Волчонок, все еще маленький, лохматый и сонный, лежал у мамы на коленях и рассеянно теребил ее за волосы. Хватал, накручивал на пальцы, ловил и отпускал, как это делали бы котята.
-Мам, а у папы давно белые волосы?
-Да, давно, как ему 20 исполнилось – так они и стали белыми.
-А почему?
-Не знаю. – Женщина улыбалась. – Он говорил, что это от того, что он – белый волк.
-А я тоже белый волк? Как папа? – Волчонок поудобнее устроился у нее на коленях. – Значит, и у меня будут белые волосы…
-Возможно…
-А какие они были у него до этого?
-А до этого были черные. Черно-синие, как твои.
-А глаза?
-А глаза карие.
-А у тебя какие глаза?
-Зеленые.
-Тогда почему у меня синие? – мальчишка с упоением таращился на мать.
-Не знаю…
-Чьи же у меня глаза тогда?
-Тогда… Тогда у тебя глаза неба.
Волчонок замолчал и поднял взгляд выше – в потолок. Только вот потолка там не было. Вместо него у мальчика над головой простиралось бескрайнее, синее небо. Вечернее, зимнее, яркое – такое же, как и его глаза.
-Как зимой… - Волчонок приподнялся с колен матери.
Какое-то время они сидели молча. Волчонок улегся матери на плечо и грустно ее разглядывал.
Кап, кап, тихо, но очень часто капали слезы у него из глаз. Он не умел плакать по-настоящему, никогда. Выражение лица у него не менялось, не хотелось кричать или реветь как другим детям. Слезы просто капали у него из глаз. Как дождь, осенний, редкий… Октябрьский.
-Мам, не умирай, а? – Почти безнадежно шептал он, вновь и вновь прикасаясь к ее волосам.
А мать лишь только улыбалась – так, как это делают взрослые. Печально и смиренно.
- Это всего лишь сон – тихо успокаивала она.
Спустя некоторое время женщина прекратила улыбаться и стала намного печальнее.
-Если бы твой отец так не бредил волками… Если бы хоть раз подумал о нас.
Его мать всегда была строгой женщиной. С отцом – была принцессой, со слугами – королевой, и лишь с волчонком оставалась нежной матерью.
-Но это не бред, мама! – Волчонок встал с кровати. – Неужели, было бы лучше, если бы он лгал? А что, если это наша судьба, он ведь так дорожил ею!
-Вот видишь – вздохнула Елена. – это все, что ты перенял у него. Как бы я ни старалась, ты цепляешься за свое проклятие так же, как и он.
-Это не проклятие! – Раз за разом, разговор бесил Волчонка все больше. Его глаза горели, но не пламенем, как обычно бывает, а ярко-желтыми огнями. Как горят глаза у волка.
Волчонок еле справлялся с тем, что бушевало в нем – чувство несправедливости, обиды за себя и отца, ненависть к людям…
-Если бы ты поняла, что это люди виноваты во всем!!! – Волчонок бы хотел сейчас убить. Именно сейчас.
Вдалеке послышался знакомый вой.
Мальчик оглянулся и увидел неподалеку стаю волков. Свою стаю. Такую дружную, родную, где всегда была и воспитывала его…
-Мама? – Волчонок на мгновение отвернулся от Елены и сделал шаг в сторону волков.
Почему-то, по каким-то неведомым ему причинам, именно волчица вызывала в нем все эти родные чувства. Именно она казалась ему настоящей матерью, именно к ней захотелось пойти и забыть. Все, все на свете.
Стая отступала назад, словно пятясь, и Волчонок снова повернулся в сторону настоящей матери.
Но ее больше не было там, лишь только виселица медленно раскачивалась от сильных порывов ветра.
Ветер усилился и разогнал страшный пожар в лесу, из которого к нему пришли волки.
Волчонок хотел отступить назад, но не знал, куда точно бежать – ему хотелось быть с мамой, но родная стая звала его, охваченная страхом.
Огонь подкрадывался все ближе, и волки гулко завыли, призывая его на помощь.
-Я…Я сейчас! – Волчонок никак не мог решиться, как вдруг земля, где он стоял, начала ломаться и трескаться, пока в ней не появилась огромная расщелина, отделяющая мир людей и мир волков.
Волчонок оказался между двух огней. И только потом заметил, что это выражение имеет и прямое значение – оглянувшись в сторону виселицы он заметил, что огонь ловко перескочил и на эту сторону. В огне был кто-то… Мужчина.
Огонь пожирал его.
-Папа! – Волчонок ринулся на ту сторону, но резко стормозил, слыша, как волки, один за другим, жалобно скулят. Они погибали, их тоже ел огонь, как и всю его жизнь.
Волчонку не хотелось видеть все это. Не хотелось быть ни на чьей стороне. Ему просто нужно было убежать отсюда, уйти, исчезнуть.
Его спина вдруг дернулась от нескольких судорог.
Волчонок уже видел это – такое бывает у птиц, когда они собираются взлететь.
Он вновь посмотрел в синее небо, простилающееся над ним.
И вдруг понял все.
Вот, почему его глаза так похожи на небо!
вот почему он так хочет отсюда убраться – потому что он может! Может взлететь!
Крылья были настолько сильны и огромны, что волчонок не верил своим глазам. Последний раз они были маленькие и совсем не двигались. А теперь, рывками, они поднимали его все выше и выше, в небо.
Он не думал, почему может летать. Он просто летел и летел, наслаждаясь прохладным ветром.
Летел, пока спина не заболела и ветер не ударил ему в лицо. Крылья словно надломились, а Волчонок почувствовал, как холодный дождь капает на его лицо.
Волчонок уже больше не мог лететь – он падал. Падал вниз, вместе с дождем, так же беспомощно и стремительно. Пока сам не превратился в дождь и не разбился о землю.
Даниил проснулся.
Его сильно колотило – то ли от кошмара, то ли от температуры.
Ему хотелось бы заплакать, но слезы словно застряли у него в горле и от этого было трудно глотать.
Пару раз волчонок глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.
Сегодня он не пойдет к Ане – и не будет рассказывать ей эти сны.
А может, никогда уже не пойдет. И, может даже, никогда ей ничего не расскажет.
Слишком много всего произошло, и теперь волчонок точно понял – он один.
Совсем один, навсегда. И всегда так будет.
Дождь монотонно барабанил по стеклу.
Кап, кап… Словно плакал. Так же, как Даниил.
Волчонок залез на подоконник и прижался к холодному стеклу. Солнце еще не встало, поэтому сумерки укрывали город. И успокаивали Волчонка. Изредка на улице были слышны голоса, скрип колес или монотонный стук бегущих лошадей.
Все это было таким умиротворяющим, сонным, приятным.
Дождь продолжал идти, нагоняя сон, не желая оставлять Волчонка в одиночестве.
Желая выплакать его слезы, которые он так отчаянно хранил в себе все это время.
Раны не особенно болели. А одеяло было достаточно теплым, чтобы не замерзнуть этим утром.
В целом, все было спокойно.