Девушка с перрона

Арчил Манджгаладзе
     Старик лежал в непрывычно мягкой и чистой постели на свежевыкрашенной в зеленый цвет железной койке, специально поставленной для него в подсобке  лагерной санчасти, уставившись в белый, не успевший ещё потрескаться потолок, и напряжённо думал. Рядом с тумбочкой, аккуратно застеленной накрахмаленным вафельным полотенцем, на которой рядом с лекарствами стояли бутылка минеральной воды и плоская фарфоровая чашка с мучительно знакомой надписью «Привет из Ессентуков», на табурете дремал его неразлучный кореш , продежуривший у  изголовья больного всю ночь. Именно благодаря стараниям кореша и нескольких старых заключённых, с которыми более или менее считалось начальство, удалось уговорить руководство ИТУ пойти на такие неслыханные уступки – дать Старику умереть по-человечески. Старик закрыл глаза и попробовал сосредоточиться: где он мог видеть такую чашку? И неожиданно вспомнил: лет 30 назад, когда медленно угасал  его отец, точно такую же чашку принёс для умирающего он сам – из неё было удобнее пить. Удивительное дело: родных забыл, а фарфоровую чашку с трубкой сразу вспомнил. Старик не был верующим, но вдруг ему страстно захотелось исповедоваться. В лагере была маленькая молельня, был и священник, которого по воскресениям привозили из соседней деревни, но заключённые не доверяли ему, так как подозревали, что он всё передаёт начальнику лагеря; поэтому верующие зэки предпочитали вызывать Батюшку из райцентра. Для Старика уже не имело значения, расскажет лагерный священник  об   его исповеди начальству, или нет. Но исповедоваться вдруг расхотелось .

    Вспомнил дочерей, которые не стыдились его, и с радостью приезжали, пока он не запретил . Вспомнил жену, которую и любил одну, хотя это вовсе не мешало ему гулять на стороне. Он  не считал, что изменял жене – ни одной женщине не дарил цветы,  делал всем дорогие подарки, но держал на расстоянии, не осыпал розами и хризантемами. Попытался припомнить хоть нескольких – не смог. А было несколько сотен... И вдруг вспомнил девушку с перрона: он стоял у окна в уже тронувшемся с места вагоне, а она  провожала кого-то, и увидев его, улыбнулась, так улыбнулась, что ему захотелось соскочить с поезда. Пока он раздумывал , спрыгнуть или нет, она, не отрывая от него взгляда, шла вровень с поездом, ускоряя шаг и всё время улыбалась ему. Ээх, должен был соскочить, подумал старик с мучительным сожалением, и невольно улыбнулся про себя: сколько чего должен был сделать в этой жизни,  не сделал, и не жалеет, а тут сокрушается из-за какой-то девушки на перроне!..А о чём сожалеть, о проведённых в лагерях годах, или о подонках, которых ему пришлось отправить на тот свет? Жизнь-то прошла, не вернёшь, а погибшие от его руки "кореши", не убей он, сами бы прикончили его. С ними он поступил правильно,совесть его не мучила,  а что касается родных и близких, чувство вины перед ними неотступно преследовало  его и не давало покоя.Но сейчас, перед смертью, вспомнив родных ,впервые не почувствовал угрызений совести. Вот-вот увидится с ними и всё объяснит. Они поймут.

    На сердце враз потеплело. Старик во всём теле почувствовал необычайную легкость, чуть ли не невесомость, и вдруг увидел поезд, тот самый. У окон вагона стояли отец с матерью, старший брат,  друг детства, и... та девушка, с перрона. Скорее, скорее, кричали они в один голос, махая руками, не успеешь. Ээх, в тот раз не успел, хоть сейчас успею, пронеслось  в голове , и старик тут же взлетел в поезд, наполовину уже скрывшийся в зеве освещённого  голубоватым потусторонним светом тоннеля...