9. Под вязом ветвистым

Илья Васильевич Маслов
     ДОМ НА ПЕСКЕ (роман-хроника). Часть первая.

     9. ПОД ВЯЗОМ ВЕТВИСТЫМ

     Прошло более недели, но зной не снижался. Были такие дни, когда небо наплывом затягивала вязкая слоистая пелена, лучи с трудом прорывали ее и скупо освещали землю. Все живое томилось в безветрии, духоте. Солнце наберет силы, разлижет горячим языком сухую пелену, поплавает в небе раздавленным желтком и снова утонет в вязком мареве облаков.
     Первые дни мужики молчали. Потом глухо зароптали:
     — Что же это получается? Отец Григорий баил: подождем ишшо несколько деньков, а сам и не думает ничего? Ждать, пока всё выгорит? Негоже так! Надоть сход скликать!
     Стекались в небольшие группы. Возбужденно толковали, спорили. Выжидательно посматривали на дом священника.

     И вдруг ухнул колокол с церковной выси, бросая в густую тишину гулкие удары. В синем небе заметались голуби, спугнутые звоном. К заутрене не могли так поздно звонить, к вечерне рано. Мужики выходили за ворота, смотрели на церковь.
     А глухой Евсей неторопливо швырял с колокольни удар за ударом.
     В набат так не бьют, слишком медленно и торжественно.
     И поняли: колокол призывал принять участие в крестном ходе. Все на поля, к нивам!

     Авдотья Андреевна сбросила с себя передник, который еще утром надела в хлопотах по хозяйству, открыла горбатый сундук, где хранились праздничные наряды. Взглянула на руки, не особенно чистые, пошла к умывальнику.
     Дуня прильнула к матери.
     — И я пойду с тобой.
     — Далеко, доченька.
     — Я тоже далеко.
     — У тебя ножки заболят. И можешь потеряться, там много миру будет.
     — Нет. Я хочу с тобой, — упрямо твердила девочка.
     Дуня ухватилась матери за подол и не отпускала. Анна, заплетавшая косу (она тоже собиралась идти), попыталась уговорить ее, но Дуня и слушать не хотела. Авдотья Андреевна рассердилась и шлепнула дочь.
     — Чего смотришь? Уведи ее! — приказала она Ваське.

     Авдотья Андреевна и Анна, переодевшись, ушли, а Дуня еще долго ревела, размазывая слезы по щекам.
     — А хочешь я тебе голубя поймаю? Хочешь? — спросил брат и тут же полез по лестнице на крышу. Всхлипывая, сестренка внимательно следила за ним.
     В семье Орловых почти все любили голубей, поэтому держали их помногу, десятка два-три. Были всякие породы, начиная от мохноногих и кончая дутышами. Любовь к голубям привил сам Иван Семенович. Он когда-то был страстным голубятником, лучше его никто не разбирался в достоинствах и недостатках той или иной породы. Дети опрашивали у него совета, каких голубей продать, каких приобрести. Иногда он сам забирался на крышу с шестом в руках и гонял голубей, любуясь, как они летают и кувыркаются в небе.

     Когда зазвонили в церкви, Варлаам стоял в палисаднике, прилаживал стекло, выпавшее из рамы. Под мышкой он держал стамеску, а в плотно сжатых губах — маленькие гвозди.
     Из своих ворот вышел дедушка Тихон, сутулясь, кашляя и посматривая в сторону дома Орловых.
     — Варлаам Иваныч, ты идешь на молебен? — спросил он, дымя цигаркой.
     — Иду.
     — Я тоже.

     Мужики выносили из церкви большие иконы в дорогих окладах риз и венках, хоругви из бархата и шелка. Сталкивались в дверях, путались в длинных, свисавших с древок полотнищах. Высокий дьякон, с монгольской рыжей бородкой, нес толстое евангелие в зеленом переплете с золотым образом, возложенное на шелковый антиминс. Следом за ним два парня в лаптях тащили аналой. Толпа верующих крестилась, кланялась, расступалась.

     Наконец народ тронулся. Впереди, с большим позолоченным крестом на груди и размахивая кадилом, шествовал поп, за ним, с евангелием, дьякон, потом мужики с иконами и хоругвями. Аналой теперь везли на зеленой полуфурке, и двое мальчиков придерживали его.
     Отец Григорий прошел версты полторы, и с него градом катился пот. Большой носовой платок, которым он вытирался, был хоть выжимай. Священника одолевала одышка, и он стал часто останавливаться. Ему подали дрожки, он сел. Дрожки тотчас же окружила толпа верующих, тут был и целовальник, и лавочник с сыновьями, писарь, скупщик скота, страховой агент, оба старосты — церковный и мирской.
     Пока крестный ход шествовал по ближним полям, погода начала меняться. Небо затянули серые тучи. Солнце скрылось. Тучи все сильней и сильней сгущались. На западе появилась мрачная синяя полоса, она ширилась с каждой минутой и начиналась на село. От нее тянуло прохладой.

     В селе стаями летали воробьи. Опускаясь на плетни, крыши, зароды прошлогоднего сена и соломы на гумнах, они тревожно чирикали и лихо дрались. Хрипло каркали вороны, примостившись где-нибудь на высоком колодезном журавле или на дереве. У самой земли черными молниями метались ласточки.
     Иван Семенович, предвидя, что будет сильный дождь, велел Егорке запрягать лошадь и ехать в степь за матерью. Егорке не хотелось, и он огрызался:
     — Пусть вон Максимка едет.
     — Максим тоже с ними ушел.
     — А где я буду ее искать?
     — Где народ, там и она. Поезжай. А то вся измокнет, еще простудится. Возьми вон дождевик, рядно...
     Заложив каурого в легкие дрожки, Егорка уехал.

     Иван Семенович стоял во дворе и смотрел на голубей, расхаживающих по крыше. Голубки убегали от самцов, преследовавших их, взлетали, взмахнув литыми крылышками. Самцы важно надували атласные грудки, дергали маленькими головками и, проворно поворачиваясь из стороны в сторону, ворковали.
     — Как бы град не хлестнул, — подумал Иван Семенович, посмотрев на потемневшее небо. — То суховей душил, теперь свободно может все градом побить. Так вот и живем под страхом.
     После ослепительной молнии, разорвавшей в нескольких местах полог туч, ударил гром. Уже начинали падать первые холодные капли.

     Поп как будто не замечал, что вот-вот польет дождь, усердно махал кадилом и торжественно произносил псалмы. Все с надеждой смотрели на темные тучи, шептали молитвы, истово крестились.
     Авдотье Андреевне не захотелось мокнуть под дождем, и она раньше всех отделилась от толпы. К ней присоединилось еще несколько старушек. Они торопились домой. За селом их встретил Егорка на подводе.
     — Ты куда, сынок?
     — За тобой.
     — Вот хорошо. Я совсем обезножела...
     — А где Аннушка и Максим?
     — Они далеко где-то. И Варлаамушка там...
     Егор посадил мать и завернул обратно.

     Когда Анна собиралась на молебен, она пригласила мужа.
     — Была нужда шляться по жаре. Я лучше подрыхну, — ответил Иван и ушел в амбар спать.
     — Максимушка, собирайся с нами. Пусть он дрыхнет, лодырь разнесчастный!
     Максим с радостью согласился составить ей компанию.
     Они отстали от матери после того, как на их наделе был отслужен молебен. Бегали к Еруслану купаться, нарвали охапку кувшинок. Анна купалась с девками, Максим с ребятами.

     Дождь застал их на обратном пути у хутора братьев Леоновых. Они стали под дерево, росшее через дорогу от усадьбы, но собаки, почуявшие вблизи присутствие человека, выскочили за ворота и начали лаять на них. Они убежали. Пересекли пологий буерак. Выбравшись из него, оказались в поле. По косогору справа зеленели хлеба, а слева тянулся низкорослый ракитник. По хлебному полю рассыпались кудрявыми шапками одинокие деревья.

     — Укроемся вон под тем деревом, — указала Анна на ближнюю березу и хотела уже бежать, но Максим удержал ее.
     — Лучше под вязами спрятаться. Смотри какие!
     Миновав рощицу, они остановились под молодым вязом.
     — А ведь нас здесь замочит, — сказал Максим и увлек Анну за собой дальше.
     Они оказались под старым вязом. Он был высок и могуч, как богатырь. Ветви его раскинулись широко и мощно. Листва была обильной и плотной. В вершине беспомощно путался ветер. Внизу хотя было немного мрачновато, но тепло, уютно, сухо.

     Вяз этот был знаком Максиму с детства. Он не раз забирался на него разорять грачиные гнезда. Грачи с отчаянным упорством стремились обжить его, но это им не удавалось. И они отступали. И сейчас на дереве не было ни одного гнезда.
     Максим наклонился и поднял с земли выщербленную гребенку с прилипшими к ней хвоинками. Как она тут оказалась?
     — Наверно, девка целовалась с парнем и потеряла. Как ты думаешь? — спросил Максим.
     — Откуда тебе известно, что девка? Может быть, баба целовалась.
     — Не спорю. Может быть, и баба. — Максим уже собирал сухие прутики, ломал их — они только похрустывали. — Я уже о другом думаю. Будь у нас серянки, мы бы сейчас развели костер.
     — Ты думаешь, мы здесь спасемся? — спросила Анна, подняв голову.
     — Конечно.

     Дождь хлестал уже вовсю, но с дерева не упало еще ни одной капли. Только прохладный и влажный ветерок порывами проникал сюда.
     Анна вздрогнула и, поведя плечами, сказала:
     — А все-таки прохладно.
     Она прижалась к дереву. Максим не отступал от нее ни на шаг. Лица их сблизились. Он улыбнулся и сказал:
     — Давай посушу...
     Хотел обнять Анну за плечи, но она отстранялась и с обидой проговорила:
     — Максимушка, ты руки-то не распускай... Зачем это?

     Он удивился:
     — А что я такого сделал?
     И снова приблизился к ней, попытался обнять, но она с силой оттолкнула его.
     — Не прикидывайся дурачком. За такое я могу и вдарить... И Ване скажу.
     Максим смутился. Ну зачем он сделал это? Дурак!
     — С тобой и пошутить нельзя.
     — Так не шутят.

     Максим виновато опустил глаза.
     — Прости, Аннушка. Ты только никому не говори, — глухо попросил он.
     — Не ждала я от тебя этого.
     Анна осуждающе смотрела на него. Максим долго молчал, потом поднял на нее ясные глаза и признался:
     — Ты мне шибко глянешься, Аннушка... Я полюбил тебя не знаю как. Вот крест святой, — и он часто закрестился, как будто без этой клятвы Анна не поверила бы ему.
     — Еще что скажешь? — прищурив глаза, холодно спросила она.
     — Разве тебе мало этого? На колени стану...

     И он в самом деле опустился на колени, протягивая вперед руки. Анна отскочила. Ей стало жалко его, и она ласково сказала:
     — Миленький, да разве можно чужих баб обнимать? Я жена твоего родного брата...
     — Ну и что из того? Замужних тоже любят...
     — Максимушка, ты глупости баишь. Не хочу и слушать твои слова. — Она поправила платок, выпрямилась и сурово добавила, уже приказным тоном: — Пойдем домой!
     — В такой-то дождь?
     — Тогда я одна пойду!
     И решительно направилась в сторону от вяза.

     На открытом месте дождь весело затанцевал на ее плечах. Максим растерянно смотрел ей в спину.
     — Аннушка, вернись!
     Но Анна даже не обернулась.
     — Вот сумасшедшая.
     Максим побежал за ней. Так и шли они — на расстоянии друг от друга, под проливным дождем. Каждая ниточка успела вымокнуть сто раз, пока они добрались до дому.
     После этого случая долго не могли друг другу прямо смотреть в глаза.

     *****

     Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/10/673