Около Дворца Машиностроителей царило праздничное оживление. Подъезжали машины с гостями из ближнего и дальнего зарубежья, собралась элита города, толпилось множество зевак, желающих прорваться на юбилей машиностроительного завода.
Прорваться было трудно - омоновцы оцепили Дворец кордонами, проверяли пригласительные билеты, обыскивали участников торжества металлоискателями.
Марфа Ивановна и Агнесса Львовна построили первоклассников и повели к турникету. Малыши радостно предъявляли на досмотр свои пакеты и старались переорать друг друга, чувствуя себя героями дня - они идут поздравлять юбиляров.
Среди взволнованных, нарядных участников праздника Марфа Ивановна чувствовала себя неуютно. В мыслях своих была далека от этого Дворца, от дверей, в которые смотрела, а вроде и не смотрела, а просто ждала своего выхода на сцену.
В дверях появился мужчина в белом свитере и "леопардовых" джинсах. Он бегло осмотрел публику, задержал взгляд на Марфе Ивановне - их взгляды встретились. Мужчина показался ей знакомым, а его глаза нашептывали о какой-то забытой любви, о чем-то важном, о чем она раньше помнила, но вот сейчас почему-то забыла. Время замедлило бег, а потом и вовсе остановилось.
"Господи! - проговорила Марфа. - Что со мной?"
Хотела рассмотреть лицо мужчины, но это у нее не получилось, она могла смотреть ему только в глаза - все остальное перестало существовать.
Громкие крики и смех вернули ее в реальные события:
"Борис Моисеев! Борис Моисеев!" - истошно кричали дети.
-Где вы видите Бориса Моисеева? - строго спросила Марфа Ивановна.
-Вон он! Вон он! Там стоит! - наперебой кричали малыши и показывали пальцами на мужчину, глаза которого ее так взволновали.
Мужчина сорвался с места, сбежал по ступенькам вниз. Он чуть не сбил её с ног, но успел удержать за плечи. От неожиданности она сказала: "Ой, здравствуйте!"
- А мы знакомы?
- Нет. Мы незнакомы.
Ей показалось, что коридорчик, в котором они стояли, и через который выходили на сцену и в обратном порядке участники праздника, закружился, и все в нем закружилось и завертелось, и зазвенели рождественские бубенчики.
-А почему мы незнакомы?
-Вы не можете меня знать! - оправдывалась смущенно. - Я человек неизвестный.
-А я известный? Ну и чем же я так известен? - он как будто осуждал свою известность и завидовал ее неизвестности. - Ну и кто я по-вашему?
-Вы Игорь Моисеев!
-Борис, - подсказал тихо, и стал внимательно рассматривать Марфу Ивановну.
-Ой, простите, я ошиблась, - быстро-быстро заговорила она. - Я почему-то всегда называю вас Игорем, а друзья меня поправляют и говорят, что вы Борис.
-Да? - улыбнулся одними глазами. Пробежался взглядом по ее лицу, погладил взглядом лоб, щеки и остановился на губах. - Поправляют, - повторил ее интонацией. - А когда вы говорите обо мне, вы все время смеетесь.
-Почему смеемся? Мы не смеемся!
-Сколько агрессии! - он смотрел на ее губы.
-Когда мы говорим о ваших песнях, - начала было она, но он перебил ее.
-А когда вы говорите о моих песнях, это значит, вы говорите обо мне?
Полчаса назад он столкнулся с этой женщиной в фойе. Вся ее фигура выражала ожидание, и взгляд был устремлен через парадные двери куда-то на площадь.
«Она ждет меня, - подумал он, и громко сказал. - Здравствуйте!" - приняв ее за администратора.
Она также громко ответила: "Здравствуйте!" - и продолжала смотреть на площадь.
-И куда же нам теперь пройти? – не понял он.
- Туда! - равнодушно махнула рукой в сторону гардероба.
- Может, вы меня проведете и разденете? –подсказал он.
- Почему я должна вас раздевать? - удивилась она. - Я похожа на гардеробщицу?
Виновато оглянувшись на гардеробщиц, и как бы извиняясь за ее тон, ответил.
-На гардеробщицу вы не похожи, думаю, вы администратор.
-Правильно. Я замдиректора.
-Тогда почему вы не хотите меня раздеть? -не понимал он.
-Прямо здесь? - спросила язвительно.
Он улыбнулся: "А я думал, вы меня ждете".
В этот момент кто-то крикнул: "Смотрите! Борис Моисеев!" - набежала толпа и окружила их плотным кольцом.
-О ком это говорят? - не понимала она.
Оглянувшись на толпу, он крикнул, как кричат случайно привязавшимся по дороге собакам и кошкам: "Где? Где Борис Моисеев? - и это прозвучало, как, - Брысь! Кто его видел?!" - и все разошлись, пристыженные, что набежали некстати.
-Почему такой ажиотаж? Может, этот певец сегодня приедет? - женщина не назвала его имени и не догадывалась, с кем разговаривает.
И тогда он спросил:
-А зачем нам нужен этот Борис Моисеев? Зачем он нам такой?
-Какой такой?
-Ну, вот такой?
-Педрилла? – выпалила новое в ее лексиконе слово и смутилась.
Он отшатнулся.
-Вот, значит, как вы его.
-А он такой? - она смотрела ему в глаза так доверчиво и так наивно, что он не захотел ее обижать.
-Нет, он не такой. Хотя, слово "голубой" мне нравится больше.
-Почему?
-Посмотрите на это слово со всех сторон, видите, какое оно? - и произнес по слогам. - Го-лу-бой!
Марфа Ивановна вдруг увидела это слово. Оно было все воздушное, доброе, эфемерной легкости, а потому радостно заулыбалась.
-Нравитcя? - спросил сердито.
-Да.
-И что же вам в нем нравится?
-Небо голубое! - сразу вспомнила небо, речку и небо в речке.
-А что еще голубое?
-Цветы!
-Где вы видели цветы голубые? - не унимался он.
-В поле. Колокольчики!
-Сорняки? Репей?
Ей не понравилось, что колокольчики этот мужчина сравнивает с сорняками.
-Это скромные цветы, неброские, их сразу не заметишь! Очень красивые! А вам, наверное, нравится все яркое, экстравагантное, дорогое?
Мужчина задумался над тем, какое ему всё нравится. Но тут подошел администратор Дворца Машиностроителей и прервал разговор:
-Здравствуйте, Борис Михайлович, позвольте проводить вас в гостевую?
-А я вот тут просил женщину чтобы она меня раздела, - и улыбнулся Марфе Ивановне, и она неожиданно спросила:
-Почему у вас шапка такая?
-А какая у меня должна быть шапка? – развеселился он.
-С дыркой на макушке!
-С чем? – удивился администратор.
-Ну, вот здесь, - указала на макушку артиста. - Могла бы быть дырка.
-Борис Михайлович, прошу вас, идемте отсюда поскорее, – просил администратор. - Вас уже все заждались!
-А я, может быть, у себя самого на макушке дырку прикрываю, - пошутил Моисеев. - А почему вы так заинтересовались моей шапкой?
-Сейчас модно "хвостик" через дырку в шапке выставлять. Вот здесь и вот так, - она показала, где и как модно выставлять "хвостик".
- Хвостик, по-моему, в другом месте растет, - усмехнулся администратор.
- Но у вас прическа такая! -она смотрела вроде на него, а вроде и не на него, а куда-то сквозь него.
-А я ведь в шапке, - потрогал рукой свою шапку.
-Ну, вот же, - она снова указала на его макушку. - Очень милый, светлый "хвостик"!
Администратор решительно направился в гостевую комнату: «Пойдемте, мы опаздываем! Прошу вас!»
-Хорошо! Идёмте! - он снял шапку, и все, кто стоял рядом, засмеялись, такая неожиданная оказалась у него прическа - весь затылок выбрит, как у японца, и только на макушке красовался озорной светлый "хвостик".
Но Марфа Ивановна уже не увидела этого, потому что смотрела через парадные двери куда-то на площадь.
Это был «транзитный» эпизод в ее жизни. Всякое общение с людьми Марфа Ивановна воспринимала, как слепой дождик, вроде есть дождик, а вроде и нет его, а в целом, и так хорошо, потому что всегда солнечно! Она всегда оставалась "Табула раза" - чистым холстом, на котором можно было написать ее портрет, каждый раз по-новому.
Он хотел улыбнуться ей на прощание, но она уже ушла из фойе. И вот теперь они снова встретились, и опять она смотрела на него так, будто общалась с кем-то через его глаза по ту сторону реальности.
Его насторожил этот взгляд : "Врешь! - убеждал себя.- Ты просто моя фанатка! Пролезла за кулисы, чтобы встретиться со мной!"
-Вы были на моих концертах! - сказал уверенно.
-У меня нет времени и денег на концерты! - возразила резко.
-А сколько, по-вашему, стоит билет на мои концерты?
-Долларов двадцать или сто.
-Почему вы думаете, что сто? – теперь он разглядывал её как сувенир на рождественской елке.
Она не ответила.
-Тогда, где? - потребовал ответ. - Где мы с тобой виделись?
-Нигде!
-Нигде?
-Никогда!
-Чувствуешь, слово-то какое? НИКОГДА?
Ее насторожило и испугало это слово. Ей показалось, этот мужчина мог материализовать любое слово, звук, цвет, движение души! Мог потрогать всё это руками, пощупать, перебросить с ладони на ладонь, продемонстрировать, словно видеозапись, опробовать на вкус. Заставить других прочувствовать этот вкус и увидеть всё так, как видит он.
- По каким приметам вы меня узнали?
Она ощутила идущую от него волну веселья и радости, а кто-то, совсем рядом, проскандировал: "По идущим в школу детям городов и деревень!"
Оглянувшись, увидела двух парней, похожих на близнецов, с длинными черными волосами. "Из группы Моисеева!" – поняла сразу и снова ощутила эфемерность, нереальность происходящего. А где-то зазвенели рождественские бубенчики, и всё вокруг закружилось, завертелось! Казалось, еще немного, и она упадет, а потому схватилась руками за его свитер и не отпускала. Подбежали охранники, но он взглядом приказал: "Не трогать!"
-Простите, - проговорила испуганно. - У меня закружилась голова.
-Я знаю, - ответил тихо. - Я все про тебя знаю.
Происходило то, чего она не понимала, и в чем не давала себе отчет. А потому решила немедленно уйти из Дворца Машиностроителей и навсегда забыть о том, что с ней приключилось. Подалась было к дверям, но он встал у нее на пути и почти сдвинул куда-то в коридор. Бесцеремонно и требовательно рассматривал всю - от макушки до пяток. Взгляд пробирался куда-то под свитерок и снова возвращался к глазам. Она отвернулась, подумала, что так он испепелит ее взглядом, испепелит всю, без остатка, а пепел развеет над городом, и в каждой пылинке этого пепла будет пульсировать её любовь.
-Давай, убежим! Бог с ним, с концертом! - потребовал вдруг.
-Но куда?
-Неважно куда!
-Но зачем?
Зачем было куда-то убегать, если через пять минут они разбегутся, каждый в свою жизнь?
-Ты бы ушла со мной, если бы знала зачем? Тебе платят за это?
-За поздравление? Это моя работа.
-Эх ты, учителька, - вздохнул грустно. - Видно, плохо ты в школе училась. Ты была плохой ученицей.
-Неправда, - возразила обиженно. - Я была первой ученицей!
Он передразнил её : "Я была первой ученицей!" - повернулся к ней спиной и стал одним из толпившихся у сцены людей - не смотрел, не подходил, не обращал внимания.
"Хам какой-то!" - ее реальность, ее восприятие жизни вдруг вернулись к ней, она стала слышать, видеть, ощущать и понимать себя, радостно улыбалась всему свету, так как снова стала самой собой - заместителем директора школы, железной леди, стойким оловянным солдатиком.
Но он опять подошел к ней и снова заглянул в глаза.
Тяжело вздохнув, Марфа Ивановна старалась не смотреть ему в глаза, - только так могла защититься от этого человека.
-Где твой муж? - спросил строго. - Здесь?
-Бывший муж живет в Питере. У меня нет мужа.
-Ничего бывшего не бывает. Ни в этой жизни, ни в прошлой, раз уж ты так за прошлое держишься.
-Но он бывший муж! - настаивала Марфа Ивановна.
-Все, что было в прошлом, идет рядом или за нами, и от этого никуда не деться.
А что тебя сюда занесло, если муж в Питере?
Она не ответила. Тогда он спросил у Агнессы Львовны: "Она живет одна?"
-Да, - сказала Агнесса Львовна.
-Совсем-совсем одна? - и взглянул на Марфу Ивановну так, будто каждый, кому вздумается, мог обидеть ее. А она, вот такая беззащитная, стоит перед ним и некому ее защитить.
-Многие сейчас так живут, - вздохнула Агнесса Львовна, вспомнив свою одинокую жизнь. - А вас что сюда занесло - на юбилей?
-Случайность.
-Вот и ее сюда случайность занесла!
-А случайность на случайность дают что? - задумался вдруг, и сам себе ответил. - А случайность на случайность дают событие. К тому же, рождественские дни, пятница.
Марфа Ивановна почему-то испугалась и переспросила: "Какая пятница?"
-Стра-а-а-шная пятница! - ответил ласково и закружил, завертел ее своим взглядом.
Она отвернулась. Он подошел с той стороны, куда она смотрела.
-Муж до Питера работал здесь? - постучал каблуком в пол. - В этом театре?
-Это не театр. Это Дворец.
-А ты в нем принцесса?
-Я не принцесса. Я работаю в школе.
-А вы щелкунчик! - вмешалась в разговор Агнесса Львовна.
-А вы орешек? – сказал насмешливо. - Знаем мы такие орешки! - подхватил Марфу Ивановну под локоть и вывел из холла подальше от посторонних глаз. Она хотела возмутиться, но не успела.
-Согласитесь, - сказал радостно, - здесь гораздо спокойнее, чем там, в суматохе, когда об вас все толкаются и мешают разговаривать. Какие нахалы!
-Да! - согласилась сердито. - Нахалы! - хотела вернуться к детям, но он не пропустил ее.
-А где ты обычно сидишь в зале на концертах?
-Не все ли равно, где я сижу? – рассердилась конкретно. - Где-нибудь сзади!
-Ох! – воскликнул он. - Как сказано! - и поморщился, как от кислого яблока и повторил как стишок, - А где ты сидишь в зале? А я сижу в заде!
-Я сказала сзади, а не в заде!
-Так ты любишь сзади, а спереди сидеть не любишь?
-Впереди я сидеть не люблю, - ответила быстро, но заметив его нахальный взгляд, возмутилась. - Не хамите мне!
Он развел руками: "Ну что вы? Ну, как можно?"
Теперь он смотрел на Марфу Ивановну и думал: "Да она никакая! Колючая и смешная! Вот какая!" - и это его радовало, и он готов был спеть ей песенку про каких-то девчонок, которые сидят по домам, как камешки, и ничего в жизни не смыслят! Но она снова разгадала его мысли.
Ему показалось, она подсматривает за ним, подслушивает его мысли, различает мелодии и слова песен, которые постоянно вертелись в его голове.
-Ты не зритель, - констатировал он. - Ты наблюдатель.
-Как это?
-Ты наблюдаешь, правильно ли актер играет свою роль, как режиссер выстраивает свой спектакль, соответствуют ли декорации и свет задуманному.
-А как надо смотреть?
-Надо просто смотреть и слушать и получать от этого удовольствие.
-Расслабиться, когда тебя насилуют?
-С такими, как ты, наблюдателями, трудно общаться, трудно работать, а сегодня на концерт, думаю, придут одни наблюдатели, - он почувствовал себя неуютно и сожалел, что поделился с ней своими опасениями.
А ей стало жаль его, он был похож на испугавшегося вдруг мальчишку.
-Надо верить в себя, чтобы ни случилось.
- Правильно рассуждаешь, ценитель искусства, - ответил мрачно. - Ну, и какой режиссер тебе нравится сейчас?
- Тарковский.
- У, ностальжи! - поморщился, как от кислого яблока, и она обиделась за себя и за Тарковского.
-Кто тебе подсказал его фильмы смотреть? - взгляд снова стал ироничным, тон насмешливым.
-Никто. Смотрела-смотрела разные фильмы и выбрала для себя Тарковского, Филлини, Бергмана.
-А после них тебе все неинтересно? Назови хотя бы две этикетки его фильмов. Понимаешь, о чем говорю? Ну, вот, к примеру, к фильмам "Ностальгия" и "Жертвоприношение".
-Свеча в руке и Дерево.
-Чему Тарковский тебя научил?
-Не научил! Заставил понять суть таких явлений как жизнь, душа, смерть. Объяснил, что человек уязвим в этом мире, а гордыня - страшный грех, и что смирение основано на силе духа.
Она оживилась, стала говорить что-то о своем понимании жизни, о душе, о святости, о сыне, о маме.
Он смотрел на нее так, будто знал всё, что она могла сказать, но глаза его по-прежнему говорили : "Давай убежим!" Стал смотреть в окно - вроде на небо, а вроде и не на небо, а куда-то дальше и выше неба, и она тоже смотрела на бегущие облака и было ей так хорошо и спокойно, как никогда раньше ...и вдруг услышала, как он, почти шепотом, читает стихи:
"На свете все переменилось,
Даже простые вещи-
Таз, кувшин, вода...
Когда стояла между нами,
как на страже,
Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам было с нами по дороге,
И рыба подымалась по реке,
И небо развернулось пред глазами,
Когда судьба по следу шла за нами,
как сумасшедший с бритвою в руке!"
Лестничная площадка, где они стояли, была вся соткана из солнечных бликов, рекламных огоньков, теней и звуков, проникающих в здание через окна. И эти свет и тени вели между собой свою игру, появлялись над головой каруселью, уходили под ноги, забегали за спину и снова возникали впереди, увлекали за собой в волшебную игру звуков, света и теней...
- Тебе было неуютно с мужем? - заглянул в глаза.
Она не задумываясь ответила.
- Мы не любили друг друга. Мама говорит, он похож на зомби!
- А что ты сама знаешь про своего мужа? – рассердился почему-то, и вдруг испугался за Марфу Ивановну. - Зомби? Ты жила с Зомби? - в глазах мелькнуло смятение. - Он голубой?
-Нет.
-Но ты бы ушла от голубого?
-Нет. Если бы любила.
-Если бы любила?
-Мужчина - не моя собственность. Он ничего мне не должен за мою любовь.
-Значит, ты допускаешь определенную свободу выбора для каждого человека?
-Конечно.
-Я спрашиваю об определенных свободах.
-Каждый вправе выбирать то, что ему нужно в жизни.
-Как ты считаешь, верность - чувство врожденное?
-Приобретенное. Если человек любит, он верен.
-Ты любила когда-нибудь?
-Он погиб.
-И что потом?
-Потом ушла в омут с головой.
-Тебе было так больно? - спросил с таким участием, что ей стало жаль себя.
Она не ответила. Трудно возвращаться в прошлое.
-И как последействие? Не стало ещё хуже?
-Я спаслась.
-Уйдя в омут с головой?
- У каждого свой омут, - вздохнула горестно и как бы прогулялась рядом с его омутом, как бы слегка коснулась его омута, но проникать туда не захотела, а только устрашилась бездны чувств, в которой так одиноко и так отчаянно бьется его душа, - и улыбнулась ему совсем по-домашнему – открыто и доверчиво.
-Ну, и кто твой мужчина сейчас? –продолжал расспрашивать он.
-У меня нет мужчины.
-Врешь! –не поверил ей.
А она подумала о том, что в её жизни нет никого, кто бы заполонил её сердце, как послеоперационный шов, от которого всё болит, и без которого уже никак нельзя.
-Значит, живешь, как Маша Распутина? – рассмеялся он. - Это Маши не касается, просто по аналогии с фамилией.
-Работа такая - жить некогда.
-Ты не хочешь жить?
-Я сказала , жить некогда.
-Это одно и то же. Бросай немедленно свою работу.
-Но у меня нет другого образования.
-Переучивайся! - взорвался он. – Работа должна радость приносить, удовольствие. Я учусь и переучиваюсь всю свою жизнь! Если человек этого не делает, то превращается в...- он не сказал, в кого превращается человек, идущий на работу, как на каторгу, не захотел обижать Марфу Ивановну, которая не понимала, для чего ей нужно переучиваться и не хотела этого делать. - Моя работа, - объяснял он - Это моя жизнь! Пашу по пятнадцать, шестнадцать часов в сутки! Вечные переезды, гостиницы, концерты, съемки на телевидении, репетиции до изнеможения!Приходится от многого отказываться - от общения с друзьями, нет времени, чтобы просто расслабиться, поразмышлять, поваляться в постели, но это плата за то, чтобы осуществить мои самые безумные проекты и воплотить их потом на сцене. Твоя работа вампирит тебя. А я, чем больше работаю, тем больший заряд энергии получаю. И знаешь, о чем сожалею больше всего? О том, что в сутках только двадцать четыре часа, и я не успею сделать все, что задумал.
-Не путайте Судьбу с профессией! - вздохнула Марфа Ивановна, сообразив вдруг, как истово, как самозабвенно этот человек трудится. Как безоглядно, по-рыцарски, ведет себя в простом общении, и каким жестким непримиримым становится, когда речь идет о его творчестве.
-Скажите, - прервал он ее размышления, - а что вы делаете по вечерам, лежа "в" или лежа "на"? Где вы спите?
-В постели! - удивилась Марфа.
-Я знаю! Вы читаете! - глянул на нее с сожалением. - Нет! Вы не читаете! Вы листаете журналы, курите папироски, пьете кофе.
-Я не пью кофе.
-Предпочитаете что? – спросил насмешливо.
-Предпочитаю все, что вкусно, а все что вкусно - дорого! Поэтому не предпочитаю ничего! Но, когда замерзну или получу стресс, пью спирт.
- Вы говорите о стрессах, как о зарплате! - его всего передернуло от мысли, что Марфа Ивановна по вечерам и праздникам, лежа в постели, пьёт спирт. - А что, так холодно и голодно в вашей квартире, что вы все время под одеялом и пьёте спирт?!
- Как в блокадном Ленинграде! - ответила, не задумываясь, и он оттолкнул её от себя взглядом, разве можно так шутить?
Она вдруг увидела блокадный Ленинград. В её сознании отпечаталась картина каких-то улиц, серых зданий. Окна домов, заклеенные крест-накрест бумажными лентами. Черный от копоти снег. Вереницы голодных, измученных людей. Куда они все идут? Почему идут так медленно? Почему они все идут за водой? Почему за водой? И снова услышала его голос:
-А по каким признакам вы узнаете стресс? Руки дрожат?
Марфа обиделась.
-Руки не дрожат! Состояние такое, будто я неделю плакала!
-А плачете вы только, когда что-то не получаете?
-Неправда! - она пыталась объяснить ему себя. – Когда меня обижают, во мне все дрожит! Каждая частичка меня дрожит!
-А! - сказал пренебрежительно. - Вы вся дребежжите! - слово "дребезжите" произнес с московским выговором. - Примете рюмку и дребежжите!
-Ну, знаете! - разозлилась Марфа. - Вы прямо какой-то! Вы какой-то! Вы тип какой-то!
-Ну, вот такой я! - заявил гордо. - Моисеевская порода!
-Ага! - выпалила она. - Моисеев и Горе!
-Наконец-то вы меня узнали! - воскликнул пафосно. – Как же долго я этого ждал!
-А я вспомнила, где вас видела! - обрадовалась она. – На обложке журнала. Вот почему ваше лицо казалось мне таким знакомым!
-А портрет был в траурной рамке? - констатировал он.
-Вы там очень красивый, - успокоила она. - Весь в чёрном. С крыльями за спиной.
Он расхохотался.
-С крыльями за спиной? Такой красивый? - вдруг щелкнул каблуками, как гусар, и поклонился. - А так я вам не нравлюсь? - и потрепал себя по светлому загривку. - Как вам моя новая прическа?
Марфа удивленно подумала, что не заметила, какая у него прическа, как он вообще выглядит, потому что видела только его глаза, на которые летела, как мотылек на ярко зажженную лампу. А он схватил её за руки и закружил по холлу. И снова зазвенели рождественские бубенчики, и снова всё вокруг закружилось, завертелось, как в калейдоскопе: пол, потолок, окно...Она покачнулась, ощутив себя где-то между небом и землей…и упала ему в руки.
Он легонько отстранил ее от себя, сильно сжав при этом за локти, и слегка встряхнул. Она смутилась и закрыла лицо ладонями.
Он вскинул руки вверх, игриво и ласково произнес: "Я не дерусь!"
Ей было неловко и стыдно. Её щеки и даже уши покраснели от стыда.
-Я тебе нравлюсь? - спросил тихо.
-Разве вы можете не нравиться? - оправдывалась почему-то. - Ваши песни, ваши шоу.
-Которых ты никогда не видела и не слышала! - перебил резко. Потом ткнул себя пальцем в грудь и спросил по слогам, как спрашивают у иностранцев, не понимающих русский язык. - Я те-бе нрав-люсь?
-Да! -выдохнула она.
-Как просто сказано, - он вдруг замолчал, потому что задал вопрос, на который у него не было ответа.
А Марфа Ивановна подумала вдруг о том, что вот она - заместитель директора школы, железная леди, стойкий оловянный солдатик, стоит сейчас в холле и рассказывает приезжему артисту о себе все подряд, как в поезде, случайному попутчику.
-Ты моя? - спросил он.
Она не поняла, о чем он спрашивает, потому что уже вернулась в свою реальную жизнь.
- Ты моя звездочка?
Она пожала плечами, потому что не знала, о какой звездочке он говорит.
А в это время в холл вбежала организатор праздника, взволнованная, улыбающаяся, огорченная и стала отчитывать его, как маленького мальчика, которого вечно нужно где-то разыскивать.
"Уже давно закончилась торжественная часть. Объявлен концерт, а вас всё нет! Вы даже переодеться не успели!"
-Не надо так волноваться, - успокоил он, - переоденусь после концерта. - И уже, поднимаясь по ступенькам на сцену, оглянулся на Марфу. - Ты будешь моей! Ты будешь моей звездочкой!
-Я очень хочу увидеть ваш концерт! – обрадовалась она.
-Ты думаешь, это концерт? - удивился он.
-А разве нет? А что это такое?
-Когда увидишь - поймешь.
Он стал подниматься по ступенькам на сцену.
Марфе Ивановне вдруг привиделся его костюм - черный, с серебристыми блестками. Лунный, воздушный плащ с меховой опушкой изящно обхватывал его тело.
Как зачаровывающее видение, необычайное и пугающее по красоте, перед изумленной публикой предстал уже не актер, а представитель какой-то другой, инопланетной породы! Чародей! Дитя порока! Рыцарь Любви! Черный лебедь! Падший Ангел! Множество ликов в одном! Это ошеломило!
Восторженные взгляды устремились к нему. Его рассматривали, как в планетарии рассматривают новую фантастическую Планету - с восторгом, тревогой, любопытством, волнением.
А он смотрел на собравшихся, понимая их грешную суть , и не было в его взгляде высокомерия. Он ДАРИЛ людям свою любовь!
С грустью, и думая о чем-то невозможном, смотрел на Марфу Ивановну, но она уже слилась с толпой, с восторгом аплодируя тому, что только что было продемонстрировано для всех и для нее в отдельности с таким талантом и вдохновением.
Непроизвольно она послала ему воздушный поцелуй. Это вызвало у него гнев. Его гнев испугал Марфу Ивановну. Тогда он взглядом показал ей, что ее поцелуй - это частичка её души, которая летит к нему, невидимая для всех, но желанная для него.
Подождав, пока поцелуй коснется его губ, он вдохнул его в себя и выпил весь, без остатка! Потом отправил ей свой воздушный поцелуй. Она увидела легкую дымку, направляющуюся от его губ к ней. Ощутив, как плавно и медленно поцелуй достигает ее губ, она слегка приоткрыла рот, и этот поцелуй вошел в неё, и она выпила его весь, без остатка! Глаза её закрылись, а из сердца вырвался тихий стон.
Артист ушел на сцену, а Марфа Ивановна вдруг подумала, что все это время находилась в каком-то гипнотическом сне. И этот сон пролетел, как одно мгновение, как яркая вспышка кометы, возникшая внезапно над горизонтом и исчезнувшая так же быстро, как и появилась.
Стрелки на настенных часах вздрогнули и начали новый отсчет времени.
"Какая-то мистика!"- подумала Марфа Ивановна, не понимая, была ли эта встреча в реальности, или только привиделась за один короткий миг, когда этот мужчина случайно появился в дверях и заглянул ей в глаза?
Но тут Агнесса Львовна потащила ее в зал на концерт Бориса Моисеева, и ей уже некогда было поразмыслить над тем, что же произошло на самом деле?
В зале было холодно, Марфа Ивановна куталась в яркий цыганский платок, вспоминая неожиданную встречу.
Агнесса Львовна постоянно толкала её в бок и ядовито повторяла: «Да он - гей! Гей!» - от чего она еще больше куталась в платок, и ей было абсолютно все равно, гей он или не гей - она любила этого человека. Любила всю свою жизнь!
В городе Марфу Ивановну называли «железной леди», а кто-то «ведуньей», у которой третий глаз во лбу, так точно порой могла предугадывать события и судьбы людей, оставаясь при этом далекой от суеверия и предрассудков. Ей было все равно, что думают о ней окружающие, важно, что она сама думает о себе. Но этот день изменил всё. Оказалось, она абсолютно себя не знает, мало того, не понимает, как теперь жить дальше?
-Агнесса Львовна! - учительским тоном спросила Марфа Ивановна. - О чем со мной говорил Борис Моисеев?
- А он с вами не разговаривал, - возразила Агнесса Львовна.
- Но как же так, ведь он и вас о чем-то спрашивал?! - страх заполонил все ее существо.
- Ой, спросил только, что вас занесло на этот юбилей.
-Вспомните, хоть что-нибудь из того, что произошло! – она была так возбужденна, что Агнессе Львовне неловко сделалось за нее.
-А ничего не произошло! – хмыкнула в ответ. - Когда сбегал по ступенькам, чуть не сбил вас с ног, а вы всё пытались схватить его за свитер. А потом стали ходить друг против друга, как два кота на масленице. А потом исчезли! - Агнесса Львовна задумалась, куда можно было исчезнуть, вот так вот вдруг и сразу и с любопытством взглянула на коллегу. - Ой, да не помню я ничего! И не мешайте, пожалуйста, смотреть концерт!
Неуютно и тревожно сделалось в душе Марфы Ивановны. Она с волнением смотрела на сцену, постепенно погружаясь в атмосферу смятения и беспокойства. Все казалось ей нереальным, мистическим, происходящим не с ней и не в зале Дворца Машиностроителей, а на какой-то другой, воображаемой Планете, где бродит полумесяц, звенят бубенчики, поёт изящный, красивый мужчина - полубог, полудьявол, прибывший на эту грешную Землю, чтобы взглянуть на их человеческую жизнь.
- Не предавайте любовь! - просил он зрителей, а те кричали, смеялись и плакали в ответ.
Многие пришли сюда, чтобы увидеть не артиста, а гея. Покопаться в его белье. Вкусить его порок и пропустить этот порок через свою душу, и теперь удивлялись его словам.
-Не повторяйте моих ошибок!
Он исповедовался в песнях, говорил свою правду, раскрывал великое таинство любви. И в этом были его сила и слабость, сопротивление и покорность Судьбе.
Марфу Ивановну потрясло это откровение. Она задумалась о своей жизни, спрашивала себя, а правильно ли она живет?
Но тут Агнесса Львовна толкнула ее в бок:
-Вы только послушайте, что он говорит! Игорем себя называет!
-Вас приветствует Игорь Моисеев! - звучало со сцены.
В зале послышался ропот: "Нас разыграли? Это подстава?"
-Не удивляйтесь, - говорил актер. - Сегодня у меня счастливый день. Правда. Перед началом выступления ко мне подошла одна женщина. Она разгадала мою тайну. Эту тайну знают немногие, только самые дорогие и близкие мне люди...БОРЯ и ГОРЕ...Горе всегда ходило за мной по пятам, и тогда я решил отделаться от него, считая, что горе заключается в моем имени. Но вот сегодня Горе ушло! А имя осталось! Сегодня я счастлив и хочу поделиться с вами своей радостью!
Марфа удивленно воскликнула:
-Это я сказала ему, что мне все время хочется называть его Игорем!
-Ну, как вы не понимаете, - возмутилась Агнесса Львовна, - он просто шутит! А вы всему верите, как ребенок!
-Но мне почему-то все время хочется называть себя Игорем! - крикнул он со сцены и закрутил концертную программу с таким очарованием, что зрители вскочили со своих мест от восторга.
По залу блуждал лунный плавающий свет, подчеркивая фантастичность происходящего. А со сцены струился яркий, искрящийся юмор, эфемерная легкость, будто и не люди вовсе пели и танцевали, а эльфы спустились с небес и завораживали, обволакивали своей красотой и теплом, купали зрителей в бесконечной к ним нежности и любви, дарили им свою безудержную радость!
Марфа Ивановна стала понимать значение и связь слов и действий, молчания и звука, танца и мелодий. В какой-то момент ей открылся громадный мир, такой знакомый уже, но постоянно углубляющийся до бездонности. И этот мир переселился в нее, стал частью её души, растворился в ней, и она закричала от восторга и захлопала в ладоши.
Артист стал вглядываться в лица зрителей:
-Где ты? - спрашивал с надеждой. - Где ты, звездочка моя? - и побежал в зал, а люди тянулись к нему руками, дарили цветы.
-Сейчас он подойдет к нам! - испуганно проговорила Марфа.
-Почему вы так думаете? - удивилась Агнесса Львовна, а Марфа Ивановна отвечала растерянно. - Он назвал меня звездочкой.
- Да когда же? Когда же он назвал вас звездочкой? Не было этого! Не выдумывайте!
"Я схожу с ума!" - подумала Марфа Ивановна. И сразу стала похожа на маленького, несчастного, замерзшего котенка, который заблудился в чужом подъезде и уже не знает, куда приткнуться. А навстречу ей бежал Борис Моисеев, радостно улыбаясь, словно они договорились встретиться здесь, в зале.
"Мне это все привиделось! Не было ничего!" – повторяла беспокойно, отвернулась от него, и уставилась куда-то в первые ряды, чтобы не видеть его обольстительных глаз.
Он остановился напротив Марфы Ивановны...На нем был лунный черный костюм. Серебристый воздушный плащ с меховой опушкой изящно обхватывал тело.
-Я уже где-то видела этот костюм! - вскрикнула Марфа, вспомнив восхитительный трюк с воздушным поцелуем. - Но тогда мне все это привиделось! А сейчас? Или сейчас мне это ПРИВИДЕЛОСЬ? Или тогда ПРИВИДЕЛОСЬ?"
Она запуталась во временных понятиях, перестала ощущать реальность и знала только одно - она столкнулась с огромной, непонятной ей силой, способной прокатиться через нее вулканом, испепелить, швырнуть в другие временные пространства, другие временные измерения, откуда обратной дороги нет!
А весь зал, казалось, смотрел только на нее, и некуда было спрятаться от этих любопытных глаз. Охнув, закрыла лицо ладонями и опустила голову.
Артист перестал петь, смотрел на неё как на маленького котенка и ласково и нежно, и глаза его были печальными.
Снова зазвучала музыка. Он не пел. Зрители удивленно переговаривались: "Что он делает? Почему не поет? Что происходит?"
Марфа подняла голову. Решительно уставилась ему в глаза, будто бросала вызов: "Давай, смотри! Я не боюсь тебя!", - и он принял этот вызов и безотрывно смотрел ей в глаза.
На миг ей показалось, что это вовсе и не он, а тот другой, кому она бесконечно доверяла и кого любила, и кого уже нет на этой Земле, стоит напротив и смотрит ей в глаза.
Она перестала видеть и слышать и только ощущала у себя в груди бешеный поток воздуха, который закручивался в вихрь справа налево, прямо через сердце, а вместе с потоком воздуха в неё ужом вползало что-то холодное, ясно осязаемое, непонятное, втягивающее во тьму.
Остатками сознания, хватаясь за жизнь, которая, казалось, уходила от нее, Марфа Ивановна закричала: «Господи! Господи! Да он же Дьявол!»
-Что вы сказали? - переспросил с улыбкой мужчина, сидевший рядом.
Она мысленно перекрестилась: «Изыди, изыди, изыди..."
-Нечистик? - рассмеялся мужчина. - Красок с себя не смывает? - И обратился к артисту. - Борис, а ведь она приняла тебя за Мессию! -пытался понять, что же всё-таки такое происходит с этой женщиной, но, увидев ее глаза, вжался в кресло - такая бестия на всё способна! Взлетит, к примеру, к потолку и сбросит оттуда, что ни попадя! Или начнет метаться над залом, разобьет вдребезги все фонарики, лампочки, прожектора, изувечит концертную аппаратуру и станет хохотать над обезумевшими от страха людьми и размахивать своим цыганским платком! Подхватит артиста и унесется вместе с ним ввысь, к небу, куда-то к голубой луне, откуда они оба когда-то на этот грешный свет явились!
Грустно улыбаясь, будто лаская маленького котенка, и как бы за что-то ей в отместку, он произнес:
- Нет ее, моей звездочки! Не нашел я ее! – и вернулся на сцену, измученный, словно случилось что-то страшное в его жизни, и он никак не может справиться со своей печалью. Но надо было продолжать концерт.
-Ты хочешь спастись? - крикнул со сцены. - Но нельзя любить наполовину! Половинчатой любви не бывает!
Закончив песню, стоял на сцене, молча, и люди тоже молчали, притихшие и взволнованные.
Но вот кто-то закричал: "Голубую луну! Голубую луну!"
Все вскочили с мест, размахивая руками, требовали "Голубую луну", - и тогда он снова стал сказочно обольстительным.
"Хотите голубую луну? - спросил тоном вроде этого. - Ах, вы хотите порока, сладострастия, безумия голубых ночей? Ну, нате вам! Получайте!" - медленно расстегнул рубашку и повел плечами, вызвав бурю восторга у мужчин и женщин, и они подбегали к сцене и дарили ему цветы.
Он пел, а все танцевали и пели вместе с ним, и голос его уносился куда-то в поднебесье, а потом возвращался обратно, будоража умы и фантазию зрителей.
После "Луны" решил свернуть концерт и, пошутив, что ему негде ночевать, спросил, кто пригласит его на ночлег.
-Поднимите руку, кто пригласит меня к себе?
Зрители замолчали. Каждый спрятался в свою скорлупу.
Марфа Ивановна удивилась, почему те, кто так плакал и кричал от восторга, не приглашают его в гости? Она думала, весь зал поднимет руки. Но, как бы не так!
Теперь на него смотрели не зрители. Это были НАБЛЮДАТЕЛИ, которые почувствовали превосходство над артистом, любили и лелеяли своё превосходство.
Марфа предложила мужчине, сидевшему рядом, поддержать артиста.
-Он ведь играет со всеми! Это просто игра! Он хочет сказать: "Вот я вам пел, и если я вам понравился, то поднимите руки!"
Мужчина переспросил:
-Значит, надо поднять руки тем, кому он понравился?
-Кому понравилось его творчество! Это то же самое, если бы у вас спросили: "Кто пойдет со мной в поход?"
-Но он вас не в поход приглашает.
-Ну, как вы не понимаете, - разволновалась Марфа Ивановна. - Все, что он делает на сцене, называется психологическими играми.
-Так вы психолог? - усмехнулся мужчина.
-Нет. Я не психолог. Я замдиректора.
-О! - удивился мужчина, - кого наш Бориска себе в звезды выбирает! Ну, если вам так хочется поднять руку, поднимите! Кто мешает?
-Ну, как это? -растерялась Марфа Ивановна. - Я все-таки женщина.
-Ага! - не унимался мужчина. - Секрет в том, а что люди подумают? Но вы хоть рукой ему помашите, он так для вас всех здесь старался!
Марфа подняла руку и помахала ему рукой. Он помахал ей в ответ. Зрители сразу уставились на Марфу. Она хотела опустить руку, но почему-то не получилось.
-Это ужасно, это ужасно! - повторяла испуганно.
-Что ужасно? - не понял мужчина.
-Я не могу опустить руку! Она как будто к нему приклеилась! - и вдруг ощутила вселенскую печаль, и слезы потекли по щекам.
-Как магнитом? - переспросил мужчина.
-Как магнитом.
-Связь! - вскрикнул мужчина. - Скажите, вы где-нибудь, когда-нибудь встречались с ним? Вы о чем-нибудь с ним говорили?
Марфа почему-то испугалась за артиста. Этот мужчина настроен был не по-доброму. И снова вселенская печаль обожгла ей душу.
-Нет. Я впервые его вижу. Я здесь случайно, - и опустила руку.
А со сцены звучали слова: «Прошу вас, поднимите еще раз руку!»
Весь зал уставился на Марфу. Но она не подняла руку, а только прижала ее к сердцу.
Он долго смотрел в зал, потом обратился к директору машиностроительного завода.
- Дмитрий Васильевич, вы пригласили меня на юбилей завода? Ну, так пригласите меня к себе ночевать. Я буду хорошей девочкой. Тонкой-тонкой, картонной девочкой!
Зал взорвался от хохота. Все сразу уставились на директора завода, заподозрив того в неладном. А с первых рядов министры погрозили Моисееву пальчиками: " Бо-о-о-рис! Начальники таких шуток не по-ни-ма-ют!"
Зрители не могли угомониться от хохота, а он, пожелав всем счастливого Рождества, ушел со сцены.
Напрасно все скандировали: "Бо-ря! Бо-ря!" - на сцену он не вернулся.
После концерта Марфа Ивановна на банкет не осталась, выбежала из Дворца, позвонила своему приятелю Юрику. Сказала, что хочет пить, курить и плакать, а на улице холодно и некому отвезти ее домой.
Юрик приехал за Марфой и отвез ее домой.
Ей впервые в жизни захотелось напиться и забыть обо всем, что приключилось во Дворце.
Закусив жареной картошкой, они стали громко разговаривать и смеяться. Но тут раздался телефонный звонок.
Звонила соседка.
-Что у тебя там за шум? Случилось чего?
-Случилось. Сегодня я получила зарплату и стресс.
Марфа улыбнулась, вспомнив слова Моисеева о том, что стрессы она получает, как зарплату.
-Что с тобой происходит?
-Ничего. Я полюбила.
-И кого же?
-Игоря. Ой, нет, Бориса Моисеева.
-Вот, дура!
-А почему бы нет? Почему нельзя?
-Да пошла ты к черту!- разозлилась соседка и бросила трубку.
А Марфа вдруг принялась хохотать и хохотала без умолку.
-Ну, ты, Марфа, у нас дальтоник, - сказал Юрик, - надо же. А я сразу не заприметил, - он стал убирать со стола и мыть посуду. - Лучше кофе пить по чуть-чуть. Здоровее будет.
- Я не пью кофе, - ответила Марфа. - Предпочитаю молоко, – и стала смотреть в окно, куда-то на голубую луну.
Снова раздался звонок. Она схватила трубку и, думая, что это опять соседка звонит, крикнула:
-Ты еще не все сказала? – и неожиданно услышала. - Это Моисеев.
-Кто? - не поверила Марфа.
Подождав немного, он повторил: " Ну, вы меня ещё с Игорем перепутали. Помните?"
-А! – разозлилась Марфа, вспомнив, как крестилась и повторяла : "Изыди, изыди, изыди...". - Это вы, тот самый Борис, который Игорь, который... - ее голос казался ей до неузнаваемости противным.
Он молчал. Слушал.
-Алло, - дунула зачем-то в трубку. - Почему же вы молчите? - И вдруг поняла, ему совершенно нечего ей сказать, а еще подумала, что это кто-то ее разыгрывает, нагло и бессовестно.
-Кто там звонит? - тоном заступника рявкнул Юрик. - Пошли его ко всем чертям!
-Придурок какой-то звонит! – рявкнула ему в тон Марфа. - Хватит придуриваться, кто это?
Он не ответил, но не положил трубку. И она трубку не положила. Снова услышала его голос.
-Я - приду... - он не договорил и вдруг захохотал.
Она вздрогнула. Ей показалось, он смеялся над собой, над ней, над всем светом и швырял свой смех куда-то в преисподнюю.
В мыслях у Марфы прокрутились какие-то слова из его песен о том, что он войдет в ее сны, и она уже никогда-никогда не забудет о нем.
-Ну и приходи! Приходи! - закричала ведьмарским голосом. - Если знаешь номер телефона, значит, знаешь и адрес! Приходи! Я жду тебя! - швырнула трубку и опустилась на стул.
-Кто это был? - спросил Юрик.
-Не знаю! Никто! Чувствуешь, слово-то какое? Никто!
-Ну что ты злишься? - обиделся Юрик.
А она вдруг закричала:
-Не хочу тебя слушать! Замолчи!
А тут в подъезд примчалась чья-то разудалая, веселая компания. И эта компания поднималась с площадки на площадку, разыскивая чью-то квартиру. А поскольку слышимость в панельных домах акустическая, то всё, что происходило за дверью было слышно в квартире.
-Ну, где же, наконец, эта дверь? - громко спрашивал мужчина.
Марфа запричитала: "Это Моисеев, Моисеев пришел!"
-Что, Моисей спустился с небес? - пошутил Юрик.
-Ты не понимаешь, - разволновалась она. - Ты не понимаешь!
Юрик оглянулся на дверь. А там, за дверью, стоял мужчина, который ворвался в её жизнь и разместился в ее сердце, как послеоперационный шов, от которого все болит, и без которого уже НИКАК НЕЛЬЗЯ.
-Вот она дверь без номера! Женщина без адреса! - с театральным пафосом произнес такой знакомый и уже родной голос.
Марфа смотрела на дверь, но не встала с места и дверь не открыла.
-Ну, и что это будет, если мы войдем? – спрашивал у кого-то он.
-Ничего страшного, - отвечала девушка. - Шли и зашли - на огонек!
-Что ты творишь? – укорял какой-то мужчина.
Марфа поняла, укорял его тот самый мужчина, что сидел с ней рядом на концерте. В голосе его звучали нотки зависти и злости.
По обе стороны двери ждали, как поступит он. А он вдруг сорвался с места и побежал вниз по лестнице, а за ним побежал и мужчина. И только девушка крикнула им вслед: " Э, а лифт?" - вошла в лифт и, напевая какую-то песенку, поехала на первый этаж.
"Я любовь свою оставил у порога...", - пошутил Юрик.
-А иди ты, Юрик, домой, - попросила Марфа. - Поздно уже.
-Можно я у тебя переночую? У меня промили. Машиной не поеду.
-Будешь приставать, подерёмся!
-Обещаю, не буду! - и тут же попытался приобнять Марфу, но она схватила сковородку.
-Щас как тресну по башке сковородкой! Пошел вон!
Юрик отлично знал эту белую ворону, этот синий чулок, эту эгоистку, которая никого не любит и не умеет любить, и не хочет никого любить, а все время ждет кого-то, кого и сама не знает. Послушно ушел в другую комнату и уснул на диване.
В эту ночь Марфе Ивановне приснился Борис Моисеев. Он вошел в её сон, в её мозг, в её сознание, в её кровь. Он не прикасался к ней, и только взглядом ласкал, жалел и любил её. И она пропускала его любовь через свое сердце и возвращала ему обратно. А глаза его говорили: "Помни меня".
Утром в комнату Марфы постучался Юрик:
-Я уже трезвый! - сообщил радостно.
-Зато я на всю жизнь пьяна!
-Как же ты будешь жить теперь, такая пьяная?
Марфа стала для городка "коронным номером".
-Вон звезда Моисеева пошла! - кричали ей вслед незнакомые люди и хихикали как-то гаденько и пошло. – Басков за ночь Дедом Морозом пятнадцать тыщ баксов берет! А ты Моисееву сколько заплатила?
-Ты становишься знаменитостью! - пошутил Юрик. - Скажи, я тогда напился до чертиков, или он все-таки приходил?
-А был ли мальчик? – отшутилась она.
-Разве он мальчик? - возразил Юрик. - Он девочка.
-Ах, отстань ты от меня, Юрик! - попросила Марфа.
Она все чаще стала задумываться над своей жизнью, заметила вдруг, что мир красив и с удовольствием рассматривала все вокруг: небо, речку, парк, рассветы, закаты, людей - её все удивляло и радовало. А однажды пошла в музыкальный киоск и купила диск Бориса Моисеева. Хотела понять, с каким явлением в своей жизни столкнулась, и кто он - этот человек, заставивший её жить по-другому, по-новому?
Увидев на диске его фотографию, удивленно воскликнула:
- Совсем не похож на себя Игорь Моисеев!
Продавщица рассмеялась.
-Почему вы смеетесь?
-Вы сказали: " Совсем не похож на себя Игорь Моисеев!"
-А разве это смешно?
-Так ведь он Борис! - улыбнулась продавщица.
Дома Марфа включила магнитофон, подошла к окну.
- Будьте все здоровы, будьте любимы. А любимыми станете, если сами будете любить! - вспомнила его слова.
За окном шел снег. Снег скользил по стеклу, кружился и падал большими белыми хлопьями на землю. А по этому белому снегу спешили куда-то в свое завтра люди, и каждый жил в ожидании рождественских праздников.
"Научи меня любить", - звучала знакомая песня, как послание Марфе от любимого человека, композитора и исполнителя песен - Бориса Моисеева.
vmuzike.net/song/борис_моисеев/nauchi_menya_lyubit