Домовой Часть 16

Сергей Владимирович Жуков
                Трезвость.

    Семёныч   трезв.   Работает  теперь  так,  что   будь  здоров.   Резец   врезывается  в   металл.
Что   ещё   сказать?   Раньше   говорили  -  «тверёзый».  И  в   этом   слове   слышится   «берёза».

    Действительно,  «тверёзый»   человек   чист,   беленький,  свеженький   как   берёзовый   пенёк.    Несокрушим,   неподатлив.   С   трудом  поддаётся  обработке.
Победить   пьянство.  Не   то  же  ли  это самое, что  стереть   главу  древнего  змия.  Случайно  ли   алкоголь  именуют   змием  зелёным?
Это  -  образ   сатанинский.   Зелёное   вино   побеждает  нас,   вливаясь  внутрь,   выжигая   нутро.

                Выручка.

    Как  же,  Семёныч,  ты   способен  выручать.  Надо   было   отвезти   маму   в   больницу  и    ты   отдежурил  за  меня.
Выручил,  то  есть  подал  руку   помощи,   вытащил  из  беды   как   из  мутного  омута.

    Ты   вручил,   подарил  мне   целый  день.  Впервые  за  три   года   я  ушёл  с   дежурства,  попросив   помощи  у   Семёныча.
Не   обошёлся  я  без  него.
А  теперь  всё   чаще  говорят,  что   «выручить»  значит  получить   большой   барыш.
Под  вечер  в   магазинах   подсчитывают  «выручку».  Это,   скорее,   не   выручка,   а   «вручка».   Все   вокруг   становятся   какими-то   цыганами   доморощенными,   но  в   обиду   будь  сказано   кочевому   племени.
Гадалки   раньше   теребили   тех,   что  при   деньгах: «Позолоти   ручку…».  И   люди   «золотили».  И  не   только  те,  что   «при  деньгах».  Всё   же  лучше   пусть  будут  деньги   при   людях,  а  не   напротив.

    Однако   вернусь  к  тому,  с  чего  начал.   Ты  выручил  меня, а   выручить  человека  означает  в    лучшем   случае  до   скончания   века   сего   приобрести  его  расположение.
Да   разве   забудешь   тебя  и   его,  её  и  себя,  и   место  и   местоимения,   имена  и   фамилии.
Ничего,  ничего  не  забуду.   О  чём   бы   писал  я, Семёныч,  без   тебя.  Ты  же  мне   эту   повесть   подарил.               

                Выход.

    Ты   вышел   из  запоя.  «Выходился»,   как   тобой  говорится.   Встречаешь    товарищей   свежий,  весёлый,  аккуратно   побритый.
Вылез   из   запоя,  как   из  грязного  забоя,  в   котором  добывают   болезни,  стремясь  поскорей   добраться   до  смерти.
- Я  жить   не   хочу -  запальчиво   выкрикнул   ты    однажды   с  жуткого   похмелья,  захлёбываясь  белой  тягучей   слюной.
Ты-то,    возможно,   не  желаешь,  но  дай   всё-таки   жить  другим.  В  частности,   мне.   А   почему?

    Про себя   же  мыслю -  не  дурак   ли   я?  К  чему   мне    существовать?   Для  того,  чтобы    выписывать   всякого   рода   ереси?
Вероятно,  дружище,  ты  для  того  и    приставлен/   а  точнее,   приложен/,   чтобы    препятствовать   мне   сочинять   и  измышлять   соблазнительные   и   взбалмошные   записки.
Между   тем  тяжкий   кашель    сотрясает   всё   твой   тело,   возлежащее   на   голых  красных  досках   топчана.
Как   это  сходится.  «Пьяный   в   доску»   дрыхнет  именно   на  досках.

    Когда-то  это был    пожарный   щит.  Но он  не   спасёт,   не  защитит  ни   тебя   ни   меня.  так  же  и    почти   беспробудный   сон   не  даст   отдохновения   ни  твоей   горящей  воспалённой  душе,  ни  пылающей   утробе,  которую  ты   неустанно   заливаешь  «зеленым  вином».
Самогон,  который   можно   найти  в   заводе   практически   и  теоретически   в   любое   время   дня  и  ночи   и   в  любом   количестве,   действительно   светло-зелёного   цвета.  Жуткая  жидкость  похожа  на  бензин.
Так   идёт,  ползет,   тянется   твоя   жизнь.   Впрочем,  что  я  ведаю  о  ней,   чтобы   судить.  Осуждать,   как   сказано  в   Писании,   вообще   никого   не   надо.

   Однажды   ты   сказал   мне  о  том,  что   когда-то  у  тебя были   жена  и   ребёнок.   В   больнице  лежит   сестра с   тяжелым   заболеванием   мозга.
И   оттого  ты   пьешь.  А  от  чего   пьёт  другой?  А   Коля   Мягков,  беженец   из   Казахстана?   Отчего  он   бежал,  от  кого? 
Как-то я   спросил   его   о   том,   как   живётся   в   бывшей   союзной  республике.   Коля    ответил,  что не   обижали  его   казахи.   Просто   работы   не   стало   в   городе   Жанатас   Джамбульской  области,  и  он   уехал  в   Россию.

   И   до  сей   поры   он  словно  бежит,   бежит,  бежит.   Выпив  с   аванса   или   с  получки,  рассекает   по   стальному   полу,  усеянному  синеватой  стружкой,   в   дырявых  носках.   Ищет   свои  ботинки,  которые  запропастились  невесть  куда.   
Посмотрим  библиотечный    каталог.   Сколько  же   книг   создано   про   бег.   Важное,  очевидно,  действие  в  жизни.
Эрих  Фромм   написал   научную книгу   «Бегство  от   свободы». Кроме  того,  мировая   литература   полна   произведений,   посвящённых   бегству:   российский   писатель   В.Маканин   сочинил   повесть   «Человек  убегающий»,  американский   прозаик  Джон  Апдайк   создал   роман  «Кролик,  беги».   Известна   поэма   Лермонтова М.Ю. «Беглец».

    Далее    по   всем   пунктам: Дубов Н.И. «Беглец».   Ещё  один «Беглец» автор   некий  Кузьмин Л.И..  И Нагибин  не  удержался. Тоже  «Беглец»   под   его  фамилией.  Знаменитая Линдсей Д. - «Беглецы».
Конечно,  Данилевский  Г.П. «Беглые  в   Новороссии». Из-за   рубежа  Алданов  Марк   отозвался: «Бегство»,  Оссовский Л. «Бегство»,  Изюмский Б.В. «Бегство   в   Соколиный   бор»,  Леонов  Л.М. «Бегство  мистера   Мак-Кинли»,
Великий   романтик  Грин  А.С.  Его  перу  принадлежит  «Бегущая   по   волнам».
И   снова  «Бег».  На  это    раз   булгаковский. Ну  и   как   говорится, «до  кучи»:  Анфилов Г.  « Бегство  от   удивлений»,  Михалков  С.В. «Беглянка», Крапивин В. «Бегство  рогатых  викингов», Куприн. «Храбрые   беглецы»  и   так   далее.
Неужели  бегство  -  это   выход.  Ведь  и   я   хочу  сбежать,  всегда   и   отовсюду.
Зачем   мы   бежим,  куда   скрываемся.
               
               
                «Сиделец».

    Чего   мне  в   жизни  не  хватало -  так  это быть  «сидельцем».  Поэт  Борис   Слуцкий   однажды  сказал:
«Хорошо  быть  педагогом  школьным
Иль  сидельцем  в   книжном   магазине.»
Преподаватель  из  меня   вышел   никудышный,  в   книгопродавцы   не   приняли,  но   вот   сидельцем  быть   пришлось.   
«Сидельцем»  у   ложа   больной   матери  в  женской  палате   №8. 

   Чего   только  не  наслышишься,   о  чем  не   наговоришься   среди  «слабого   пола».
Мог  ли   представить я,  что  сбудутся   пророческие  строчки  всё   того  же  Бориса   Абрамовича,  читанные   мною  не   единожды   вслух,  а   как   выяснилось,  «про  себя»:
«Самый   старый   долг   плачу, 
С  ложки   мать   кормлю  в  больнице».

   Напел,  начитал,   наговорил  себе  и   теперь   нахожусь  в   больнице.  И  нахожусь,   и   насижусь,   и  не  дай  Бог  в  будущем,   належусь…

   «Сиделец» -  это  ведь   не   тоже,  что   «сидень»,  то  есть,  попросту  говоря,   трутень   или   бездельник.
«Сиделец»   должен   знать  и   уметь   многое,  коли  не  всё.   Перестелить  постель   родимой,  последить  за  капельницей,   повязать  бандаж,  то  есть    своего   рода   мягкий    корсет,   накормить  болящую,   сбегать за   лекарством,  и   прочее.
Даже   поесть  самому   надо   успеть.

   А  если  к  тому  же   больная   не   только  тяжёлая,  но  ещё   и   слепая  абсолютно?
Представишь  ли,   ощутишь  это,  дружище?
Часто   в  женских   монастырях   духовниками   служили   мужчины   священники.

   Я  же   в    палате   служу   кем-то  вроде   «плотника»   или   «утробника».
Распустив  длиннющий   свой   язык,  рекомендую  дамам   питаться   то  тем,  то  другим,   превращая   иной   вид  еды  в   тотем  для  поклонения.
Меж  тем   у  самого   брюхо   почти  никуда   не  годится.
«Сиделец»   всегда   при  деле,  хоть  и   не  является   дельцом.
Поможет,  удружит  и   другим   обитательницам  палаты,   прихватит   по  пути   продукты,  лекарства.
Лишь  бы   самого   не   «прихватило».
   А  к   тому   это  я  говорю,  что  хочешь  не  хочешь,  а  надо  мне  уходить  со  своего  тёплого  местечка.
И  начнётся   новая  «опера»,  то  бишь  повесть.               

         
                Комок   повести.

    Заканчивается   повесть.  Не  завершается, а    всего   лишь комкается,  сминается,   чтобы   расправиться   и   развернуться  в  другом   месте   и   в  ином   качестве.
Я   ухожу.  Увольняюсь   сам,   по  личной  воле.  В   слове   «увольнение»  и   заключается  воля.   Не   таится,  а   томится.  Но  воля   ещё и   свобода,   если   хотите.   

   Однако  в   слове   «свобода»   своя   беда   слышится.  И   кроется,    прячется,  даже   хоронится.
Итак,  повесть   скомкана,  смята,  скукожена   очередная    глава   моей   жизни.
- Камо  грядеши -  вопросил  Иисус   Христос   у   апостола   Петра,   пытающегося   оставить своё   место.   Может  быть,  и   не   было  этого,  а   скорее,   вернее   всего,  подвижник   смело  пошёл   на   казнь,  на  жертву.

    Можно  ли дать  ответ   на   вопрос,  задаваемый   почти   каждому   человеку:  «Камо  грядеши /Куда   идёшь?/
Куда  же   устремляюсь  я,  скомканный,   изжеванный   жизнь,   побитый  бытием.
«Грядеши»  в    грядущее,  будущее,  которое   идёт  всегда,  движется  вместе   с  нами,   наступает   на  нас,  давит,   прессует,   формует,   созидает.


                Сергей  Жуков.  Ковров 2000-2009.