Его звали Джейкоб и он был похож на Иисуса. Ну, насколько можно быть похожим на Иисуса будучи черным, замызкагнным хипстером. Его религия – музыка. Он смотрел ее: «Амадей», «Солист», «Август Раш». Он читал ее: Гофман, Керуак, Леннон. Не говорю о том, что он ее слушал. А это было нечто: он упивался ею, казалось сердце его бьется в такт, тело его качается из стороны в сторону, повторяя за каждой нотой ее полет, а душа его стремится куда-то в запредельные миры. Он был всеяден: Моцарт и Nirvana, Вивальди и Sex Pistols, Бах, The Beatles, Deep Purple, Бетховен, Майкл Джексон, Мадонна, Чайковский, Луи Армстронг, Тина Тернер. Но нет, не подумайте, что ему было все равно: он чувствовал каждую мелодию, что попадалась ему на пути. Будь то заезженная песня по радио или никому неизвестный трек румынского инди – он вслушивался в любой звук, и пытался его понять. Он был жаден и голоден до музыки. Джейкоб пытался донести это до людей, но зачастую его не понимали, или принимая за сумасшедшего, или просто не обращая на него внимания. Хотя это не очень его волновало, для него мир людей был ничем по сравнению с миром музыки.
__
В тот день лил дождь. Как из ведра. Сметая все на своем пути в попытке сделать землю хоть чуточку чище. Джейкоб шел по одной из сотни одинаковых улиц одного из сотни одинаковых городов и напевал про себя “Imagine”. Эта песня была самой неподходящей в тот момент. И будто предчувствуя неладное, он всем своим нутром противился предстоящему, прокручивая в голове песню про мир во всем мире.
А в мире не было и намека на мир.
Проходя мимо небольшого кафе, Джейкоб остановился и прислушался к музыке, играющей в помещении. Это был джаз. Мужчина постоял на тротуаре, щелкая пальцами в такт. Немного постояв так и даже потанцевав, он развернулся и уже сделал шаг, чтобы продолжить свой путь, как вдруг раздался взрыв. Прямо за спиной. Взрывной волной Джейкоба отнесло на несколько метров от кафе. Началась паника. Через некоторое время подъехала скорая, затем полиция. Улица, доселе тихая и умиротворенная, превратилась в хаотическое скопление людей. Несколько окровавленных тел вынесли из помещения кафе в плотных черных мешках. Машины реанимации сменяли одна другую с ужасающей скоростью. Дождь смывал кровавые реки в сточные канавы, наводя ужас на случайных (и не очень) прохожих. Джейкоб оставался никем не замеченным минут десять, но затем его, как и многих посетителей кафе, поместили в ужасно ревущую машину реанимации и доставили в ближайший госпиталь. Он был без сознания.
На следующий день Джейкоб проснулся в темной палате с жуткой головной болью. Зашла медсестра. Ее внешний вид говорил о том, что она ужасно устала, так как провела на ногах всю ночь.
-Эй, скажите… - начал Джейкоб, но тут же прервался. Его глаза расширились от ужаса и страха.
Медсестра заметила это и подошла к нему, пытаясь что-то объяснить на пальцах. Но у нее ничего не вышло. Во-первых, потому что жестикулировала она весьма вяло и неохотно, а, во-вторых, потому что Дейкоб не обращал на нее внимания. Он был занят. Занят осознанием того, что только что обнаружил. Просидев минуты две в полнейшем ступоре, он умоляюще взглянул на медсестру. Она, видимо, осознав, что ничего своими телодвижениями не добьется, вышла. Спустя минут пять она вернулась с листком бумаги и карандашом. Она молча написала что-то и протянула лист Джейкобу. Он прочитал фразу, которую написала медсестра и громко застонал. Потом он начал кричать. Так громко, как только мог. Медсестра не зная, как его успокоить, не нашла более лучшего выхода и вколола ему успокоительное. Через пять минут он отключился, выронив листок, на котором было написано следующее: «Вас оглушило взрывом, последовали осложнения и, мое сожаление, но вы оглохли».
__
Внешне, не считая нескольких ссадин и царапин, Джейкоб был совершенно здоров. Что нельзя было сказать о его внутреннем мире. Он разрушился со сверхзвуковой быстротой. И действительно все вдруг стало сверх- и беззвучным.
Неделю после выписки из больницы Джейкоб провел в своей спальне. Он изнывал от тишины в его голове, ему казалось, что он даже не слышит свои собственные мысли. Все вокруг стало безликим и пустым. Он не мог делать то, что считал своей жизнью, он не мог слышать. И тут он осознал, что больше всего на свете он боялся ее – тишины.
К концу месяца он был на гране помешательства: он включал музыкальный центр, выжимая из колонок максимум, в надежде услышать хоть что-то. Он сидел вплотную и наслаждался лишь тем, что басы отзвуком звучат внутри. Он читал ноты и прокручивал в голове музыку. Но все было не то. Он снова и снова включал все приборы, способные издавать звук на полную мощность. Соседи в это время звонили ему в дверь, но он не слышал. Ничего… И в один, еще один беззвучный день, в квартиру Джейкоба вломились люди, больше похожие на бритых горилл и буквально вытащили его из комнаты, затолкали в белый фургон и увезли.
Это была клиника для слабоумных. И надо сказать, Джйкоб был не в себе. Он все время кричал, пытаясь достучаться до отмерших органов слуха. Это было очень громко, поэтому страшно, а для него это было тихо, и поэтому страшно. Но под лошадиными дозами успокоительного, вливаемыми в него ежедневно, он стал спокойным. Настолько, насколько спокойны овощи.
Он не участвовал в общей терапии, с ним никто не общался и не разговаривал. И когда психиатр все же попросил привести его на беседу в свой кабинет, Джейкоб, уже переставший различать что бы то ни было перед собой, заволновался и истошно замычал.
Его втащили в кабинет и доктор написал ему на листке бумаге, что Джейкоб может начать говорить когда и о чем угодно, психиатр подождет. Джейкоб просидел молча уставившись на эти слова минут двадцать, но потом все же начал говорить. Голос его был скрипуч и надрывен, переходя от шепота до крика:
- Я не хочу говорить. Я себя не слышу. Я не могу говорить, когда мне не отвечают. – Он прервался, доктор жестом призвал его продолжать. – Я не слышу музыку. Я не могу так жить. Я не слышу. Когда я думал, что я когда-нибудь оглохну, я надеялся, что я оглохну от любимой музыки. Чтобы во мне осталась только она. Но последнее, что я слышал в жизни, был взрыв. И теперь в моей голове этот звук повторяется вновь и вновь. Вновь и вновь!!! Вновь и вновь!!!! – Он кричал, что было сил.
Тут в его глазах мелькнула грозная искра. Доктор спустя мгновение заметил, куда был направлен взгляд Джейкоба. Но было слишком поздно. Его пациент быстрым движением схватил нож для писем беспечно оставленный доктором на столе и стал с ужасающим остервенением резать и колоть себе уши. Кровь брызнула во все стороны. Психиатр растерялся и в страхе, дрожащим голосом начал кричать. Но голос ему изменил, и изо рта доктора не вырвалось ни единого звука. Джейкоб тем временем с грохотом повалился на пол. Прибежали санитары, но было слишком поздно. Джейкоб был мертв. А доктор сидел, съежившись в кресле, беззвучно открывая рот. Но не в состоянии произнести ни слова. Он с ужасом подошел к зеркалу и посмотрел на свой рот, как бы пытаясь удостовериться, что он его открывает. Он осмотрел гланды, глотку – все было в порядке, но ни звука не могло выйти из него. И лишь нож, зажатый в холодевшей руке Джейкоба, блеснул в зеркале.