Дневник III-5 Бог верит человеку?
29 сентября 1994 г..
Письмо имоё к W.:
«Как давно я не говорила с тобой. Ты вылечил мою душу вчера за одну минуту. Благодарю. Тайна твоего существа томит меня. Я не могу слепо принимать всё то, что ты говоришь. Чтобы разобраться во многом, мне нужно несколько часов беседы с тобой.
Таня говорила тебе, что почувствовала тебя своей второй половиной. Вероятно, многие, чувствуя твою благодать, тоже так думают, но не признаются в этом. Я признаюсь, несмотря на то, что совпадений в восприятии мира недостаточно.
Я не могу жить без любви, чувствуя твоё тепло, я не могу не любить тебя. Никто не может устоять перед любовью.
Год назад у нас с тобой был печальный разговор, который травмировал меня так, что если бы я не была закалена жизненными потерями, я могла бы погибнуть. Я выжила, но я потеряла веру в тебя. Не мог бы божественный учитель-сердцеведец не понять моей души, не увидеть меня, не поддержать. Я ждала человеческого или божественного утешения. Ты сказал: «Ты всё неправильно говоришь».
Я не стала спорить с тобой, что-то тебе доказывать. Я вышла от тебя в потрясении, земля разверзлась у меня под ногами. У тебя есть ошибки, которые надломили мою душу. Ты не рассчитал моих сил.
Мне всегда было больно смотреть на людей, я опускала глаза. Не являясь образцом добродетели, я не вписывалась в человеческое общество. Редко с кем я могла себе позволить быть самой собой. Ты дал мне импульс любить всех, хотя, и до встречи с тобой я к этому стремилась и просила у Бога любви к людям.
Мне было больно думать о тебе. Прости за эти слова. Но всё это выстрадано. Год я прожила, постепенно удаляясь от тебя всё больше. Наверное, не надо ни к кому на земле приближаться, ибо все не совершенны. Может быть, ты работаешь с толпой, а к каким-то душам нужен индивидуальный подход.
Области святости есть на земле не только в обществе, созданном тобой. Мне кажется, что всякий человек, работающий над собой и стремящийся к любви ко всем, не погибнет. Почему ты говоришь об исключительности твоего пути?
Почему ты говоришь, что в тонком мире нет развития, что бесполезно молиться об усопших? Ты не веришь, что можно непрестанно молиться. Я знаю много случаев помощи усопшим действенной молитвой.
Что значит моё желание перед волей Творца? Иногда мне кажется, что Он неумолим. На моё предложение дружбы ты ответил, чтобы я не рассчитывала избавить тебя от одиночества. «Все мне предлагают дружбу», - ответил ты. Я не думаю, что все так смелы, чтобы тебе предлагать дружбу. Люди бояться тебя и не стали бы предлагать тебе дружбу.
Зачем в твоих словах на встречах с людьми, в твоих книгах так много угроз, если мы так слабы, что не можем не падать? Ты говорил: «Вас провоцируют на грехи».
Почему я слышала в твоих кассетах: «Да исторгнется всякий, кто не идёт по пути Отца». Стоит ли исторгать тех, кто не способен любить? Они исторгают себя сами.
В книге о клинической смерти «Прорыв к творчеству» сказано, что Господу дороги все религии, но ни в одной из них нет истины. Это не значит, что все религии ложь. Каждый верующий спасается и делается лучше в лоне своей религии, конфессии, своего духовного направления. Прости за всё».
*
Я вошла в его комнату без трепета. Он посмотрел на меня без улыбки, я села у его ног. В. скоро ушёл. W. спросил: «Где же ты пропадала?» Я отдала ему моё письмо. Он стал читать. Я молилась за него, ничего не чувствовала. После того, как письмо было прочитано, мы оба долго молчали. Потом он заговорил о тщете слов, о том, что я могла неправильно понять его слова. Я сказала, что не согласна с некоторыми постулатами его учения. «Значит, я не твой учитель», - сказал он.
От него ничего не шло — ни тепла, ни любви. Я даже одела очки, чтобы видеть выражение его лица, глаз. Глаза были холодны, мерцали огромные зрачки. Говорил он очень тихо. Он сказал, что я осуждаю его. «Нет. Я хочу понять тебя. Ты не знаешь женскую психологию». «Я не женщина», - сказал он. О любви он сказал, что это не любовь, на это я ответила, что в таком случае весь мир — хаос, если у нас нет никакого критерия в любви.
Он высказал мысль о том, что если все будут купаться в благодати, то у людей не будет развития, это будет смерть.
Он сказал, что то, что он делает с нами, ему не нужно. Я спросила: «А что тебе нужно?» «Немногое», - ответил он. Я спросила, рисует ли он сейчас. Он сказал: «Да». «Неужели ты всех любишь?», - спросила я. По его молчанию я поняла, что этого нет. «Есть люди, которые больше приносят боли», - сказал он. Я сказала: «А есть те, кто больше тебя радует. Ты не относишься ко всем одинаково». Мы обсудили тот разговор год назад. Он сам об этом заговорил.
Я рассказала ему об опыте церкви. Он странно соединил меня с Серафимом Саровским и Сергием Радонежским, сказав, что мы представляем серию ошибок, а он — W. — стоит по отношению к нам в иной плоскости. Образ был таков: они смотрят на дома с земли, а W. смотрит на дома с высоты самолёта. Кому же видней?
Я подала такие реплики ему в разное время: «Ты какой-то чуднОй... Ты же человек... Ты несовершенный...». Тут появился В. Ответа я не получила. У меня было ощущение, что он меня не понимает, что я его не понимаю. У меня не было никакой радости от общения с ним, как будто он был инопланетянином, и мы говорили на разных языках. Я чувствовала, что этот разговор падает в бездну забвения, и я не в силах воскресить его. Он говорил о своих учениках, что они вместе с ним будут подниматься на ступени.
Обо мне он сказал, что я женщина, из-за этого у меня будут трудности. «Ты что, хочешь, чтобы я была козой или лошадью?», - спросила я. «Бог верит человеку?», - задаю я ещё один вопрос ему. Он молчит. Спрашиваю ещё, слышу, что такие вопросы не задают. Я говорю: «Ты не всё знаешь». Он на это сказал, что несёт знание, которое мы не можем вместить, бесполезно с нами говорить. «Скоро я совсем по-другому буду говорить», - сказал он.
Мой рисунок.