Г Л А В А 16 Д Е В Я Н О С Т Ы Й Г О Д
Много лет непрестанно мы крутили педали,
Установка известна – весь мир обогнать.
Где-то там, впереди, наши светлые дали,
И туда паровоз свой нам хотелось пригнать.
В восьмидесятых годах незабвенный Никита Сергеевич обещал Советскому народу коммунизм. Это он сказал в шестидесятых. Поторопился. Не вышло. Зря обещал. Когда дело доходило до обещаний народу, то позже почему-то всегда происходили осечки. А ведь сначала верили. И, что удивительно, верил и сам Хрущёв. И почувствовалась в то время в народе нравственная, духовная подвижка, стремление и желание жить лучше, свободнее. Успел таки заразить народ обещаниями. Уж слишком он был эмоционален. А много ли народу надо? Слов не жалко, а человеку-то приятно. Ах, обещания, обещания! Сколько их было? Но, тем не менее, страна развивалась. Правда, однобоко как-то. И всё же интересно, с чем пришли бы мы к 85 году, процарствуй до этих времён Никита?
Но в 1985 году, обойдя доживших до маразматического возраста, но продолжавших управлять империей старцев, пришёл к власти новый, сравнительно молодой человек и объявил перестройку. Что это такое и как её осуществлять толком никто не понимал. Ведь за много лет страна привыкла жить по директивам партии и иного не знала. Что такое провозглашённое новое мышление, тоже мало кто понимал. А вот гласность…
Когда провозгласили гласность, процесс пошёл, как сказал апологет перестройки. И он действительно пошёл. Но в каком направлении? Перестройка вкупе с гласностью и новым мышлением кое-где были восприняты как слабость центральной власти и вседозволенность на местах. И не удивительно, ведь по партийным директивам, где шаг влево, шаг вправо – нельзя, руководителям на местах жить надоело. Да и народу – тоже. Руководителям хотелось большей власти и независимости от центра, а народу просто чего-то новенького с надеждой на лучшее.
Но одного не учли власть предержащие центральные и местные руководители: народ в этой стране стал другим. Им всегда было нужно быдло, повинующееся без рассуждений (демократический централизм), в меру работающее и ни о чём не рассуждающее, кроме того, как и где найти в этой стране жратвы и водки да ещё шмоток, чтобы одеть себя. Ну и ещё зрелищ. А это - пожалуйста. Вот вам артисты-гастролёры, вот вам телевидение и кино. Но только то, которое нам нужно. А вот вам газеты. Читайте, читайте! Не хотите? Ни читать не хотите, ни выписывать, ни покупать? И телевизор выключаете, когда новости идут? Ах, надоели? Врут там всё? Ну что ж, заставим. Через парткомы заставим газеты выписывать. Всё равно читать не будете, а выбросите? Ну, это ваше дело. Вот бы где задуматься власти о доверии к ней народа. Не задумалась. Зря. А ведь крамольные речи исходили уже не от беспартийных, а от коммунистов. Правда, рядовых коммунистов. Но это, как помните, был, точнее, назывался авангард.
И вот вам, пожалуйста, перестройка с её гласностью и новым мышлением. Да это же своего рода революция. И, как любая революция, она всколыхнула в человеке, как всё лучшее, так и всё гнусное, мерзкое. Первым возник национальный вопрос, и на окраинах империи началась стрельба. Кому на радость? А на горе народам обеих сторон.
Кое-где вспыхнули и гражданские войны. А такие войны возникают из-за передела власти и собственности.
У революции свои гримасы. В Молдавии (теперь Молдова) наряду с националистами появились… ненавистники электрического света. Они утверждали, что жить нужно, как их предки, при лучинах. А потому ворвались в диспетчерский энергоблок и всё там переломали. А заодно отдубасили и его сотрудников («Известия» от 5.10. 90г.).
Или вот ещё. 22 марта 1990 года с помпой провозгласили независимость от ЮАР последней колонии Африки. На торжество прилетели делегаты из более ста стран. Был там и Перес де Куэльяр – тогдашний секретарь ООН и бывший министр иностранных дел теперь уже бывшего СССР Шеварднадзе. Как-то там теперь живётся народу в независимой Намибии? Вряд ли лучше. Ведь не секрет, что революции и перестройки делаются с благими намерениями, а вот их результатами почему-то потом пользуются авантюристы и шарлатаны. А народ как всегда обманут. Но это к слову.
Итак, на дворе Советской империи 1990 год. Слова гласность, перестройка, ускорение у народа уже давно набили оскомину. Ускорения не получалось, перестройка буксовала, полки магазинов были совершенно пусты, и это больше всего приводило людей в ярость. Апологет и вождь перестройки, какой уже год топтался на месте, пытаясь совместить не совместимые вещи. Он не хотел отказываться от направляющей и руководящей роли партии, а по существу - партийной бюрократии, которой народ и рядовые коммунисты перестали доверять. Она не была способна на перестройку, она её всячески тормозила, делала только вид, что перестраивается, всячески мимикрировала, меняя вывески, но, не меняя сути. Она боялась перестройки, не понимала её, не хотела принимать. И потому плодов перестройки и уж тем паче ускорения в стране было почти не видно. А ведь пять лет прошло. Паровоз перестройки, как в своё время и паровоз коммунизма вперёд лететь не хотел. Он чадно дымил, напрягая все силы, но с места тронуться так и не мог. Правда, во внешней политике у перестройки сдвиги были. И весьма существенные. И Запад, и Восток перестали жить с ожиданием страшной нелепой и никакому народу не нужной бессмысленной войны.
А вот гласность попёрла вверх. О, чего мы только не узнали и не наслушались по радио в последние годы. Газеты начали покупать и читать, ибо они стали печатать сенсационные материалы о недавнем прошлом СССР и его вождей.
Ох, уж эта гласность! Появились оракулы, кричащие о близком конце света, какие-то колдуны, заочно по фотографии и через телевидение лечащие всех подряд от всех болезней мира. Появились прорицатели судеб, специалисты по связям с потусторонним миром, врачеватели ауры, испорченной наговорами и беспросветной совковой жизнью, астрологи, гадающие по звёздам, на конском навозе, на кофейной гуще и прочие шарлатаны. Лавина новой ранее невиданной информации просто оглушала российского обывателя. Некоторые сходили с ума.
В дефиците стали не только продукты, но и никем не читаемые раньше пресные газеты. Сейчас критика всего и вся лилась в них полноводной рекой. Невиданное дело – критиковать стало можно даже партию.
Газеты печатали всё. Так люди узнали, наконец, настоящие фамилии несгибаемых революционеров Троцкого и Свердлова, Зиновьева и Каменева, Володарского и Литвинова и многих - многих других. Фамилии были другой, но одной национальности. Народ узнал, что в первом советском правительстве из 545 человек было только 30 русских, а из 20 членов Совнаркома (совет народных комиссаров) их было только... двое.
Из тех же газет народ узнал, что две трети миллионеров в США – евреи, а в СССР - столько же докторов экономики. Хорошо экономили. Из газеты «Известия» за 1990 г. в №-290 прочитали, что США за истекший год сделали 12 баллистических ракет, а СССР... 140.
А уж танков! У них -600, у нас – 1800. Как вам это нравится? Попробуй, посягни тут на завоевания социализма.
А ещё узнали, что страна впереди планеты всей по… абортам. На 100 родов – 160 абортов. Ну, как тут догнать и перегнать Индию, а тем паче Китай? Из тех же газет узнали, что в результате непродуманной политики партии в России ежедневно исчезает 10 населённых пунктов*.
Девяностый год был урожайным на сенсации. О чём только не писала пресса. Так узнали, что в СССР один крестьянин кормит 5 человек, а в Германии 80. Да как кормит! Хотя колхозов у них и в помине нет. А ещё узнали, что СССР впереди планеты всей по автомобильным авариям. В 1989 году в них погибло 58,5 тыс. человек. Эх, дороги!
А ещё в стране было больше всех тракторов и комбайнов. Господи, хоть в чём-то! В 1989 году их было произведено 350 тысяч. Солидно. Да вот беда, в этом же году было списано… 300 тысяч из-за поломок, отсутствия запчастей и просто выхода из строя.
*Идея академика Т. Заславской об укрупнении населённых пунктов, взятая КПСС при Н. Хрущёве на вооружение. За несколько лет в стране было уничтожено столько хуторов и деревень, сколько не уничтожили во 2-й мировой войне гитлеровцы. ( Прим. автора по данным печати)
Народ узнал, что в 1913 году при деспоте-царе Николае Россия по жизненному уровню в зависимости от региона занимала 5-13 место в мире, в девяностом году была далеко за пятидесятым.
Узнали люди и настоящие фамилии убийц деспота царя. Какие? Да всё те же. Белобородов и Голощёкин это не есть их настоящие фамилии.
Читатель. Если уж мы занялись статистикой, давай продолжим. Чтобы тебе стало понятно, кто захватил власть в России в 1917 году и для чего. Поймёшь ли? Уж слишком извилист, тернист и непредсказуем был путь страны после 17-го года. И не русский народ в этом виноват, а люди, захватившие власть в этой стране. Люди, захватившие власть в стране! Представьте. Ах, Россия! Как ты жила беззаботно.
Итак, продолжаем.
Год 1937 – год начала массовых сталинских репрессий. Из 22 наркомов – 17 евреи, из 133 членов Совнаркома – 113 они же. Из 20 членов Президиума верховного совета - 17 всё те же. Из 59 руководителей ОГПУ* - 53 опять те же. ЦК КПСС в том году состоял на 98% из этих же людей.(!!!). Народный комиссариат иностранных дел (теперь МИД) состоял из 123 человек. 106 были евреи. Пожалуй, достаточно. Всё это писали газеты. Им конечно можно не верить, но зачем им врать? Хотя, даже если бы и приврали…
* ОГПУ, НКВД, впоследствии КГБ, ныне разделённый на ФСБ и СВР(прим. автора)
Теперь тебе, читатель, ясно, кто определял внутреннюю и внешнюю политику страны? А за все неудачи принято ругать русского мужика, а за геноцид народа одного Сталина. Как бы не так. А ведь только Каганович и Янкель Гамарник в 1932 году осуществили неслыханный геноцид на Дону. Кстати, кто не знает, Каганович тихо испустил дух уже в ельцинские времена в Москве в весьма и весьма преклонном возрасте. Да знай это народ раньше! Троцкого вон и в Мексике достали.
Обо всём этом писала благодаря гласности пресса.
Или вот ещё. Только в одной металлургической отрасли СССР бесполезно расходовал энергии больше, чем её производили все атомные станции страны. Впечатляюще, не правда ли? Потери зерна в СССР – 40 млн. тонн. Ровно столько закупали за рубежом. А вот ещё. По средним нормам 130 тысяч голландских фермеров способны накормить всё население СССР (около 250 млн. человек). Естественно без всяких талонов и пустых магазинных полок. Удивительно!
Вот ещё. В начале 20-го века по темпу экономического роста Россия в некоторые годы опережала даже США.
А вот ещё интересные и удивительные цифры. Прирост зерна за последние 20 лет на один гектар земли.
Франция с 20 до 65 центнеров.
Голландия с 32 до 75 -- -- --
Китай с 35 до 40 -- -- --
СССР с 1 до 2 -- -- -- (!?)
Удивительно, не правда ли? Кстати полное огосударствление земли тогда было только в Монголии и СССР. А вот вам ну прямо бермудский треугольник: с 1975 по 1990 год в сельское хозяйство СССР без видимого результата было вложено инвестиций больше, чем в металлургию, лесную промышленность, химию и машиностроение.
Всё ушло в бездонную прорву колхозно-совхозной системы.
Читатель, не утомил ли я тебя этими достойными удивительных восклицаний цифрами? Я это делаю для того, чтобы сделать один единственный вывод. Какой? О нём попозже. Но мне кажется, что ты сделаешь такой же вывод, не дожидаясь моего.
Итак, продолжаем. Я ничего не выдумываю, пользуюсь данными газет и статистики тех лет. В СССР врачей больше, чем в США. Господи, хоть в чём-то. Но по медицинскому обеспечению населения страна на 51 месте в мире. Какой-то Барбадос и то на 50-м. Где этот Барбадос, чёрт возьми? Нефти, леса, газа, угля в стране больше, чем в США, но в ней нет мебели и не хватает бензина.
СССР выплавляет металла больше всех в мире (!!!), но покупает прокат для ВАЗа. Зато в стране переводят металла в стружку больше, чем США, Япония и Германия вместе взятые. Пропаганда твердит, что в СССР нет безработных, но 40 млн. человек живут за чертой бедности. Забегая вперёд, скажу, что при ельцинско-путинском капитализме их будет ещё больше. Бедный ядерный монстр.
Учителя – цвет нации. В США учитель получает 25 тысяч долларов в год. Сколько у нас – не буду говорить. Стыдно. Это все данные, читатель, на 90-е годы. Скажу только, что там, у них, только на образование выделяется 260 млрд. долларов. А в СССР на науку и культуру – 60 млрд. рублей. Интересно, сколько тратилось в СССР на вооружения? К сожалению, таких данных я нигде не нашёл. И не мудрено.
В чём же ещё преуспел СССР к 90-му году?
А вот. В верхних этажах экономики почти половину руководящих кресел занимают… не специалисты. Или вот. Страна больше всех в мире производит минеральных удобрений и не менее бестолково их тратит. Только над Казахстаном ежегодно работали больше 1000 самолётов сельскохозяйственной авиации. Каков прирост зерна вы уже видели в таблице. Из-за этого из 19 млрд. кубометров воды, поступающих в Арал 3 млрд. – пестициды, 4 – хозяйственные стоки. В Арале на 1 кг ила… 50 грамм железа. А на поля только одна авиация в великой битве за урожай сбросила с 1946 по 1989 год 7 млн. тонн ядов. А только в одном Узбекистане на поля ежегодно сбрасывается 100 тыс. тонн высокотоксичных ядов. Если есть желание, читатель, можешь перевести это в вагоны и эшелоны. Не меньше сбрасывалось и на Украине. Не оттого ли дно Днепра и Дона в некоторых местах покрыто метровым слоем солей. Это была своего рода необъявленная химическая война собственному народу. Кстати, для высшего руководства партийных чиновников существовали поля, куда и близко не подпускали всю эту химическую гадость. Для них выращивали экологически чистые продукты.
О чём же ещё писала пресса? Вот, пожалуйста. Интересная цифра. 80% предприятий Удмуртии – военные объекты. Тут, как говорится, комментарии излишни. Где же будут полные полки магазинов? Не ракетами же да автоматами торговать. И тем более, простите, жрать их.
А вот не менее интересные цифры. В строительной индустрии СССР числилось 11 млн. человек. Но работало только 6 млн. Остальные руководили и направляли. Целое строительное управление фабрику сметной стоимостью 44 млн. рублей строило… 20(!!!) лет. А итальянцы всего-то 100 человек строили такую же обувную фабрику за 2,5 года.
Кстати об обуви. В США производили в год 1,9 пары на человека. В СССР – 3,2 пары. Но носить было нечего, ремонтов в пять раз больше и эта некачественная обувь была самой дорогой в мире.
А вот ещё статистика, не наша. Это подсчитали в Гонконге. По их данным СССР по улову рыбы занимал второе место в мире. Но где вы видели рыбу на прилавках магазинов в 1990 году?
Кто поверит – стыдно и сказать –
Что Россия – рыбная держава?
На её прилавках не сыскать
Даже прошлогодней кильки ржавой.
Ведь в России больше всех морей.
Где ж наш рыбный флот – крупнейший в мире?
На каких работает царей?
И какие затыкает дыры?
Утверждают злые языки,
Что моря России оскудели,
Будто б – говорили моряки -
В них подлодок больше, чем форели.
А действительно, куда же девалась рыба? Очень просто, её продавали за границу, ибо стране позарез нужна была валюта. А где её взять?
А вот зато в СССР самая большая армия в мире. Только в одной Москве генералов (Огонёк» 1989г.) больше, чем во всей армии США. Там всего четыре (может опечатка) военных учебных заведения, в СССР на 1989г. было больше 200. Только в одной Москве сотрудников КГБ больше, чем в ФБР и ЦРУ всех Соединённых Штатов.
В чём же ещё СССР был впереди планеты всей? Да вот. 8 (восемь) млн. абортов в год. Это четверть в мире. И не мудрено. Ведь почти все молодые семьи, начинающие совместную жизнь, не имели ни прожиточного минимума, ни тем более своего жилья и без помощи родителей они бы просто никогда не выжили. Взять в банке кредит или купить квартиру в то время было невозможно. Кредитов не давали, а квартиры не продавались.
Может, в сельском хозяйстве обстояли нормально дела? Ведь партия уделяла этому пристальное внимание. На самом верху принимались и обнародовались специальные программы. Давайте посмотрим.
Начнём с того, что с 1959 по 1969 год в стране погибло 236 тысяч (!!!) сельских поселений. Это в 3,5 раза больше, чем за всю войну. Кстати, апологетом идеи неперспективных деревень, как уже говорилось, была академик Заславская, сумевшая заморочить голову кремлёвским руководителям. Воистину, благими намерениями выстилается дорога в ад.
Объём потерь сельскохозяйственной продукции в СССР был в несколько раз больше, чем закупали за рубежом. Своё просто гноили. Хлеб и картошка в СССР составляли 46% пищи, мясо и рыбы 8%. В США 22 и 20%.
В 1985 году в начале перестройки в США на душу населения приходилось 120 кг мяса без учёта мяса птицы. В СССР с таким учётом – 62 кг.
Если взять оценку экономической доступности продуктов через рабочее время это выглядело так: мясо 10-12, птица 18-20, яйца 10-15, апельсины 18-25, хлеб 2-8 и даже водка 18. Для тех, кто не понял, поясняю: чтобы купить какое-то количество продуктов, в СССР нужно работать 10 -12 дней, в США 1-1,2 дня и т.д. Просто ставьте запятую во второй графе. Или по водке. Чтобы при зарплате 90 рублей купить ящик этой жидкости нужно работать приблизительно 18 дней при стоимости бутылки три рубля. За океаном вы бы заработали ящик за 1,8 дня.
Кстати, потребление мяса в 1913 году в России было 88 кг, а в таких областях, как Воронежская – 147. В Сибири больше 150 кг. Без птицы.
Зато за последние 80 лет в СССР до 1990 года очень сильно выросла экономическая доступность продуктов. И не мудрено, если из 1100 видов продовольственных и непродовольственных товаров в стране в бесперебойной торговле было… только 57.
Да и могло ли быть иначе, если обычную школьную парту в стране создавало… 30 министерств. Смешно?
Ну, давайте о лесном хозяйстве.
Итак. Лесные ресурсы Финляндии равны одной нашей Карелии, а ресурсы Германии – Вологодской области. Но обе на экспорте имели больше, чем весь громадный СССР – лесная сверхдержава. Почему? А вот. В стране перерабатывается только 50% древесины, в Японии – 100%. Только в России гноят, топят и сжигают 30 млн. куб. метров пригодной древесины. Кору тут уничтожают и планируют на это затраты. А ведь это ценнейшее удобрение без всяких нитратов и прочей химии. Понятно, почему в СССР почти невозможно было купить хорошую мебель. Зато в министерстве лесной промышленности сидело… 1000 человек. К примеру, во всех 14 министерствах Швеции всего 2000 человек.
И последнее. Доля общего фонда заработной платы, выраженная в национальном доходе. В США в 1970 году - 65%. В СССР в 1969 году – 32,2%. А вот в далёком 1908 году в России эта доля была 54,8%. Столь низкий доход не имеет оправдания ни с экономической, ни с социальной точек зрения.
И как апофеоз всего вышесказанного. В ОАЭ каждый родившийся ребёнок получает 25 тыс. долларов за своё рождение от доходов за нефть. А вот в Башкирии – нефтеносном и нефтеперерабатывающем регионе России родившийся получает 380 кг вредных выбросов в год от деятельности нефтехимических заводов. Вернее, получал столько в 1989 году. Сейчас меньше.
Ну, пожалуй, хватит. Только прошу учесть, что статистика иногда бывает лукава. Хотя статистике советских времён было свойственно приукрашивать то, что было выгодно тогдашнему режиму. Что-то завышали, что-то занижали.
А теперь, читатель, я задам тебе один вопрос, если ты ещё не сделал свой вывод. Что представлял собой Советский Союз и почему он развалился? Да, да раньше или позже он пришёл бы к экономическому, социальному и политическому коллапсу. В девяностом году громадная империя агонизировала. Все понимали, что нельзя жить долго в стране, где на холодильниках были надписи: «Жрать нечего». Режим, выбрасывающий миллиарды долларов на оборону, военную и политическую экспансию и Космос, но не способный накормить свой народ и обеспечить ему мало-мальски приличное существование не может долго существовать. И поэтому страна уже через год с такой лёгкостью развалится. А три недоумка, собравшиеся в Беловежской пуще окончательно разделили и три братских народа ради своих амбиций. А один из них мягко сказать, не всегда трезвый ещё почти 10 лет способствовал развалу и разворовыванию всего того, что в отнюдь не простых условиях создавалось трудом, потом, гением и - не убоюсь этого слова - кровью всего народа на протяжении всех лет Советской власти. Ах, народ, народ! И во всём-то ты всегда виноват! Ты, а не правители твои.
Ну и забежим немного вперёд. Не знаю, была ли такая речь на самом деле, но я получил её из довольно серьёзных источников. А если её и не было, то самое время было бы её выдумать. Уж больно подходящий был момент.
25 октября 1995 года президент США Клинтон выступал на закрытом заседании объединённого комитета начальников штабов. Вот выдержки из его речи.
«…Используя промахи советской дипломатии, чрезвычайную самонадеянность Горбачёва и его окружения мы добились того, что собирался сделать Трумэн* с Советским Союзом посредством атомной бомбы.
Мы затратили на это миллиарды долларов, но они уже сейчас близки к тому, что у русских называется самоокупаемостью. За четыре года мы получили стратегического сырья на 15 млрд. долларов, сотни тонн золота, драгоценных камней и т.д. Под несуществующие проекты нам переданы за ничтожные суммы свыше 20 000 т меди, почти 50 000 т алюминия, 2000 т цезия, бериллия, стронция …». «… Нынешнее руководство России нас устраивает во всех отношениях и поэтому нельзя скупиться на расходы. Когда в 91 году на Восток было передано 50 млн. долларов, а затем ещё такие же суммы, многие не верили у нас в успех дела. Теперь ясно: наши планы начали реализовываться.
Обеспечив занятие Ельциным второго срока, мы создадим полигон, с которого уже не уйдём никогда. (!!). Если это будет решено, то в ближайшие 10 лет предстоит решить три задачи:
- окончательно развалить ВПК в России.
- расчленить страну на мелкие государства, как было сделано нами в Югославии.
- установить в отколовшихся от России республиках режимы, нужные нам».
А вот что сказал в 2003 году бывший тогда начальником генерального штаба Квашнин: «Военная реформа в России проведена. Вооружённых сил, способных защитить страну, у России нет».
Вот так-то. Господи, да был ли в этой стране хоть один патриот там, наверху? Или их всех оптом на корню скупили? Три задачи остались не решёнными. А если бы до 2006 года на троне сидел тот, который…
Вот тут-то и вопрос. А ведь всё казалось таким близким. Это спустя 11 лет заговорили про ядерную сделку Гор-Черномырдин и стали призывать привлечь виновных к ответственности. Тогда же молчали.
Но вернёмся в 1990-й год. К очередному лету бестолковой Горбачёвской перестройки.
*Президент США после смерти Рузвельта в конце войны и послевоенный период (прим. автора)
Вечером усталые люди, включая телевизоры, слышали давно всем надоевшие слова об этой самой перестройке, ускорении и новом мышлении. Показывали бесконечные заседания в Москве, транслировали бесконечные речи, за которые в лучшем случае в застойные времена выгнали бы с работы и исключили из членов КПСС.
Но всё это было в Москве. На периферии же за этим просто наблюдали, не зная, что и как перестраивать. Да и не до перестроек было народу. Молодёжи в большинстве на неё было просто наплевать, а люди старшие видели перестроек немало и знали, что лучше от них никогда не было. И принимали всё это как борьбу за власть, борьбу Ельцина с Горбачёвым за российский трон. Да так оно и было. В стране катастрофически падала дисциплина, из партии уходили тысячами. Народ был занят накоплением провианта на зиму, ведь полки магазинов катастрофически оголялись пропорционально речам московских оракулов. Буквально всё немногое, что иногда появлялось ещё в магазинах, продавалось по талонам. Без них деньги были просто бумажками. Но талоны были, а товара не было. Поговаривали, что на некоторые продукты будут вводить специальные талоны по законам военного времени. Дожили.
Страна, агонизируя, по инерции продолжала жить и работать. Мало кто тогда видел подводные рифы, об которые она скоро расколется. В ней, как и раньше, производилось 800 млн. пар обуви, но одеть было нечего, выпускалось в 11 раз больше комбайнов, чем в США, но хлеба собиралось на 100 млн. тонн меньше, в шесть раз больше собиралось картофеля, но его не было в магазинах, зато в изобилии лежал на свалках.
Только в Москву завозилось 780 млн. тонн, а съедали 220. А затем 560 млн. вывозили из столицы на свалки в виде гнилья. Это сколько же бесполезного труда и затраченных ресурсов! В стране всё так же лёгкая промышленность производила в три раза больше одежды, чем в США, но качество, качество! Одеть было нечего*.
Таким вот извилистым путём страна рвалась к очередному светлому будущему. Но скоро, уже скоро очередной эксперимент по созданию очередного светлого будущего закончится. Закончится навсегда. Бесславно и… трагично. Кто виноват? Русский народ, или…
Ах, этот извечный вопрос на Руси! Кто виноват?
----------------------
В сентябре 90-го года стояла небывалая жара. Гул двигателей над аэропортом не стихал ни на минуту днём и ночью. Каждые две-три минуты с одной из полос с рёвом срывался самолёт или вертолёт и уходил в раскалённое знойное небо. Ох, ух эти советские шумные двигатели! Сколько неудобств они приносили тысячам дач, как грибы, окружающие со всех сторон аэропорт.
Ещё каждые две минуты над аэропортом через верхнюю зону УВД, вытягивая за собой длинные хвосты инверсионных следов, пролетали во всех направлениях транзитные самолёты. В диспетчерских залах управления движением переговоры с экипажами не смолкали ни на минуту. К концу смены диспетчеры покидали рабочие места и выглядели, словно выжатые лимоны. Хватало работы и перевозчикам. Пропускная способность аэровокзала превышала всякие мыслимые пределы, и в таких условиях работать было нелегко.
До конца августа отряд уже перевёз более двух миллионов пассажиров, не считая транзита, и поток их не иссякал. На южных курортах начинался бархатный сезон, и билеты пассажирам доставались с большим трудом, в результате многочасового стояния у касс, где иногда возникали перебранки, порой доходящие до рукоприкладства. Не стесняясь, «Аэрофлот» ругали всеми известными в стране ругательствами. А чего же, если в стране гласность объявлена!
* В Узбекистане невиданными темпами и размерами приписывали урожаи хлопка. Его собирали не дозревшим, чтобы больше был вес, из-за этого страдало качество. Более менее пригодный уходил на нужды министерства обороны. А вот в лёгкую промышленность уходил хлопок ни на что не пригодный. Это был хлопок последней – шестой категории качества, практически отходы На этом и работали хлопчатобумажные комбинаты. О какой одежде тут можно говорить? (прим. автора).
Отряд напрягал все силы, пытаясь удовлетворить спрос на перевозки. Ни один самолёт не простаивал, если он, конечно, был исправен. Экипажи практически забыли выходные дни и отдыхали от полётов, только будучи в резерве. Отдохнут зимой. Авиационно-техническая база (практически завод) под руководством Дрыгало ни на минуту не прекращала работы днём и ночью. Здесь за одну ночь могли поменять отработавший ресурс двигатель на Ту-154 и утром выпустить его в полёт. Производились необходимые регламенты и доработки по планеру, шасси и многочисленным системам самолётов. Как всегда отпуска были временно отменены и давались только в случае крайней необходимости.
Казалось, ничто не могло остановить единожды запущенный механизм полётов: ни перестроечный бардак, разгулявшийся всюду, ни тревожные события и военные действия, разыгравшиеся на окраинах страны, ни сплошные шахтёрские забастовки, потрясшие громадную империю, ни дефицит авиационного топлива, правда, в Бронске не ощущавшийся, из-за чего сюда и садилось много транзита. Нефтеперегонные заводы города работали на полную мощность, выбрасывая в атмосферу из своих многочисленных труб густые и вонючие клубы дыма, при северо-восточном ветре плотно окутывающие город.
Вылеты могла остановить только нелётная погода, но даже утренних туманов, присущих этому времени года, не было. Просто стояла летняя жара мало типичная для второй половины сентября.
В один из таких дней рано утром у трёхэтажного здания штаба, как всегда импозантный, вышел из своей служебной «Волги» Бобров. Дежурный по штабу с удивлением протянул ему ключи от кабинета, сказав, что секретарша ещё не приехала. Командир, не спеша, прошёлся по абсолютно пустынным коридорам здания, открыл дверь, снял пиджак, аккуратно повесил на спинку большого кресла и привычно зажёг сигарету. До начала рабочего времени оставалось два часа. Он не сел, как всегда, в своё кресло, а присел на стул за общий стол для совещаний. Придвинул к себе пепельницу, затянулся сигаретой и со стороны посмотрел на своё рабочее место. Скоро, уже скоро, в этом кресле будет сидеть другой человек
Накануне прошло собрание трудового коллектива, на котором выбирали нового командира. Он не присутствовал, просто не смог себя заставить пойти. Да и зачем? Он же не писал этого идиотского заявления: «Прошу включить меня в кандидаты на избрание на должность командира объединённого отряда». Как будто он никогда и не был таковым командиром не один десяток лет, законно назначенный законной властью.
И в итоге выбрали человека, когда-то давно бывшего одним из его заместителей по наземным службам. Он потом уехал учиться в академию ГА, а, закончив её, получил назначение на должность одного из заместителей начальника управления. Парень конечно способный, ничего не скажешь, но очень уж самолюбив и не умеет находить компромиссы. А если точнее, не умеет, не любит и не желает стелиться перед начальством, до конца отстаивая своё мнение. Правда, если его убедить, что бывало нелегко, он соглашался.
«А мы академиев не кончали,- вздохнул Бобров, снова затягиваясь сигаретой. – Не до них было. Моё поколение прошло полярные, а кто-то и военные академии. Летали день и ночь, затем строили, развивали авиацию, прекрасно понимая её задачи и предназначение для такой громадной страны. И теперь вот мы стали не нужны. Не так, оказывается, строили и надобно всё перестраивать. Тьфу!».
Он встал, закрыл кабинет и вышел на улицу. Водитель, куривший на скамейке, привычно бросился к автомобилю, но Бобров только рукой махнул – не надо – и направился к ближайшей проходной, чем его несказанно удивил. Дежурные на проходной удивились ещё больше, увидев командира, шагающего на территорию пешком. Они привыкли заранее открывать ворота перед его «Волгой». Подходя к турникету пропускного пункта, обнаружил, что пропуска у него нет. Пропуск лежал в столе в его рабочем кабинете и оттуда он его никогда не брал, даже куда-то улетая. Ни в одном аэропорту с такими погонами, как у него, со знаком заслуженного пилота СССР на груди пропуск никто спрашивать не осмеливался и Бобров попросту про него забыл.
Он подошёл к проходной поздоровался и, похлопав себя по карманам, виновато пожал плечами: мол, затерялся где-то пропуск.
-Да что вы, Фёдор Васильевич! – понял его дежурный, принимая военную стойку. – Проходите!
Впервые за много лет он шёл по территории пешком. Рабочие, встречавшиеся ему, здоровались и удивлённо смотрели вслед: что это с ним такое? И только немногие понимали: командир идёт прощаться со своим предприятием.
Сначала он направился к стоянкам вертолётов. В этот ранний утренний час машины ещё спали после вчерашнего напряжённого дня, но вокруг них уже суетились механики, готовя к очередному рабочему циклу. Намётанный глаз замечал малейшие недостатки. Вот подкатил к вертолёту топливозаправщик и водитель не поставил под колёса колодки. Другой заправщик волочил по земле заправочный шланг, поднимая пыль. Этому водителю было лень свернуть его, как положено. Около одного из вертолётов валялись неряшливо брошенные на землю чехлы. Забудут убрать, запустят двигатели и потоком воздуха чехлы может забросить на хвостовой винт. Были такие случаи. А это что такое? В конце стоянки валялся обгоревший киль самолёта Ту-134. Ах, да! Вот куда его спрятали. Несколько лет назад при посадке загорелся молдавский самолёт. Пассажиров успели эвакуировать, а машина сгорела. Остался только хвост.
Затем он прошёлся мимо зданий комплекса АТБ, мимо громадного строящегося нового ангара, способного вместить не один самый большой самолёт и вышел на большой перрон. Мимо проезжали всевозможные машины обслуживания, водители узнавали командира и некоторые приветствовали его короткими сигналами, удивляясь, что это делает он на перроне один в такой ранний час.
«А ведь когда-то здесь было ровное колхозное поле да вон те лесополосы, - подумалось ему. – Была тишина, пели птицы, а теперь стоит непрерывный гул».
Кстати, птицы прекрасно адаптировались и не собирались улетать. С одними воронами, сороками да голубями аэродромная служба устала бороться. Водомётами разрушает их гнёзда, применяет специальные отпугиватели, но ничего не помогает.
Он пропустил рулящий на вылет самолёт и направился к зданию вокзала, где была проходная. Конечно, можно бы было пройти и через другие служебные входы, да вот хотя бы через здание депутатского зала, но как-то неудобно. Ведь весть об избрании нового руководителя разлетелась по аэропорту со скоростью летящего лайнера. И теперь он вроде бы уже и не командир.
У здания вокзала его встречали начальник пассажирских перевозок Прикусов и начальник ПДСП. Вероятно, их кто-то предупредил о его неожиданном утреннем променаде. Эти люди прибывали на службу первыми и последними уезжали. Уж очень у них было хлопотное хозяйство. Поздоровался с обеими за руку. Оба коротко доложили обстановку. Людей этих он знал много лет.
- Что же дальше будет, Фёдор Васильевич? – не выдержал Прикусов. – Покидаете нас?
- Работайте, как работали, - ответил он.
- Не скажите, – неопределённо произнёс начальник ПДСП.
- Вот не стало у нас парткома, а ведь ничего не изменилось, всё идёт по накатанной колее. Уход одного человека ничего не изменит.
- Думаю, многое изменится, - вздохнул Прикусов. – Вот в какую только сторону? Оперативка сегодня будет? Уже два дня не было.
- Будет. Очная. В десять часов. Я представлю вам нового командира, - с лёгкой улыбкой ответил Бобров.
- У нас что же, теперь двоевластие?
- Думаю, через неделю будет приказ министра. А пока официально командир ещё я.
- Понятно. Кстати, нас ведь тоже собираются выбирать, Фёдор Васильевич, - с ироничной улыбкой, сделав упор на слове выбирать, c сарказмом произнёс начальник ПДСП. – Как считаете, стоит ли писать заявление?
- По закону о трудовых коллективах всех руководителей всех звеньев будут выбирать, - ответил Бобров. – Так что готовьтесь.
- Пожалуй, это не для нас, - махнул рукой Прикусов. – Следом за вами уйдём на пенсию.
Оба руководителя были бывшими лётчиками, людьми старой формации, имели пенсии, и отсутствие работы их не очень-то волновало. В те времена на пенсию пилота можно было прекрасно существовать. Это уж потом, при Ельцине…
Вернулся Бобров в штаб тогда, когда он уже заполнился сотрудниками. С ним, как и всегда, вежливо здоровались, как и всегда женщины оборачивались ему вслед, но смотрели уже как-то по иному, кто с сожалением, а кто и с откровенным злорадством. В приёмной выпорхнула из-за стола секретарша.
- Два раза звонили из управления, - доложила она. – Я сказала, что вы на территории.
- Ты всё правильно сделала, - улыбнулся он. – Кто звонил?
- Начальник управления.
- Соединяй.
Едва вошёл в кабинет, как зазвонил телефон.
- Бобров? – раздалось в трубке. – Здравствуй! Где тебя черти с утра носят?
- Здравствуй, Анатолий Семёнович. Находился на пока подведомственной мне территории.
- Пока! Ты что же, мать твою… уходить собрался?
- Уже доложили?
- Есть у меня агентура в твоём отряде, - засмеялся начальник управления. – Без разведки нам нельзя. Какова же причина?
- Меня же не выбрали.
- Ерунда! Я не подпишу приказ, министр не подпишет. Плевать на эти выборы. Нельзя коней на переправе менять.
- Это бесполезно, коллектив выбрал другого командира. Так что увольняй меня, Анатолий Семёнович.
- Я бы тебя давно уволил, когда ещё твои ретивые контролёры накопали у тебя массу недостатков. А кто работать будет?
- Незаменимых нет.
- Не говори мне прописных истин, сам знаю. Но дело не в этом.
- Люди не ошиблись, выбрали хорошего человека.
- Знаю, моего заместителя. Он ведь родом от вас, из Бронска. Не сработался он у нас с коллективом. Слишком амбициозен.
- Просто не желает работать по старому, - неуверенно возразил Бобров.
- А мы и не будем работать по старому. Скоро управлений не будет. Будут объединения.
- Тот же хрен, только вид с боку, - усмехнулся в трубку Бобров. – Зачем вам это? Тоже занялись сменой вывесок?
- Под прессингом из Москвы вынуждены перестраиваться, - ответно усмехнулся начальник управления.
- Ты знаешь, какую цель поставил перед коллективом новый командир?
- Какую же? Прикупить новой техники? Повысить оклады? Кто же ему даст!
- Добиваться выхода из состава управления и переходить на двухзвенную систему с подчинением непосредственно министерству. И народ его с радостью поддержал.
- Вот даже как? – с неприятным удивлением в голосе воскликнул собеседник. Чувствовалось, что это было для него новостью. – Ретиво начинает ваш земляк.
- Он всегда был таким и надо сказать добивался желаемого.
- Мы, Фёдор, такой лакомый кусок, как твой отряд без боя не отдадим.
- Отряд уже не мой.
- Твой. Ты его создал. А этот… на всё готовое. Кстати, у него не один выговор по партийной линии, ты знаешь?
- Его не партия, его народ выбрал, - усмехнулся в трубку Бобров. – А партия теперь не в почёте. Телевизор-то смотришь? Жгут партбилеты.
- Смотрю. Распустился народ. Кнут хороший ему нужен. И всё станет на место. Не может наш человек без кнута.
- Это уже было.
- Было, и порядок был. А что сейчас?
- Народ уже не тот, Анатолий Семёнович. Его кнутом не испугаешь.
- Да что ты заладил, Семёныч, Семёныч! – взорвалась трубка. – У меня просто имя есть. Мы что с тобой первый день знакомы? – Чувствовалось, что новость о выходе из управления выбила собеседника из равновесия. – Надо же, что задумал! Потому и предлагаю тебе продолжать работу. Мы сделаем так, что его назначение не состоится.
- Нет, Анатолий, не хочу тебя обманывать, я уже решил уйти. А его инициатива по выходу из управления понятна. Двухзвенная система мобильней.
- Что ты говоришь, Фёдор!
- То, о чём сам не раз думал. Сколько ты у меня денег забираешь? Сколько бы я на них домов людям построил? Ты-то у себя целый городок отгрохал. Со всех отрядов дань сбираешь.
- Не будешь отдавать в управление – заберёт министерство.
- Новый генсек обещает самостоятельность.
- Слова это всё Фёдор, слова. Сам же знаешь, деньги – это власть, а её добровольно никто не отдаёт.
- Может и слова, - согласился Бобров. – Но пойми, Анатолий, я осознанно решил уйти. Сил нет смотреть на этот бардак. Сплошные заседания, выборы. Анархия какая-то. Как будто 18-й год. Тогда, кажется, выбирали себе командиров. Не понравится – тут же смещали и выбирали другого человека.
- Ну, хорошо. Советником ко мне пойдёшь?
- Нет. С места сниматься – годы не те. Пенсия хорошая, проживу.
- Согласен, на 250 рублей жить можно. Но смотри, Фёдор, скучать ведь будешь. Рано со сцены уходишь, рано. Да и развал этот кто-то предотвратить должен.
- Не годимся мы на роль спасителей отечества, годы не те. Перестроиться не сможем, а вывески менять, маскируясь под перестройщиков, я не хочу.
- Ну, как знаешь, Фёдор. Желаю тебе удачи в пенсионной жизни. Жаль! – в трубке раздались гудки отбоя.
А управления действительно вскоре стали именоваться объединениями, а объединённые отряды в них – структурными единицами. Но никаких новых прав у них не стало. Наоборот, их стало меньше. Что взять со структурной единицы?
-------------------------
Бобров взглянул на часы. До начала оперативки оставалось сорок минут. Он закурил очередную сигарету и мысленно погрузился в прошлое.
А ведь как всё хорошо начиналось после того приснопамятного апрельского пленума в 85 году. И ведь, что греха таить, после череды шамкающих старцев молодому энергичному генсеку поверили. А как же, ускорение в авиации связали с развитием аэропортов, с появлением новой техники, с освоением новых видов работ. Есть ли события более радостные для авиаторов? Ведь для них застой в их деле смерти подобен. И он, Бобров, уже планировал расширение аэровокзала, создание международного комплекса, получение самолётов Ан-28, Ту-204, Ил-114 и Ан-3 вместо отрабатывающих свой ресурс Ан-24 и Ту-134 и давно ставшего архаизмом Ан-2. А ещё планировал приобрести вертолёты Ми-8Т и Ка-126. И прошедшая на оптимистичной ноте в конце того же года коллегия МГА позволяла надеяться на это.
Правда было там и одно но, но на него не обратили особого внимания. Это начавшаяся нехватка наземных специалистов технического состава и всё больший их отток из отрасли. Уходили, как было сказано министром из-за неудовлетворённости условиями труда. Формулировка размытая и неконкретная. Бобров-то знал: в основном уходили из-за жилищного вопроса. Правда у него с Ан-2 техники уходили и из-за условий труда. Весной и осенью на стоянках Ан-2, утопающих в грязи работать тяжело. Нужно бы давно заасфальтировать стоянки, но где на всё взять денег? А когда они и появлялись, то находились более срочные дела. Лётчикам и техникам он ежегодно обещал привести стоянки в порядок, да на обещаниях всё и кончалось. Хотя и устраивали ему лётчики отряда показательные мероприятия во главе со своими командирами. А ведь по сути-то дела они были правы. Нельзя в таких условиях работать. А вместо этого на них гонения устраивали, командира эскадрильи Бека даже с должности сняли.
Ах, жизнь, как порой ты нас разочаровываешь! Уж лучше бы не обнадёживала. Уже через год стало ясно, что перестройка затягивается и превращается в бесполезную и даже вредную говорильню, а под внешней энергичностью генсека скрывается нерешительность и нежелание поступаться коммунистическими догмами. Через два года стало ясно, что никакого ускорения не будет. Через три года в перестройке все уже разочаровались. Ещё бы вот только одна цитата: «…Посмотрите, какую тяжёлую, неустанную борьбу ведёт партия за сохранение мира, предотвращение войны…». А какого же чёрта эта партия полезла в Афганистан? За мир бороться? Да и в другие точки нос совала. Тут, как говорится, народу всё ясно.
А вот на состоявшейся в начале 90-го года коллегии министерства оптимистичных речей уже совсем не было. А критики было много. Вот она:
- дальнейшее расширение объёмов работ сдерживается из-за постоянных переносов и не выдерживания сроков поступления в предприятия новой техники.
- сроки создания новой техники растягиваются до 15 и более лет.
- недопустимо затянулось создание самолётов для работы в Арктике, для тушения лесных пожаров, для санитарной авиации.
- остановлены сроки предъявления на испытания вертолёта Ка-126.
- остановлены работы по самолёту Ан-3.
- остановлены испытания подвесной системы Ми-8, на которые истрачено 700 тысяч рублей.
- сорваны эксплуатационные испытания вращающихся распылителей жидкости ОМ-2 для самолёта Ан-2.
- не произошло никаких сдвигов в оснащении сельскохозяйственной авиации.
Говорили, что как не было, так и нет Ту-204 и Ил-114, и когда будут неизвестно. Звучали и другие пессимистичные ноты. Вот тебе и ускорение! Проанализировав ситуацию, Бобров пришёл к выводу: будет ещё хуже. И уже не надеясь на получение новой техники, он смог выпросить в 235-м правительственном отряде два самолёта Ту-134А с усиленными шасси, прошедшими только один ремонт и способными служить ещё много лет.
Иначе обстояли дела у поляков. Самолёты Ан-28 спроектированные в КБ Антонова они производили регулярно, так же, как и Ан-2. И Бобров смог приобрести за счёт бюджета региона несколько таких самолётов. Кстати, дальновидные руководители нескольких регионов, понимая, что в начавшемся вселенском бардаке новой техники им уже не видать, правдами и неправдами стремились заполучить старую, но способную летать ещё не один год. Недальновидные же от такой техники избавлялись, надеясь, что если у них не будет самолётов, то им дадут новые машины. Жизнь показала: новой техники они не получили.
Не нужно было особо и напрягаться, чтобы понять: так будет. Бобров не раз пытался спрогнозировать будущее своего отряда на десятилетний период, и всегда выходило: если в стране не будет сдвигов к лучшему, то через 10-15 лет от отряда останется меньше половины ныне существующего самолётного и вертолётного парка. Но ему даже в дурном сне никогда бы не приснилось, что через 15 лет его детище – крупнейший в стране лётно-технический комплекс, благодаря никчёмной политике успешно перестроившихся местных властей и постоянно сменяющихся таких же бездарных руководителей, бесславно прекратит своё существование. К счастью до этого командир не доживёт.
Что ж, думалось ему, пора подвести черту. Кем ты был все эти годы и кем станешь через несколько дней? Был царь и бог авиации громадного края, член бюро обкома КПСС, узнаваемый и уважаемый в регионе человек. Но партия практически уже развалилась, а народу стало плевать на всех членов бюро всех обкомов. Мало того, скажи где-нибудь в очереди, что ты член бюро обкома – можешь и по морде схлопотать. Ах, скажут, это вы страну до нищенства довели! И не посмотрят на все прошлые заслуги. Ну да не будем мы афишировать прошлое. Дача достроена, будем там жить тихо и не высовываться, как говорят. Квартира у нас хорошая, машина - белая «Волга» - почти новая. Пенсия – в два раза больше средней зарплаты в СССР. Проживём. Одно только плохо: тяжело придётся переносить свою ненужность никому, оторванность от коллектива. От этого никуда не денешься, остаётся только смириться, сжать зубы и ждать. Время вылечит. И не такие раны время лечит.
- Фёдор Васильевич, к вам Дунаев, - услышал он голос секретарши.
- Приглашай! – сразу же вернулся он к реальности и взглянул на часы. До начала оперативки осталось 10 минут.
Сейчас войдёт в кабинет его бывший заместитель по наземным службам, которому и предстоит сдать все дела. Ну, входи, входи!
Открылась дверь. Бобров ожидал увидеть человека в форме, на погонах которого было не меньше знаков отличия, что и у него. Но вошёл человек в гражданском костюме, сидевшем на нём довольно мешковато.
- Разрешите, Фёдор Васильевич?
- Входи, входи. Садись. Чего это ты не в форме? Она же тебе положена.
Он не встал из-за стола и не протянул руку, просто указал на кресло у стола.
- Была положена. Я ведь уволился и теперь человек сугубо гражданский.
- Пока гражданский, - поправил его Бобров. – У нас мало времени. Сам представишься или это мне сделать?
- Я думаю, лучше это сделать вам, Фёдор Васильевич. Но прошу вас представить меня как кандидата. Пока ведь нет приказа министра. И… прошу меня извинить.
- За что?
- За то, что жизнь так складывается. Мы в этом не виноваты. Смею заверить, что все ваши лучшие традиции будут продолжены. Всегда буду рад видеть вас здесь.
- За это спасибо. А извиняться, - Бобров печально улыбнулся и махнул рукой, - не стоит. Ты ни в чём не виноват, Валерий. Я сам принял решение уйти и рад, что на моё место пришёл ты. Я ведь тебя знаю. А наше время, что ж, прошло. Диалектика.
- Спасибо, Фёдор Васильевич,- облегчённо вздохнул Дунаев. – Я был уверен, что мы поймём друг друга.
- Ну, вот и объяснились, - улыбнулся Бобров и нажал кнопку селектора. – Ольга, приглашай всех сюда.
Оперативка прошла как обычно. А представление Дунаева носило чисто формальный характер. Все его знали, и он знал почти всех руководителей.
Через неделю Дунаев занял кабинет Боброва.
--------------------------
Вероятно, найдётся нимало людей, которые скажут, что перестройка кроме вреда ничего им не принесла. И по большому счёту будут правы, ибо любая перестройка в масштабах страны, да ещё такой большой и многонациональной – это потрясение. Слишком многое взялись перестраивать. Перестройка в экономике – это неминуемый на первое время спад производства, что и произошло. Теперь трудно предположить, как бы развивалась страна, не произойди в ней событий 91-го года, которые стали одними из мощных и практически решающих катализаторов распада СССР и круто изменили историю России. Путчисты, сами не подозревая, расчистили дорогу Ельцину. Тому это и надо было в борьбе с Горбачёвым за власть. Что ж, лозунг «Разделяй и властвуй» актуален во все времена.
Но найдутся и люди, которые посмотрят на перестройку с другой точки зрения и будут также правы. Перестройка смогла раскрепостить людей инициативных, энергичных, способных принимать решения и держать ответ за их обоснованность, не дожидаясь указаний сверху, умеющих не затягивать принятые решения, не топить их в водовороте бюрократических инстанций. Хотя последнее было делать очень непросто даже в условиях перестройки. Ведь очень и очень многие бюрократические инстанции, тайно и явно защищая своё ненужное существование, яростно сопротивлялись перестройке, под надуманными предлогами вставляли, как говорят, палки в колёса всему новому, что не вписывалось в их годами устоявшуюся, но давно вонявшую чем-то затхлым систему. И всё-таки под натиском нового некоторые бастионы бюрократии в 90-м году начали сдаваться. Это ощутили по количеству бумаг, текущих из управления и министерства и сокращению всевозможных комиссий из всех инстанций, в том числе и органов местной и партийной власти, полностью потерявшей авторитет у народа.
На первый же разбор 1-го лётного отряда пришёл Дунаев. Пришёл один, ни формально ещё существующих замполитов, ни членов парткома с ним не было. И этим самым он как бы подчёркивал, что они ему и не нужны. Это было что-то новое.
- Я не лётчик, - сказал он, - я хозяйственник, и вопросами лётной деятельности никогда не занимался, хотя был к ней близок. Но и сейчас я не буду заниматься этим, для этого у вас есть вполне квалифицированные командиры. Я пришёл к вам посоветоваться, какую стратегию нам избрать дальше в условиях перестройки отрасли, выслушать ваши проблемы и наболевшие вопросы. Если вы стесняетесь сказать всё откровенно здесь, я готов принять каждого в отдельности. Или можете задать вопрос в анонимной записке, - улыбнулся он. – Я не обижусь. Всё рациональное, что вы выскажете, будем совместно воплощать в жизнь. Соответственно я готов ответить на все ваши вопросы. И сразу обещаю: тянуть долго мы с решениями не будем, особенно с теми, которые в нашей компетенции. Прошу высказываться.
Несколько мгновений в зале стояла полная тишина. Первым решился Владимир Палда командир Ту-134.
- Можно, Валерий Николаевич? – поднял он руку.
- Да, пожалуйста.
- Самолёты Ту-134 уже старые. За этот год списали три машины, отработавшие ресурс. Что дальше будет?
- Основная и единственная задача любого лётного предприятия – это полёты. Для этого мы с вами созданы и существуем. Другой задачи нет. Понимаю, что вы имеете в виду новую технику. Должен огорчить – наша промышленность, свернув строительство старых самолётов, не смогла развернуть массовое строительство новых. Ситуацию в стране вы знаете. На сегодняшний день я вижу одну возможность: брать Ту-134 в других предприятиях. Скажу одно: по пути сокращения самолётного парка мы не пойдём, а по возможности, будем его наращивать
В зале послышался одобрительный гул. И тут же кто-то вскочил из первого ряда, почему-то пригнувшись, подбежал к трибуне и протянул Дунаеву записку. Командир развернул её и несколько мгновений изучал.
- Зачем вам нужна должность заместителя по лётной подготовке, если у нас есть командиры отрядов? – прочитал он и улыбнулся. – Понятно. Я понял, что вас волнует не сама должность, а человек её занимающий?
- Правильно поняли, - раздалось из зала несколько голосов.
- Ни должность, ни человек такой не нужен нам.
- Точно. Нервы и без того есть, кому трепать. Не нужен.
Раздалось ещё несколько выкриков. Заболотный, сидевший в первом ряду, сильно покраснел и даже не пытался смотреть, кто выкрикивает. Не двигаясь, он уставился невидящим взглядом в какую-то точку на полу, словно решил пробуравить его взглядом.
- Я понял, - поднял руку Дунаев, призывая к тишине. – В структуре, утверждённой министерством, есть такая единица. Мы будем, сообразуясь с законом о трудовых коллективах добиваться выхода из состава управления и создании отдельной авиакомпании. Структуру её будем создавать сами. Тогда и прислушаемся к вашему мнению. Ещё вопросы?
- КВС Самохин. Валерий Николаевич, всё острее встаёт вопрос полётов за границу. Теперь могут летать все, не только Москва да Питер.
- Своевременный вопрос. Спрос на такие полёты будет. Мы уже говорили с командиром вашего отряда на эту тему. Но это дело придётся начинать с нуля. У нас нет границы и таможни. У нас нет экипажей, способных вести радиосвязь на английском языке. Ваши командиры отберут несколько экипажей, пошлём в Москву на обучение. Но в перспективе, когда будет отдельная авиакомпания, у нас будет свой учебно-методический центр, в том числе и по обучению английскому языку.
В зале снова раздался одобрительный гул.
- Мы будем готовить экипажи для работы за границей на всех типах, - продолжал Дунаев. – Уже сейчас имеется спрос на самолёты Ан-24, Ан-28 и Ан-74 в Африке, Индонезии. Будем строить новый международный аэровокзал, чтобы принимать любые самолёты из любой страны. И чем быстрее мы это сделаем – тем лучше. Конкуренты в соседних регионах не дремлют. Да, о самолётах Ан-74. Есть возможность приобрести четыре таких самолёта. И мы их возьмём. Эти самолёты сертифицированы по мировым стандартам и могут работать в любой стране мира. О переучивании уже договорились в Москве. Так что, Владислав Дмитриевич, - повернулся к командиру отряда, - готовьте экипажи на переучивание. А для пилотов Ту-154 заграничные паспорта.
Задавали вопросы о жилье, общежитии.
- Я уже говорил в своей предвыборной программе и повторюсь ещё. В посёлке, повторяю, в нашем посёлке, а не в городе заложим в начале следующего года два трёхэтажных дома и одно малосемейное общежитие улучшенной планировки. Будем модернизировать наш детский лагерь отдыха, там же организуем и профилакторий для лётного состава. В перспективе строительство современного посёлка из коттеджей для наших работников недалеко от аэропорта. Но, предупреждаю, они будут платными. Какой-то процент, возможно половину, будет оплачивать предприятие.
В перерыве курилка гудела.
- Золотые горы наобещал, - скептически говорил командир 2-й эскадрильи Горбатенко. – Как будто это так легко! Чего же тогда Бобров этого не делал?
- Твой Бобров почивал на лаврах, зачем ему лишние проблемы, - возразили командиру. – Говорили ему про полёты за границу, что он ответил? Ответил, что нет такой необходимости, в своей стране работы много.
- Всё равно не верю, - мотал головой Горбатенко. Хоть убейте!
- Да откуда он на всё деньги возьмёт? – вопрошал кто-то.
- А банки для чего?
- Попробуй взять там ссуду, без штанов останешься.
- Если отделимся от управления – деньги будут.
- Вот на это он и надеется.
- Помолчал бы, оптимист ты наш! Выйдем из управления, деньги будет забирать министерство.
- А ку-ку не хо-хо? Есть закон о предприятии.
- Да чихали там на твои законы!
- Толя, объясни ты им, - обратился кто-то к стоящему у окна Вадину. – Ты же у нас всё знаешь.
- Предприятие должно платить только государству налоги, - ответил он. – Остальные деньги остаются на месте.
- Ну, что я говорил?
- Так государство столько налогов придумает, что опять без штанов останешься.
- Это точно! Вот тебе и ку-ку!
- Да пошёл ты…
- Спорим, что не подерётесь?
- Хватит базарить! – охладил пыл спорщиков штурман эскадрильи Игнатов. – Перерыв закончился. На рынке шуметь будете!
На официальную часть разбора Дунаев не остался. Что-то говорил командир отряда, выступали командиры эскадрилий и их помощники, кого-то критиковал штурман отряда за недостатки, затем, как всегда, долго и нудно говорил что-то Заболотный. А лётчики, возбуждённые речью нового командира, обсуждали свои темы.
И верилось и не верилось, что скоро застойная жизнь кончится, появятся новые возможности проявить себя. Ах, надежды, надежды, всем ли суждено сбываться!
После разбора уже в эскадрильях лётчики ещё долго обсуждали и делились мнениями по выступлению Дунаева. В эскадрилье Ан-24 дошло даже до взаимных оскорблений. Сцепились оптимисты и скептики. Пришлось вмешаться командиру.
В ближайшие дни подобные встречи Дунаев провёл во всех службах предприятия.
------------------------------
Бронск – Ташкент стал его любимый рейс. Вылеты и прилёты всех самолётов он помнил наизусть. Уже второй год Клёнов летал туда по выходным дням на свидание с дочерью и женой. Глотов после прошлогоднего случая стал с ним покладистей, по возможности планировал его работу так, чтобы имелись спаренные выходные. А экипажи, выполняющие рейсы в Ташкент, давно его знали и не брали уже стеклянных билетов, как раньше. Раза три, а иногда и четыре в зимние месяцы ему удавалось туда летать. Его второй пилот в шутку говорил, что он на этой трассе пассажиром налётывает больше, чем на Ан-2 и что пора уже и этот налёт записывать в лётную книжку.
Теща не раз заводила разговор о переводе, но что-то его удерживало. Неспокойно стало на окраинах империи. Да и скорая перспектива на переучивание удерживала в Бронске. Вон новый командир предприятия, сколько всего наобещал. А там, в Ташкенте, он будет новичок, года два к нему будут присматриваться, да и своих кандидатов на переучивание у них хватает.
В прошлом году он случайно познакомился в самолёте с человеком, который оказался директором общежития нефтяников. Они понравились друг другу и тот, узнав о его жилищных мытарствах, предложил ему место в своём общежитии. Он привел его на пятый этаж и сказал:
- Вот твоя комната. По сути это маленькая однокомнатная квартира. Здесь есть всё, как видишь, даже телевизор, телефон и холодильник с продуктами. Прописку сделаю. Живи, сколько хочешь. Оплата – на общих основаниях. Но всё это с одним условием: когда будешь в командировках или просто куда-то улетать на день-другой - я иногда буду пользоваться твоей комнатой. Согласен? Запасной ключ у меня.
Клёнов понимал, зачем директору нужна такая комната, но, как говорят, дарёному коню в зубы не смотрят.
- Да ты не думай чего плохого. Тебя никто не знает из местных жителей, но будут знать, что место занято, лётчик тут живёт. А порядок гарантирую.
Так он стал жить в замаскированной комнате для свиданий начальников. Но справедливости ради нужно сказать: когда он был здесь - на комнату никто ни разу не покушался. Просто улетая, он предупреждал директора, когда вернётся.
Бывал он здесь редко, ведь у лётчика ПАНХ жизнь бродячая, но когда прилетал - уже не возникало чувство бездомности и ненужности никому на свете, как раньше. А когда, случалось, появлялся неожиданно, просто звонил по телефону директору и говорил: через час буду.
- Не раньше, чем через час, – отвечал тот. – Всё, что найдёшь в холодильнике – твоё.
А в холодильнике находилось то, что в магазинах днём с огнём не найти. Жильё его посещали отнюдь не мелкие начальники. Так прошёл год.
Всё прошлое лето Клёнов провёл на химии. Пора, читатель, рассказать тебе, про второй и третий туры авиационных химических работ. Итак, второй тур. Из всего этого запоминается больше всего жара, невыносимая вонь ядохимикатов, бесконечные перелёты с точки на точку, неустроенность, а, порой, полное отсутствие элементарного быта, вечное недосыпание и полёты в одних трусах и майках. Спросите, почему так?
Когда-то, много лет назад, к самолёту Ан-2 подошли люди в белых халатах. Им было дано задание государственной важности: разработать самолётную аппаратуру для борьбы с вредителями сельского хозяйства. Нужно было догонять и перегонять Америку по производству зерна, а как это сделать, если всевозможные многочисленные букашки готовы сожрать половину урожая, а иногда и больше? Люди эти ходили вокруг самолёта, что-то обмеряли, что-то высчитывали на своих линейках, что-то записывали в блокноты, после чего удалились. Затем пришли люди в чёрных халатах. Насверлили, где нужно дырок, установили в самолёт полуторатонный бак, под крыльями по всему размаху навешали форсунок-распылителей и ещё каких-то агрегатов и тоже удалились. Дело сделано, задание партии и правительства выполнено, можно делить премии.
- Эй, ребята, а как же я? – жалобно прокричал им вслед лётчик. – Мне-то что делать со всем этим?
- Летай! – ответили ему. – Повышай урожайность во славу родины.
- Но… как? Ведь в бак-то яд заливают, отравиться можно. Бутифос, хлорофос, гербициды всякие. Жуть! Это не безопасно.
- Ах, да!
И в тиши министерских кабинетов с кондиционерами «в целях усиления безопасности полётов» разработали массу инструкций для АХР, породили кучу приказов, направленных на обеспечение безопасности.
А теперь, читатель, я прошу тебя: напряги своё воображение.
В три часа дня экипаж прибыл на аэродром для выполнения вечерних работ. Стояла жара, термометр, закреплённый на будке сторожа, показывал плюс 33 в тени. Ветра не было, установился полуденный знойный штиль и поэтому в воздухе вокруг аэродрома в радиусе километра висел невыносимый, тлетворный запах химикатов. Человек ко многому привыкает, но к такой вони привыкнуть невозможно. Кажется, этот омерзительный запах тухлых яиц проникает не только в лёгкие, но и в твой мозг, в твоё сознание, пропитывает каждую клеточку твоего тела.
Да, пилот, тебе на бочке с ядом
Так приятно над землёй парить.
Сорок пять в кабине, вонь, пот градом…
Нет, друзья, такое - не забыть.
А аэродром, то тут уж точно
Не вздохнуть, не разлепить ресниц,
Будто сюда сбросили нарочно
Эшелона два гнилых яиц.
Здесь ничто живое не живёт
И сюда не залетает птица,
Зверь это зловонье обойдёт,
Путник этой точки сторонится.
Тот, кто знает слово бутифос,
Хоть однажды с ним да обращался –
Так тому потом свиной навоз
Запахом камелии казался.
Это фрагмент из давно написанной мной «Поэмы о небе». Но продолжаем.
Авиатехник Кутузов подошёл к самолёту, открыл дверь и, втянув в лёгкие больше воздуха, быстро нырнул внутрь, чтобы открыть форточки кабины. Через полминуты он выскочил обратно, отбежал от самолёта и со свистом выдохнул воздух.
- Уф! Лётчики, как вы можете часами сидеть в этой душегубке?
- Сколько там? – спросил Клёнов.
- Плюс шестьдесят.
- Ещё бы! – второй пилот приложил руку к борту фюзеляжа и тут же её отдёрнул. – Здорово нагрелось! В Казахстане иногда до 70 доходило.
- Пусть пока продувается, - сказал Гошка и начал… одеваться.
Он облачился в ядо- и воздухонепроницаемый костюм по типу водолазного, выполненный из какого-то прорезиненного материала, натянул на лицо респиратор, ноги втиснул в чугуноподобные сапоги химзащиты и, наконец, спрятал глаза за стёклами специальных защитных очков, после чего стал похож на инопланетянина. Экипировка точно соответствовала инструкциям и приказам министерства, рождённым в «целях повышения безопасности полётов на АХР».
- Ну, чего стоишь? – глухо, словно из могилы, донеслось из-под респиратора. – Одевайся!
Малышев нехотя стал натягивать на себя снаряжение. К самолёту они шли, как идут космонавты к космическому кораблю. Кутузов с ужасом в глазах наблюдал за ними. Когда они вошли в кабину, там было уже всего плюс 50. Лётчики уселись в свои кресла, запустили двигатель и подрулили к заправочному пункту. Со страшным треском заработала помпа, закачивая в бак самолёта полторы тонны ядовитой гадости. Из-под сочленений и стыков на землю и пол самолёта капала маслянистая жидкость серого цвета. Там, где она растекалась, не оставалось никакой краски, яд «съедал» её.
Через три минуты бак был полон. Экипаж запустил двигатель и порулил на исполнительный старт, подняв винтом невообразимую тучу ядовитой, пропитанной химикатами пыли, которая очень медленно стала двигаться в сторону расположенной неподалёку фермы. Уже много лет на месте заправки ничего не росло. Там была просто мёртвая ядовитая земля, как будто на какой-то чудовищной необитаемой планете.
- Взлетаем! – подал команду Клёнов и вывел двигатель на взлётный режим.
Самолёт оторвался от полосы, ощутимо раскачиваясь взад-вперёд. Это болталась в баке жидкость. Вышли на поле на высоте 50 метров, развернулись на рабочий курс и снизились до 5 метров, несясь на скорости 200 километров над полем.
-Сброс! – скомандовал командир.
Второй пилот включил аппаратуру. Со змеиным шипением открылись клапаны, подавая яд в распылители под крыльями, и через мгновение за самолётом расцвёл сорокаметровый шлейф из мельчайших частиц химикатов, медленно оседая на землю. С земли это выглядело очень красиво и эффектно. Над полем пронеслись за несколько секунд, выключили аппаратуру и резко взмыли вверх на границе поля для следующего разворота. Несмотря на работу принудительной и электрической вентиляции в кабине было страшно жарко, пот лил с них буквально градом. Из-под моторной перегородки, где расположен двигатель в 1100 лошадиных сил, несло невыносимым жаром, ведь рабочая температура его 230 градусов.
В течение 15 минут они сделали более 10 заходов на поле. Разворот, заход с резким снижением, пролёт на бешеной скорости над полем, резкий набор высоты, разворот с креном 45 градусов и снова заход. Солнце – слева, солнце – справа, небо – вверх, небо – вниз. Штурвал от себя – возникает невесомость, штурвал на себя – перегрузка. Надо следить за приборами, но особо – за высотой и скоростью. Не дай бог её потерять. А ведь ещё нужно точно выйти на рабочий курс. Не вышел – на повторный заход. Хорошо, если нет ветра, а когда он есть нужно и это учитывать, иначе снесёт в сторону. А ещё нужно следить за землёй, не теряя её ни на секунду из виду. Иначе – покойники. Отработали, зашли на посадку. Загрузка и снова взлёт.
И так до захода солнца. Солнце заходит летом в 11 часов. К этому времени приходит полное отупение от каскада разворотов и перегрузок, от дикой жары и вони в кабине, а когда есть ветер ещё и болтанки. Но вот и 11 часов, крайний полёт. Не последний – крайний. Зарулили на стоянку, заправили самолёт, сдали под охрану, поехали ужинать.
В машине все молчаливы, от усталости даже говорить не хочется. Молча поужинали. Теперь спать, только спать. Время 12 ночи, а ещё светло. А в половине четвёртого утра уже нужно снова быть на аэродроме.
- Не забудь завести будильник на три часа, - напоминает Малышеву Клёнов и тут же, не раздеваясь, падает на раскладушку и засыпает.
А жили они в каком-то старом полуразвалившемся заброшенном доме, где кроме раскладушек ничего не было. Через три часа привычно поднялись, едва прозвенел будильник. Во всём теле была какая-то непонятная ломота, вероятно результат длительного воздействия химикатов. Случалось, давило грудь, словно на сердце положили кирпич.
- Э-еох, - открыл рот Кутузов в затяжном зевке. – И кто только придумал эту химию! Сейчас бы водочки грамм двести да поспать часиков до 11-ти.
- Держи, как раз двести, - сунул ему Малышев стакан с крепким холодным с вечера заваренным чаем. Его остужали специально, потом заливали в большой пятилитровый термос и брали на аэродром.
Это был весь их завтрак. Есть в такое время не хотелось. Можно конечно было выпить молока. Его привозили вечером специально для них, ведь с ядами работают. Кутузов только морщился и требовал водки.
- Водка по настоящему яд выводит из организма, научно доказано, - орал он.- А от вашего молока одно расстройство. Сами его пейте.
В четыре утра они уже были в воздухе. Было прохладно и хорошо, но страшно хотелось спать. В полёте часто посматривали друг на друга – не заснуть бы. Всем в отряде памятен случай, когда командир Юсупов, возвращаясь на аэродром, заснул вместе со вторым пилотом. Неуправляемый самолёт, полого снижаясь, зацепил крылом за склон оврага, оторвав почти третью часть. Каким-то чудом они смогли дотянуть до аэродрома и отделались только испугом.
Работали до 11 утра. Всё! Пора на обед. Или на завтрак.
В столовой Кутузов, раздосадованный тем, что не дают водки для нейтрализации вредного воздействия яда и командир абсолютно ничего не предпринимает для этого, лениво ковырялся вилкой в тарелке и ворчал:
- Это не пища, это чёрт знает что. А мясо вообще не съедобно.
- Это деликатес, Алексей Иваныч, - сказал второй пилот. – Бычьи хвосты, приготовленные по испанскому рецепту в специальном соусе. Самое изысканное блюдо.
- Чего болтаешь? – отодвинул тарелку Кутузов.
- Когда Никита Сергеевич Хрущёв – давно это было – прилетал в Испанию с официальным визитом, его угостили таким блюдом. Он тоже грыз-грыз, а потом спрашивает: что это? Ему говорят: бычьи хвосты. А-а, заорал Никита Сергеевич, мясо сами сожрали, а главу ядерной державы хвостами кормите! Не знал он, что таким деликатесом в Испании угощают только особо важных персон. Так что, радуйся, Алексей Иваныч.
Дальше три часа отдыха и снова на аэродром. Так проходили сутки за сутками. Раз в неделю устраивали санитарный день и день отдыха. Стирались, отмывались, отсыпались.
На одной точке задерживались не более 5-6 дней. Затем оформление документов, загрузка, перелёт на новую точку, разгрузка и всё повторялось. И так до конца лета.
Результаты работы таковы. Если работали гербицидами, то на полях, куда их лили, загибался и высыхал весь сорняк, а злаковые культуры на радость агроному оставались невредимы. А если работали против живых вредителей, то тут уж, как говорили, был полный капут. Вместе с насекомыми вредными гибли и полезные. Яд убивал всякую летающую, прыгающую и ползающую полевую живность. Мелкие птички, наклевавшись отравленных жучков-червячков-кузнечиков, тоже отдавали богу души.
И так было каждое лето. Теперь представь, читатель, какой хлеб мы ели. А вот коровы отворачивались, не желая поедать привезённую для них с полей солому, потому что она воняла аминной солью. Это гербицид 2-4Д. А те, что всё-таки её ели, давали такое молоко, что от него отворачивались люди.
Не раз бывало так, что экипаж по ошибке залетал не на то поле и поливал его. А там свекла оказывалась, которая загибается от одного только запаха. И тогда начинались арбитражные разбирательства, долгие и нудные. Ну а поле перепахивали и засевали заново.
Случалось, выжигали целые лесозащитные полосы и от деревьев оставались одни кочерыжки. А случался и перенос. Утром рано на поле, известно, бывает роса. А на неё ещё полили яд. Но всходит солнце, яд вместе с росой нагревается, испаряется и чуть-чуть поднимается над землёй. А в это время начинает дуть лёгкий прохладный ветерок в направлении поля с горохом. И уже через два-три часа поля с горохом не существует. В любом случае виноват, конечно, лётчик, ибо на все такие случаи написаны инструкции. Но инструкции инструкциями, а жизнь есть жизнь.
Вот что такое второй тур АХР. В вышеописанном есть только одна неправда. Никаких костюмов, разработанных в высоких кабинетах и научно-исследовательском институте ГА для «повышения безопасности полётов», лётчики конечно не одевали. Ни один лётчик, если он не слабоумный и не самоубийца никогда и нигде их не оденет. А если вдруг кто-то попробует полететь в этом одеянии – катастрофа неизбежна.
И поэтому лётчики летали просто в трусиках и майках, а иногда и без маек. Да и то была опасность теплового удара. После нескольких полётов обычно окатывались водой из шланга. Воды было много, её постоянно подвозили на машине для разбавления химикатов, ведь 100%-м ядом поливать поля нельзя. Если это сделать, то даже Сахара будет выглядеть привлекательней, чем колхозное поле.
Даже инспекторы смотрели на подобные нарушения документов сквозь пальцы, понимая, что в одеянии, придуманном учёными мужами Краснодарского филиала НИИ ГА, в кабине можно выдержать без потери сознания не более пяти минут.
Вот выдержка из газеты «ВТ» тех лет. «…Никто теперь и не помнит, когда начали разрабатывать спецодежду для АХР. Целый отдел Краснодарского филиала ГосНИИ ГА много лет кормится около этого костюма. То карман с одного бока на другой перенесут, то молнию с груди на спину переставят. А пилоты всё в майках летают…»
А сколько подобных отраслевых институтов было в СССР? Чем занимались? Прости им, господи! Дело-то прошлое.
Ну а третий тур АХР ничем практически не отличается от первого, только работы проводятся осенью с сентября по ноябрь. Зимой пилоты Ан-2 летают на транспортных рейсах по перевозке пассажиров, грузов и почты, выполняют полёты по патрулированию нефтепроводов, линий ЛЭП, по санитарным заданиям и другим видам работ, выполняемым авиацией в народном хозяйстве. Но полётов зимой уже гораздо меньше. И тогда у лётчиков начинаются массовые отпуска. Мороз за тридцать, снег идёт – в отпуск штурман и пилот! А кому подходил срок повышать квалификацию, уезжали на месяц в УТО. Устали, товарищи – отдохните. И отдыхали. Сколько водки выпито, сколько местных женщин перецеловано, сколько абортов сделано!
Почти всю зиму Клёнов в общежитии не появлялся, так что комнату его друг использовал по прямому назначению. Сначала он был в УТО, потом на полтора месяца улетел в отпуск в Ташкент. Прилетел, продлил отпуск и уехал на родину к матери. Появился только в середине марта. А в апреле снова химия на всю весну и лето. В октябре должен ехать на переучивание на Ту-134, но вакансий не было, на все типы, кроме вертолётов, переучивание застопорилось. Чёртова перестройка! Предлагали переучиться на Ми-8 или Ка-26 по выбору, и он ответил: готов, но… только в связанном виде.
- Спасибо, - ответил он командиру вертолётного отряда и улыбнулся, - я самолётчик и менять ориентацию не хочу.
- У нас платят больше, - пытался соблазнить собеседник.
- Не в деньгах счастье, командир, - ответил Клёнов избитой фразой.
- Согласен, не в деньгах счастье, а в их количестве. Подумай. Жена довольна будет, да и сам будешь смеяться у кассы, а не грустить.
- Нет, командир. Вероятно, вертолётчиком нужно родиться. А мне иное на роду написано.
Командиру отряда хотелось заполучить хороших ребят, ведь на вертолёт уходили, как говорили тогда, штрафники, которым дорога на большую технику не светила из-за нарушений. А на вертушки их брали – не было другого выбора.
Он уже запланировал будущую зиму. Два месяца – отпуск. После этого прохождение ВЛЭК, немного полетать зимой и снова отпуск. А там и весна, глядишь, и вакансии на переучивание появятся. Ведь кто-то же должен на пенсию уйти, или кого-то врачи спишут. А на вертолёт всегда можно успеть.
------------------------
- Я пригласил вас, чтобы наметить план действий по полётам за границу, - сказал Дунаев, собрав у себя в кабинете весь руководящий состав 1-го лётного отряда. – Думаю, что начать нужно с нашего ведущего типа Ту-154. Что у нас для этого имеется, Владислав Дмитриевич?
- Да практически ничего, - ответил Шахов. – То, что когда-то докладывал на совете трудового коллектива Фёдор Васильевич Бобров – это мелочи. От нас выполняли несколько рейсов в Эмираты и Турцию приглашённые им со стороны экипажи. У нас нет ни границы, ни таможни, и поэтому они садились для этого в Сочи, как при полёте туда, так и обратно. Это лишние расходы. Наши экономисты сказали ему, что такие полёты дают мало прибыли. После этого Бобров эти эксперименты закончил, сказав, что у нас много вахтовых полётов, и мы можем больше на внутренних рейсах зарабатывать. Вот и всё.
- Понятно. – Дунаев на мгновение о чём-то подумал и продолжал: - Границу и таможню будем организовывать свою. Пока в старом аэровокзале. Со временем построим новый международный комплекс. Мне кажется, с открытием границ спрос на международные перевозки будет с каждым годом увеличиваться и это нельзя игнорировать. Опоздаем – к нам придёт кто-то другой. Этого нельзя допустить. Экипажи на английский язык отобрали?
- Вчера улетели на учёбу во главе с командиром эскадрильи Литвиновым. Четыре экипажа, старший бортинженер и старший штурман.
- Как будет идти этот процесс дальше? В том смысле, что как его ускорить?
- Нам будут нужны инструкторы с международным допуском. Планируем для этого в Москву на стажировку к такому допуску направить Литвинова с командным экипажем после окончания курсов английского. Это ещё пару месяцев займёт. Ну а когда у нас будет командный экипаж – он уже сам будет стажировать наших пилотов и допускать их. Так постепенно будем учить, стажировать, выпускать самостоятельно.
- Довольно длительный процесс.
- Да. Первый экипаж сможет полететь от нас самостоятельно не раньше, чем через полгода.
- Если Заболотный не заволокитит это дело, - сказал, улыбнувшись, заместитель Литвинова.
- Думаю, это ему не удастся. Впрочем, Владислав Дмитриевич, возьмите всё под свой контроль. Впереди – зима. За это время мы должны организовать в аэропорту пограничный и таможенный посты. Завтра я поеду решать этот вопрос с местными властями. Необходимо выяснить, что для этого нужно и где взять.
- Нужны пограничники и таможенники. Ну и аппаратура досмотра и контроля. Всё остальное они организуют сами. Что потребуют – дадим.
- Знаю, что они потребуют, - улыбнулся Дунаев. - Они потребуют квартиры.
- Ого! Где их взять?
- Вот это и вопрос. Будем решать проблему с городскими властями. Если им дорог наш престиж и нужны международные рейсы – жильё найдут. Наше дело – убедить их в этом. Думаю, сможем это сделать. В мае 91-го года мы должны выполнить первый международный рейс.
- Желательно, - осторожно с сомнением в голосе произнёс Шахов. – Почему именно в мае?
- Так ведь раньше не сможем, сами только что сказали. А в мае начнётся туристический сезон. Скажу вам по секрету: Прикусов предложил организовать своё туристическое агентство. Мысль хорошая. Будем сами набирать и возить своих туристов.
- Лихо! – улыбнулся командир эскадрильи Назаров.
- Реально к этому времени всё сделать?
- Реально, если заниматься этим целеустремлённо, - ответил Шахов. – У Боброва почему-то на этот счёт было другое мнение. Он считал, что такие чартерные рейсы лучше выполнять транзитными экипажами.
- Можно и так, - ответил Дунаев. – Но чем мы хуже? Если не будем двигаться вперёд и развиваться - погибнем. Чужие экипажи – это наши конкуренты. Зачем им уступать такой рынок, который будет только расти?
Шахов мысленно согласился с ним и подумал, что новый руководитель мыслит, кажется, не только социалистическими категориями, в которых не приемлют и не признают конкуренции. Её не должно быть в социалистическом обществе, и её нет. Не оттого ли у нас везде и на всё дефицит?
- Значит, с этим вопросом решили, - продолжал Дунаев. – Но есть ещё вопрос. Мы намерены организовать свой учебно-тренировочный центр. В том числе по переучиванию и по обучению английскому языку. Зачем нам платить большие деньги другим центрам, людей посылать в командировки, если это можно делать у себя. Исходная база у нас есть и не плохая. Имеются и квалифицированные кадры. У меня вопрос: кто может организовать наш УТЦ и возглавить его? Нужен человек знающий, энергичный и пробивной. Работы будет много: на стадии организации придётся часто летать в Москву.
- Юрий Александрович, - тут же произнёс Назаров.
- Да, Романов, - подтвердил Шахов. – У него большой опыт работы на командных должностях. В Якутии он работал как раз командиром УТО. Есть связи в министерстве. А до Заболотного работал у нас заместителем Боброва по лётной подготовке.
- А где же сейчас?
- На пенсии. Врачи списали по здоровью. Но здоровье у него – нас переживёт, - улыбнулся Шахов.
- Думаете, он согласится?
- Только позовите. Он умирает без работы, она для него – всё. А это как раз для него.
- Так, так! Очень хорошо! Владислав Дмитриевич, найдите его и пригласите ко мне. Я приму в любое время, когда ему удобно.
- Завтра и пригласим.
- Возможно, с 1-го сентября будущего года у нас будет и свой УТЦ, - потёр ладони Дунаев.
- Это бы было отлично! – воскликнул Назаров. – Так надоело ездить в управление. Ведь там лётчики, от нечего делать, только водку пьют. Дома-то так не попьёшь.
- Точно, точно, - кивнул Шахов.
- Вопрос выхода из её состава поставим в ближайшее время, - сказал командир. – Мы создадим свою структуру – отдельную кампанию со всеми юридическими правами территориального управления. И тогда всё у себя будем делать сами. Ездить не надо будет никуда, никому не нужно будет кланяться и платить деньги за каждые продления ресурса самолётов и вертолётов, за сдачи зачётов и экзаменов, да многое ещё за что.
- Неужели это возможно?- воскликнул Назаров.
- Будем добиваться. Закон о трудовых коллективах нужно использовать на благо коллективу. Ко мне вопросы есть? Если нет – свободны.
Оставшись один, Дунаев сел в кресло, в котором совсем недавно сидел Бобров и задумался. В кабинете ещё не выветрился запах сигарет, он, никогда не куривший, остро ощущал это. Кажется, первая неделя его работы на новой должности прошла неплохо. Он побеседовал со всеми руководителями служб, наметил перспективные планы работы. Некоторых руководителей он знал ещё по тому времени, когда работал заместителем Боброва по наземным службам. Некоторых уже не было, ведь прошло 8 лет, как он уехал в академию ГА, закончив которую был направлен на должность одного из трёх заместителей начальника управления. Проработав там несколько месяцев, он разобрался в системе и с удивлением обнаружил, что люди здесь ничем, кроме перелопачивания бумаг не занимаются. Хозяйственный, лётный и другие отделы просто ретранслируют многочисленные документы министерства по подведомственным предприятиям, что-то усиливают, что-то ограничивают без особой на то необходимости. Обратно же получают всевозможные акты, отчёты и заявки, сортируют их, что-то отправляют дальше в министерство, что-то складируют на своих полках. А в основном выполняют контролирующие функции. Но что самое интересное, управление отбирало у предприятий львиную долю их прибыли. За что?
Постепенно он пришёл к выводу, что территориальные управления в том виде, в котором они существуют сейчас, себя изжили. Ведь структура их создавалась ещё в довоенные годы, когда отрасль была совершенно иная, были большие трудности в области авиационной связи с центром и обеспечения на местах. Но всё это в прошлом. Ну, зачем скажите, делать заявку в управление на автомобильные аккумуляторы, если их можно просто купить у себя в своём городе? Или на ту же автомобильную резину? Или на авиационные двигатели? В конце концов, предприятия уже давно сами выходят на прямые связи с заводами и сами заказывают всё необходимое. Так получается надёжнее и быстрее. Зачем нужен посредник в лице управления?
Обдумав этот и ещё несколько вопросов, он всё систематизировал и разработал новую модель взаимодействия с предприятиями, более мобильную, качественную и менее забюрократизированную, которую и вынес на обсуждение коллектива. К своему удивлению он подвёргся резкой обструкции не только со стороны работников, но и со стороны начальника управления. О перестройке здесь никто и слышать не хотел, всех всё устраивало в этой провонявшей нафталином затхлой системе. Правда, сторонники у него нашлись, но их было меньшинство.
- Закон о предприятиях на нас не распространяется, - сказали ему на партийном собрании, - мы совершенно другая инстанция.
И объявили первый выговор. За то, чтобы не высовывался. Но спустя год он снова поднял вопрос о самостоятельности предприятий. И получил второй выговор. В Бронске знали о противостоянии своего земляка с администрацией и парткомом управления и считали, что Дунаев прав. И лишь только представился случай, СТК пригласил его баллотироваться на должность командира ОАО. Из четырёх кандидатов он набрал подавляющее число голосов. И как не упиралось управление, не желая соглашаться с итогами выборов – в министерстве его утвердили. Но это не значило, что его борьба была закончена. Предстояла большая и нелёгкая работа по выходу из управления. Конференция трудового коллектива назначена на следующую неделю.
Как только он получит решение конференции – а сомнений нет, что оно будет положительным – он вплотную займётся этим вопросом. В следующем году должна появиться в России первая независимая авиакомпания.
-------------------------
- Всё лето из кабины не вылезаем, - сказал Устюжанин. – И когда я нашёл лучшую из всех девушек Бронска и его окрестностей, у меня нет времени, чтобы женится. Так ведь и холостяком недолго с такой работой остаться. Да сколько же их тут?
Он проводил взглядом шоколадного цвета девушку в голубом купальнике, шагающую к берегу, и вздохнул.
- Хороша! – привстал со своего полотенца Ипатьев. – Не сверни шею, Пашка. Карине инвалид не нужен.
- Где, где? – услышав разговор, поднял голову второй пилот Лёша Горелов, назначенный к ним в экипаж с Ан-2 четыре месяца назад после переучивания, которого ждал несколько лет.
- Уже в воде, - срифмовал штурман. – Да вон ещё лучше идёт.
- Смотрите инфаркт не схватите, - не поднимая головы, произнёс Доронин. – Кстати, с вами рядом находится девушка ничуть не хуже.
- Так это же своя, - похлопал Пашка по спине лежащую рядом проводницу Сахарову Свету. Остальные девчонки почему-то идти на пляж не захотели. – Свои-то приедаются.
- Отвали, Пашка, дай расслабиться, - дёрнула девушка плечом.
- Ах, Светка-конфетка! – не унимался Устюжанин, положил ей руку на талию и стал гладить, опуская ладонь всё ниже. – Одна ты у нас.
- Пашка! – предупредила Сахарова. – Потом будешь говорить, что песок тебе случайно в глаза попал.
- Ухожу, Марь Иванна, ухожу. Кстати, Свет, а почему ты замуж не выходишь?
- А за кого? – подняла та голову. – За вас что ли? Так вы же на проводницах не женитесь. А искать где-то, сам же говорил, времени нет. Хорошего человека сразу не найдёшь, а за всяких – зачем? Нищету разводить? Лучше уж за старика Хотабыча выйти, хоть всё будет.
- Ого! – перевернулся Пашка на спину и поскрёб свой впалый живот. – Сейчас новых русских полно с мешками бабок. Кадри!
- Они все дебилы, - отмахнулась проводница. – Паша, дай отдохнуть спокойно, когда ещё сюда поставят.
Но ему не сиделось молча.
- Дай взаймы сигарету о, скупейший, - обратился к Горелову. – Я свою пачку в гостинице забыл.
- Держи, о саксаул души моей, - щёлкнул ногтем пачку второй пилот.
- И мне тоже, - привстал Доронин.
Они лежали на захламлённом бытовым мусором берегу сочинского городского пляжа. Расписание этого рейса из каких-то соображений было сделано так, что обратный вылет был только через шесть часов. Вероятно, начальство хоть немного решило сглаживать напряжённый летний период полётов и вот таким образом давать лётчикам немного отдохнуть. И лётчики это оценили. Едва последний пассажир покидал салон, самолёт закрывался и все шли в гостиницу. Быстро оформившись, забегали в лётную столовую, проглатывали всё, что давали и торопились на пляж. За час до вылета снова были в аэропорту и взлетали уже вечером после захода солнца.
- Я не против был бы сюда каждый день летать летом, - мечтательно произнёс Устюжанин, затягиваясь сигаретой. – Всё здесь бездельем пропитано. Хорошо!
- А в Норильск с эстафетой не желаешь? – ехидно проговорил Ипатьев. – Гляди-ка, раскатал губки! Ох, ты! Зачем вот таких-то на пляж пускают? Поберегитесь!
Мимо прошла невообразимо полная женщина со свисающими из-под купальника жировыми складками, которые колыхались при каждом её шаге. Сахарова подняла голову, равнодушно посмотрела женщине вслед и снова закрыла глаза.
- Женился бы? – спросил Пашка Горелова.
- На ком?
- На этой, - мотнул головой вслед женщине, с трудом прокладывавшей себе путь в рассыпающемся под её ногами песке.
- Грешно смеяться над больным человеком.
- Зато уж как обнимешь…
- Неужели больше поговорить не о чем? – не выдержала Светлана. – Ох, мужики…
Доронин почти не слушал ленивую болтовню экипажа. Он думал об Ольге. Вот уже скоро полгода, как она живёт у него. Но прописана и работает в Москве. А в Бронске числится собственным корреспондентом Гостелерадио. И по прежнему они видятся редко. У него полёты, у неё - постоянные разъезды по региону и два-три раза в месяц на пару дней полёты в Москву. Как долго это может продолжаться?
Он предлагал ей уволиться, но Ольга категорически отвергла этот вариант.
- Я не хочу бросать любимую работу, Эдик, - говорила она. – Да и Москва всё-таки есть Москва. Согласись со мной.
- Здесь тоже есть газеты, радио и телевидение, - возражал он.
- Есть, - соглашалась жена, - но разве здешние масштабы соизмеримы с масштабами столичными? И, потом, не вечно же я буду торчать здесь. У нас есть командировки за границу, практически по всему миру. Перестройка открыла двери за рубеж.
- Хорошее дельце! Ты будешь путешествовать по разным странам, а я жить один? Что-то не представляю себе такую жизнь.
- Ты будешь не один.
- Не понял? С кем же?
- Дуся! – позвала она кошечку и та, мяукнув, прыгнула на колени.
- Ах, так! – он обнимал её и пытался целовать, Ольга увёртывалась.
Завязывалась возня. Дуся, не понимая, что происходит, мчалась на кухню.
-Давай пока не будем об этом, Эдик, - говорила она, отдышавшись. – Я ещё полгода буду здесь, а там…
- Что?
- А там… я сама не знаю. Какой же ты не догадливый!
- Да что случилось-то?
- А там, Доронин, у нас будет кто-то. Я хочу девочку, и чтобы она была похожа на тебя. - Девочку? – растерянно замер Эдуард. – К-какую девочку? Откуда?
- Оттуда, откуда все берутся. Твою и мою.
- Подожди, Ольга ты что это, уже это самое?
- Иногда такое случается с женщинами, - улыбнулась она. – Не переживай.
- А чего же ты молчала, несчастная! – воскликнул он. – Я люблю твою девочку.
- Нашу.
- Ну да, нашу. Нет, почему ты молчала? Как мы её назовём?
- Была не уверена, - прижалась она к нему. – Теперь ты понимаешь, почему я не хочу увольняться? Стаж будет идти московский.
- Слушай, а если мальчик?
- Переделывать будет поздно, - улыбнулась Ольга. – Так что в Москве я буду только числиться. Посижу с ребёнком до трёх лет на твоей шее. Выдержишь?
- Выдержим. Я зимой переучусь на Ту-154, там больше платят.
- Тебе английский язык учить нужно, чтобы за границу мог летать.
- Вот ты меня и будешь учить. С завтрашнего дня. Я в училище учил когда-то, но мало что уже помню.
В тот день они всё распланировали на три с половиной года. И вроде бы хороший расклад получался, но что-то тревожило Эдуарда. А если заглянуть дальше? Ну, вырастет дочь, ну будет ей три года, а потом? Потом опять возникнет та же проблема? Лучший вариант, конечно, родить второго ребёнка и ещё на три года забыть про работу. Но согласится ли на это жена? Разговор на эту тему он не заводил и даже представить не мог, как она к этому отнесётся. А впрочем, какого чёрта! В стране сплошной бардак, империя разваливается, на окраинах идут войны. Тут неизвестно, что через месяц будет. По крайней мере, её московская однокомнатная квартира никуда не денется. Работа – тоже. А там видно будет. Главное, что через полгода он станет отцом.
- А не пора ли нам собираться, бояре? – Горелов посмотрел на солнце, закопал в песок окурок и вытащил из кармана часы. – За тридцать минут доберёмся?
- Вполне, - ответил Устюжанин. – Нам ещё в медпункт нужно идти, так что пора сниматься. Командир, командуй!
Доронин не пошевелился. Если не открывать глаз и не слушать пляжного гомона, кажется, что эти несколько перестроечных лет и не уходил с пляжа и рядом лежит его Ольга, притихшая и уставшая смеяться от его шуток. А в десяти метрах всё также плещется вечное море с вечным шумом волн, навевающем кому радости, а кому печали.
Ах, Ольга, Ольга! Что же с нами будет ещё через три года в этой стране? До перестройки в ней, как теперь говорят, был застой. Да нет, была стабильность. Это демократы выдумали термин – застой. Кому-то очень не нравилась наша большая страна, в которой уживались все народы. А долбанные политики начали всё разваливать. И теперь вот здесь, на южной окраине империи всего в какой-то сотне километров от Сочи неспокойно и туда не рекомендуют ездить на отдых. Ещё три года назад там всё было иначе и путёвки туда были самые дорогие. Впрочем, не дороже его двухнедельной зарплаты.
И почему это, чёрт возьми, все конфликты происходят в тёплых и благословенных господом богом краях? Что не хватает людям в этих райских местах, в субтропиках? А не хватает тут автоматов и пушек. Какая гадость, эта политика! Без неё, кажется, было бы лучше. Но если бы её и не было – то всё равно бы придумали. Не может человек долго жить индивидуально. Ему нужно в стадо объединяться. И воевать. Сначала уничтожать друг друга дубинами, затем танками и ракетами. И всё начинать сначала: строить разрушенное, рожать детей, взамен не родившихся в годы лихолетья. А потом снова вооружать их и снова воевать с себе подобными, и снова разрушать. Да какие же мы к чёрту «хомо сапиенс»? От гуннов далеко ли ушли? А вот представить конфликт где-нибудь на севере, в той же Якутии невозможно. Наверно, там есть вопросы посерьёзней, чем заниматься массовым истреблением друг друга. И то верно. Попробуй-ка при минус 50 градусов стрелять из автомата. А тут, на юге, зажрались люди, от жира бесятся.
Они взлетели, когда солнце уже скрылось за прибрежными вершинами гор. С адским рёвом пронеслись на высоте сто метров над пляжем, где час назад безмятежно загорали, и взяли курс в сторону моря. Все, кроме Устюжанина, сидевшего между пилотами, успели бросить мимолётный взгляд вниз. На пляже отдыхающие и не думали расходиться.
- Смотри в Турцию не улети, - сказал Эдуард, включая автопилот и передавая управление по курсу штурману. – Тебе-то семейная жизнь надоела, а нам с Пашкой ещё нет.
- С такой работой я долго не женюсь, - заныл механик. – А лучшая девушка Бронска и его окрестностей долго ждать не будет. Кстати, куда завтра-то летим? Мне бы в Киев.
Второй пилот Горелов достал из кармана перерисованный на месяц у начальника штаба график, развернул его, посмотрел и сказал:
- Завтра ночью летим в Норильск. С эстафетой.
Они слышали, как чертыхнулся в своей кабине штурман. В Норильске им предстоит жить сутки. Их самолёт улетит обратно. Потом прилетит снова и тогда они повезут пассажиров до Сочи, оставив другой экипаж загорать под скупым заполярным солнцем. Но до Сочи они не долетят, сядут в Бронске и поедут домой. С их пассажирами в Сочи на шесть часов отдыха отправится уже другой экипаж.
-------------------------
- Это им так просто не пройдёт! – рычал Бек, чёрный и взъерошенный. – Я буду жаловаться, я в Москву поеду на ВЛЭК. Там не такие бюрократы, как здесь, там поймут. И добьюсь своего, и буду летать. Не годен стал, видите ли! Да чего они понимают? Велосипед, видите ли, не открутил! А зачем он мне? Я на самолёте летаю, а не на этом долбанном велосипеде.
- Остынь, Нурислам Хамзиевич, - пытался успокоить его Байкалов. – Не ты один такой. Велосипед многие не проходят с первого раза. Вопрос с Дунаевым решён, полетишь на ЦВЛЭК. Там действительно проще пройти комиссию.
В кабинете командира 3-го лётного отряда собрался весь командный состав, чтобы обсудить результаты прохождения лётным составом годовой медицинской комиссии на допуск к полётам. Этот период года считался не менее напряжённым, чем и сами полёты, в первую очередь по психологической напряжённости. Каждый, даже самый здоровый человек не был уверен, что дотошные врачи не найдут у него в организме какого-нибудь изъяна. И находили. Особенно с тех пор, как по приказу министра в санитарную часть привезли и установили специальный велосипед для обследования лётного состава. Раньше его не было. И начались отстранения от полётов. То ли слишком лётчики волновались, боясь этой штуки, то ли врачи не умели толком с этим аппаратом управляться, но велосипед не проходил каждый третий и скоро он стал для лётчиков настоящей страшилкой. Врач лётного отряда хваталась за голову: да что же это такое? Некоторые приходили по два-три раза, но так и не могли уложиться в нужные параметры, или было слишком большое давление или большой пульс. Или и то и другое. А в Москве, как ни странно, проходили почти все.
Этот период был самым напряжённым для командиров эскадрилий и начальников штабов. Летели кувырком все графики полётов, все запланированные дела. Приходилось снимать с полётов одни экипажи и заменять их другими. Но, случалось, и в этих других экипажах кто-то не проходил врачей с первого раза и наряды снова переделывали. Так продолжалось около месяца.
- Бардак! – возмущался Чувилов, третий раз перечёркивая сводный график полётов на следующий день. – В наше время такого не было. Мы за два часа комиссию проходили. А сейчас недели не хватает. Развели врачей на нашу голову.
Не лучше было и в первом отряде. Если кто-то один из членов экипажа не проходил вовремя комиссию, то страдал весь экипаж, лететь он уже не мог. В такой экипаж вместо выбывшего сажали инструктора. Но инструкторов было мало.
В один из таких дней начальник штаба встретил в коридоре инструктора Давыдова.
- Ты чего тут делаешь? – спросил он его.
- Да вот приехал сестру проводить. Я сегодня выходной.
- Выходной говоришь? Сестру проводил? А свидетельство с собой?
- Конечно. Я всегда его ношу.
- Хорошо. Полетишь в Москву. Тут в экипаже командира врачи зарубили.
- Так выходной же я, - застонал Давыдов. – Да и неожиданно всё как-то.
- Пора знать, что авиация – страна неожиданностей. Нечего было сюда приходить, да ещё в форме и с пилотским свидетельством в кармане.
Ко всему прочему это время совпадало с сезоном переучивания на новую технику. Больше всего уходило пилотов Ан-2, дождавшихся своей очереди. Но были и такие, кто желал схитрить. Они бегали за командиром отряда с готовым рапортом и приставали к нему всюду. Встречали его в коридоре, в АДП, на улице и даже в… туалете. Подпиши, командир.
- Не могу, - отпирался Байкалов. – Я не помню очерёдности. Приходите в кабинет.
- Так вас там никогда не бывает, - ныли хитрецы. – А очередь как раз моя.
Доходило до того, что от некоторых, особо настырных, он стал прятаться по чужим кабинетам. Особенно досаждали ему два брата близнеца, которых он не мог различать. Их и мать-то путала. Близнецы этим пользовались и ходили сдавать друг за друга зачёты и экзамены. А на медкомиссию их заставляли приходить вместе и ставили в разных концах кабинета. Только так было можно разобраться, кто есть кто. Завидев их в коридоре Байкалов нырял в первую попавшуюся дверь, а если это было на улице – сворачивал в другую сторону.
С этими близнецами сплошная морока. Были таковые и в первом отряде, оба летали командирами. Однажды начальница АМСГ, женщина в возрасте, получила путёвку на юг. Бесплатный билет ей был не положен, и она решила сэкономить: какой же командир не возьмёт. В Сочи летел как раз один из братьев. Она подошла к нему у здания АДП и объяснила, чего хочет.
- Подождите, - сказал он ей, - я сейчас подпишу задание и пойдём на самолёт. Это недолго.
Через пять минут он вышел и осмотрелся. В руках его было подписанное задание на полёт.
- Я вас жду, - решила она напомнить о себе.
- А чего меня ждать? – простецки ответил близнец и назвал ей номер самолёта и стоянку. – Скажете там бортмеханику, что я разрешил.
В полёте он вышел в салон и, проходя мимо, спросил:
- Мария Юлиановна, а чего это вы в Надыме потеряли?
- Где? – не поняла женщина.
- В Надыме. Мы же туда летим.
- Как... в Надым? Мне в Сочи нужно.
- А в Сочи не я, туда брат полетел. Его самолёт на перроне рядом с нашим самолётом стоял.
Бедная женщина вернулась обратно и только через день улетела в Сочи.
В такой вот суетливой и нервозной обстановке заканчивался для лётной службы девяностый год. Все полёты уже перевели на зимнее расписание, их стало меньше. Закончились все авиационно-химические работы, но экипажей, как всегда не хватало для нормальной плановой работы. Кого-то вынуждены были отпустить в отпуск на несколько месяцев в связи с большой задолженностью, но сейчас больше всего выбивал из колеи наступивший пик медицинских освидетельствований, создавший суету и неразбериху. Такая же обстановка царила и в вертолётных подразделениях.
Доложив обстановку с прохождением ВЛЭК лётным составом отряда, начальник штаба Чувилов напомнил, что в плане мероприятий у них числится ещё один вопрос: подведение итогов АХР за истекший год.
- По этому вопросу выступит командир лётного отряда, - закончил он и сел на своё место с чувством исполненного долга.
Байкалов, как всегда, начал с приятных сообщений. План по химии перевыполнен, в целом коллектив с поставленной задачей справился, несмотря на хроническую нехватку лётного состава. Было много трудностей с организацией работ в свете всё новых требований министерства, ужесточающих режим работ. Кое-где приходилось идти на нарушения документов ради выполнения плана. На разумное нарушение.
- Но почивать на лаврах нам рано, - перешёл командир к критической части в духе лучших застойных времён. – За истекший период мы имеем два лётных происшествия: поломку самолётов экипажами под руководством Мухаметзянова и Гаврилова, одно нарушение минимума для посадки и два повреждения самолётов на земле. Если повреждения эти произошли по тривиальной причине отрыва задних хвостовых лыж из-за конструктивной недоработки, то остальные просто по халатности и недисциплинированности лётчиков. Кстати, если бы командиры проявили бдительность, лыжи можно и не отрывать. Просто в условиях, когда снежный покров неоднородный по плотности нужно рулить медленнее. А лётчики привыкли гонять по аэродрому, как на ралли. И это недоработка командиров звеньев. Плохо учите оценивать обстановку.
- Это с опытом приходит, а у нас командиры больше трёх-четырёх лет не работают, - не выдержал Бек.
Обе лыжи оторвали его экипажи. И хотя у него лётчики были самые опытные в отряде, но и выполняли они самые сложные полёты на площадки и аэродромы, куда рейсовые самолёты не садятся. Это санитарные полёты на подобранные с воздуха площадки, когда пилот зачастую становился перед выбором: или обеспечить безопасность и не садиться или вывезти и спасти жизнь человека ценой определённого, но разумного риска. Да и вообще без риска таких полётов нет. Кто знает, не валяется ли под снегом какая-нибудь колхозная железяка типа бороны, по закону пакости, кверху зубьями? Надо отдать должное: очень и очень редки были случаи, когда экипажи возвращались, не выполнив задания. Это означало, что ни одного разумного шанса их выполнить не было. И никто их за это не осуждал. Не наказывали и за оторванные лыжи. Урон копеечный, техники за двадцать минут ставили её на место.
Ну а на хорошем укатанном аэродроме, случалось, гоняли, как на ралли. Да там лыжа под снег не зароется. Но если заметит инспектор, тут уж жди разборки.
- А вот две поломки на вашей совести, товарищи командиры, - продолжал Байкалов. – Кстати, обе произошли в эскадрилье Глотова. Одна в звене опытнейшего командира Долголетова.
Тут уж не выдержал Глотов.
- А я ведь настаивал, что рано Мухаметзянова вводить командиром. Меня кто-нибудь послушал? Я приказ выполнял. И не надо на меня да Долголетова всё сваливать. Даже совет командиров не рекомендовал его вводить. Он cклонен к нарушениям, требует постоянного контроля, амбициозен, не признаёт своих ошибок, не адекватно реагирует на замечания старших товарищей.
- Правильно, - проскрипел Бек. – У него всегда кто-то виновный находится, только не он.
- В этом происшествии все виноваты, - произнёс дипломатичный заместитель командира Токарев. – Его все понемногу готовили.
Командир был вынужден проглотить «пилюли». Дело в том, что у Мухаметзянова нашлись покровители в территориальном управлении, и оттуда прозвенел звонок, который даже «упёртый» в некоторых вопросах Байкалов был вынужден принять, как руководство к действию. Дальше всё пошло по инстанциям и человека сделали командиром. И всё же он не хотел брать всю вину на себя и сказал:
- Нужно было настоять на методическом совете на своём решении.
- Настоять? – вспылил Глотов. – И кто бы меня послушал, если даже это лётное происшествие списали не на Мухаметзянова, вдрызг расколотившего самолёт по собственной бесшабашности, а на непредвиденные погодные условия. Так из управления приказали, так Бобров распорядился. И вы, кстати, вели расследование в таком же русле. А лётчики-то знают, что никакого шквала там не было, а было головотяпство. Что же теперь командира звена постоянно прописать в его экипаже?
- Мухаметзянов больше летать на химии не будет в отрыве от базы.
- Ага, на переучивание уедет, - усмехнулся штурман отряда Агапкин.
Все засмеялись. Но Агапкин оказался прав. Ведь Мухаметзянову талон нарушений не вырезали, объявив просто выговор. А вот Гаврилову за недоученность его отрезали. Как, кстати и командиру Як-40, который сел по ошибке в плохую погоду на недостроенную полосу, находившуюся рядом с основной. Он ничего не сломал и не повредил, а на перрон зарулил уже нарушителем лётных законов. Так бывает в авиации, если у тебя нет блата.
Известен случай, когда за повреждение коровой закрылка с ущербом в один рубль 50 копеек* разгорелись небывалые страсти по расследованию с привлечением нескольких инстанций: сотрудников управления и даже министерства, прокуратуры, экспертов. И всё оттого, что командир не пожелал признавать себя виновным в этом повреждении, потому что его на аэродроме и не было. Сколько государственных средств ухлопали на такое расследование, осталось тайной. Вот что может быть с человеком, у которого некому позвонить его начальству.
После всего прозвучавшего разбирать поломку Гаврилова никто не хотел. Ну а нарушение минимума чего там разбирать? Никакой угрозы безопасности он не представлял. Угроза безопасности таилась в самом применении инструкции по пользованию метеорологическими минимумами. Лётчик может лететь визуально по трассе на высоте 100 метров над максимальным препятствием. А вот при подлёте к аэродрому первого класса напичканному приводами и локаторами должен занять, чтобы произвести посадку, 200 метров. Зачем? Ну, этот командир занял согласно инструкции эти 200 метров и попал в облачность, исключившую визуальный полёт. Тогда он зашёл и сел по приборам, как и требуют документы. Но вот зачем он в облака попал? Ведь визуальный полёт исключает полёты в облаках. За это и получил. И пошёл приказ до самой первопрестольной гулять. Там его размножат и разошлют по всем многочисленным подразделениям страны. На это израсходуют не менее двух пачек бумаги. А ведь её, как и многого другого в стране не хватало.
Официальная часть была закончена, и постепенно разговор перешёл на всё ухудшающуюся в стране экономическую обстановку.
- Вчера читаю в «Комсомолке», - говорил командир звена Радецкий, - женщина одна спрашивает: возможна ли пролетарская революция в США? Ну, ей отвечают, нет, мол, пока невозможна такая революция, момент не настал. Какая милая наивность! Неужели у нас ещё есть такие люди?
- Есть. Закомпостировали правители наши таким людям мозги на всю жизнь. Умрут с голоду, но принципами не поступятся. Не оттого ли и буксует перестройка?
- Неужели американцам хочется заполучить талоны на мясо и масло? – захохотал Чувилов.
- И жить без туалетной бумаги.
- И иметь сухой закон.
- Он уже был у них.
- Когда это было! Попробовал бы его президент сейчас ввести.
- Крамольные речи говорите, - почернел Бек. – КГБ ещё работает исправно. Договоритесь.
- Да, да, смотрите осторожней в выражениях, а то партийного билета лишат, - засмеялся Долголетов.
Партийной организации в отряде к этому времени, к радости её секретаря Агапкина уже практически не было. Но самые упёртые, в том числе и Бек, билеты не сдали, создали свою
* В ценах советского рубля 80-х годов. Это бутылка вина (прим. автора).
группу и даже платили кому-то членские взносы, отчего стали предметом беззлобных шуток со стороны коллег. Никто их серьёзно не воспринимал.
Но Нурислам Хамзиевич Бек относился к развалу очень болезненно, и винить его за это было нельзя. Он считал: всё лучшее, что было у него в жизни и происходило в стране, было и происходило благодаря коммунистической партии. И никогда не задумывался, кем бы он был и что бы было, не будь этой партии. Мысль о том, что могло бы быть и лучше, даже ни разу не приходила ему в голову. Да и не могла прийти, ведь он был самый старый человек в отряде, доподлинно помнивший не только сталинские времена, но и сталинские воронки, которые отнюдь не располагали к вольнодумству. Но зато хорошо способствовали дисциплине.
--------------------------
Уходил в прошлое девяностый - год очередной невиданной по своему размаху перестройки, которая, несмотря на заверения скептиков о скором её завершении, продолжалась. Как могла страна перестраивалась на какое-то дикое подобие рынка. «Перестраивались» и в Аэрофлоте, пока ещё документально единой компании. Уже несколько управлений сменили вывески и стали называться объединениями. Главки и министерства в стране переименовывались в ассоциации и концерны, но с порядками весьма похожими на прежние. Шла поголовная циничная смена вывесок, просто какая-то вакханалия. Привыкший ко всему народ уже не обращал на это внимание. Он был занят другим. Жизнь людей и домашняя и производственная стала заметно труднее. По данным статистики продажа продовольственных товаров в стране по сравнению с 1985 годом сократилась в три раза.
В девяностом году люди узнали, что такое развал потребительского рынка, что такое «монополистический хозрасчёт» не сдерживаемый конкуренцией и что такое экономический шантаж в виде забастовок. Многие предприятия, не создав ещё рынка, стали проявлять, получив самостоятельность, худшие черты базарно-рыночного поведения. Полезли вверх цены, осложняя и без того обваленный потребительский спрос. В народе зрело недовольство Горбачёвым, перестройкой, разваливающейся коммунистической партией и правительством.
Люди устали, им хотелось перемен, но перемен хороших, особенно в канун нового года и, главное, перемен быстрых. Причём для всех проблем сразу. И они готовы были поверить первому встречному, будь он волшебник или просто шарлатан. Причём вера эта имела исторические корни. Верили в царя-батюшку, верили в отца народов Сталина, верили в великого продолжателя дела Ленина Леонида Ильича девятнадцать лет возглавлявшего партию и страну. Но таковых в данный момент не было, зато всё чаще и чаще слышали фамилию Ельцина и видели его на экранах. Кто он? Чародей, волшебник или политический шарлатан?
Многоступенчатая и неповоротливая система Аэрофлота, много лет копирующая армию, косная и забюрократизированная перестроиться, даже если бы и пыталась, не смогла. Ибо она была так изначально задумана и в другом виде существовать просто не могла. И поэтому делались только робкие и неуклюжие попытки перестроения, не меняя сути. Это было невозможно. И единственное, что изменилось в аэропортах – это появление большого количества всевозможных ларьков и киосков, торгующих всякой ерундой, да ещё шашлычных, где прочно освоились люди из южных республик.
Но это был Аэрофлот, плоть от плоти системы всей страны. Но ведь и страна-то точно также была изначально задумана и в другом виде также существовать не могла. А на кардинальные перемены апологет и вдохновитель перестройки идти не хотел. Так чего же он призывал перестраиваться и чего перестраивать? Перестраиваться, ничего не меняя, невозможно. Эх, Горби, Горби! Нравился он американцам, да и другим тоже. Ещё бы, не препятствовал объединению немцев и правильно делал, развалил Варшавский блок и правильно сделал, правда, разваливать последний он не собирался. Блок развалился благодаря его политике.
А вот внутри страны Горби катастрофически стал терять авторитет и думал поднять его, введя должность президента. Но это не сработало. Никто в лучшее и «светлое будущее» уже не верил. И только инерция закостенелого мышления некоторых ветеранов, таких, как Бек, которых оставалось ещё много, поддерживала катастрофически падающий рейтинг новоиспечённого президента.
В стране начались вошедшие в моду угоны самолётов за границу, что раньше случалось раз в десять-двадцать лет. Массовость этому явлению положила пресловутая семья Овечкиных, прогремевшая на весь мир. В девяностом году угоны происходили почти каждый месяц. Угоняли самолёты семнадцатилетние юнцы, насмотревшись западной рекламы о красивой жизни. Угоняли матёрые преступники, чтобы уйти от заслуженного возмездия. Угоняли молодые люди, не желающие служить в Советской Армии с её расцветшей пышным букетом дедовщиной и беспределом командиров. Угоняли просто от идиотской жизни. Иногда угоны заканчивались неудачей, но в основном удавались. Лётчики уже не боялись выполнять требования террористов, как раньше. Ветераны ещё помнят, наверное, события почти пятидесятилетней давности, когда в воздухе на высоте 7000 метров был взорван Ту-104 с пассажирами из-за того, что экипаж не захотел выполнять их требования. Тогда это было всё секретно. И неизвестно что было бы с пилотами, выполни они требования угонщиков. Выбор был невелик – оставаться вместе с угонщиками. В СССР в то время в лучшем случае им просто не дали бы больше летать. Ну а в худшем…
Вот только несколько примеров. Угон Ту-154 19 августа в день Воздушного Флота из Якутии. Матёрые уголовники (кажется, их было 6 человек) разоружили в полёте охрану и потребовали лететь в Пакистан. Прежде, чем туда попасть, самолёт садился в Красноярске и Ташкенте. Ах, беспечность сестра халатности! Сел экипаж после долгих мытарств на пакистанской земле, а угонщиков, вместо того, чтобы с цветами встретить встретили с автоматами, и надели на руки браслеты.
- Верните нас обратно в Россию, - взмолились угонщики. – Мы же думали, что у вас демократия.
- Угонщиков мы не выдаём, - объяснили им, - и по закону ислама за угон самолёта вас повесим. Независимо оттого, какой страны самолёт вы угнали. А вот пассажиров, экипаж и самолёт вернём. Таков закон.
Ситуация складывалась так, что редкий пассажир был уверен, что долетит туда, куда ему нужно, а не попадёт в какой-нибудь закордонный аэропорт. Всё чаще в эфире иностранных государств звучало слово «hijacking» - захват. А некоторые пассажиры побывали за границей не один раз. Так одна женщина, летевшая в Ленинград из отпуска, оказалась в Стокгольме. Спустя шесть месяцев возникла необходимость полёта во Львов, и она снова прилетела в… Стокгольм. Аэропорт Арланда ей был уже знаком. На этот раз самолёт заводили на посадку два шведских истребителя с помощью специальных международных сигналов, предусмотренных на случай отказа радиосредств, так как экипаж английского языка не знал. Не знал его и тот экипаж, с которым она возвращалась в Ленинград, но там нашёлся пассажир, владеющий языком. Его посадили на место радиста и он, хотя и не знающий специальных терминов, которыми в изобилии напичкана фразеология переговоров, всё же смог понять диспетчера. Представляете, читатель, какое напряжение испытывали пассажиры, экипаж и диспетчерская служба аэропорта? А ведь все пассажиры проходили специальный контроль.
В Красноярске решили проверить этот контроль. По согласованию с КГБ журналисту дали взрывное устройство (муляж) и пистолет без патронов.
- Иди, - сказали ему, - как все пассажиры.
- Не пройдёт! – заверили оптимисты. – Пистолет на мониторе, как на ладони виден, да и муляж выглядит весьма подозрительно.
- Пройдёт! – утверждали пессимисты. – Не такое проносили.
- Спорим, что не пройдёт?
Прошёл. Даже взятки не понадобилось. Действительно, не такое проносили.
Страну сотрясали забастовки. Грязные и запущенные магазины были пусты. Торговля выбивалась из сил, чтобы хоть чего-нибудь выбросить на полки к новому году. Тщетно. А если что-то и появлялось – возникали километровые очереди. Что в них только не услышишь! Об этом лучше не писать.
На митингах звучали речи:
- Сегодня мы со всей отчётливостью должны признать: перестройка, которую замыслили сверху, себя не оправдала ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности. Волокита, бестолковщина захлестнули страну и это следствие непомерно раздутого и ни за что не отвечающего административного аппарата, непомерно раздутой оборонной промышленности, которая не желает перестраиваться на мирные рельсы…
Словно издеваясь, звучали восклицания:
- А кто же коммунизм будет строить?
- Хватит нам развитого социализма, - отвечали ему.
- Деды наши за землю да заводы воевали. Но не в те руки всё попало…
- Долой! Всех долой!
Такие речи звучали в областных центрах. Партия на местах уже ничего не решала. К власти вообще и во многие сферы в частности рвались люди другой формации: интеллигенты, авантюристы, националисты и просто бывшие уголовные элементы.
- Зачем нам кормить всех этих азиатов? – орали они. – Семьдесят лет мы их кормили, города им отстроили, промышленность подняли, что получаем взамен? Долой!
- Долой! – поддерживала толпа. – Самим жрать нечего!
- Долой! Долой!
Впервые начали раздаваться голоса уже не на окраинах, а в центре России об отделении «от такого государства», о разграничении полномочий центра и регионов. Возникала опасность развала не только СССР, но и его объединяющего ядра – РСФСР.
- Оставить Украину и Белоруссию, - требовали некоторые политики и писатели, - всё остальное искусственное и пускай умирает.
- Правильно! Остальных – долой!
Масла в огонь подливал набирающий рейтинг бывший коммунист, бывший секретарь обкома Ельцин, отработанным годами номенклатурным чутьём первым почувствовавший бесперспективность перестройки и красивым небрежным жестом первым выбросивший партийный билет.
- Берите на местах власти столько, сколько сможете, - говорил он.
Зря он так говорил. Ах, как радовался кое-кто в Америке. Это был недвусмысленный толчок к развалу России на удельные княжества. Такой Ельцин был нужен США, но оказался востребован и России. Что ж, каждый народ в любое время заслуживает своего кумира. А вот в 96-м, когда народ хотел исправить ошибку ему не дали это сделать. Вернее, народ опять одурачили. Ну да как говорит русская пословица: на ошибках учатся. Или только и делают, что не учатся.
------------------------
«Мы, нижеподписавшиеся, директор колхоза с одной стороны и цыгане с другой стороны договорились покрасить забор, за что по окончании покраски нам должно быть выплачено 50 рублей».
-Вы же только с одной стороны выкрасили, за что же деньги? – удивился председатель, увидев забор.
- А всё, как в договоре, - обиделись цыгане. – С другой стороны мы покрасили, а первую сами красьте.
Примерно такая ситуация была в агонизирующей империи в девяностом году во всех отраслях экономики. Кроме, возможно, военной. Помнишь, читатель, в начале главы я говорил, что статистики военной я нигде не смог найти. Но появилась и она. Ей мы и закончим главу о 90-м годе, приведя некоторые цифры, чтобы окончательно понять, почему буксовала перестройка и почему она была обречена на провал.
В самом начале 91-го года «Комсомольская правда» опубликовала статью В. Первышина заведующего сектором социально-экономических проблем всесоюзного ис-следовательского института проблем машиностроения. Называлась она «Да, я силён, к чему скрывать…». Данные, как утверждала газета, взяты не из секретного доклада ЦРУ, а из вполне открытых источников. Ими мы и воспользуемся.
Итак, паровоз наш рвётся в коммунизм, а бронепоезд на всякий случай стоит на запасном пути.
На конец 90-го года численность Советской Армии была 4,5 миллиона человек. Если раскидать это на тысячу человек, на «душу населения», как говорят, получится такая картина: СССР -15,6 военного, США – 8,9 солдата, Англия – 5,5, Канада – 3, Япония -2. А теперь каков расклад в «воинствующих странах». Ирак – 57,5, Афганистан – 50, КНДР – 38,5, Куба – 33,3, Никарагуа – 23,5, Албания – 20,6. Прослеживаете тенденцию? Чем больше в стране армия – тем хуже в ней уровень жизни народа. В начале 41-го года, когда у границ стояли отмобилизованные дивизии вермахта, в СССР армия состояла из 5,3 млн. Но зачем в мирное время держать такую армаду?
1-го января 1991 года на страже завоеваний социализма стояло 63900 танков и 76520 бронетранспортёров. А вот: ядерных зарядов на стратегических носителях в 88-м году в СССР было десять тысяч (!). Куда они были нацелены и зачем столько, когда и сотни хватило бы, чтобы уничтожить на земле всё живое.
Америка и в подмётки не годилась со своим военным потенциалом. В 1988 году страна произвела для «обороны завоеваний» (СССР\США): танки – 3500\775. БТР – 5250\1000. Системы залпового огня – 500\48. Артиллерия ПВО – 100\0. Бомбардировщики – 45\22. Истребители – 700\550. Подводные лодки – 9\3. Крупные надводные корабли – 9\5. Межконтинентальные ракеты – 150\19. Баллистические ракеты на подлодках – 100\0. Ракет средней и соответственно малой дальности – 50\0 и 450\0. Крылатые ракеты морского базирования малой дальности -900\400 и большой дальности – 200\280. Господи, хоть в чём-то! Да, вот ещё вертолёты – 400\375. Всякой прочей вспомогательной мелочи, такой, как автомобили и мотоциклы разных марок, катера, самолёты и не сосчитать. Нетрудно определить, сколько всего было выпущено за пять лет перестройки.
Это сколько же топлива нужно было, чтобы эта армада техники, ездила, плавала, летала? Не оттого ли в Аэрофлоте была вечная проблема с авиационным топливом, а на полях во время посевной и уборочной страды начинались «битвы» за урожай? Тысячи сельскохозяйственных машин стояли в полях. А в это же время военная авиация сжигала в три раза больше топлива, чем весь Аэрофлот.
Теперь о «братской помощи» дружественным режимам. Это Ангола, Куба, Никарагуа, Эфиопия, Вьетнам, Афганистан, Сомали, Гана, Мозамбик, Кампучия, Гренада, Ирак. Ежегодно на них уходило, по данным ЦРУ (наших данных не найти), 15 млрд. рублей. Помощь-то братская и предоставлялась бесплатно. Ежегодно! На 28 съезде КПСС Шеварднадзе объявил, что т.н. идеологические потери страны за 20 лет составили 700 млрд. рублей. Не хило. Коммунизм бы не построили, но какой-никакой развитый социализм вполне бы могли построить. Такой, как, например, был в теперь не существующей ГДР, где всевозможные продукты на прилавках были всегда и товары – тоже. В 1989 году только военная помощь друзьям составила 12 млрд. рублей. Это в то время, когда в стране самим было нечего жрать.
По данным международного института стратегических исследований, находящегося в Лондоне, в1989 году на военные нужды в СССР ушло 43-48 % всех расходов страны, составляющих 459 млрд. рублей. Военные в СССР утверждали: на их нужды ежегодно уходит ровно 20,2 млрд. А в 89 году вдруг всплыла цифра 77,3 млрд. Врали. Лондонские данные ближе к истине. Да ведь в любом крупном городе все крупные заводы работали на военку. Можно обмануть лондонских прорицателей, но как обмануть местных жителей, которые знают в городе все заводы, работают на них и знают, какая продукция выпускается. В тех же, Ижевске, Уфе, Самаре, Перми, Туле…
В одной лишь Камбарке Ижевской области на складах находилось столько боевых отравляющих веществ (тысячи тонн, иприт, люизит) что ими не только всю Землю отравить можно (всего-то 40 тонн) но и солнечную систему со всеми её планетами и их спутниками, будь они заселены людьми. Это страшно, читатель. Масштабы поистине космические.
Задумывался ли кто когда в этой стране для чего и кому это нужно в таком количестве? Да попади в склады Камбарки только одна маленькая ракета террористов, выпущенная с плеча или тот же метеорит… ну а какая у нас охрана – известно.
Это отрыжка плановой командной системы. Сверху спущен план, нужно выполнять. Не выполнишь – не получишь премии. И люди в три смены днём и ночью десятки лет производили эту бесполезную смертельную для всего живого гадость и штамповали ракеты, танки, автоматы. Вместо того, чтобы делать сосиски. Невольно задумываешься: а нормальные ли там были люди? А может это всё делали роботы?
Всем, кто смел и духом молод
Мы вручаем серп и молот!..
Это была разрешённая песня. Серпом и молотком, конечно, многого не добьёшься, но эта была патриотическая песня-гимн трудовому энтузиазму советских людей, людей которых нещадно эксплуатировала система, в массовом порядке выпускавшая абсолютно не нужные ни одному здраво мыслящему человеку вещи – вещи для убийства миллионов.
Но была и другая песня, которую ещё в молодости автор пел под гитару.
Вот вам молот, вот вам серп,
Узнаешь советский герб?
Хочешь – жни, а хочешь – куй,
Всё равно получишь…
Ну, что получали, всем известно. Получали… зарплату. Вовремя. Зарплату такую, чтобы жить не особенно задумываясь, а как где-то живут другие?
Это был повод к размышлению. Достаточно.
А сейчас последняя цифра. В 1943 году, когда страна напрягала все силы, чтобы переломить ход войны, доля её военных расходов в бюджете страны была 52%. Страна ничего не строила, она едва сводила концы с концами, работая ради фронта, ради победы. Шла вторая мировая война. Но ведь война!
Пора сделать первый вывод, читатель. А он таков: СССР жил в условиях военной экономики. Нет, в условиях экономики военного времени. Вспомните цифры 43-48%. Жил, в том числе и все годы перестройки. Мне кажется, эти цифры осторожные англичане слегка занизили.
Прежде, чем сделать второй вывод, зададимся вопросом: а могли ли произойти изменения к лучшему в процессе перестройки в стране, живущей по законам экономики военного времени? Ответ однозначен: нет. И они не произошли. С конверсией опоздали, как опоздали и со многим другим, благодаря нерешительности Горбачёва.
И это, читатель, была одна из составляющих распада громадной империи просуществовавшей всего-то во времени, равной времени жизни одного человека.
Что ж, это урок тем, кто вынашивает мысль о создании новых подобных империй.
Пускай задумаются.
До нового 91-го года оставалось меньше месяца.
-------------------------
продолжение следует.