5.
Фестиваль кинулась ему на грудь. Он успокаивающе провёл рукой по её волосам, а потом неожиданно сильно оттолкнул от себя, так что она не удержалась на ногах и упала навзничь. Мэнэррик рванулся её поднимать. Наверно, Фестиваль сильно ударилась, но промолчала; только на глаза накатились слёзы. Мэнэррик осторожно обнял её за плечи, совсем не понимая поведения Оружейника. Дрожащая девушка уткнулась ему в подмышку и затряслась в безмолвных рыданиях. Ксилу почему-то саркастически улыбался, глядя на эту сцену. Фестиваль высвободилась из объятий Мэнэррика, отошла в сторонку, села прямо на землю, подтянув колени и спрятав в них лицо. Должно быть, продолжала плакать – и от нервного напряжения, и от обидного поступка Ксилу.
Мэнэррик подступился к Оружейнику:
- Зачем ты так? Она ведь справилась с уродищем! Сделала то, что мы не могли. Ты же так не можешь, правда? Ей было страшно, но она сделала это, сделала! Тебе бы её поблагодарить, хоть по плечу потрепать, а ты…
- Не тебе судить, - холодно отрезал Ксилу. – Ты ничего не знаешь, - он повернулся и со скучающим видом отправился посмотреть на воду.
Мэнэррик присел рядом с Фестиваль. Она уже не плакала; только глаза всё ещё были мокрыми. Девушка угрюмо смотрела на дымящиеся тряпки – просто тряпки, которые явно уже не срастутся в чудовище. Мэнэррика она всё же заметила краем глаза и пожаловалась, продолжая созерцать останки твари:
- Я просто-напросто оружие. Когда-то он мне очень помог. Спас. И я согласилась стать тем, чем он предложил. Ради справедливости: да, он ничего не требовал взамен. Отпускал на все четыре стороны. Только зачем мне четыре стороны, если его там нет? Я согласилась на все условия. Нужна ему только как оружие. Очень-очень редко. А всё-таки – нужна! Эта мысль согревает меня годами. Вижу его иногда. И живу ради этого. В огонь, и в воду, и на тот свет – за него. Люблю я его. Он знает. И любит, - она грустно усмехнулась, - её. Чей прах истлел Бог знает сколько лет назад. Волосы её хранит. У меня нет шансов. Но и ни у кого другого – нет!
Теперь Мэнэррик заметил, что Фестиваль не столь молода, как показалось поначалу. И вся её живость и веселье – напускные, а на самом деле это глубоко несчастный человек – к сожалению, однолюб. Как и сам Ксилу. Впрочем, и Мэнэррик из их числа, только ему как раз очень повезло в плане взаимности.
Фестиваль извлекла из кармана комбинезона маленькое зеркальце и озабоченно оглядела себя, насколько было возможно. Перехватив взгляд Мэнэррика, она виновато улыбнулась и зеркальце спрятала со словами:
- Извини, привычка. Всё безнадёжно надеюсь. Странно, да? Он – свободен, я – согласна на всё без исключения. И – ничего! Никогда. Послушай, как тебя… Впрочем, неважно. Всё равно не запомню. С ним каждый раз другие; имена запоминать не имеет смысла. Ему тоже без имён удобнее, ты заметил? Не подумай – он всё помнит и не путает. Я не о том…. У тебя есть близкая женщина?
- Есть, - честно ответил Мэнэррик, решив не углубляться в уточнение степени близости.
- Ты её с ним знакомил? – ревниво допытывалась Фестиваль.
- Нет. Но, думаю, стоило бы, - Мэнэррик наблюдал за ней.
- Не делай этого! – жарко воскликнула Фестиваль. – Не подумай ничего такого, личное здесь ни при чём. Какой бы ни оказалась твоя женщина, ему и она не будет интересна в смысле… Ну, ты понимаешь. Отношения полов, всё такое… Как человек – может быть, но не больше. А вот она увидит его раз – и пропадёт. Заболеет им, как я. Это неизлечимо. Станет видеть его во сне и называть тебя его именем.
- Моя – не пропадёт, - уверенно и в какой-то мере гордо заявил Мэнэррик. – И каким-либо именем, особенно чужим, звать меня не будет. Тебе это должно быть понятно; имен ты тоже избегаешь. А что касается снов… Что ж, пусть они ей снятся, ничего не имею против. К тому ж я не уверен, что сам во сне его не увижу. Сны контролировать я пока не научился. И вообще, ещё неизвестно, будет ли кому в недалёком будущем видеть сны. Не спать вечным сном, конечно.
Фестиваль поджала губы.
- Наговорились? – деликатно спросил Ксилу, всё это время стоявший в сторонке и смотревший на воду. – Мы можем продолжать путь?
Мэнэррик подал руку Фестиваль, которая его жест игнорировала, пружинисто вскочила на ноги и первой направилась к Ксилу.
- В конце концов, - процедила она сквозь зубы. – Я – оружие. Без вариантов. И могу обернуться против любого. И даже против него.
Ну, это уж, конечно, вряд ли. Только Мэнэррик свою несогласную мысль оставил при себе, а не то, чего доброго, из искры слова разгорится новый разговор, что сейчас совсем ни к чему.
Фестиваль посмотрела на Ксилу и вдруг преобразилась. Расцвела, как пион, - щедро и пышно, полетев к нему, как на крыльях. Похоже, депрессивные настроения одолевали её, когда Ксилу исчезал из поля зрения. Мэнэррик в недоумении покачал головой и последовал за девушкой-оружием.
- С прискорбием вынужден сообщить, - начал Ксилу и указал прямо в озеро, - нам туда, - он внимательно взглянул в лицо Фестиваль и заявил: - Без вариантов.
После чего Мэнэррику стало как-то не по себе. Ну не мог Ксилу слышать излияния Фестиваль!.. Фестиваль вообще сникла и медленно побрела к озеру. Ксилу наблюдал за ней без всякого интереса.
- И ты так спокойно на это смотришь? – с тихой яростью в голосе спросил у него Мэнэррик. – Бедная девочка готова за тебя в огонь и в воду; ты посылаешь её навстречу смертельной опасности!.. Ты просто издеваешься над ней!.. А известно ли тебе, что она тебя…
- Во-первых, - прервал Ксилу, - она – не бедная девочка. Она – оружие. Во-вторых, мне известно о ней всё, вплоть до обмена веществ на клеточном уровне. И, в-третьих, я её силой и шантажом ни к чему не принуждал. Она хотела знать, на каких условиях ей будет позволено меня хоть изредка видеть. Я объяснил. Она согласилась. Я даже предоставил ей возможность в любой момент отказаться от её роли. Без всяких обид и долгов. Сам видишь: именно в огонь и в воду. Раз согласна – пусть идёт. Но благодарить за это, а тем более оказывать знаки внимания, пусть даже из элементарной вежливости – это уж извините! Мне совсем не нужны её самопожертвования. Тем более такие демонстративные. Но если её успокаивает сама мысль о том, что своими делами она хоть в какой-то мере может заплатить за некогда оказанную ей мною небольшую услугу – пусть дитя тешится. Всё равно без меня нет ей покоя в жизни. Целиком и полностью её выбор. Пусть не жалуется. – Ксилу посчитал разговор оконченным и, взметнув лунными волосами, хлестнувшими Мэнэррика по лицу, круто развернулся и с достоинством удалился.
Мэнэррик машинально провёл по щекам рукой. И вот как понять этого невозможного типа? Жест сделан небрежно-намеренно, но стоит ли обижаться? Может, Мэнэррик нагло вторгается в нечто сокровенное и глубоко личное? По-человечески-то можно объяснить!.. Лучше уж воспринимать всё как есть и не лезть им обоим в душу. Где-то Ксилу прав: поскольку Фестиваль вольна поступать по собственному усмотрению, пусть не жалуется. Хотя её и жалко. Как птица за стеклом: видит желаемое, а пробиться не может.
Фестиваль между тем уже стояла по колено в воде – так показалось издалека. Но когда Мэнэррик приблизился, то увидел, что вода перед девушкой расступается, обнажая слегка влажноватое глинистое дно с вкраплениями мелких камешков. Фестиваль шагала медленно, аккуратно. Опасаясь коварства тёмной непрозрачной воды, которая пока вела себя неплохо, разойдясь дрожащими стеклянными стенами.
- Активнее, - поторопил Ксилу, ступая на полого опускающееся дно.
Фестиваль вздохнула и пошла быстрее.
- Не отставай, – распорядился Ксилу, обращаясь к Мэнэррику, и тот послушно сделал шаг на скользкую глину.
Дно постепенно понижалось, соответственно стены воды по сторонам становились всё выше. Немного похолодало. Хорошо ещё, что здесь запах гниющих водорослей почти не ощущался. Тёмные водяные стены опасно волновались уже где-то над головой. В их глубине медленно перемещалось что-то большое, почему-то не вызывающее ассоциации с громадными рыбами. Кто его знает, что может водиться в отравленном озере?..
Фестиваль взяла влево, и вскоре Мэнэррик понял, почему: путь преграждали проржавевшие мятые металлические ёмкости литров на двести каждая, сваленные беспорядочной кучей. Судя по рваным отверстиям, многие из них давно уже были пусты. Возможно, именно из них ядовитые вещества попали в озёрную воду.
На дне не было ничего, кроме камней. Похоже, местная водичка разъедала без остатка всё, что в неё попадало. Вот взяла бы и съела шерстяную мумию!.. Хотя нет, она же мёртвая, очень подходит неживому.
Сумрачная вода сводом сомкнулась над их головами; стало совсем темно. У Мэнэррика начало оформляться понятие о приступе клаустрофобии, прежде незнакомом. Одно дело – замкнутое пространство где-то среди стен. И совсем другое – замкнутое пространство под водой и из воды. Всё держится на честном слове.
- Сюда? – спросила Фестиваль у Ксилу.
- Сюда, - согласился Оружейник.
Мэнэррик пока не видел, какую дорогу выбрала Фестиваль, и просто шёл в темноте за светящейся спиной Ксилу.
Без всякого предупреждения Ксилу вдруг схватил его за одежду и рванул вперёд. Мэнэррик пролетел несколько шагов, но всё-таки ему удалось не рухнуть. Позади раздался грохот и плеск; всё вокруг задрожало. Во все стороны полетели брызги. Несколько холодных капель попало к Мэнэррику на руки. Капли мгновенно нагрелись и начали невыносимо жечь кожу. Ксилу моментально сориентировался и аккуратно стёр их белоснежным платком, выхваченным из кармана.
- Теперь хоть дыру не проедят, - утешил он шипящего сквозь зубы от боли Мэнэррика, - скоро пройдёт.
Да, дыру в Мэнэррике жидкость не прожгла, в отличие от Оружейникова платка, уподобившегося сетке из рваных бинтов. Ксилу повертел платок перед глазами и отшвырнул в сторону. Только сейчас до Мэнэррика дошло, что всё вокруг прекрасно видно, стены из тёмной воды исчезли (с грохотом сомкнулись за спиной, надо полагать), и местность изменилась так же неуловимо, как при переходе из городского парка в лес Казамоки. Ни намёка на ядовитое озеро. Облачное небо над головой. До самого горизонта – равнина, заваленная остовами разнообразнейшей техники, отличающейся степенью заржавелости и изношенности. Некоторые механизмы, мохнатые от ржавчины, основательно вросли в землю; другие же, почти новенькие, были нагромождены сверху. В одних можно было опознать агрегаты сельскохозяйственного предназначения, секции башенных кранов, грузовые и легковые автомобили разнообразнейших марок и искорёженные части карусели; остальные же заставляли ломать голову над их предназначением, а главное – над происхождением. Что, например, тут делал большой блестящий диск, до половины ушедший в грунт и подозрительно смахивающий на летающую тарелку из какого-нибудь научно-фантастического фильма? И по какой причине здесь валяются гнутые рыцарские латы? Просто какое-то кладбище металлических изделий. Мэнэррик опасливо покосился на стройную башню, аккуратно сложенную из пятнадцати разноцветных гоночных автомобилей. Из-за башни выглядывал зелёный бронзовый дядька в кудрявом парике и треугольной шапке, сидящий на злом зелёном коне, завязшем в земле по брюхо. Памятник. Кому? И какой-то странный этот дядька. Не совсем, так сказать, дядька. И конь под ним – не совсем конь. Даже совсем не конь. Неизвестный науке зверь с неизвестным науке наездником. Крайне уродливы оба, кстати.
- Вот собрали все железяки в одном месте, взорвали оптом, а потом оно всё на землю попадало, - поделился впечатлениями Мэнэррик.
Ксилу ограничился коротким кивком. Фестиваль озирала окрестности. Пейзаж глаз не радовал, хотя и выглядел весьма разнообразным. Ни одной травинки, ни единого дерева – сплошной металл на голой земле.
- Да-а, - протянул Ксилу, - здесь ему раздолье. Поднять за собой такую армию металлолома – это сколько дел можно наворотить! Их нельзя убить, так как они – мёртвый металл; нельзя повредить – куда уж больше, тем более что им это не помешает. Нельзя перепрограммировать по причине полного отсутствия какой-либо программируемой системы. Ничего нельзя. Неуязвимая армия, не требующая ничего, кроме руководства. А руководство Балтазар обеспечит, это он умеет!..
- Вам не кажется, что за нами наблюдают? – Фестиваль кружилась на месте, стараясь не делать резких движений и охватить взглядом как можно большее пространство. Когда она это сказала, Мэнэррик понял, что тоже ощущает себя под прицелом внимательных взглядов, и до того чувство неуютное, что хочется лечь и почему-то накрыть голову подушкой.
- Они смотрят, - сказал Ксилу, глядя на машины. – Всё видят. Всё знают. Он приказал. Теперь от него не спрячешься.
- Они нам могут навредить? – спросил Мэнэррик.
- Могут. Но пока не вредят.
- Почему?
- Скоро узнаешь.
- А если их вывести, как же они все пройдут через озеро?
- Есть другие пути.
- Сидел бы он здесь – простор, ничего живого, барахла мёртвого сколько угодно! Никто его тут не тронет. Живых ему уничтожать зачем?
- Энергетика другая. Он её везде чувствует. Она ему очень мешает.
- Кстати, о неживых, Ксилу! Оружие-то, не считая Фестиваль, вроде как тоже неживое. Не боишься, что Балтазар повернёт его против тебя?
Ксилу посмотрел на Мэнэррика с нескрываемой иронией. Что-то он имел в виду… Зря, наверно, Мэнэррик задал вопрос об оружии. Но если разобраться, оно ведь действительно неживое?.. Ксилу, усмехаясь, молча наблюдал за выражением лица Мэнэррика и, кажется, видел, как толкутся мысли в его черепушке, почуяв пока неясное, но верное направление. Итак, что мы имеем? Балтазар – Повелитель вещей и всего неживого. И – оружие. Стоп! Вот – оружие! Кто у нас повелитель оружия? Оружейник! Отсюда следует, что оружию важнее конкретный хозяин, а не абстрактный размытый повелитель!
- Правильно мыслишь, - одобрил Ксилу, хотя Мэнэррик на все сто процентов был уверен, что ход рассуждений держал при себе и вслух не выдал ни словечка.
- Может быть, - продолжал Ксилу, - неживое оружие и не посмеет восстать против единственного в своём роде Повелителя вещей, но и подчиняться ему не станет. Потому что есть я. А против меня не попрёшь.
Очень хорошо, даже если дело касается одного оружия.
- Ты чувствуешь его? – обратился Ксилу к Фестиваль.
Леди зябко поёжилась, невзирая на комфортную температуру окружающей среды, и махнула рукой куда-то в сторону.
- Кажется, нам туда.
- Тогда вперёд. Дорогу даме!
Фестиваль метнула на Ксилу быстрый взгляд, полный нежнейшей любви и крайней ненависти одновременно, и медленно поплелась в своеобразную улочку, образованную мёртвыми механизмами и непонятными металлическими конструкциями. «Улочки» оказались кривыми и запутанными, но вместе с тем относительно удобными для движения. По крайней мере, они не заканчивались тупиками и не были наглухо перекрыты какой-нибудь массивной железякой. Фестиваль, видно, ожидала худшего, а потому теперь взбодрилась и живенько потрусила впереди, уразумев, что никакое чудовище не выскочит внезапно из-за угла. Потому что чудовищам, наверно, самим тут страшно, вот они и выбрали для обитания более приятные места. Ксилу шёл за своим «оружием», то и дело бесцельно касаясь пальцами то одной, то другой металлической детали, тем самым вроде бы ненамеренно, но вполне результативно не позволяя обогнать себя и Фестиваль Мэнэррику, хотевшему не пустить девушку первой идти навстречу неведомой опасности. Против Ксилу, действительно, не попрёшь, так что Мэнэррик потащился в хвосте процессии, предаваясь размышлениям. Какая-то неуловимая мысль не давала ему покоя. Вещи и их повелитель… Оружие и Оружейник… Что из этого следует? Пока – ничего вразумительного.
- Ксилу! – жалобно протянула Фестиваль. – Ты меня прости, пожалуйста, но мне почему-то кажется, что здесь я тебе никак не могу пригодиться. Чувство такое появилось… Я просто бессильна! Там, возле тех тряпок – да, страшновато, но – моя стихия! И дорогу для тебя могу отыскать, и всё такое подобное… Я всего лишь путаюсь под ногами, а помочь не смогу. Тут я – не оружие, а просто… Я даже вражескую пулемётную амбразуру своим телом не закрою, потому что здесь нет амбразур, и враг пулемётами пользоваться не будет.
- Так в чём же дело? – спокойно спросил Ксилу. – Ты свободна. Можешь отправляться к себе совершенно без угрызений совести. Всё, что могла, ты сделала. Пригодилась. Спасибо тебе за это. Иди.
- Издеваешься, да? – со слезами в голосе почти прокричала Фестиваль, хотя в тоне Ксилу Мэнэррик не заметил ни намёка на издёвку. Наоборот, ответ Оружейника звучал вполне искренне и дружественно. Девушка побрела дальше, опустив голову.
- Ох уж этот её нереализованный материнский инстинкт и гипертрофированное чувство долга! – глядя ей в спину, тихо проворчал Ксилу. – Отпускаю, как человека, причём даже насовсем!.. Не уходит! Жалею, что с ней связался! Хоть бы нашла себе какой-то объект понесчастнее и побеззащитнее и на него переключилась!.. Излишки помощи тоже вредят! А она – не понимает. Когда-нибудь не удержусь и точно пошлю её туда, где её сожрёт какой-нибудь монстр! – Ксилу совсем тихо буркнул что-то весьма смахивающее на заковыристое ругательство, и неторопливо пошёл за Фестиваль.
Ага, выходит, не такой уж он зверь, каким пытается казаться, и не допустит, чтоб девице угрожала смертельная опасность. Хоть что-то приятное за последнее время!..
Они всё брели и брели по причудливому лабиринту уродливых и ненужных творений неведомых рук, и конца-краю этому не предвиделось. На них таращились памятники и холодильники, грузовики и эмалированные кастрюли, якорные цепи и ржавые шпаги. Ещё одна летающая тарелка или, может, это диск от гигантской скульптуры дискобола?.. Так ведь это…
- Послушай, Ксилу! – позвал Мэнэррик. – Тебе не кажется, что мы ходим по кругу? Взгляни: вон твой платок, разъеденный озёрной водой!
- Хм… - Ксилу остановился. – И правда, нас водят по кругу.
- Кто? Или что? Железяки? Если Балтазар не хочет, чтоб мы к нему заявились, то не проще было бы сбросить на нас какую-нибудь конструкцию, и дело с концом?
- Проще. С нашей точки зрения. Значит, тут что-то другое. Или Балтазар в своём «хвосте» - то есть в нас – заметил нечто полезное для себя, или…
- Что – или?
- Или он не может заставить двигаться то, что ещё способно двигаться, - за Ксилу ответила Фестиваль. – А что здесь способно двигаться без особой затраты сил?
- Машины! – догадался Мэнэррик. – Я заметил: многие автомобили в довольно сносном состоянии. Не исключено даже, что им и ремонт-то не нужен!
И в голове Мэнэррика разрозненные неуловимые мысли внезапно склеились в одну, вполне разумную. Что если не все вещи одинаково хорошо слушаются Балтазара? Как то же оружие, к примеру. А кроме оружия, Повелителю вещей могут не подчиниться легковые машины… Которые верой и правдой готовы служить ему, Мэнэррику! Вот это да!..
- Он хочет заморить нас голодом! – догадалась Фестиваль. – Нам отсюда не выбраться, железяки не согласны напрямую нас прикончить, но и из лабиринта выпускать не собираются! Мы будем бродить, бродить, пока кто-то из нас не упадёт от жажды и истощения. И тогда другие из сострадания добьют его!..
- И съедят, - закончил Мэнэррик. – А чего добру пропадать?
- Да? – «повелась» Фестиваль. Потом посмотрела на обожаемого Ксилу и согласилась: - Пусть! Хоть кто-то протянет дольше!
Имелся в виду, конечно, Оружейник. Мэнэррик в расчёт не принимался.
- Проверить свою версию? – спросил Мэнэррик, не желающий превратиться в основное блюдо незапланированного пикника. – Или походим ещё, выход поищем?
- Нет уж, лучше перейдём к активным действиям! – решила Фестиваль. – Ксилу, я правильно думаю?
Ксилу только вяло махнул рукой, давая волю этим самым действиям. Мэнэррик двинулся по кругу, проверяя доступные места, которые теоретически могли оказаться проходами или, по крайней мере, в которые без особого труда можно было проникнуть. И все они рано или поздно заканчивались тупиками, образованными завалами ржавой рухляди. Но в нескольких дорогу перекрывали, действительно, машины. К ассенизаторской автоцистерне и могучему внедорожнику Мэнэррик даже приближаться не стал: даже издалека было видно, что застряли в горах железного хлама они намертво и ничем помочь не смогут; у измятого шикарного кадиллака безнадёжно спущены все колёса; старинный трактор на металлических колёсах вообще валялся вниз кабиной… Выхода нет; поверх завалов перебираться опасно.