Это ваш выбор

    Мир человеческого сердца - это мир,
    где зарождаются замыслы, возникают желания и страсти.
    Как оборотная сторона Луны скрыта от глаз людей,
    так и этот мир не ведом никому,
    и зачастую сам человек не знает того,
    что скрыто в его сердце…




 Отрывок из первой части ХРОНОС книги третьей АГАПЭ романа-трилогии COR HUMANUM



 Это ваш выбор — следовать тому, что вы из себя представляете…



 В дверь постучали, потом дверь открылась, и на пороге появился мужчина в милицейской форме. Ольга перевела взгляд от окна с двойными решётками на конвойного.
 — Можно заводить? — спросил конвоир.
 — Да, пожалуйста.
 — Заходи, — сказал тот стоявшему лицом к стене подследственному.
 В комнату вошёл чуть выше среднего роста мужчина в спортивном костюме, державший руки за спиной, за ним прошёл конвоир. Указав тому на стул возле стола, за которым сидела Ольга, конвоир вышел из комнаты, закрыв за собой обитую листовым металлом дверь. Мужчина сел на стул, положил руки на колени и взглянул на женщину.
 Мужчине было лет около пятидесяти, крепко сложенный, но с чуть выпирающим животом, лицо округлое с правильными чертами, взгляд вполне осмысленный, волосы тёмные слегка вьющиеся, и немного растрёпанные, будто только поднялся с постели и так непричёсанный и отправился на допрос. А что ещё делать в следственном изоляторе — кроме как проводить время на койке, развлечений же не много: телевизор, чтение, ну ещё для любителей азартных игр — карты, и пожалуй, допросы несколько разнообразят жизнь взятых под стражу, или ещё когда возят на следственный эксперимент.
 Ольга взяла из стопки лист бумаги, положила перед собой, и посмотрела на мужчину. Какое-то время оба молчали, глядя друг на друга изучающе.
 — Никак новый следователь? — заговорил мужчина, всё так же глядя на женщину. — На адвоката вы не похожи.
 — Нет, я не следователь, и не адвокат. Я психоаналитик.
 — Понятно… Поди ещё и на психиатрическую экспертизу направят, — усмехнулся мужчина. — Что ж, всё развлечение.
 — В таких случаях психиатрическая экспертиза обязательна, — ответила Ольга, продолжая пристально наблюдать за подследственным.
 — Всё равно это только для галочки…
 — И для галочки тоже.
 — А если у меня действительно с крышей не всё в порядке? — с ухмылкой кивнул мужчина вверх, подразумевая свою голову.
 — Вот там специалисты и решат — что у вас с головой.
 — Пожалуй, мне лучше было бы, чтоб не в порядке…
 — Вы зря так рассуждаете. Психические заболевания ничем не легче телесных, а то и похуже…
 — Так мне и так уже — хуже некуда… И уж лучше в психушку, нежели пожизненный срок…
 — Вот об этом мы и поговорим, — сказала Ольга, взяв авторучку, чтобы делать записи.
 — И что вам от меня надо?
 — Я помогаю следственной группе в поиске убийцы двух мальчиков.
 — Вот-вот… Вот об этом я и говорю — что уж лучше мне в психушку…
 Мужчина подался вперёд и глядя прямо в глаза психоаналитику, возбуждённо заговорил:
 — Не убивал я этих пацанов! Не у-би-вал! Сколько можно одно и то же… Я и в глаза-то их не видел, и не знаю, кто они такие и откуда. Не убивал! Никого не убивал. Слышите!?..
 — Вы успокойтесь, — сказала ему Ольга, несколько отстраняясь, слегка откинувшись на спинку стула. — Я вас ни в чём не обвиняю и не подозреваю. Моя задача как раз в том и заключается, чтобы всё выяснить…
 — Ишь чего задумали — убийство на меня повесить!.. — продолжал распаляться он.
 Мужчину, видимо, пытаясь всё же дожать, частенько таскают на допрос именно по этому делу.
 — Крайнего нашли! Вы убийцу ищите, а не на меня время тратьте. И чужого на меня не надо вешать, я только за своё отвечать буду…
 — Прекратите истерику! — строго проговорила Ольга, глядя мужчине в глаза.
 Тот замолк, продолжая нервно ёрзать на стуле, но уже ничего не пытался говорить, твёрдый и уверенный голос психоаналитика произвёл своё действие.
 — Давайте мы договоримся вот о чём, — спокойно начала она. — Я не буду спрашивать вас ни о каких убийствах, и соответственно, об этих мальчиках. Да и пришла я не затем, чтобы получить признательные показания. И я не следователь, и никаких протоколов вести не буду. Вы же мне просто расскажете о себе, что посчитаете нужным. И поймите ещё одну вещь — если вы не убивали этих детей…
 — Я никаких детей не убивал!
 — Разумеется. Так вот, — продолжала Ольга, — если вы не убивали никого, и на этом настаиваете, то и мне нужно убедиться в этом. И только тогда я смогу как-то помочь… — она глянула на подследственного всё же с некоторым недоверием. — И для этого мне не понадобятся какие-либо вещественные доказательства, и вам ничего не надо мне доказывать, но мы должны поговорить. И если это так и есть, и вы непричастны, то обещаю, что более никаких вопросов к вам по данному делу не будет. Я заинтересована в том, чтобы нашли убийцу. И вы тоже в этом должны быть заинтересованы, хотя бы для того, чтобы вас оставили в покое.
 Мужчина, успокоившись, и видимо посчитав доводы психоаналитика вполне разумными, согласился сотрудничать с ней.
 — Хорошо, давайте поговорим, — несколько устало произнёс он.
 Ольга, чуть подавшись вперёд, сложила руки на стол и, глядя на подследственного, стала расспрашивать:
 — Ваши родители живы?
 — Нет. Мать умерла четыре года назад, из-за болезни. Отца я практически не помню, я ещё маленьким был, когда он ушёл от нас, и вроде как тоже уже помер, по слухам.
 — Вы были женаты?
 — Да, был… Но это, так сказать, ошибка молодости… — ответил мужчина, глянув на психоаналитика. — Но тогда мы быстро разбежались. А женщины у меня всегда были. Я не женоненавистник, если вы об этом. С последней гражданским браком шесть лет прожили.
 — А почему расстались?
 — Наверное, характерами не сошлись. Обычное дело.
 — А сексуальная жизнь вас устраивала?
 — Да кого ж она в браке устраивает? — ухмыльнулся мужчина. — Поначалу-то может и устраивает… Потом как-то уж и не до этого становится… женщинам-то…
 — Детей у вас ведь нет?
 — Не обзавёлся… Да и, собственно, никогда не думал об этом…
 Ольга помолчала немного, и продолжала:
 — Если какие-то мои вопросы вам покажутся неприемлемыми, то вы, разумеется, можете не отвечать, но я бы всё же посоветовала быть насколько это возможно искренним со мной. Вы это должны понимать, от этого многое зависит.
 — Это-то понятно, что многое… То ли лет пять… Оно, конечно, смотря ещё какой судья попадётся. Ну, семь от силы дадут. То ли пожизненное… Если на меня всех собак повесят… А это они запросто… — добавил мужчина, глянув на дверь.
 — Вот и хорошо, что понимаете, — проговорила Ольга, делая какие-то пометки на листке. — В детстве подвергались сексуальному насилию? — продолжила она расспрос.
 — Нет, не было такого, — ответил мужчина, слегка улыбнувшись. — Пацаном-то я не из шугливых был. Сами-то, конечно, мы дурили бывало… Но это всякий мальчишка по любопытству к этому делу… к девчонкам-то… Да и то, так, в шутку.
 — Гомосексуальные отношения были? С теми же сверстниками?
 — Не-е! Это вообще западло такое… Были у нас чморёныши… Ну так в каком дворе голубеньких не было. Но такие… и сами не прочь… Некоторые пользовались ими. Я — нет, мне это противно было.
 — Понятно… Вас тянет к противоположному полу, но к девочкам… Когда вы это поняли. Я имею ввиду вашу уже сознательную жизнь, взрослую, и разумеется, девочек не достигших половой зрелости?
 Мужчина задумался ненадолго.
 — Да в общем-то… Ну… подростком ещё когда был, мне всегда нравились девочки, и одноклассницы, и во дворе… После армии-то оно, конечно, всяко хочется… Ну а девчонки, они и есть девчонки… сами бывает на шею вешаются… И когда ей только четырнадцать, а уж которой шестнадцать… Да и те, что помладше тоже норовят… Но я понимаю, к чему вы клоните… Нет, я не педофил. Я знаю, что такое педофилия.
 — Тем не менее, вас обвиняют в развратных действиях. Вступление в половую связь с лицами не достигшими совершеннолетнего возраста. И доказательств этому более чем…
 — Одно дело — не достигшие совершеннолетия, и другое — не достигшие половой зрелости. С детьми у меня ничего не было. Да, съёмку детей осуществлял, но в половую связь с ними не вступал.
 — От этого нисколько не легче, — произнесла Ольга, снова что-то помечая на листке. — То, что вы делали, по определению уже является сексуальными отношениями. И точно так же травмирует детскую психику, — добавила она, строго посмотрев на мужчину. — Взрослому человеку нельзя вторгаться в ту сферу, которая у ребёнка сама должна сформироваться, и в своё время. И вы это понимаете, и значит, должны были отдавать себе отчёт в противоправности такого деяния.
 — У нас в стране все отдают себе отчёт в противоправности того, что делают, не одно, так другое… и всё равно делают… — проговорил мужчина, искоса глянув на психоаналитика, и помолчав, продолжал: — А как быть с теми, кто это смотрит? Ещё и деньги за это платят… А таких… Знаете сколько таких? Вот то-то же… Вот уж эти действительно педофилы и извращенцы. И у них точно с головой не всё в порядке… Как впрочем, и у тех, кто другое снимает, которое уж точно отрицательно воздействует на детскую психику… Вот только почему-то их не сажают.
 — Что вы имеете в виду, кого не сажают?
 — А вы телевизор смотрите? Когда не включи любой канал — режут, убивают, насилуют. И ведь снимают так, чтоб крови побольше было, и чтоб аж брызгала!.. А уж как жертвы кричат от боли, когда ноги-руки бензопилой… О, это надо особый талант иметь, чтоб придумывать такое… Да, конечно, это всего лишь кино. Искусство!.. Может и искусство… Да только смотрит всё это искусство — кто? Дети и смотрят… Где уж тут у них здоровая психика будет. Но за это не судят, это нормальным считается.
 — Я тоже не в восторге от такого рода произведений, — выслушав мужчину, ответила Ольга. — Но, по крайней мере, в такие постановки не вовлекаются дети, в отличие от ваших… И уж извините, но когда снимают насилие… настоящее насилие над ребёнком… это выглядит гораздо мерзее.
 — Я такого никогда не снимал. Да, у меня было такое видео… — сказал подследственный, посмотрев на свои руки лежащие на коленях. — Но это не моё. Это я на продажу держал. Сам же я люблю, когда всё красиво… Когда… — мужчина помолчал недолго. — Когда… — повторил он, и приподняв голову, глядя перед собой, заговорил несколько взволнованно: — Вот когда смотришь на эту красоту… на эту неземную красоту, в которой трогательная невинность… то это заставляет содрогаться и восхищаться… И хочется запечатлеть её, чтобы эта красота осталась, как на картине художника. И чтобы тот, кто смотрел бы на эти картины, тоже бы восхищался этим всем… переживал бы те же чувства…
 Глаза мужчины словно засияли, но каким-то нездоровым блеском, и он будто моментально перенёсся в свой воображаемый мир, уйдя туда всем своим сознанием, покинув эту действительность, ушёл созерцать то, о чём рассказывал, застыв словно пациент, находящийся под гипнозом, лишь голосом оставаясь в этом материальном мире.
 — И как можно не восхищаться их утончёнными телами? А уж когда смотришь на их девственные лица… как они застенчиво улыбаются, и заглядываешь в их глаза с наивным взглядом, иногда озорные… но непорочно озорные… то будто что-то обрывается внутри… словно проваливаешься в пустоту… Хочется поклоняться этим маленьким ангелочкам! Красота девочек, когда им ещё двенадцать-четырнадцать — это… это дьявольская красота! Она сжирает изнутри, заставляет почувствовать твою ущербность. И начинаешь ощущать их превосходство над тобой… Чувствуешь исходящую от этих совершенных созданий, этих богинь какую-то небесную теплоту… И хочется заботиться о них, охранять их. Хочется дать им всё самое лучшее… А в восемнадцать они уже не такие… повзрослевшие…
 Мужчина замолчал, находясь ещё в своих фантазиях, потом его глаза словно потухли, стали бесцветными, он опустил голову, вздохнул.
 — Нет, я противник любого насилия, — проговорил он.
 — И всё же вы понимаете, что совершали деяния, за которые предусмотрено уголовное наказание.
 — Ну, раз предусмотрено… — ответил мужчина, пожав плечами.
 — И вы не раскаиваетесь в содеянном?
 — Раскаиваюсь? — переспросил он.
 Мужчина глянул на психоаналитика, и спросил:
 — Вот скажите, это у меня что — психическое расстройство такое? Или это?.. Ну, назовём это — образом жизни, что ли. Или это — и то и другое?
 Ольга тоже помолчала, обдумывая как ответить. После чего посмотрев на него, сказала:
 — Это ваш выбор — следовать тому, что вы из себя представляете.
 — Ну и о чём тогда говорить? Наверное, так и должно быть. И все так — следуют тому, что есть внутри.
 — Но не все выбирают следовать тому, что противоречит морально-этическим нормам.
 — Сегодня одни нормы, завтра будут другие…
 — Педофилия нормой никогда не станет.
 — Да, но всегда будут те, кто будет жаждать зрелищ, и значит, найдутся и те, кто вопреки запретам предоставит им желаемое. Разумеется, такими жаждущими не все являются, но очень многие. Сами-то они боятся осуществить свои запретные желания, боятся наказания, порицания, потому что они добропорядочные… И при случае эти — добропорядочные… как один в неистовстве будут скандировать: «На электрический стул их!». Придя же с кровавой экзекуции, устроенной на площади над теми, кто не побоялся, сядут перед мониторами и будут виртуально удовлетворять свои желания, просматривая то, что успели наснимать казнённые, приговаривая при этом: «Ничего, всех поджарить мы всё равно не сможем, и потому на ужин у нас всегда будет клубничка. Другим же таким впредь наука — чтоб не попадались».
 — Вы, однако, под своё мировоззрение... Под свои желания, целую философскую базу подвели, — выслушав подследственного, сказала Ольга. — И я так думаю, вы не один действовали. Не так ли?
 — А вот на этот вопрос я отвечать не буду. Я один попался, мне и расплачиваться. И всё, что сможете доказать — за это и отвечу.
 Мужчина помолчал немного, потирая ладонями колени.
 — А мальчиков тех и мне жалко, — заговорил он. — Можете мне не верить, но мне действительно их жаль. Всё-таки жизнь не для того даётся, чтобы она вот так заканчивалась… Знаете, было как-то… подобрал я одного мальчонку… Домой ехал на машине, ночь уже была. На повороте притормозил, и смотрю, на остановке пацанёнок сидит лет десяти. Транспорт-то уже не ходит. Думаю: и что сидит, чего ждёт? Остановился, подозвал его, стал расспрашивать. Оказался не городской, из посёлка на электричке приехал. Естественно, родители пьют запоем, вернее мать и бабка, отца у него нет. Вот и сбежал он от такой жизни. Я его домой привёз, отмыл, накормил… И у меня даже и мысли не возникло чего-либо с ним совершить. Правда, сделал несколько фоток, в ванной… Ну это так… Красивый мальчонка… И куда мне его было деть? У себя не оставишь, тут же соседи интересоваться начнут, мол: кто такой, откуда? Да и зачем… Я его утром на вокзал отвёз и посадил на электричку, денег дал, сказал ему, чтоб в школу сходил, может классная руководительница подсобит. Летний лагерь же должен у них там при школе работать, с кормёжкой… всё не голодным быть. Да только думаю, не доехал, поди, на следующей станции сошёл, уж очень не хотел он домой возвращаться.
 Мужчина замолчал, потом посмотрел на психоаналитика.
 — А вы говорите — насильник, убивец! Не в той среде ищите.
 — Да? И в какой же, позвольте узнать, среде надо искать?
 — А вот в той, которые по ночам перед мониторами слюни пускают, днём же громче всех кричат: «Ату его, ату!». А самим им дай волю, так такое совершат!..
 — Так вы и способствуете тому, чтобы появлялись насильники. Так что, и ваша вина в этом есть.
 — Нет, мы тут не при чём, — усмехнулся мужчина. — Насильники сами по себе… Они и без нас были насильниками, и будут. Мы же любим красоту, восхищаемся ею… Ни один по-настоящему ценящий детскую красоту никогда не причинит ребёнку страданий.
 — По-вашему, детская проституция — это не причинение страданий?
 — Проституция не по нашей части. Это вы к тем, кто подобный криминал организует, обращайтесь, им свои проповеди читайте. А знаете, что более всего ценится в художественной съёмке, которую мы делаем?
 — И что же?
 — Это когда модель девственница, и ею чтобы и оставалась, участвуя в фотосессии.
 — А потом?
 — Потом… Потом это уж её дело. К тому же, не за просто же так она снимается. Иные-то из них поумнее некоторых взрослых бывают…
 — Ребёнок ещё не осознаёт — какие, от всего того, что вы делаете с ним, возникнут у него проблемы в будущем, и что всё это не в лучшую сторону отражается на его психике, — Ольга глянула на мужчину уже суровее. — И поэтому — это не его дело. И взрослые… нормальные взрослые, ответственные, занимаются воспитанием, а не растлением.
 — Ну, будь по-вашему — не нормальные мы…
 Ольга ничего не ответила, делая запись на листке.
 — В таком случае нормальных вообще нет, — продолжал мужчина. — Или уж их совсем мало, типа святых… С нормой вот только бы ещё разобраться.
 — Уголовный кодекс вас не устраивает — как норма?
 — Его те же люди и пишут. Сегодня так запишут, завтра по-другому…
 Мужчина, подавшись вперёд, пристально глядя, продолжал:
 — А что, те, которые в коротеньких юбчонках при дороге стоят, десятку баксов за час сшибают, на сигареты и помаду… — это нехорошие дяденьки-педофилы виноваты в этом, потому что растлили их в детстве? Да эти девочки… сами первым делом на дорогу бегут, и без этих… — не нормальных дяденек… которых и не встречали-то никогда. И кто виноват в этом?..
 Психоаналитик промолчала, что-то записывая.
 — Хорошо, — произнесла Ольга, отложив авторучку. — На этом мы и закончим, — сказала она, нажимая на кнопку звонка, вызывая конвой.
 Когда подследственного увели, Ольга ещё посидела за столом какое-то время, глядя на листок, в котором делала записи во время беседы, рисуя — кружочки, треугольники, квадратики, ещё какие-то символы, значение которых ведомо было только ей, потом сложила листок вчетверо и положила в боковой карман пиджака, после чего встала и направилась к двери.
 Войдя в кабинет оперативного состава следственного изолятора, где её дожидался Сидоркин, разговаривая с оперативником, Ольга прошла к стулу, на котором оставила сумку, из кармашка сумки достала упаковку с влажными салфетками.
 — И что, — поинтересовался Сидоркин, посмотрев на психоаналитика.
 — Это не он.
 — Жаль… А я уж настраивался на то, что с этим делом покончено будет.
 — Типичная гебефилия, — сказал Ольга, тщательно протирая салфеткой руки. — И он страшный человек.
 — А гебефилия, это что?
 — Сексуальное влечение к девочкам раннего пубертатного периода развития, — ответила Ольга, скомкав салфетку. — К не фертильным ещё, — добавила она. — Гумберт своеобразный…
 — Ясно, в общем педофил.
 — Педофилия несколько иное… — берясь за ручки сумки, проговорила Ольга. — Впрочем…
 Сидоркин поднялся со стула, кивнул коллеге, с которым беседовал, коротав время в ожидании, и последовав за психоаналитиком, направился к двери.
 — До свидания, — выходя, попрощалась Ольга с оставшимся в кабинете оперативником.
 

 После того как старший следственной группы закончил доклад, Курнев, сделав кое-какие записи в ежедневнике, оглядел всех находившихся в кабинете.
 — Не густо… — с недовольным видом, произнёс он, и помолчав, обратился к психоаналитику. — Что вы, Ольга Александровна, можете сказать? Есть какие-нибудь предложения?
 Ольга достала из папки исписанный лит, авторучку, положила перед собой, и, выдержав паузу, начала говорить:
 — По тому немногому, чем мы располагаем, кое-какие выводы всё же сделать уже можно. Я составила предположительный психологический портрет убийцы, и возможно это поможет сузить круг подозреваемых, и задаст направление поиска.
 — Хорошо, очень хорошо, — произнёс Курнев. — Давайте внимательно послушаем психоаналитика, — добавил он, снова оглядывая следственную группу, специально созданную для раскрытия этих преступлений.
 — Начнём по порядку… с самого простого… — начала психоаналитик, заглянув в лист с записями. — И прежде всего… мы, конечно же, будем подразумевать под преступником — мужчину. На это нам указывают очевидные вещи, и сам характер преступления. И на этом мы задерживаться не будем. Теперь — кто этот мужчина, какого склада, типа личности… И разумеется, это всё предположительно, — добавила она, глянув на старшего следователя по особо важным делам. — Начнём с детей… Оба ребёнка имели заболевания связанные с нарушением психики… У первого наблюдалась задержка психического развития, у второго одна из форм аутизма, слабо выраженная, но тем не менее… И то, что они оба стали жертвами, это, по всей видимости, не случайность. Преступник имел информацию о состоянии их психического здоровья, и выбирал себе жертвы именно из числа таковых.
 Ольга помолчала с секунду, и продолжала:
 — Как правило, дети данного возраста — семи-восьми лет, сами по себе достаточно доверчивы, тем не мене этот мужчина находит детей, которых ему не пришлось завлекать обманом, уговаривать, при этом что-либо обещая, и даже запугивать, достаточно было предложить им пойти с ним, взяв за руку, сказав, к примеру: давай поиграем. Дети такого состояния психического сознания, в силу заболевания, не могут объективно оценивать действительность, и соответственно, возможные угрозы здоровью или жизни. Ребёнок нормального психического состояния в этом возрасте уже способен в какой-то степени воспользоваться имеющимся опытом и родительскими предостережениями в похожих ситуациях, если, конечно, его этому обучали.
 Ольга сделала паузу, и снова глянув в записи, продолжала:
 — И вот какая в связи с этим складывается картина… Думаю, что с психическим здоровьем у этого человека тоже не всё в порядке.
 Психоаналитик посмотрела на внимательно слушавших её мужчин.
 — Но я сейчас говорю о состоянии его психики, не в связи с совершёнными им преступлениями, — добавила она. — И здесь, пожалуй, с большой вероятностью, можно предположить, что у него наличествуют фобии. И прежде всего, прослеживается фобия связанная с социальной адаптацией. И поэтому мы можем очертить круг его профессиональной деятельности, с учётом вышесказанного насчёт детей.
 Ольга глянула в свои записи, но только для того, чтобы сделать паузу, и продолжала:
 — Однозначно, что у него есть некоторые медицинские познания, то есть он знает — что собой представляют заболевания, которыми страдали эти дети. И возможно имеет, или имел какое-то отношение к той профессиональной среде, где он мог получить эти знания, соответственно, и информацию о местах проживания детей. Но сам специалистом в этих областях не является, и каких-либо ответственных должностей не занимает. Скорее всего, он из числа обслуживающего персонала — либо медицинского учреждения, либо специального образовательного.
 Курнев, записав что-то в своём ежедневнике, обратился к одному из сидящих за столом:
 — Гринёв! Тот ребёнок, что стал первой жертвой, учился в коррекционной школе. Понял о чём я? Всех, начиная от сторожей и дворников, и далее по списку — всех в разработку. И то же самое с больницами, где проходили лечение эти дети. И нынешних проверьте, и всех тех, кто раньше там работали. Особенно присмотритесь к тем, кто в милицейских учётах числится, а такие среди них наверняка есть.
 — Теперь о том, что этот человек представляет собой как личность, — продолжала Ольга. — Возраст — лет сорок-сорок пять, возможно, и старше. Пик сексуальной активности пройден, но, скорее всего, сексуальной активности как таковой и не было. Семьи у него тоже нет. Можно допустить, что женат был, но брак долгим не был. Человек он замкнутый, социальные контакты слабые, и круг его интересов сужен. Образование имеет не ниже полного среднего, скорее среднее специальное. В городе проживает на постоянной основе, и здесь же родился. Судим, разумеется, не был, поскольку отпечатков его пальцев в милицейской базе данных нет.
 Ольга опять сделала паузу, обдумывая ход дальнейших рассуждений.
 — И по поводу его психического состояния… Думаю, что обострение заболевания началось у него не так давно, поэтому поиск через медицинские учреждения его обращений к специалисту может не дать результатов. Как правило, люди из среды социально не активной, к тому же имея невысокие доходы, к психологам не обращаются, да и к психотерапевтам поликлиник по месту жительства не имеют привычки записываться на приём. Хотя не исключаю, что в детстве, в юношестве ли, такие обращения могли быть, скажем, направлялся на обследование школьным медиком, если педагоги что-либо подмечали за ним. В то время контроль был жёстче и разного рода отклонения сразу отслеживались, и заболевания выявлялись ещё на ранних стадиях. Найти сейчас какую-либо подходящую под наш случай информацию в поликлиниках, диспансере… Не знаю, наверное, возможно, но это очень сложно будет, всё-таки более тридцати лет прошло…
 — Искать будем всё равно, — сказал Курнев, сделав запись в ежедневнике. — Где только можно… Хвататься за любую зацепку… — добавил он, глянув на старшего группы.
 — Попробуем разобраться в причинах, толкнувших его совершить такое… — произнесла Ольга, продолжая рассуждения. — В семье комфортно ему не было, возможно, что вместо отца воспитывался отчимом. Часто наказывался, и наказывали его — унижая, в том числе раздевая до гола. Одно время такая практика имела место быть в детских садах, неофициально, разумеется. Пожилые не очень образованные нянечки считали, что можно сформировать у ребёнка чувство вины за его шалости — пристыжая таким образом…
 — Было-было такое… — проговорил Гринёв. — Только вот эффект обратный был… — добавил он, улыбнувшись.
 — Всё зависит от того — кто какая личность, — ответила Ольга. — Кто-то это воспринимал как суровое наказание, для другого же — очередная забава. И вполне может быть, — продолжала она психоанализ, — что отчим вовсю использовал данный метод воздействия на пасынка. И тут можно предположить, что у него и у самого не всё в порядке было с сексуальной стороной… Но вот что я думаю… — Ольга замолчала. — Мы имеем дело не с педофилом… не с классическим педофилом, в общем понимании, — сказала она, поглядев на оперативников. — Предполагаю, что он болен, у него шизофрения, развившаяся на почве нижайшей самооценки, и к настоящему времени заболевание это обострилось.
 — Так они все шизофреники и есть, — сказал кто-то из оперативников.
 — Вот и нет, — ответила Ольга, глянув на того. — Педофилия относится к отклонению касательно сексуальной сферы. Да, можно сказать, что это расстройство, но расстройство это только в отношении сексуального поведения. И педофилы вполне отдают себе отчёт в своих действиях. Порой они активны в социальной жизни, иные профессионально успешны. И влечёт их только к малолетним детям, причём, обоего пола, но есть, конечно, и такие, кто имеет предпочтения к тому или другому полу. О любви, как таковой, к ребёнку, разумеется, речи идти не может, эти люди крайне эгоцентричны, и эгоизм их им неподконтролен, в силу того, что устремления этих людей направлены исключительно на удовлетворение своих желаний. О причинах такого отклонения мы не будем говорить, есть масса всяких факторов приводящих к этому, к тому же это всё индивидуально. Скажу только, что многие из них, по крайней мере, в глубине своего сознания всё же предполагают, допускают ли, что, в конце концов, могут быть пойманы и наказаны. Но вот те переживания, которые они имели во время сексуальных контактов, и последующего убийства… И здесь я имею ввиду только такие случаи. Так вот, эти переживания для них более значимы, чем страх наказания, и они готовы заплатить любую цену за них. Ну а поскольку эти переживания остаются в памяти, и такой человек вновь и вновь вызывая их, по сути, будет продолжать наслаждаться в своём воображении, воспроизводя во всех подробностях испытанное… и картины эти для них так же ярки, то есть посредством воображения возникают те же чувства, каковыми они были наяву, то и… — психоаналитик на секунду замолчала. — Тюремное заключение это, конечно, большая неприятность для них, — продолжала она, — но воспроизводимые переживания вполне скрашивают постоянное пребывание в четырёх стенах с решётками на окнах. Так что…
 — Ну и что это, после всего этого?.. — стал высказываться всё тот же оперативник, — как не сумасшествие…
 — Нет, это не сумасшествие, а сознательный выбор — вот так прожить свою жизнь, — ответила Ольга, снова глянув на него. — И они вполне осознают — какие последствия могут возникнуть от их действий.
 — Да кастрировать сразу! И все дела… — сказал другой оперативник.
 — Если бы это решало проблему… — произнесла Ольга. — У специалистов единого мнения на этот счёт пока нет… Среди женщин тоже встречаются случаи педофилии, хотя и реже. И здесь не столько гормональная разбалансировка, сколько особенности психики, и зависимость, сродни наркотической. И как бы мы потом не получили ещё более жестокого человека — мстящего… после принудительной кастрации. Добровольно ведь никто на такое не согласится, равно как и на лечение. Но да и лекарственных средств таких…
 — Кастрировать — начиная от шеи! — высказался ещё один оперативник.
 Курнев, глянув на него, постучал авторучкой по столешнице, после чего посмотрел на психоаналитика, ожидая разговора по существу.
 — Тот, кто совершил убийство этих мальчиков, — продолжала она, — конечно же, осознавал, что делал, то есть понимал, что лишает их жизни, для того и увёл этих детей. Вот только для него не существует той самой границы ответственности, он о ней и вовсе не думает, для него попросту нет никаких границ, а есть только его цель. Ведь иной не совершает подобное в силу — либо внутренних запретов, сформированных средой, в которой возрос, либо страшится возможного последующего наказания за содеянное. А кто-то предпринимает всё необходимое, чтобы избежать обнаружения, надеясь на свой ум, и идя на всевозможные ухищрения.
 Ольга замолчала, как бы задумавшись.
 — Он же, напротив… — оглядывая присутствующих, заговорила она, — совершил убийство демонстративно. И даже не пытался скрыть тела погибших от его рук детей. И к тому же, они не были изнасилованы. Что толкает его на такое?.. Сейчас пока сложно это понять. Месть за неудачно сложившуюся жизнь? Это, пожалуй, может только причиной быть, вызвавшей заболевание, или обострение дремлющей болезни, которую в своё время медикаментозно удавалось контролировать.
 Ольга чуть подалась вперёд, оперлась на локти, взяв в руки авторучку, и крутя в пальцах, продолжала:
 — Многие люди страдают из-за того, что не могут эмоционально быть гибкими, то есть от неумения адекватно реагировать на возникающие в жизни проблемы, при этом имея обострённую эмоциональную восприимчивость, что в свою очередь порождает высокий уровень тревожности. Отсюда и неврозы возникают, приводящие к различным расстройствам, но всё же эти люди не переступают некие установленные нормы… В данном же случае нарушены всякие мыслимые пределы… И такое происходит, когда психоэмоциональное напряжение возрастает настолько, что… — Ольга замолчала на мгновение, отложила авторучку. — Это как взрыв, ударная волна которого сметает всякие преграды, и тогда происходит деформация личности. И безусловно, мы имеем дело с больным человеком, и это несколько затруднит поиск, поскольку спрогнозировать его действия достаточно сложно. И он не из среды педофилов, которых, например, можно встретить на различных интернет-форумах, где они обмениваются соответствующими порнографическими материалами. Ну а самое ужасное, это то, что определённо можно сказать — мы имеем серийного убийцу.
 Курнев, посуровев, молча посмотрел на оперативников. На какое-то время возникла полная тишина. Все понимали, что это означает — означает, что будут ещё жертвы.
 - Конечно, предугадать, как этот человек поведёт себя в дальнейшем… — нарушив молчание, заговорила Ольга, — очень сложно. Но у нас есть одна существенная зацепка.
 Оперативники с некоторой надеждой поглядели на психоаналитика. Курнев приготовился записать её слова.
 — Его болезнь… — продолжала она. — Это нас направит по нужному пути… Он не может выйти за рамки того, что спроектировано им, за рамки — спроектированного ему его болезнью, и теперь уже заведомо ясно — зависимостью, то есть — желанием реализовать некую навязчивую идею. Для него это как программа, которую надо выполнить, во что бы то ни стало.
 Оперативники ещё не поняли — что под всеми этими словами психоаналитик подразумевает, но несколько приободрились. Курнев же, кажется догадался — о чём она.
 — Необходимо взять под контроль детей с подобными заболеваниями в возрасте семи-восьми лет, — сказал он, оглядев оперативников. — Для этого подключим личный состав всех отделов города. Гринёв! — снова обратился Курнев к старшему группы. — Направишь людей в поликлиники. Составите списки детей, и будете отрабатывать по каждому ребёнку всех, кто проявляет хоть какой-либо интерес к ним. Опрашивайте родственников, соседей, знакомых… К иным из таковых тоже присматривайтесь — всё ли у них в порядке с головой… В те жилмассивы, где проживают эти дети — усиленные патрули. И проинструктировать патрульных, — кивнул он на свои записи, — на кого и на что надо более всего обращать внимание.
 Совещание продлилось ещё минут двадцать: составили предварительный план оперативно-розыскных мероприятий, распределили — кто за что отвечает, после чего оперативники пошли выполнять задания. В кабинете Курнева остались следователи прокуратуры, приданные для усиления группы, но они обсуждали уже только свои — процессуальные вопросы этого дела.
 Выйдя с напарником из здания прокуратуры, и остановившись на крыльце, Сидоркин глянул на часы:
 — Ну что?.. — поразмыслив, произнёс он, — Поедем сначала в отдел…
 Они спустились с крыльца, и направились к остановке.
 — Может, всё-таки надо было Сёминой показать фоторобот? — заговорил Алексей, приподняв папку, которую держал в руке. — Вахтёрша хорошо запомнила того мужчину.
 — Зачем? Ты же слышал, кого искать надо. А этот совсем не подходит под описание.
 — Но он же был с мальчиком, и как раз в том районе…
 — Да мало ли их — гуляющих с мальчиками. Нет, это не тот. Слишком молодо выглядит. Да и потом… сейчас каждая бабка, в связи со всем этим… во всяком, кто с детьми прогуливается, будет подозревать убийцу.
 — И что теперь делать с этим фотороботом?
 — Да ничего не делать. Составишь справку-отчёт о проведённом опросе населения. Укажешь, какие ещё розыскные мероприятия были проведены, какие результаты. В общем, всё как обычно, в рабочем порядке…
 Сидоркин снова глянул на часы:
 — Заодно зайдём куда-нибудь перекусить, — сказал он, увидев подъезжающий к остановке автобус, и ускорил шаг.