были смертными, наверняка поспешили бы жить!
Вам никогда не понять, как страшно утром столкнуться в зеркале с гусиными лапками у глаз.. . Ай, да что там говорить!
Откуда вам знать, что такое гусиные лапки и ночная байковая рубаха вместо шелкового пеньюара?!
С таким «бурлеском» можно выступать разве что в пансионате для сирот. Нет, ангелы, я еще поборюсь!
Сила во мне клокочет, как усмиренный на мгновение хищник. Только на мгновение, слышите?
Когда я учую свое Время, я перегрызу цепь!

А ты, Джек? Мне кажется, ты медленно умираешь, потому что тебе незачем  жить. Откуда мне знать, скажи? Но ведь я знаю! я чувствую тебя.
Ты, конечно, не подозреваешь, что комнатная герань увядает, когда ее хозяин болен. Я – твоя герань. Пожалуйста, очнись…

                ***

Я чувствую, как над рекой встает туман, стелется  по стылой  воде, карабкается вверх к набережной,
цепляется своими пуховыми лапами за ограду и беззвучно плюхается на булыжник мостовой.
Он немного отдохнет и поползет вверх, по лабиринтам улиц, лениво заглядывая серой кошкой в колодцы еще пустых дворов.
Скоро он закроет горб моста, и тогда будет казаться, что мост уходит в никуда.
Мой берег еще не осветило солнце. А с противоположного уже доносятся вопли паровозов, скрежет трамвайных колес.
В такие минуты мне кажется, что под моим окном протекает Стикс – река смерти, и вот-вот за мной приплывет веселый лодочник Харон,
чтобы перевезти меня на другой берег. Соул, иногда я не понимаю, на каком я берегу. Особенно в те дни, когда мне незачем просыпаться.

Тебе, наверное, интересно, к какой категории людей принадлежу я. По-моему, ни к какой.
Я долго шатался по улицам белого света, и надо сказать, здорово скучал. Жил среди людей, но с большинством из них не чувствовал никакой связи.
И когда восторженная глупышка Мэри забралась на башню и громко восторгалась видом на этот город, мне казалось, что лучший вид на него, если сесть на груженый бомбами дирижабль. Я подумал, что если бы мы вместе сели на чертово колесо, то город показался бы более привлекательным, чем с дирижабля.
Я сейчас напишу тебе записку, оставлю ее в кассе. Ты придешь в кинотеатр позже меня и получишь ее вместе с оплаченными билетами.
Не удивляйся, что их два. Смешно, но в этот вечер я приглашаю тебя в кино. Я буду не только тапёром, но и зрителем.
А потом приглашу тебя прокатиться на чертовом колесе... И еще... открою свою тайну: когда я аккомпанирую изображению на экране,
то вставляю кусочки отсебятины. Это подарок самому близкому слушателю. Сегодня все этюды будут моими... Все они будут для тебя...

                ***

Я несу записку, ступая по гладким камням мостовой, как по клавишам рояля.
Крыши домов кажутся большими шляпами, а окна – распахнутыми глазами, рассматривающими мою встревоженную душу, затянутую в плащ.
Конечно, мне страшно, Джек. В первую очередь это – турнир с собственной гордостью.
Но еще страшнее упустить момент, когда в твое бытие врывается ветер и говорит: « Эй, нам по пути, полетели!»
Главное – не вязать в это время носки, Джек, а сесть на дирижабль и полететь!
Только поэтому, учуяв, что время пришло, я причесала свою колючую гордость.
В конце концов, ты понятия не имеешь, что я говорю с тобой, как свихнувшийся Синий Чулок…

Боже мой, Дже-е-ек! Что за сюрприз?! Ты стоишь у кассы?! Это все мой попутный ветер! не зря я доверилась ему!
Сколько раз высматривала тебя в холле, переминаясь с ноги на ногу – никогда не везло!
А сегодня ты – из крови и плоти, принесенный на воздушном шаре моего ветра!
Ох, я уже подхожу, колени дрожат и в горле пересохло. Кхм!
– Здравствуйте, …Джек.