Имя жизни любовь. Марине Цветаевой

Ника Любви
 -- 1 --            

Как ребенок гранатой,
а лунатик -- ножом,
вы играли азартно
своей вечной душой.

В пышном сумраке спален,
в анфиладе зеркал
был всегда уникален
тонкой флейты вокал.

Сквозь бездонные взгляды
и струистый песок
из зеленой засады
метил в сердце клинок.

На булате старинном,
серебром на крови,
имя смерти: Марина --
начертал ювелир.

Губы бледные сжаты,
зацелованы всласть;
злей степного пожара
имя женщины: страсть.

Полной взвешены мерой
и Сафо, и Юдифь;
у страдающей смертной
угль бессмертный в груди.

Эй, гидальго, поэты,
расшибатели  лбов…
На могиле безвестной
имя жизни: любовь.
               
               -- 2 –-

Я птица легкая, меня не удержать
рукой бестрепетной, ни силой притяженья,
ни просом бросовым, ни маской униженья;
я -- грудь отверстая и -- лезвие ножа…

Не победить (убить?), непобежденной быть;
друзьям -- врагам еще не выплачен ассарий
за душу певчую, но сам силки расставил,
кто обещал (кричал): любить, не погубить…

Я птица вольная, мне нравится летать
по небу  звездному над горечью людскою;
не удержать меня бестрепетной рукою,
 не изловить.… Как быть? Попробуй же позвать.
 
           -- 3 –-

В позаброшенной могиле,
в глухомани, без креста,
скорбь оставить не смогли вы
и начать себя с листа…

Не задался «дар напрасный»,
страстью сердце иссушил;
был случайный, был опасный
мах ночной свистящих крыл.

С той, заоблачной, твердыни,
царств сияние узрев,
дух, охваченный гордыней,
начал падать в жизнь, как в смерть.

Навсегда царицей бала
вы пришли: дарить и брать!
Но душа, душа страдала,
в маске дивы – просто мать.

Ни во что сей мир не ставя,
Вы считали: жить – любить!
Плоть исчезла, в людях – слава,
Где душе бессмертной быть?


          -- 3 а –-

Сияли волосы и плечи
в луче холодном, и зеркал
открылся морок, бесконечен,
в котором взгляд её сверкал,

подобный утренней Венере
(но полно, ещё правит ночь!)
в своей мальчишеской манере
ласкается и -- гонит прочь,

и тут же обжигает страстью,
всё губит -- гибельно нежна,
тонка лодыжкой и запястьем,
дерзка -- привычкой побеждать

своих врагов губами в губы,
ногтями в спину, до кровИ!
...луна в окне пошла на убыль,
смягчаются глаза твои...

Дай каждый палец из двадцатки,
в перстнях и кольцах, лобызать!
Часов не слушай, время -- шатко,
ещё мы можем -- счастье -- знать...

      
         -- 4 --

Этой ношей атласовой
на лилейных плечах,
кто посмеет похвастаться?
Мир таких не встречал…

Под соломенным золотом
в изумрудинах глаз,
так пронзительных молодо,
лучик светлый не гас.

Простынями, бумагами
раздавая себя,
накопила, богатая,
в волосах серебра.

Измениться и рада бы,
да не встать ото сна…
Точка смерти -- Елабуга,
время жизни -- весна.


           -- 5 –-

Белою вьюгой
как будто напудрен придворный парик;
рыцари Юга,
вничью навсегда завершилось пари.

Холодно очень
с навылет простреленным сердцем лежать,
светлые очи
накрыла стальная, как небо, печать.

Нет, и не будет
победного марша гвардейских полков;
мертвые люди
и кони вповалку в снегу глубоко.

В марте растает
и заневестится маками степь;
воронов стае
уж будет с курганов на что посмотреть.

Белый ли, красный --
их  чистые кости покроет травой;
бились за счастье,
довольно! Теперь только вечный покой.


              -- 6 –

Перлы, яхонты, серебро --
безущербно моё добро.

Не зашито в тугой мошне --
расцветает в чужой душе.

Легкий бисер изящных рифм
ожерельем на перси нимф.

Я любила не раз, а сто --
камнем шла на морское дно.

Где кораллов стоят дворцы --
там  две дочки мои и сын.

Одной путь далеко лежит,
а другой -- в детстве саван сшит,

сын-мурёнок  далёко спит --
у гнезда в первый вылет сбит...

Что ж так хрипло оно поёт,
безнадёжное сердце моё?

         
           -- 7 –

Отчаянно храброй
и ветреной быть…
Вернитесь обратно
рожать и любить!

Оставь, амазонка,
кочевий размах,
рассказывай звонко
о детских мечтах.

…Не звякают бусы,
молчит тетива;
наездник безусый,
пожухла листва

в садах безмятежных;
ни песен, ни слов…
А барышня где же?
Увел крысолов.

*   *   *   *   *   *   *   *   *   *

Парнок... Марина...

Как плюш был ласков и шептал
такие смелые признанья!
Рвалась привычного изнанка,
сгорала, брошена, щепа

суждений мелочных "про то"
и обвинений склизских "в этом";
и острым лезвием стилета
надрез по нежному: Парнок!..

Найти? Украсть? Даря -- убить;
тьма или кровь нам взоры застит?
Так бьётся дама красной масти
всесильным джокером любви...

В дуэли губ подранков нет!
Сошлись!.. И тело унесите...
Эй, занавес! Захлопал зритель.
Пошёл в издательство поэт...