Летом мы с Арменом собрались в отпуск на мою родину – в Ленинград.
Таксист не смог довезти нас до места: улицы вокруг «Звартноца» перекрывали милицейские машины. Гражданский транспорт в ереванский аэропорт не пропускали.
Мы решили дальше добираться пешком, смутно догадываясь, нас заманивают в «ловушку». Так и оказалось. В числе тысяч других пассажиров, мы поневоле стали очевидцами «локальной вспышки национального самосознания», разгоревшейся с 4 по 7 июля 1988 года.
Мы долго шли по тёмным, узеньким улочкам, таща свой муравьиный багаж. Мысленно я укоряла себя за благоприобретённую склонность к «восточной щедрости», часть подарков моим близким можно было купить и в Питере – они так некстати обрывали нам руки…
Прошли мимо пикетчиков, преграждающих дорогу. На расстеленном куске полиэтилена весьма живописно возлежала группа мужчин. Они монотонно пели какой-то старинный хорал, иногда (как мне казалось, вместо припева) что-то выкрикивали. По мере приближения к аэропорту росло наше напряжение и, разумеется, любопытство.
Вошли в зал регистрации пассажиров: просторное помещение, с громадными застеклёнными стенами-окнами. За ними чуть мерцали огоньки на лётном поле, но не было слышно рёва двигателей. В самом же зале все секции со стойками и транспортёрами для багажа были заняты молодыми людьми. Они громко скандировали: «Горцадул! Горцадул!». Мой слабый словарный запас армянского языка пополнился на «забастовку». Повсюду развешены лозунги, призывающие к воссоединению Карабаха* с Арменией.
Позже выяснилось, что бунтари-пикетчики – в основном ереванские студенты и рабочие ближайших предприятий. К ним поминутно подходили недоумевающие, растерянные пассажиры и спрашивали, долго ли они собираются вот так сидеть. Отвечали лаконично: «Пока Карабах не отдадут!».
* - Карабах – часть Азербайджана, в начале ХХ века входившая в состав Армении, на которой испокон веков проживают армяне.
Всё происходящее казалось диким и странным. Несколько «лидеров», как мне представлялось, выглядели устрашающе. Взъерошенные, небритые, с вишнёвыми, блестящими, вероятно, от бессонницы глазами, они бурно жестикулировали и озабоченно сновали по залу с самым решительным видом, отдавая отрывистые, как лай, приказания.
Их слушали с уважением и даже подобострастием, как бунтари, так и пассажиры.
Народу в зале набилась уйма, и поначалу мы пристроились к одной из секций, занятых пикетчиками. Подошёл «лидер» и дал указание группке молодёжи: «Кто бы к вам ни подошёл, что бы вам ни говорили – внимания не обращать и оставаться на своих местах». Позже, когда нервы у многих пассажиров сдали, я была свидетелем одной из таких ситуаций. Женщина средних лет стала грубо возмущаться в адрес проходящего мимо «бунтаря». Пикетчик приостановился, стал что-то её доказывать, но подбежал его товарищ и молча отвёл парня в сторону.
В первую ночь мы все – и невольные узники-пассажиры, и невольники идеи – ещё на что-то надеялись. Тащиться с багажом обратно, ночью, через оцепления, не имело ни малейшего смысла. Все службы аэропорта, включая транспорт, радиовещание и камеру хранения, не работали. И всё же уверенность, что к утру всё образуется, не ослабевала.
В голове лениво шевелилась мысль, что у нас в стране такого просто не может быть: пикеты, забастовки – это приметы «дикого капитализма», о которых иногда с любопытством смотришь по телевизору и не более. Всё, происходившее сейчас наяву,
Воспринималось как театр абсурда, интересная игра, в которой пассажиры вообще только зрители.
Подъехал автобус. Стали выгружать ящики с абрикосами. К ящику подошёл какой-то паренёк, явно приезжий, и, воровато оглядываясь, стащил несколько штук.
Но, видя, что многие спокойно подходят и угощаются, мальчишка, уже не скрываясь, взял пригоршню летних даров и для своих друзей-попутчиков. Для приезжих людей это был маленький урок – армянам не присуща мелочность. В Армении жадничать не принято, и нет уличного воровства. Много раз я наблюдала, как рано утром, возле закрытых ещё молочных магазинов, разгружают продуктовые машины. Спешащие на работу горожане, проходя мимо, брали бутылки с молоком, оставляя деньги за товар там же, на ящике.
Тем временем по залу стали разносить на огромных подносах бутерброды.
Их предлагали как пикетчикам, так и пассажирам. В невероятно большом количестве подвозились и другие продукты: творог, сметана, мацони (кисломолочный напиток вроде русского кефира), хлеб и огурцы. Откуда всё это завозилось? Кто это организовал? Видимо, уже тогда существующий комитет «Карабах»? К «нашей» секции подошёл бородатый человек: «Ребята, наверху группа туристов, без денег, голодные. Собираем деньги, чтобы их буфет накормил». Собрали. Накормили. Мы с мужем это видели, когда тоже поднялись в буфет выпить кофе.
…Второй час ночи. Вокруг одного из «лидеров» - группа гневно возмущающихся пассажиров. Для них проводится «разъяснительная работа»: «Придётся вам подождать! Поймите нас – иначе мы не можем!». Многие, прежде всего, армяне, с ним соглашаются…
Постепенно аэропорт превращается в сонное царство. Пассажиры спали, как спят
Ночью на вокзалах в сезон «пик». «Бунтари» тоже улеглись на стойках и транспортёрах, постелив бумагу – рулоны привезли накануне, я не сразу поняла, для чего.
Мы с Арменом бродили по аэропорту, перебивая сон сигаретами. Вокруг здания на свежем воздухе тоже воспарила сонная «идиллия» Ночь была тихая и беззвёздная…
Утро 5 июля не оказалось мудренее вечера. К восьми часам всё пришло в движение. Из города к аэропорту стекались колонны людей с транспарантами.
Красиво пели и слаженно выкрикивали лозунги. Идея та же – Карабах! Забастовка!
Пронёсся слух, что в 10 утра приедет Карен Арутюнян, тогдашний секретарь компартии Армении, и начнётся митинг. Собравшиеся на площади перед зданием аэропорта люди ждали – он так и не появился…
Митинг начался в 11 часов. Ораторы сменяли друг друга. Из города лавиной накатывали всё новые и новые участники митинга, который то прерывался, то возобновлялся. Время медленно плавилось под палящим солнцем. В здании было ещё хуже – дурманящая духота и теснота.
Мой муж слушал выступающих ораторов поначалу с интересом, потом – с раздражением. Представители комитета забастовщиков аэропорта, как они представились, утверждали, что цель происходящего – привлечь внимание Москвы к вопросу о Карабахе – уже достигнута. Власти осведомлены. Комитетчики призывали прекратить митинг и разойтись, ибо аэропорт не может бастовать более суток, которые истекали 5 июля в 15 часов по местному времени. Толпа расходиться не собиралась. Выкрикивались самые различные мнения, в том числе и требования – продолжать забастовку.
С импровизированной трибуны долго и страстно говорили о перестройке и о карабахском движении. Горные реки многословия, нелогичности и утопической чуши бурлили, клокотали, сливаясь в единый водопад словоблудия и гула простодушного одобрения толпы. Микрофон и динамики были плохие. Техника надрывалась от неистового натиска темпераментных ораторов. Она шипела, звенела и, наконец, просто глохла – половина текста улетала в пространство, ударяясь о первые ряды митингующих.
И всё же Армен успевал переводить для меня некоторые выступления. Одна женщина истерически взывала к сознанию мужчин – умоляла прекратить забастовку, подумать о детях и женщинах. Говорили о самолёте, который трое суток не может вылететь из Баку. Карабахские армяне покидали Азербайджан – угасал Сумгаит…
…Обстановка накалялась. В толпе дефилировали милиционеры, маясь от бездействия. Интересно, они понимали бесполезность действий или заранее знали сценарий происходящего трагифарса?
В это же самое время моя сослуживица стала очевидцем событий, разыгравшихся непосредственно в Ереване. В данном очерке я привожу её рассказ почти дословно:
« Пятого июля днём я видела, как колонны демонстрантов двигались по улицам города.
Организованные ряды превращались в беснующиеся толпы. На ходу били стёкла и срывали афиши, требовали закрыть магазины и учреждения. Разбив огромную витрину,
Толпа ворвалась в здание универмага «Детский Мир», и через несколько минут магазин был разгромлен. Рядом в небольшой лавочке заметались испуганные продавщицы. Они быстро навесили замок на основную дверь и забаррикадировались в смежном служебном помещении. Из непрерывно разрастающейся толпы раздавались крики: «Амот! Амот!» *- (арм.)"стыдно"
Увещевали работающих граждан, призывая поддержать забастовку».
В центре Еревана, на Театральной площади, бушевал ещё один стихийный митинг, но первый же «гонец» из аэропорта увлёк массы к месту сердцевины бунта.
Но вернёмся к взлётной полосе. Итак, 16 часов – митинг продолжается. Вконец охрипшие представители комитета «Карабах» отчаянно и безнадёжно продолжают
Уговаривать народ разойтись, предупреждая, что в противном случае будут приняты «соответствующие» меры, какие – никто не знает, или почти никто.
Как выяснилось позднее, уже 4 июля местные власти обратились за помощью в Москву. Ночью отряд спецназа залёг в лесополосе лётного поля. Управление авиации Республики было предупреждено – если в течение суток аэропорт не возобновит работу, порядок будет восстановлен силами военных. Операция «Звартноц» была назначена на 18 часов 5 июля 1988 года.
Несколько солидных чиновников из Правительства Армянской Республики
прибыли в аэропорт ровно за час до начала «военных действий».
С появлением официальных лиц митинг обрёл «второе дыхание». Начали составлять петицию с требованиями митингующих о возвращении Карабаха.
Народ Армении наивно верил, что «Перестройка» - это время справедливых перемен!
Яростно спорили о формулировке каждого пункта, потом – о стиле оформления документа, вплоть до того, какая печать будет на нём считаться действительной…
А время неумолимо шло. Кому было выгодно убить последние мирные минуты?
…На лётном поле они возникли внезапно – взвод основательно бронированных и до зубов экипированных богатырей. Пассажиры в страхе отхлынули от громадных окон регистрационного зала, ропот ужаса завис в воздухе. Смотреть на этих «воинственных инопланетян» - новоявленных «Добрынь» было жутко: космический шлем с защитным забралом тёмного бронированного стекла, щит, дубинка, за поясом ещё две покороче, автомат на плече и много ещё такого, точное название чему смогут дать только немногие специалисты военной Академии. Эти-то «монстры» и должны были «вразумить» безоружных людей…
«Бунтари» у регистрационных секций как-то подтянулись, сконцентрировались, и ещё громче раздалось: «Горцадул! Горцадул!». Конечно, эти охваченные волной национального самоопределения гордые дети Армении предчувствовали развязку, но юношеская бравада перед неизбежностью помогла им сохранить человеческое достоинство.
Незадолго до этого Армен ушёл слушать ораторов митинга, тем более, что появление официальных лиц сулило надежды. Я же присоединилась к группе ленинградских пассажиров.
Психологический манёвр «рыцарей» спецназа не увенчался успехом. Трижды они монолитно надвигались на здание аэропорта и демонстративно резко отступали на прежнюю дистанцию. Всеобщий гул негодования усилился.
Бойцы спецназа ворвались в здание; окружили секции-стойки; солдаты оцепили пассажиров, заставив всех сесть у противоположной стены. Многим пришлось сесть на пол – кресел, естественно, не хватило. Один из спецназовцев что-то крикнул хорошенькой
девушке из группы студентов, занимающих секцию в нескольких метрах от меня.
Черноокая «бунтарка» с воплем отчаяния метнула пустую трёхлитровую банку в лицо говорившему…Провокация, или нервы не выдержали? Кровь, хлынувшая с лица пострадавшего, предрешила всё! Роковой метроном включился. Счёт пошёл на минуты.
Кто-то крикнул: «Лейтенанта ранили!». Замелькали дубинки, взревел народ, пикетчики побежали. Их преследовали, сбивали с ног и нещадно избивали, не глядя на возраст, пол и степень сопротивления. Свист дубинок, вопли, звон разбитого стекла…
Пассажиры кричали, женщины рыдали, некоторые крестились. Один из оцеплявших нас «охранников» истошно гаркнул: «Чего орёте?! Для вас же стараемся, мать вашу…Что, хотите сутками здесь сидеть?!». Смотреть на остервеневшего молодчика, с красными глазами навыкате было омерзительно, и я отвернулась…
За прозрачной стеной, как в дурном сне апокалипсис обретал новые подробности: распластавшуюся на асфальте лицом вниз девчонку подхватил на руки пробегавший мужчина; другим её соотечественницам повезло меньше – одну тащили, подгоняя дубинками, двое солдат; другая с искажённым от ужаса лицом протягивала руки
К «блюстителям», словно молила о милосердии, но и ей пощады не было…
Вдруг один пожилой пассажир вскочил с кресла и, задыхаясь от возмущения, крикнул «охраннику»:
- Что вы делаете? Нельзя же так! Не смейте бить людей!
- Молчать, ****ь! – заорал в ответ «рыцарь» и замахнулся дубинкой. Кто-то из пассажиров схватил пожилого за плечи и усадил на место: «Он молчит, молчит…».
Дубинка замерла в воздухе…
Замечу, что многим пассажирам в угаре мучительного ожидания казалось, что военные их действительно защищают от яростных бандитов. Одному из пикетчиков удалось скрыться из поля зрения бойцов и незаметно пристроиться к нам. Он присел на пол у кресла и стал «пассажиром»…
- А-а-а! Вот он! – завопила женщина рядом, её поддержали ещё несколько голосов,
Людская масса шарахнулась от парня, как от прокажённого. Зависшая дубинка недолго искала цели! Прежде, чем юношу выволокли, он успел сплюнуть кровью под ноги выдавших его тёток. Сколько растерянности и презрения было в его взгляде, скользнувшим по нам.
Через несколько минут зал опустел. Только лишь у стены жались пассажиры,
не решаясь двигаться. За окнами мелькали мускулистые силуэты цвета хаки. Огляделась вокруг и обмерла – среди обрывков транспарантов сидела единственная девушка, похожая
на взъерошенного птенца грифа, выпавшего из гнезда. И снова ужас охватил меня – сейчас увидят и…Заметили, подхватили под руки, потащили…И тогда, с поразительной спокойной ясностью, наступило прозрение – именно эта последняя пикетчица, такая маленькая, измученная, непокорная, и есть – юная Свобода Армении!
Отрезвляюще грянул отчаянный женский голос из до сих пор молчавшего радиоузла: «Управление Гражданской Авиации требует немедленно прекратить избиение людей на территории аэропорта!». От изумления и неожиданности эти слова врезались в память дословно. Притихшие пассажиры медленно зашевелились.
Исчезли куда-то «рыцари» со щитами и в шлемах…Вместо них , ступая по усеянному битым стеклом и бумагой полу, снуют вспотевшие солдаты и курят, курят…
А голос из радиорубки столичного аэропорта «превратился» в мужской. Так же взволнованно и негодующе повторили требование о прекращении избиения людей.
Один из солдат поднял голову вверх, внимательно посмотрел на репродуктор, пожал плечами и двинулся прочь, подальше от навязчивых голосов. В тот момент заложники событий в зале ещё не знали, что на площади у здания аэропорта, где накануне шёл митинг, солдаты вовсю орудуют дубинками…
Началась проверка документов. Все наши документы были у меня в сумочке, а Армен не возвращался. Обратилась к проверяющему:
- Что будет с мужем? Национальные внешние признаки – налицо, его паспорт и билет у меня, а он где-то на территории. Может, его избили и выгнали?
- Выбирайте выражения! Мы никого не избиваем! А вообще-то, если он у Вас не буйный, ничего с ним не будет – найдётся!
Армен наконец-то примчался – бледный, растерянный, высшее нервное напряжение подтверждали вздрагивающие скулы. Выяснилось, что всех оказавшихся вне здания тоже сгруппировали, приказав сесть на асфальт и обхватить голову руками.
В ходе «правоохранительных действий на площади», с помощью тех же дубинок, среди пассажиров пронёсся слух, что внутри аэропорта избивают всех подряд – Армен испугался за меня…
Тем временем солдаты оцепили все выходы, проходы и лестницы. Поминутно отдавались приказы:
- Петров!
- Здесь!
- На пост – к выходу номер два!
- Есть!
Чёткие команды – чёткое их исполнение. Разрешили вход и выход на территорию, и верхние этажи, но только по документам, через расставленные посты.
В одном из угловых проходов собрались и мирно беседуют любители «подымить» - пассажиры и солдаты. Мы с Арменом тоже умиротворённо курим, говорить нет сил, слушаем:
- Да что это вы так, сыночки, с людьми-то? Откуда жестокости столько? Я вот учительница. Можно сказать, и вас недавно учила…
- Ничего, мамаша, теперь мы вас поучим, а заодно и порядок везде наведём, если прикажут. Нам всё равно, кто будет бунтовать – афганцы, армяне, грузины…
Вы вот не знаете, а мы в лесочке сутки прятались – приказа ждали. Вы куда летите?..
Эх, домой бы сейчас! Сам я из Киева, товарищ вот – из Харькова…
Лица поостыли. Мальчишки стали тихими, вежливыми – документы проверяют и всё «пожалуйста, спасибо, проходите!». Может, и не они так лихо орудовали дубинками
совсем недавно?..
Неподалёку милиционер рассказывал пассажирам, что одну «пикетчицу» зверски избили до смерти. И прокатилось по всему аэропорту: девушка погибла, убили…
Слухи, слухи… Из города в аэропорт ринулись люди, узнать, что случилось с их близкими. Но солдаты уже получили приказ – никого в аэропорт не пропускать.
Произошло очередное столкновение с населением.
Забегая вперёд, скажу, что через месяц после описываемых событий, уже по возвращении в Ереван, мне довелось прочесть отксерокопированные показания работников «скорой помощи», в объективности которых позволю себе усомниться.
Процитирую этот «информационный листок»: «Пол в здании аэропорта был усеян трупами и ранеными!». Советские солдаты сравнивались с фашистами.
Я пишу только о том, что видела сама. Да, порядок наводили жестоко. Но трупов в зале регистрации пассажиров я не видела. Но, кто знает…
Близилась вторая ночь нашего «плена». Автобусов не давали. Пассажиров не выпускали из аэропорта. Мы вновь смирились с мыслью о том, что ночевать придётся в креслах зала ожидания. Кресло нашлось одно на двоих, да и пустовало оно из-за своего местоположения – у самого туалета. Подремали по очереди до утра. Рассвет не сулил утешения. Действительно, как сказал поэт - «чудовища Босха – наивны!» в сравнении с тем, что мы увидели утром…
Груды осколков, рваные клочья бумаги, мусор, грязь, смрад. Банки, камни, пачки творога и комья древнего армянского суглинка, испокон веков бурого от крови – всё это
«оружие» летело в головы представителей правопорядка в ходе «операции по зачистке аэропорта». Красавец-аэропорт, возведённый с помощью французских армян в виде изысканной копии Орли! Ещё несколько лет назад на его месте стояли деревянные провинциальные корпуса. А теперь на наших глазах гордость нации осквернялась ради
Очередной «всенародной» идеи! Среди этих растоптанных ростков цивилизации я наткнулась на осколок щита и детский башмачок…
Вдруг объявили посадку на Москву – все ожили, заволновались, задвигались и столпились у стойки регистрации в надежде на объявления и о других рейсах. Ждали два
Часа. Радио молчало. Появились две уборщицы. Как только они слегка убрали зал, появились шустрые телевизионщики и состряпали репортаж для программы «Время». Кто-то из пассажиров попытался обратить внимание журналистов на положение дел:
- Куда же вы? Снимайте прямо вот здесь – это безобразие, более суток ждём в полном неведении, и никаких объявлений!
Служители телевидения бодрым, почти строевым шагом прошествовали мимо.
Неподалёку от регистрационной секции, где мы третий час ожидали своей участи, какие-то «представители» увещевали парня с забинтованной головой. Когда чиновники, наконец, удалились, мы поинтересовались, о чём шла речь. Парнишка зло буркнул: «Уговаривали отказаться от показаний, что мне по голове дубинкой двинули!». Что решил юноша с кровоподтёком на виске – не знаю.
Наши родные в Ленинграде видели отснятый в то утро материал. В репортаже
Сообщалось, что имевшие место беспорядки устранены и аэропорт уже работает.
Как аэропорт работал после «устранения беспорядков» - знают только очевидцы. Самолёты, по инициативе экипажей, прилетали за «своими»: из Москвы – за москвичами, из Свердловска – за свердловчанами и так далее.
Многие сотрудники аэропорта, в том числе из лётного состава, не вышли на работу в знак протеста после проведённой операции. Кто-то отсиживался дома, потому что
накануне им угрожали представители забастовочного комитета. Какая причина главная?
Не знаю, но факт остаётся фактом – царил хаос, всё было пущено на самотёк, информация
отсутствовала. О возможности возврата авиабилетов объявили только через несколько
дней после событий.
При посадке на очередной лайнер (об этих рейсах, нехотя и вяло, но всё-таки объявлялось с интервалами в три-четыре часа) измотанные пассажиры теряли человеческий облик. Никто и не пытался вразумить толпу, наоборот – всячески муссировались толки, что именно этот рейс принимает всех независимо от даты на билете, а значит – кто первый сядет, тот и полетит! Паника, рёв, стоны, ругань, синяки, растрёпанный багаж, слёзы…
Милиция и солдаты расчищали проходы для организованных туристов.
«Горе-путешественникам» было непонятно, что это «за географические новости», - какой
Такой Карабах? Они вопили ругательства в адрес «дикого» народа и зарекались бывать
в Армении…
От двух бессонных ночей мозг работал в режиме сомнамбулического упорства, не подчиняясь логике. Мы продолжали тупо наблюдать за происходящим.
Не было сил отступаться от полёта или что-либо предпринять. Казалось, что, столько уже претерпев, нелепо не подождать ещё немного.
Ночью снова пронёсся слух о нашем рейсе, и опять два часа мы ждали, пока не поняли – до утра ничего не изменится. Аэропорт для пассажиров стал родным домом – в туалетах мыли детей; стирали самое необходимое, отстояв очередь
раковине; переодевались…на холодных радиаторах зала сушили пелёнки; с наступлением «затишья» питались кое-как…(Через несколько дней советское телевидение, комментируя события в «Звартноце», сообщало, что весь период забастовки пассажиры и даже дети голодали!).
Вновь долго бродили по аэропорту, пытаясь найти место для ночлега, терзаясь размышлениями вслух – какая роль комитета «Карабах» во всём происшедшем? Если это провокация, то чья? Ответы не находились. От усталости и нервного напряжения ноги подкашивались, голова кружилась, казалось – ещё мгновение – и мы упадём замертво…
И третью ночь пережили в аэропорту. Накануне все его помещения заполнились новыми партиями пассажиров, которые прибывали и прибывали, не веря городским слухам… Объявлялось о задержке рейсов, и пассажиры оставались ждать, стандартно надеясь, что это ненадолго. Даже ступеньки лестниц были забиты людьми. Мы, наконец,
нашли свободное место на каком-то лестничном перекрытии. Армен решительно расстелил куртку. Вот через это я не могла. Муж помог мне – подтолкнул на куртку и упал рядом. Больше нас ничего не волновало, совсем ничего – мы провалились в сон.
Утром 7 июля проснулись под обнадёживающий гол взлетающих самолётов – аэропорт заработал в полную силу. Лайнеры взмывали в небо один за другим.
В киоске купили «Известия», где прочли ничего не значащую заметку о «Звартноце». Было занятно и горько читать, сравнивая с тем, что мы пережили. Впервые я поняла, что такое – «средства массовой информации»…
Улетели мы только в час дня. О посадке на рейс нашего самолёта рассказывать не хочу, нас не обошла участь предыдущих пассажиров…Подобные сцены - посадка беженцев – отсняты в фильмах про войну. Но в июле 1988 года войны не было.
Эпилог
Лишь десять лет спустя после написания этих страниц я могу с уверенностью выразить своё отношение к событиям в «Звартноце». И не только потому, что за эти годы
многое осмыслено, но и потому, что летом 1988 года, когда у мамы на даче под Ленинградом описывались пережитые мною события, я не могла предположить, что последует за ними.
Около восьмидесяти лет Россия и земли, её составляющие, охваченные воинствующим, «рациональным» атеизмом, не могли оценивать исторические события с точки зрения Господнего промысла. Предаю эти мысли бумаге в конце девяностых, когда верить вслух вполне безопасно, а для некоторых даже модно…
В декабре того же 1988 года я стала свидетелем воистину всенародной катастрофы – землетрясения в Армении. Об этой беде рассказ особый. Приведу только один факт – фабрика по изготовлению роялей в течение месяца делала только гробы, которые развозили в приоткрытых багажниках легковых автомобилей.
В чём же тут промысел милосердного Бога? В попущении ради вразумления.
Я не раз замечала, что за любой, даже самый «незначительный» грех, человек сначала платит здесь – на земле. Нагрубил соседу – обжёгся утюгом; затеяла стирку в «Успеньев день» - труба в ванне лопнула. Рискну продолжить в глобальном масштабе. Народ, поддавшийся на кровопролитную провокацию, заплатил тысячекратной кровью.
Не примите за кощунство парадокс, но самое страшное не в этой конкретной катастрофе. Вспомним, сколько «мелких» локальных кровавых конфликтов произошло с тех пор, а мы так и не остановились…
Август 1988 – май 1998, Санкт-Петербург