Падение Глава 2. На круги своя

Г Л А В А  2.    НА  КРУГИ СВОЯ


Куда рвались, чего кричали –
Всё изменить в   стране пора!
Ведь если хуже жить мы стали,
То стоила ли свеч игра?


Саранча. Одно это слово способно привести в ужас сельских жителей. Вы знаете, что это такое? В знойном и абсолютно безоблачном небе вдруг появляется довольно быстро движущееся облако, на которое сначала никто не обращает внимание. И только опытный глаз может издали отличить, что состоит оно не из паров воды, а из миллиардов живых существ, невероятно прожорливых, безжалостных и беспощадных. Вот это «облако» подлетает ближе, закрывает солнце и вдруг разворачивается вопреки законам природы, снижается и опускается на большое колхозное поле. Десятки зелёных тварей на одном квадратном метре, и шагу не сделать, чтобы не наступить на них. Хорошо, что они безвредны для человека и животных. Трудно представить, чем это грозило бы для них, обладай эти насекомые жалом пчёл.
Агроном, если у тебя были хорошие виды на урожай – забудь о них. Через два-три дня твои поля будут выглядеть так, словно по ним несколько раз пробежался огромный колхозный табун. Лесник, если твари эти облюбовали твои лесные делянки, то через пять-шесть дней, а в сухую жаркую погоду и раньше от листвы деревьев ничего не останется, и выглядеть они будут, как саксаулы.
И тогда руководители бьют тревогу, названивая в райцентр: самолёт, ради бога, скорее пришлите самолёт! Один, два, три…
И самолёты обычно вылетали в этот же день.
Саранчи в регионе не было со времён горбачёвской перестройки, словно и она знала, что поля колхозные пусты, как пусты тогда были магазины в российских городах и весях.
Рано утром ещё до начала оперативки Долголетову и Токареву позвонила секретарша Дунаева и срочно приказала явиться в кабинет генерального директора.
- Зачем, не знаешь? – спросил Григорий командира, когда они шли по коридору второго этажа штаба.
- Что-то случилось, - пожал плечами Токарев. – Не часто он нас к себе с утра вызывает.
В кабинете Дунаева сидел председатель колхоза одной из южных областей региона. Долголетов знал его ещё со времён перестройки. В его большом хозяйстве они работали не один год на борьбе с сорняками и на подкормке озимых культур. Правда, последние три года самолёт он не вызывал, как не вызывали и некоторые другие хозяйства, многие из  которых просто развалились на отдельные фермерские угодья, которым самолёт был не по карману. А после дефолта тем более.
- Раз вы знакомы, приступим сразу к делу, - сказал Дунаев. – Пожалуйста, - кивнул он председателю.
- Товарищи командиры! – начал тот. – Или господа пилоты? И не знаю, как вас теперь называть.   
- Без разницы, - отмахнулся Токарев. – Да и не похожи мы на господ.
- Дело в том, что на нас буквально с неба свалилось несчастье.
- Кажется, мы догадываемся,  - кивнул Токарев. – Когда?
- Вчера после обеда. Время есть. И я вечером выехал к вам, не дожидаясь утра. Ребята, выручайте, надежда только на вас. Сегодня нужно уже начать работу.
- Что скажете? – вопросительно посмотрел на них Дунаев.
- Раз надо – начнём, - сказал Токарев. – В этом году мы готовили для АХР восемь самолётов, но и они не понадобились. Работают только три. Остальные стоят.
- А когда-то в это время работали более 50-ти самолётов только по борьбе с сорняками, - вздохнул председатель. – Представляете, куда нас задвинули все эти Горбачёвы и Ельцины? Я уже шестой месяц не могу выплатить своим рабочим зарплату. Да, сразу скажу, что за работу платить буду продуктами. Денег нет.
- Не понял? – Токарев взглянул на Дунаева.
- Не можем же мы оставлять своих людей без урожая, - развёл ладонями тот. – Продукты они нам будут привозить по мере реализации. А у себя в столовой откроем магазин. Сегодня составим договор.
- Дожили до капитализма! – осуждающе помотал головой Долголетов. – Зарплату тоже продуктами получать будем?
- Какой это к чёрту капитализм, ребята? – не оценив юмора Григория, воскликнул мужчина. – Капитализм там, - кивнул за окно, - на Западе. А у нас всё это сильно пахнет анархией и экономическим беспределом. Но ведь надо же как-то выходить из положения, иначе погибнем.
Нужно отдать должное региональным чиновникам от сельского хозяйства. Они, не в пример некоторым областям, хоть и не в полной мере, но сельское хозяйство поддерживали. Особенно такие бывшие в советское время богатыми колхозы. Поэтому они ещё и были жизнеспособны и как-то умудрялись выживать при полной потере финансирования федеральным центром. Правда, техники с каждым годом становилось всё меньше, а новые тракторы и комбайны были им не по карману. Интересно, кто только их покупает за такие цены?
- Что ж, после обеда будем у вас, - заверил Долголетов. – Я сам полечу с экипажем Митрошкина, - повернулся он к Токареву. – Ему нужна тренировка после перерыва в таких полётах. А организовать вы там всё быстро сможете? – повернулся снова к председателю.
- Сейчас позвоню агроному, к обеду всё будет готово, - заверил тот. – Он вас и встретит.
- Экипаж-то я найду, вот где взять техника? – сказал Григорий, когда они возвращались обратно. – Молодые все уволились, кто-то на переучивание на другую технику ушёл. Остались одни пенсионеры, которых уже никуда не берут.
- С перронного обслуживания кого-нибудь сними, - посоветовал Токарев.
- Так и там одни пенсионеры. Утром санитарный самолёт подготовят, а потом сидят в тени до вечера. Заставишь их на химию лететь!
Неожиданно свои услуги предложил Кутузов, позвонив по телефону Григорию в эскадрилью.
- Командир, услышал  я, что химия намечается, так я со всем удовольствием полёчу, - тараторил он, - соскучился я по химии. Возьми меня? Я и домой не поеду, позвоню только старухе. Через два часа самолёт будет готов. Возьми?
- Лёша, взял бы я тебя, но…
- Ни вот столечко, ни пол столечко! - поклялся Кутузов в трубку. - В рот не возьму! Чтоб я одну саранчу жрал! Возьми, Григорий? Гадом буду, не подведу.
- Смотри, будешь жрать одну саранчу, сам клялся, – пообещал Григорий. - Готовь машину. Через три часа вылетаем. Я сейчас приказ подготовлю.
- Есть готовить! - рявкнул Кутузов и отключился.
«Не на месяц летим, - подумал Григорий, - всего на  4-5  дней, чай выдержит».
После обеда они взлетели и взяли курс на юг. За бортом было плюс 29 по Цельсию, в самолёте плюс 33. Да ещё невыносимый запах химикатов. Эта зараза – аминная соль или гербицид 2-4Д, которой поливают поля для уничтожения вредных растений, не выветривается месяцами.
Лететь по времени было около трёх часов. В грузовой кабине Кутузов и второй пилот сидели, обливаясь потом. Кондиционера на этой машине не было, да если бы он и был, то едва охлаждал бы только пилотскую кабину. Лётчики называли его не иначе, как балластом.
- Запроси эшелон 1800 метров, - приказал Долголетов - А то эти, - кивнул назад, - сварятся за три часа.
Митрошкин нажал кнопку передатчика и чего-то забубнил в микрофон, связываясь с диспетчером. Через минуту кивнул головой и схватился за рычаги управления.
- Набираем 1800 метров.
На этой высоте за бортом было плюс 19 градусов, и в салоне почувствовалась приятная прохлада. Кутузов разложил вдоль борта раскладушку, которую всегда брал с собой и завалился спать, благо не было обычной для лета термической болтанки, и самолёт летел абсолютно спокойно. Опытный пилот Митрошкин  почти не касался штурвала, удерживая самолёт на заданной высоте и курсе едва заметным нажатием тумблеров триммеров руля высоты и направления. Григорий, не снимая наушников,  углубился в изучение газеты «АиФ».
Некоторые думают, что лётчики ведут самолёт, не отрываясь ни на минуту от карты и радиоприборов, чтобы не заблудиться. Бывает и такое, если летишь впервые по незнакомой трассе да ещё в плохую погоду. Но погода была прекрасная, трасса лётчикам известная, по ней летали сотни раз, и в полётной карте не было необходимости. Расстояния и курсовые углы до поворотных пунктов давно знали наизусть, как знают все повороты дороги опытные водители. А путевую, самую нужную им скорость прекрасно вычисляли в уме не хуже любого компьютера. Все пролетаемые города, городишки, посёлки и крупные деревни, расположение рек, автострад, озёр, лесных массивов вдоль трассы  давно знакомо и поэтому заблудиться было практически невозможно.
Это сначала ориентировка сверху кажется очень сложным делом, да ещё когда летишь низко, и весь ландшафт внизу движется, как гигантская лента транспортёра.  Первый раз, кажется, что этому и научиться невозможно. Кто из начинающих  лётчиков не терял ориентировку в визуальных полётах? Пожалуй, таких и нет. Но не зря ведь рядом сидит опытный лётчик или штурман, который поможет и подскажет. Так приходит опыт. На этом держится вся авиация. Да и не только она одна. Ни один корабль, ни одна подводная лодка не выйдет в море с полностью молодым экипажем.
Самолёты, как и автомобили, тоже летают по дорогам, только по дорогам воздушным, а не как попало и где попало. Бывают, правда, и вне трассовые полёты, но они не так уж и часты. И вот пролетев по одной и той же трассе раз 50, в какой-то момент осознаёшь, что карта тебе больше не нужна, ибо она вся «отпечаталась» у тебя в памяти, как проспект родного города, знакомый с детства.
Минут через сорок Григорий пролистал всю газету и протянул Митрошкину. Тот молча взял её, слегка тряхнул штурвал, что означало: передал управление и углубился в  изучение. А Долголетов закурил, на пару миллиметров открыл форточку, создав мощный отсос дыма из кабины, и стал, изредка бросая взгляд на приборы, лениво созерцать проплывающие внизу окрестности. Слева и справа от трассы проплывали знакомые деревни, где он в тот или иной период своей лётной деятельности когда-то здесь химичил. Он даже различал посадочные площадки, казавшиеся с такой высоты не больше листа ватмана. И почти о каждом населённом пункте остались свои воспоминания приятные и не очень. А некоторые почему-то в памяти не сохранились.
Вот на этом аэродроме, помнится, когда он ещё летал командиром самолёта, у него на гоне на пяти метрах неожиданно резко затрясло двигатель, и он инстинктивно дёрнул штурвал на себя, уходя от, вдруг ставшей такой опасной, земли. Метров 30-ть они тогда сумели набрать и самолёт, оставляя за собой чёрные клубы дыма из выхлопной трубы и шлейф масла из двигателя, словно его подбила зенитка, сходу плюхнулся на полосу, едва до неё дотянув. Каким-то образом сорвало клапанную крышку  одного из девяти цилиндров. Тогда он заработал первую свою благодарность. Сколько их потом было! Но не меньше и выговоров. Такова уж жизнь в авиации.
А вон та горушка слева с отметкой 640 метров, где упал самолёт Игоря Бессонова. Это было первого мая. Игорь закончил работу и получил приказ перелетать на базу. А он, Григорий, тогда работал всего в 15 километрах от него в соседнем хозяйстве. Погода после обеда портилась на глазах. Последний полёт на поле они сделали не на 50 метрах, как положено, а на 30. Облака буквально висели над головой. И он зарулил на стоянку. Работать было невозможно.
А Игорь в это время пошёл на взлёт. Ему-то только взлететь надо было, а на базе погода была хорошей. Конечно, сразу исчез в облаках и горушка эта чёртова оказалась для него роковой. Они не перевели давление на высотомерах на приведённое давление к уровню моря. Летая на химии, его же не переводят.  Сработал стереотип. В наборе высоты, думая, что летят уже выше отметки 640, фактически летели ниже. И примостились – судьба! – на самой верхушке горы на отметке 634 метра. Ну, могли же пройти правей или левее 100, 50, даже 5 метров! Или столько же выше. Могли! Судьба.
Вечером, когда они уже поужинали, приехал дежурный из поселкового совета. Звонили из Бронска, пропал самолёт и им приказано взлететь на поиски. Они тогда просидели в кабине до темноты, но взлететь так и не смогли. В условиях тумана поиски были бессмысленны и опасны. Нашли их только на третий день. А самолёт, или вернее, что от него осталось, до сих пор лежит там. Если присмотреться, в хорошую погоду его видно до сих пор, хотя прошло немало лет. И лётчики, пролетая над этим местом, покачивают самолёт с крыла на крыло.
А вот в этой деревне, что появилась справа по курсу, у него когда-то возникла романтичная и страстная любовь с приезжей из Москвы студенткой Ириной и длилась целых две недели, пока не пришёл срок перелетать на другую точку. Он тогда всё тянул резину и… оформлял документы целых три дня, чтобы задержаться. Экипаж терпеливо молчал, а на третий день второй пилот намекнул, что мол, ты хотя и командир нам, но… если так влюбляться в каждом хозяйстве, то они рискуют остаться без налёта. Рано утром они взлетели и, сделав прощальный круг над ещё спящей деревней, взяли курс на другую точку.
Ах, годы, годы! Несётесь вы со скоростью реактивного лайнера. Вот уже и сам давно опытный лётчик и командир оставшейся единственной эскадрильи самолётов ПАНХ, из которой все молодые лётчики, которым летать и летать, уволились, не видя для себя перспективы роста. Остались вот такие матёрые зубры, как Митрошкин. Да и куда ему идти, старику? В охрану? Нет, туда всегда успеет, пока медицина пропускает, нужно летать. А молодёжь все устроились кто в коммерческих организациях, а кто открыл и своё дело. Назад они уже не придут. А ведь когда-то о них вспомнят. Не вечно же будет длиться этот чудовищный бардак. Придёт ведь время, и пилотов не будет хватать, как их всегда не хватало в советские времена. Это не водителя на автомобиль подготовить.
Митрошкин сложил газету и огляделся.
- Начнём потихоньку снижаться? – спросил он. – Удаление – сорок.
- Угу! – кивнул Григорий, ещё полностью не оторвавшись от воспоминаний.
- Взял управление. Выполняем карту контроля перед снижением!
- Уже приехали? – в кабину всунулась заспанная и лохматая голова Кутузова.
- Эвон, впереди наша точка, - ткнул Митрошкин пальцем вдоль капота. – Видишь?
- Ничего не вижу, - поморщился техник.
- А тебе и не надо видеть. Через 10 минут будем на земле.
- Хорошо! – промычал Кутузов, страшно зевая. – На высоте лучше спится, чем на земле.
- Сказывается малое давление. Поставь дома барокамеру, будешь спать с комфортом.
- А-а-ах! – снова сладостно зевнул техник. – Кто же мне её продаст?
Вышли на точку, прошлись над полосой, определяя ветер. Было видно, что их тут  ждали. На аэродроме стояло несколько машин, уже притащили будку для сторожа, стояла машина-заправщик.
- Когда их припрёт - могут организовать всё за пару часов, - сказал Митрошкин. – Хоть сейчас работу начинай.
- Сейчас и начнём. Разгрузимся только. Пройди на всякий случай над полосой, посмотрим, нет ли там каких-нибудь железок. Помнишь, Зубарев едва на бороны не наскочил? Любят они их тут бросать.
Прошли над стартом на пяти метрах, набрали высоту для захода на посадку.
- Закрылки – сорок! – скомандовал Григорий. – Винт – на малый шаг! Садимся!
Короткий пробег, интенсивное торможение.
- Прибыли! – оповестил Кутузов. – Какие-то твари вокруг порхают. Никак саранча?
- Она самая, - присмотрелся Долголетов.
Агроном тоже был знакомый. Поздоровались.
- Давненько вы у нас не были, - сказал он. – Эта саранча, как снег на голову свалилась. Вон её сколько летает. Когда начнём? У нас всё готово, вода, яды. Сигнальщики уже на поле. Сторож, - кивнул на будку, - спит там.
- Наверно, старик времён Куликовской битвы? – спросил Кутузов. – Ружьё у него есть?
- Немного моложе, - усмехнулся агроном. – Зато не пьёт. А ружьё? Да какое ему ружьё!
- Больной что ли, если не пьёт? – недоверчиво покосился на агронома техник.
- Старый. От старости не пьёт. Отпил своё. А кто моложе, те все пьют. Спивается народ.
- Какой президент – такой и народ.
- Вот, вот! Забыли, когда живые деньги в хозяйстве видели, а всё равно пьют.
- Берут же где-то деньги на водку.
- Какая водка? Какие деньги? Самогон пьют. А гонят из всего, что под руку попадётся. Из картошки, из пшеницы, из свеклы, из гороха, из овса…
- Из опилок ещё не научились?
- Из них ещё нет. Мы уже больше пол года зарплату выдаём хлебом, вот из него и гонят.
- Ха! – почесался Кутузов. – Интересно, чем на водочных заводах с рабочими расплачиваются? Водкой что ли? А не пойти туда работать?
- А вот на машиностроительном заводе ломы делают, - сказал Митрошкин. – Там ломами расплачиваются с рабочими. В день по три лома зарабатывают.
- Да ну! – удивился Кутузов.
- Почему водкой можно, а ломами нельзя?
- Ну, водка – это же водка! – привёл аргумент Кутузов. – Её выпить можно. А ломы куда девать?
- А ломами закусывать.
- Оно, с такими правителями доживём и до этого.
- Алексей Иваныч, давай-ка  разгружаться, - позвал от самолёта второй пилот.
- Иду, иду, иду, иду! – затараторил техник. – Тридцать три секунды и всё  будет разгружено.
Со страшным грохотом брякнулась на землю 200 литровая бочка с маслом, за ней полетели из самолёта какие-то ящички и коробочки, какие-то мешки и мешочки, чехлы и просто тряпки. Затем выбросили стартовые полотнища.
- Мне старт раскладывать или он нужен нам, как козе баян? – обратился второй пилот к Долголетову.
- Как козе баян, - отмахнулся Григорий, – не до него. Мы что новички? Полосу не найдём?
- И я тоже так же подумал, командир.
И стартовые полотнища полётели в общую кучу с барахлом, которого в изобилии набрал Кутузов на базе.
Ужасным треском огласила окрестности запущенная техником помпа, закачивающая в полуторатонный бак самолёта ядовитую жидкость. Три минуты грохота и бак полон.
- Ну что с богом? – отбросил Григорий сигарету. – Откуда начнём, агроном?
- Вот с этого поля, - протянул тот карту, - сигнальщики уже там стоят.
- Понятно. Ты пока отдыхай, - кивнул второму пилоту, - мы с Евгением полетаем. А ты, Лёша, осмотрись тут. Проверь ночную стоянку, заправку и прочее. Да что тебя учить. Чёрт, ну и жара! От винта!
Они взлетели и на бреющем полёте взяли курс на поле. Самолёт довольно ощутимо раскачивала болтающаяся в баке жидкость.
- Не разучился? – спросил Долголетов.
- Нормально! – сдержанно ответил Митрошкин. – Больше года с жидкостью не летал.
Вышли на поле, на высоте 50 метров осмотрелись. Сигнальщики, завидев самолёт, высоко подняли красно-белые сигнальные знаки на длинных шестах.
- Там сразу в конце поля высоковольтная линия, видишь?
- Угу! – промычал по СПУ Митрошкин. – Придётся раньше в набор уходить.
- Ничего, потом пару заходов вдоль линии сделаем. Пошли на заход.
Самолёт резко накренился и со снижением пошёл к земле. На высоте 5 метров, когда, казалось, катастрофа неизбежна, он выправился и понёсся на поле вдоль створа сигнальщиков. Те, поняв, что их увидели, опустили свои знаки и на всякий случай попадали на землю. Когда прямо на тебя со страшным рёвом несётся двадцатиметровая в размахе железяка, становится жутко.
- Сброс!
Григорий повернул рычаг. Словно клубок разъяренных змей зашипел сжатый до десятков атмосфер воздух, открывая клапаны подачи жидкости в распылительные штанги под крыльями и за самолётом, искрясь на солнце, словно вспыхнувшая радуга расцвёл сорокаметровый шлейф распылённых на мелкие капли химикатов. С земли это было красивое, эффектное зрелище. Словно огромное одеяло шлейф стал медленно оседать на землю.
По фонарю кабины то и дело стали ударять какие-то твари. От удара они погибали мгновенно и размазывались по стеклу, ухудшая обзор.
- Чёрт, что это? – спросил Митрошкин, не отрываясь от управления и не на секунду не выпуская из видимости землю. Отвлечение от земли тут смерти подобно.
- Ты никогда не работал с саранчой? – спросил Григорий.
- Не приходилось. Это кузнечики что ли? 
- Они самые. Мы их тысячами  убьём и без яда.
- Они же нам весь самолёт испоганят.
- Ничего, отмоют потом. В набор!
Самолёт перед проводами ЛЭП резко взмыл вверх и начал разворот на повторный заход. Сигнальщики быстро отмерили саженями сорок метров и снова подняли свои знаки, попадав на землю перед приближением самолёта.
За 15 минут они сделали шесть заходов на поле и вылили полторы тонны ядовитой гадости. Самолёт сажали с открытыми форточками, так как лобовые стёкла все были заляпаны красно-зелёными останками кузнечиков.
- Мать твою! – ахнули рабочие, потрогав кромки крыльев и посмотрев на фонарь кабины. – Да сколько же их там?
- Так, так! – засуетился Кутузов и завертел головой, выбирая из рабочих мужика покрепче. Ткнув в него пальцем, спросил: - У тебя голова не кружится?
- Если когда переберу – кружится, - осклабился тот.
- С перебора у всех кружится, - отмахнулся техник. – Вот тебе бачок с водой, вот тряпки. Будешь после каждого полёта забираться на самолёт и мыть стёкла фонаря.
- Какого фонаря? – вытаращил глаза мужик.
- Это кабина пилотов так называется.
Только тут до Митрошкина и второго пилота дошло, зачем Кутузов прихватил с собой массу различного тряпичного хлама.
- Хоть у нас в воздухозаборнике и решётка, - сказал Митрошкин, - но… не забьют ли нам его эти твари? Шлёпнемся на поле вместе с кузнечиками.
- Я периодически буду проверять его, - успокоил Кутузов. – Так положено на таких работах. В кабине, небось, жареными кузнечиками пахнет?
- Ещё как!
Рабочие удивлённо посмотрели на техника и засмеялись. В кабине жутко воняло химикатами.
- Кузнечики попадают на рёбра охлаждения цилиндров и тут же поджариваются, так как температура двигателя 200 градусов, - пояснил Кутузов. – Дошло? В некоторых странах жареные кузнечики – ужасный деликатес и стоит столько, сколько вы за месяц не получаете, - пояснил он.
- Да мы тут давно вообще ничего не получаем, - ответили ему.  – А про деликатес этот не заливай. Кто ж эту мразь жрать-то будет?
- Ещё как жрут. И не жрут, а вкушают. Это дефицит.
- Эко, дефицит! Вон его сколько летает!
- Там где его вкушают, он не летает табунами.
- Степан, собирай в мешки их, - посоветовал другой рабочий.  – Этот, как его, бизнес сделаешь. Пару мешков продашь и разбогатеешь. Один коньяк пить будешь. Ха-ха-ха!
- Тьфу! – сплюнул Степан. – Сам собирай!
Сделали ещё полёт, мужик, кряхтя, полез на спину самолёта мыть стёкла, а Кутузов, подтащив к двигателю стремянку, полез проверять воздушный тракт.
После пятого полёта Долголетов покинул кабину.
- Летай! – сказал он Митрошкину.  – Талант от времени не ржавеет. Чего я сидеть тут буду? Даже ни разу в управление не вмешался. 
К вечеру они обработали два поля. Теперь любая гадость, туда севшая и попытавшаяся заняться пожиранием урожая, там и останется. Уже в качестве удобрения.
- Завтра чуть свет начнём, - сказал Григорий, -  до восхода солнца, пока эта гадость ещё летать не начинает.
- Сторож! – заорал Кутузов. – Принимай дела! - И он вытащил журнал передачи и приёма аэродромного имущества.
 Из будки, пятясь задом, кряхтя и охая, выполз старикан лет восьмидесяти.
- Мать твою! – ахнул Кутузов. – Он наверно ещё нашествие Мамая помнит. – Концы не отдаст тут?
- Он ещё нас переживёт, - неуверенно сказал агроном. – Ну, где я молодого сторожа вам возьму? Они и за деньги-то ночью не хотят работать, а за так  тем более.
- Ох, дела, дела! – вздохнул Кутузов. – Везде бардак. Он ручку-то держать может? Ему ж расписываться надо.
- Крестик поставит, - засмеялся кто-то из рабочих.
- Как твоё фамилиё, дед? – спросил техник, открывая журнал.
- А? – приложил ладонь к уху старик.
- Фамилия, говорю, как твоя?
- Чего, чего? – дед стянул с головы военную шапку времён финской кампании 39 года и наклонил голову.
- Он ещё и глух, как пень. Точно, Мамая помнит. Как фамилия, говорю? – наклонился к самому уху деда.
- Чья?
- Да твоя, твоя!
- А, моя-то? Шевелёвы мы.
Дрожащей костлявой, как саксаул рукой, дед поставил закорючку в том месте, где указал Кутузов. Инструктировать его было бесполезно. Расписавшись, дед снова полез в будку к лежанке.
- Террористам тут ни за что не пройти! – сказал Митрошкин, садясь в машину. – Будем надеяться, что их отпугнёт смердящий запах химикатов.
- Да уж, - вздохнул второй пилот, - вряд ли найдутся желающие угонять этот летающий клозет.
Агроном привёз их в гостиницу, где они оставили вещи и сразу же поехали в столовую. Туда же подкатил и председатель только что приехавший из Бронска.
- Принеси и нам с агрономом, - приказал он поварихе, - поужинаем вместе с лётчиками.
За столом Кутузов нахмурился и заёрзал, словно ему под задницу насыпали горчицы. Борщ он выхлебал, а когда принесли второе, не выдержал:
- Нет, один бардак всюду! – отодвинув вилку, возмутился он. – Мы, сломя голову, бросив семьи на судьбу произвола, как говорил наш незабвенный инженер Рафик Календарьевич да будет всегда светел лик его,  рванули сюда, чтобы задавить прилетевшую сюда мерзость, а как нас встречают? Как? – воздел он кверху руки.
Все прекратили приём пищи и удивлённо уставились на Кутузова.
- Сторожа привезли, как сказал кто-то из писателей, времён очаковских и покоренья Крыма…
- Это сказал не писатель, а поэт, - перебил его Григорий, сообразивший, почему возмущается техник. –  Лёша, мы же договорились. Или хочешь кушать саранчу?
- А чего, едят же её инородцы. Под водочку ещё как пойдёт. Но я же говорю, бардак! – Теперь он развёл руки в стороны и удивлённо осмотрел стол, будто увидел на нём нечто необычное.
- Пе-ре-бёшь-ся! – по слогам произнёс Долголетов.
Понятливый председатель встал и направился к своему вездеходу. Обратно он вернулся с бутылкой водки и поставил её на стол.
- Вот, в Бронске купил. А ты чего ж не позаботился? – поглядел на агронома.
- Всё так быстро получилось, не успели, - оправдывался тот. – Да и денег в кассе нет.
- Традиций нельзя нарушать, - уже не возмущённо, а наставительно произнёс Кутузов. – Денег нет, но самогон-то есть. Сам говоришь, все гонят.
- Гонят, - улыбнулся председатель. – В тихую погоду вонь стоит по деревне. Ну, давайте с устатку. По сто грамм не помешает.
- Конечно, не помешает! – у Кутузова дёрнулся кадык, и рука потянулась к стакану.
Утром встали темно. Собственно была ещё ночь.
- Чёрт, где же нам врача искать в такую рань? – зачесался второй пилот.
- Сам распиши это дело, - подумав, разрешил Долголетов. – Действительно, три ночи.
- Рабочий день с нарушений начинаем, - проскрипел, зевая, Митрошкин. – Ай-ай-ай! Жалоб нет. Где расписаться?
Все расписались в тетради. За врача, исковеркав собственный почерк, расписался второй пилот. Поехали на аэродром. Кутузов запустил двигатель, а сторож так и не проснулся.
- Да не отдал ли он концы? – забеспокоился Митрошкин. – Пошевелите его.
Старика растормошили, и он открыл глаза явно не понимая, где находится.
- Дед, террористы не приходили? – спросили его.
- Чего? А, дождь? Нет, дождя не было. Не было дождя, говорю.
- Всё ясно. Отвезите его домой, пусть там спит.
Агроном приехал, когда они сделали уже около десяти вылетов.
- Сейчас ездил на поле, - объявил он, - эффект потрясающий. Почти сто процентов. Прошу вас, ребята, работать до упора, сколько можете, пока эти твари не сожрали наш урожай.
- Конечно, - кивнул Долголетов, - нас трое и потому можем летать двенадцать часов. Послезавтра и закончим.
Погода стояла жаркая и тихая, ближе к полудню насекомые поднялись в воздух, стали на крыло, как сказал агроном и снова после каждого полёта рабочий лез на самолёт отмывать стёкла. Митрошкин сидел в кабине в одних трусах, и было странно его видеть в таком виде в кабине самолёта. После двух-трёх полётов он выходил и обливался холодной водой из ведра, отфыркиваясь, словно лошадь.
- Что мне нравится на химии, так это полная свобода, - говорил при этом. – Тут я сам себе хозяин. На базе вот так не полетаешь.
- Это точно! – вторил ему Кутузов. – На химии – милое дело, если работа хорошо поставлена. Ну и досуг, конечно. Жаль, химии почти нет сейчас. Эх, какие времена были!
- Какой досуг ты имеешь в виду? Химия – это тяжёлая работа и тут не база отдыха.
- Какой досуг? – ощерился техник. – Известно какой. Чтоб всё, как у людей было, чтобы традиций не нарушали.
- Понятно. Надо полагать, ты имеешь в виду, чтобы в холодильнике всегда стояла холодная водка? Уф, хорошо!
- Это первым делом! – снова расцвёл в улыбке Кутузов. – После трудов тяжких очень полезно.
Работу закончили поздно вечером. Приехал агроном и вместе с ним из машины вышел, покачиваясь, мужчина средних лет.
- Вот, - сказал, - молодого сторожа вам привёз.
Мужик стоял,  озираясь вокруг. Его повело в сторону, и он схватился за дверцу машины. Кутузов почесал репу.
- Он же пьяный в стельку!
- А где же вечером трезвого взять? Они с утра пить начинают. Да это ещё не пьяный.
- Расписаться-то сможешь? – обратился к мужику техник.
- Не, - замычал тот, - расписываться я нигде не буду. Не…
- Чёрт с тобой! – махнул Кутузов рукой, пряча тетрадь. – Иди вон, - кивнул на будку, - спи. Смотри, чтобы тебя не украли.
- Вы это, утром похмелиться привезите, - пробормотал «сторож» и, качаясь, направился к будке.
 Через день с саранчой было покончено. Отдельные особи ещё летали, но они уже не представляли опасности.
- Что бы мы делали без авиации? – сказал председатель, подписывая документы. – Спасибо вам, ребята.
- Спасибо в карман не положишь и в рот не нальёшь, - ответил Кутузов.
- А шашлыки уже готовы, - улыбнулся агроном. – Сейчас поедем на природу, к берегу реки. Такое дело не грех отметить, - подмигнул он.
- Нет, мы, наверное, откажемся? -  сказал Григорий и посмотрел на Митрошкина, а затем на часы.  – Время есть, ещё домой улететь успеем.
Кутузов испуганно взглянул на командира.
- Домой? – воскликнул он. – Никак нельзя! Нельзя!
- Это почему?
- Материальную часть нужно перед перелётом осмотреть, самолёт помыть, вещи загрузить. Нет, домой никак нельзя.
- А что? – принял игру Митрошкин. – Сейчас всё быстро загрузим, заправимся – и на взлёт. До захода солнца ещё четыре часа.
- Да вы что? – взвыл Кутузов. Лицо его выражало крайнюю степень возмущения. – Не могу я на базу грязный самолёт пригнать.
- А вон, - кивнул на горизонт Митрошкин, - видишь тучи? Как раз на маршруте. Войдём в дождь и помоем твой самолёт.
- Вам в грозу нельзя летать, - не сдавался техник. Лицо его выражало неподдельное расстройство. - Да вы что, на самом деле? Дома семеро по лавкам? Завтра полетим.
- Не расстраивайся, Лёша! – успокоил его Григорий. -  Завтра после обеда полетим. Уж и пошутить нельзя.
- Шуточки у вас! Так и инфаркт недолго получить, - просветлел техник и заорал: - Сторож, твою мать, ты опять пьяный? Иди сюда!
Шашлыки из баранины были великолепны. До темноты купались в реке. Выпивали по рюмке, закусывали и снова бросались в воду. Последнюю бутылку допивали уже при свете костра. Курили, шутили, смеялись, рассказывали анекдоты.
- Всё-таки бывают и в нашей бродячей жизни хорошие моменты, - мечтательно произнёс Митрошкин, вытягиваясь на траве. – Даже не верится: тихая летняя ночь, нежный плеск воды, запах костра, звёзды над головой, пение соловья. Как мы отвыкли от всего этого в своих городах! Ах, ребята! И жить хочется, и летать хочется! И ни о чём плохом не хочется думать.
- Отлетаемся скоро, - бросил окурок в костёр Долголетов. – С каждым годом дела всё хуже.
- Если бы не дефолт – ничего, - сказал председатель.  – Только начинали чуть-чуть из дерьма выбираться, как опять туда же. Просто удивительно, как люди выживают?
- Наверно только наш народ на такое способен, - ответил Григорий. – И выживает, не благодаря, а вопреки нашим правителям. Уж этим славна Россия.
- Да, какой ещё народ позволит над собой так издеваться?
- Не оттого ли и сбегаются всякие авантюристы устраивать над ним свои эксперименты, что он терпелив? Представь такое во Франции или Германии?
- Хватит вам о политике, - агроном разлил остаток водки, - давайте просто за жизнь выпьем! И по домам! Время – три часа.
- Хороший тост! – оживился Кутузов, не принимавший участия в разговоре. – Грех не выпить. За жизнь!
В гостиницу они вернулись, когда начало светать.
- Ну, отсыпайтесь, - пожал всем руки председатель. – Завтра я сам вас на аэродром отвезу. Во сколько подъехать?
 - К двенадцати будет нормально.
Утром встали поздно, позавтракали холодным шашлыком, оставшимся от вчерашней трапезы.
- Как самочувствие, Алексей Иваныч? – спросил Долголетов. – Голова не болит?
- Кость же! – постучал тот себя по лбу. – Чего ей болеть?  Да с такой-то закуской.
- Ну, тогда вперёд. Вон и машина подкатила.
- Сколько мы налетали? – уже в воздухе спросил Григорий второго пилота.
- Двадцать шесть часов, - ответил тот. - Мало?
- Это ничто, если сравнить с тем, что раньше в эти месяцы эскадрилья налётывала тысячи часов. Месяцами дома не жили.
- Так то было раньше.
Через час Митрошкин повёл самолёт на посадку.
- Вот и вся химия в этом году! – вздохнул он, выключив двигатель.
------------------------------------
Эдуард второй месяц летал с левого пилотского сидения в качестве командира-стажёра.  Как ни странно, но на Ту-154М не хватало лётчиков даже сейчас, когда многие компании (а их в России развелось более 400)  совсем не летали, а только числились на бумаге. Ну что это, скажите, за компания, если она имеет всего 2-3 или даже один старый самолёт Ан-24, который сжигает на перевозку одного пассажира столько топлива, что этого пассажира можно в этом топливе выкупать, как в бассейне? Конечно, такие компании обречены. И пока такие самолёты, как правило, частные способны были с горем пополам подниматься в воздух, их эксплуатировали, не вкладывая в них ни копейки. И они стали падать. Где-то в районе Краснодара у одного отвалилось хвостовое оперение, и он загремел с пяти тысяч, убив более 40 человек. Через некоторое время упал ещё один…
С каждой такой катастрофой пресса раздувала неимоверный шум, что все самолёты наши самые старые в мире и летать на них нельзя. Да, на некоторых и нельзя. Но что не сделаешь ради денег. И делали, подставляя экипажи и пассажиров. Дикий капитализм, что ж тут взять. Но от такого резонанса страдали и честные перевозчики.
Что взять с корреспондента, написавшего, например, что все Ту-154 у нас тоже старые. Старый конь борозды не портит. Летают же в некоторых отнюдь не бедных странах ещё военные СИ-47. И ничего. А падают даже новейшие самолёты. Да в той же Америке, сколько Боингов попадало? Новых. Техника отказывает гораздо реже, а вот человеческий фактор подводит гораздо чаще. Последний пример: в Кении после взлёта упал новейший Б-737, налетавший всего… 200 часов, унеся жизни более 100 человек.  Не в этом конечно дело. Но мы отвлеклись.
Обстановка в России с авиацией складывалась таким образом, что в некоторых компаниях образовалась хроническая нехватка лётчиков, а в иных они месяцами сидели без дела. В крупных компаниях, которые, несмотря ни на что, ещё летали, лётчиков постепенно стало не хватать. Старые пилоты уходили на пенсию, других списывали по состоянию здоровья, третьи увольнялись сами, найдя хорошо оплачиваемое место в коммерческих структурах. Особенно много пилотов начали увольняться после того, как их пенсии уравняли с пенсией уборщицы. А лётные училища почти перестали выпускать лётчиков.
Примерно так же обстояли дела и в Бронске. Молодёжь с самолётов Ан-2, Ан-28 и Ан-24 уходила сама из-за отсутствия перспективы ввода в строй и переучивания – не хватало налёта. На переучивание брали только с определённым стажем и налётом на ранее освоенном типе. Но где взять налёт, если почти перестали летать? В итоге, вроде и есть лётчики, но на Ту-154 их переучивать нельзя. И поэтому Литвинов был рад каждому пилоту Ту-154, которые всё чаще просились к нему из других обанкротившихся компаний. А Ту-154 в Бронске – ещё довольно новые машины – летали. И даже увеличивали налёт.
- Знаешь, Эдик, - сказала как-то вечером Ольга, – мне пришла в голову одна мысль.
- Поделись? Облегчи душу.
- Не смейся. Через два года дочери в школу и хотелось бы, чтобы она начала учиться в Москве.
- Не понял.
- Ну, ведь квартира у нас там есть, я работой обеспечена. А тебя, я думаю, могли бы взять в Шереметьево.
- Но это твоя квартира.
- Ты боишься, что я тебя выгоню? – улыбнулась Ольга.
- Только попробуй!
- Продали бы твою квартиру здесь, я продала бы свою, и купили бы что-нибудь более вместительное. Например, двухкомнатную. У тебя ведь здесь нет родственников, как и у меня, так что нас ничего не держит.
Эдуард задумался. Ему и в голову не приходило покидать эту компанию, где его научили летать, где ему, когда были семейные неурядицы с Элеонорой, и он сорвался от отчаянья и запил, как говорят, по чёрному, поверили, не оттолкнули. Здесь ему всё знакомо. А в Москве придётся начинать с нуля. Впрочем, почему с нуля? Он слышал, там берут командиров из других предприятий, но только вторыми пилотами. Так что же, ему снова садиться на правое кресло?
- Я слышала, - продолжала Ольга, - что у вашего Дунаева испортились отношения с руководством региона и под него, как у нас говорят, начали копать. Он хороший руководитель, но он вынужден будет уйти. И неизвестно, кто придёт и что будет с компанией. В Москве – там всё надёжнее.
- Да откуда ты всё это заешь? Пользуешься слухами? У нас таких слухов нет.
- Не забывай, я работаю в прессе. А у нас узнают все новости первыми. Даже слухи на стадии их зарождения. И ты понимаешь, есть какая-то дикая и непонятная закономерность. Хорошие слухи сбываются редко, а вот плохие – почти всегда. И если это применить к вашему Дунаеву…
- Просто не понимаю, за что его можно снять? Он столько сделал для компании! Работаем безаварийно, развиваемся стабильно. Даже зарплату повышаем.
- Снимают с должности не только за плохую работу.
- Что ты хочешь сказать?
- Если такого человека, как Дунаев, начнут травить, то он долго не выдержит и уйдёт сам. Я не раз видела его на совещаниях в городе, слышала его выступления. Человек умный, но как мне кажется, излишне гордый. А такие люди не могут в полной мере пользоваться дипломатией в отношениях с властью.
- Что-то я тебя не понял.
- Чего ж непонятного? Иной бы и терпел, а этот долго не сможет и пошлёт их чисто по русскому обычаю. А после этого будет вынужден уйти. Вот и всё.
- Да, пожалуй ты права. Задницу лизать  парень не рождён. Он и из управления из-за этого когда-то ушёл. Хотел тамошнее болото расшевелить, где там. Ну что ж, выберем другого, если уйдёт. Но лично мне будет жаль.
- Боюсь, что эпоха выборности заканчивается, - вздохнула Ольга. – Газеты буквально захлёбываются, что горбачёвская выборность при демократии себя не оправдала.
- Знаю эту песню. В авиации то же самое. Люди выбирают таких же недисциплинированных и неисполнительных, как они сами. Отсюда и бардак в авиакомпаниях и повышенная аварийность. Да ещё вот многие из состава управлений вышли, контроля лишились. Чушь всё это. Известная песня бюрократов, лишившихся власти. Уж если на то пошло, у нас в правительстве и властных кругах ещё больший бардак. Рыба-то, не зря говорят, с головы начинает гнить.
- Я должна понять, что ты против моего предложения?
Эдуард  пристально посмотрел на Ольгу:
- Скажи, тебе надоел Бронск?
- Москва есть Москва, - ответила она.
- Дипломатично. – Он обнял её, прижал к себе. -  Давай вернёмся к этому разговору в начале следующего года. Мне нужно до конца долетать здесь программу ввода и набраться опыта. Пойми, лётчик – это не водитель «Икаруса». А на новом месте, особенно при недостатке опыта, будет очень трудно. А я не хочу показать себя плохим лётчиком. 
Ольга притихла, с минуту о чём-то думала. Потом потёрлась щекой о его щёку и сказала:
- Я тебя поняла. Давай подождём до следующего года.
---------------------------------------
Ольга оказалась права. Отношения Дунаева с местными властями портились. Впервые конфликт возник год назад, когда он отказался дробить созданную им компанию на несколько мелких компаний. Повторный разговор об этом тоже ни к чему не привёл. Ему прямо ни разу не говорили, зачем это нужно, хотя он с присущей ему прямотой задавал этот вопрос. Отделывались общими фразами, дескать, весь мир так работает.
- Там так сложилось исторически, - возражал Дунаев, - у нас сложилось иначе. Но ведь в этом нет ничего плохого, наша тоже исторически сложившаяся система организации работает, и работает хорошо, если всё нормально делать. Зачем же её ломать?
- Время требует иного, – туманно объясняли ему.
- Так объясните, кто стоит за этим вашим временем? Какие структуры? Чего они добиваются? Развала компании? Но их и так достаточно в России, разваленных.
 Конечно, он понимал, что такая большая компания, как его «БАЛ», не по зубам местным акулам, уже нагулявшим на приватизации других предприятий неплохой жирок и чтобы подобраться к такому  лакомому  куску, её нужно раздробить. Сначала раздробить и скупить за бесценок. А уж там видно будет. Жизнь, конечно, заставит снова объединиться. Но это потом, когда будет другой собственник, а не обезличенное государство. И ради этого всё ломать, коверкать человеческие судьбы? Ведь наверняка будут массовые сокращения. На такое он пойти не мог. Он родился в этом городе, учился в авиационном институте, пришёл работать сюда рядовым инженером и почти каждый из четырёх тысяч человек, работавших в компании, был ему знаком. Эти люди выбрали его своим руководителем в непростое для страны время и не просчитались. И вот теперь ему предлагают предательство. Наверное, если бы дела в компании были плохи, он и сам бы не стал особенно возражать против отсоединения от аэропорта. Мировой опыт тоже нужно учитывать.
 Но ломать прекрасно работающую структуру было не в его характере, ведь он сам вложил в неё столько сил. Сколько бессонных ночей провёл он в раздумьях? Сколько раз, скрепя сердце, он унижался перед ещё вчерашними советскими ничтожествами, нынче ставшими банкирами, от которых теперь зависело жить авиакомпании или умереть. Ему шли навстречу, когда с охотой, а когда и под нажимом властей, которых он всё-таки убеждал в необходимости сохранения своей мощной авиакомпании в таком, как их,  регионе.
Теперь всё обстоит иначе. Конечно, во многом виноват этот дефолт. Но только ли он один? Почему все местные власти, от которых зависело, жить компании или нет, вдруг заговорили совершенно в противоположной плоскости?  Нет, Дунаев был далёк от мысли, что купили всех, но всё началось с администрации губернатора в какой-то момент вдруг изменившей политику в отношении авиакомпании.
А политику, как известно, просто так не меняют. Её меняют за обещания будущего. Если этого недостаточно, в дело вмешиваются деньги с обещанием ещё больших денег. О, где крутятся десятки, сотни миллионов долларов трудно устоять. А в такой продажной власти, как власть российская, невозможно. А если ты всё-таки будешь сопротивляться – сотрут.  Каким способом? Да найдётся способ, вот проблема-то!
- Валерий Николаевич, - сказал как-то глава администрации в перерыве одного из совещаний, куда Дунаева стали приглашать всё реже, - вы проявляете неуважение к первым лицам нашего региона.
- Соизвольте разъяснить, в чём это выражается? – сухо произнёс Дунаев.
- Вы не считаете нужным ни встречать их, ни провожать, когда они летают по служебным делам в Москву или ещё куда-то. Согласитесь, если первое лицо региона приезжает на какой-то завод, то просто немыслимо, если его не встретит директор этого завода.
- Завод и аэропорт - совершенно разные вещи, - не менее сухо отвечал Дунаев. – На завод он приезжает по каким-то делам, в аэропорт же приезжает, чтобы лететь дальше по своим делам. Когда же работать, если постоянно это делать? Ведь улетают и прилетают ежедневно несколько каких-нибудь руководителей региона. Не считая тех, что прилетают к нам из центра. А что, есть какие-нибудь жалобы на  обслуживание?
- Нет, нет, - вынужден согласиться глава администрации,  - у вас хороший VIP зал.
- Тогда не вижу, какие претензии к моей скромной персоне, - с улыбкой отвечал Дунаев. – Если я им понадоблюсь, они всегда могут меня предупредить об этом. С такой-то связью! А просто так ходить – согласитесь, я половину рабочего дня на это потрачу. Да и в моей должностной инструкции нет такого.
- Вот как? – удивлённо воскликнул чиновник, не ожидавший такого отпора. – Придётся вашу должностную инструкцию подправить, - произнёс с холодной усмешкой.
- Думаю, это не в вашей компетенции. Инструкцию мне утверждали в Москве.
Дунаев не сомневался, что разговор этот будет непременно доложен губернатору. В этом он убедился, спустя несколько дней. Секретарша доложила, что обеденным рейсом в Москву летит первое лицо. За час до его прибытия милиция начала разгонять с площади все машины, чего в советское время никогда не было.
Дождавшись, когда мимо окон штаба промчалась кавалькада из чёрных машин с мигалками и сиренами, он направился в зал так называемых официальных делегаций.
- А, Дунаев? – улыбнулся ему азиатской улыбкой губернатор, не протянув руки. - Чего пришёл? Ко мне есть что-нибудь?
- К вам всегда есть что-нибудь, - ответно также сухо улыбнулся Дунаев. – Но, боюсь, сейчас не время.
- Да, пожалуй. Тогда иди, работай, чего же пришёл? Ты у нас ведь человек занятый, – и первое лицо направилось к выходу на перрон. За ним поспешили два охранника, секретарь и ещё какие-то чины.
Когда они вошли по трапу в самолёт, машины сопровождения, пугая народ, с таким же воем сирен умчались обратно. И так почти каждый день, народу этот визг и вой изрядно поднадоел. Нет, раньше всё было намного скромнее и тише.
Последние полгода ему не удалось решить с руководством ни одного вопроса. Если раньше его радушно встречали почти во всех кабинетах, то сейчас секретарша, договариваясь о встрече, всё чаще докладывала ему: нужного чиновника на месте нет и неизвестно, когда он будет. 
Конечно, по его раздражительности некоторые штабные работники догадывались, что не всё у него благополучно в отношениях с руководством региона. И по авиакомпании стал распространяться слушок о скором уходе генерального директора. Но слух этот ещё не дошёл до ушей лётчиков и техников, распространялся в основном среди штабных работников.
А комиссии почти  не вылезали из аэропорта.
- Не понимаю, - говорил председатель очередной комиссии, - зачем вам собственное управление? Штат хотя и небольшой – 50 человек, но… чем они занимаются?  Ведь аэропортов местных линий почти не осталось, да и базовая работа сворачивается.
-  Своё управление нужно, чтобы оперативно решать возникающие проблемы, - отвечал Дунаев. – Давно известно, что двухзвенная система самая мобильная и надёжная. Зачем нам нужно управление, расположенное за тысячу километров? Только для того, чтобы ретранслировать указания центра?  А эти 50 человек ведут все дела. Не будь их, наши люди вынуждены были бы ездить и решать возникающие вопросы за тысячу километров, что обошлось бы гораздо дороже. Да тут только на командировочных расходах экономия. Поэтому нам выгодней содержать свою территориальную авиационную администрацию.
- У вас – экономия, у государства – перерасход. Ведь эти люди получают зарплату от государства, а не от вашей компании.
- Да, от государства. Но зарплата эта мизерна, и мы им доплачиваем.
- Вы им доплачиваете, - задумчиво произнёс председатель комиссии. – Что ж, это ваше право. Я видел договор. Но я вынужден буду доложить:  в регионе многократно упал объём работ и содержание аппарата так называемого управления нецелесообразно.
- Вы бы позволили нам судить, что целесообразно, что нет? – нахмурился Дунаев. – Всё-таки мы специалисты.
- Вы специалисты в своём деле, а я  - в своём. Я летать вас не учу. Моя обязанность заниматься расходованием государственных средств. А ваше предприятие пока государственное, Валерий Николаевич. Или вы с этим не согласны?
- Согласен. Но ведь у нас будет больше расходов, если мы ликвидируем своё управление. И расходоваться будут те же государственные деньги. Вы же сами говорите, что мы предприятие государственное. Где же логика?
Чиновник понял, что попал в ловушку. Но тут же и вывернулся из неё.
- Всё это только ваши слова. У меня нет никаких документов на этот счёт. А слова я, сами понимаете, не могу внести в официальный акт проверки вашего предприятия, - развёл он руками.
Что ж, понятно. Чиновник отрабатывает поставленную перед ним задачу. И в один прекрасный день он, Дунаев, получит предписание: в связи с падением объёма работ разработать предложения о ликвидации территориального управления региона. Они останутся просто авиакомпанией. С потерей этого статуса будет легче её делить, дробить, крушить, разваливать, чтобы потом  скупить за бесценок. О, тут уж капитализм отработал систему давно. Да другой, собственно, и нет. Но, какой к чёрту капитализм? Это же просто государственный разбой! Как устоять перед этой коррумпированной государственной машиной?
Он прекрасно понимал механику искусственного развала доходных предприятий, примеров было предостаточно. Но ему не думалось, что могут добраться и до авиации, всё же это связано с безопасностью полётов. А, впрочем, кто это сказал, что безопасность полётов может обеспечивать только государство? Государство – это чиновники. В авиации – масса чиновников. А они никогда и ничего не обеспечивали, как никогда и ни за что не отвечали. Они только порождали бумаги. Бумаги умные и глупые, выполнимые и невыполнимые, нужные и ненужные. Иногда даже вредные.  А ещё спрашивали. А ответственность всегда несли исполнители.
О, сверху спущенная бумага! Она может многое. И Дунаев понимал: рано или поздно, но такая бумага появится. Обидно, столько вложено сил в создание компании! Но что же это за государство, чёрт возьми, которое делает себе хуже? Или деньги затмили всё, и государственных интересов уже не осталось? Одумаются ли?
Часто бывая в Москве, Дунаев почти всегда навещал своего друга Вадима Шелковникова, с которым когда-то вместе учился в академии. При Горбачёве он возглавлял диспетчерскую службу гражданской авиации Советского союза, а с распадом страны и началом ельцинского бардака плюнул на всё и ушёл в коммерческие структуры.  От него у Дунаева не было секретов.
- Говоришь, подбираются и к твоей компании? – спрашивал он вечером за бутылкой вина. – И ты по этому поводу расстраиваешься?
- Расстраиваюсь, - вздыхал Дунаев. – Столько сил и времени ей отдано. Отличный коллектив, способный осваивать любую технику, прекрасная лётная, теоретическая и практическая база, свой учебный центр, две полосы, способные принимать любые типы самолётов, которые есть в мире. Один ангар чего стоит. Да в нормальной стране такая компания процветала бы!
- Так то же в нормальной стране, - соглашался собеседник. – А мы, в какой стране живём? – И сам себе отвечал: - Мы живём в коррумпировано-криминальном государстве. Этот, - кивнул на стену, за которой в нескольких километрах был Кремль,- всё сделал для этого.
- Да, для этого он сделал всё, - соглашался Дунаев и грустно улыбался. – И продолжает делать. Уже раздал и раздарил лучшие предприятия страны. Чёрт, какие-то Дерипаски, Вексельберги, Чубайсы, Абрамовичи, Потанины, Ходорковские, Гусинские, Березовские и прочие проходимцы. Слетаются, как мотыльки на свет.
- Нация известная, - кивал Шелковников. – Как только где-то халявой запахнет – они тут, как тут, как черти из табакерки являются.  Что в 17-м  году, что сейчас. Ещё десять лет назад я и предположить не мог, что столько у нас в стране проходимцев. Тут, знаешь ли, поневоле, Сталина вспомнишь. У тебя-то как, не воруют?
- Что ты имеешь в виду?
- Воровство и имею в виду.
- Где ты встретишь предприятие, чтобы работник что-то не утащил с работы? Тащат по мелочам, но кто на это обращает внимание.
- Да я не про такое воровство спрашиваю.
- Ах, вон ты о чём! Я ведь себе команду подбирал не воровать, - с обидой в голосе отвечал Дунаев, - а работать.
- И долго так рассчитываешь продержаться?
- Не понял?
- Я к тому, что в стае волков баран долго не проблеет. Тут, в Москве, это очень хорошо заметно.
- Да уж Москва обобрала матушку-старушку Россию. Похоже, сюда почти все проходимцы с бывшего Союза сбежались. И процентов семьдесят всех денег страны тут крутится. А на периферии нечем зарплаты платить, уж не говоря о пенсиях. И не платят.
- Ну, проходимцев и на периферии хватает. Иногда стыдно перед иностранцами. Никак они не могут понять, почему богатейшая в мире ресурсами страна с таким нищим и забитым народом? А ещё, почему у этого нищего народа цены перемахнули американские?
- А потому, что страна богатая, - смеялся Дунаев.
На кухне они просиживали далеко за полночь, и дело одной бутылкой вина иногда не кончалось. Но привычка рано вставать действовала безотказно.
- Так что не расстраивайся, Валера, - говорил  утром за чаем Шелковников, - дольше проживёшь. Мы тут, в Москве, тоже первое время расстраивались. Да, знаешь, надоело. Плюнуть бы на всё, но ведь как-то надо жить. У тебя в Бронске квартира есть?
- У меня квартира в том городе, где я работал в управлении, осталась. А в Бронске я живу на квартире брата.
- Хорошая квартира?
- Где?
- Не у брата же.
- Нормальная, четырёхкомнатная.
- Вот и плюнь ты на своих местных уездных царьков и меняй квартиру на Москву. А работу мы тебе тут найдём. Кстати, ты, сколько там у себя получаешь?
- Средний заработок командира самолёта высшего класса плюс 20%. Таков договор.
- Не знаю, какие там у вас заработки, но здесь будешь получать много больше.
- Я бы, может быть, и ушёл, но меня ведь люди выбрали, а не назначали, как когда-то в управление. Пойми, Вадим, стыдно уходить. Перед людьми стыдно.
- А нервы себе трепать не стыдно? И ты пойми, что рано или поздно, если на твою компанию положили глаз, её приберут к рукам. Как – это другой вопрос. Скорее всего, обычным методом – всё развалят искусственно. Антимонопольного комитета у вас нет, а если и есть, то лишь на бумаге и выполняет волю тех, кто им платит. У тебя нет шансов отстоять компанию. Как это говорят: против лома нет приёма.
- Кроме другого лома.
- А другого лома, мой друг, у тебя нет. Так что подумай и принимай решение.
В самолёте Дунаев мучительно размышлял. Как он радовался, когда вернулся в Бронск. Ах, какое это непередаваемое чувство возвращения на родину!  Здесь он родился, учился в школе, затем в авиационном институте. Здесь начинал работу рядовым инженером, затем стал начальником цеха, заместителем командира ОАО. Отсюда уехал в Академию ГА, после чего ему предложили работу в управлении.
В Бронск он вернулся с женой, две дочери ехать обратно отказались. Да и некуда, ведь квартиры тут давно не было. Сейчас дочери вышли замуж, завели свои семьи, квартира же там осталась бесхозной и старшая дочь сдаёт её квартирантам. Что ж, каждый делает свой бизнес, печально улыбнулся он. И вот эту квартиру и предлагает продать Шелковников и купить что-нибудь в Москве. Ну, теперь его устроит и двухкомнатная квартира. Но… снова уезжать далеко от родных с детства знакомых мест в пятьдесят лет непросто. Да и прикипел он всем сердцем к своему предприятию, к его людям.  Он благодарен им за то, что когда-то из всех кандидатов они выбрали его.
Кстати о выборах. В руках у него ведомственная газета, в которой напечатана  статья о резко отрицательном отношении к выборной системе вообще и в частности в авиации. И не первая по счёту. Революционные преобразования Горбачёва в этом деле себя не оправдали, утверждал автор. Коллективы выбирают своими руководителями людей не требовательных, без достаточного опыта и умения руководства, без знаний финансового делопроизводства. Не оттого ли возросла аварийность, некоторые предприятия развалились, а другие на грани краха? Пора навести порядок в этом деле, утверждает автор, тоскуя по бывшим временам, когда руководителей назначали сверху.
Что ж, думал Дунаев, советская система назначений руководящих кадров в основном была совсем не плоха, тут нечего сказать. Тогда спрашивали строго, но ведь и давали всё необходимое. Нужно было только этим разумно распорядиться, что делали не все. Уж он-то знал об этом, работая в управлении. Сломалось, ну и чёрт с ней, ещё дадут. И давали. В каждом аэропорту он видел не один варварски раскуроченный какой-нибудь аппарат, проработавший всего три, два или даже один год. 
 А сейчас назначат человека, сколько с него не спрашивай – что он сделает, если ничего никто не даёт и всё буквально, любую мелочь, нужно покупать? Но ведь и денег никто уже не даёт. Даже на самое необходимое – безопасность полётов, которая стоит немало и на которую в нормальных странах тратится государство, поддерживая её на нужном уровне. Так было и в Советском Союзе. Но не так теперь в России. Не оттого ли, уважаемый автор, и растёт аварийность? – мысленно спорил с ним Дунаев. Это первое.
А выбранные командиры, как правило, почти все работают честно и добросовестно, насколько можно работать в этой экономической клоаке и в этом финансовом беспределе. Многие бьются, как рыба об лёд, и не находя поддержки властей ни из центра, ни на местах в отчаянии уходят. А потом на них тычут пальцем: вот они развалили предприятие. И невдомёк им, что развалило и «забыло» эти предприятия само  государство в лице его политических деятелей, которые не забывают только себя любимых. Всё остальное только следствие.
И о назначениях. В условиях дикого рынка и не менее дикой демократии вряд ли будут объективно назначаться (а, главное, отбираться) такие же компетентные люди, каковые были в советское время. Скорее всего, будут назначаться нужные люди. Это второе. И ради этого затеяна газетная шумиха части продажной прессы, которая, как панельная девка, готова лечь под первого встречного, но лишь под того, у кого больше денег.
Так думал Дунаев на высоте 11000 метров, возвращаясь из очередной поездки в Москву в министерство транспорта, где его поддерживали на словах, но почти ничего не делали практически. Да почему – почти? Вообще ничего не делали. Купайся ты там в своих делах в своём долбанном Бронске, как хочешь! Кстати, дела у тебя идут неплохо и нечего прибедняться. Вон компания с экранов телевидения не сходит. Заелись вы там, господа, заелись. На других посмотрите.
Шло самое золотое время ельцинского экономического бардака и беспредела.
                -------------------------------
Седьмого мая выдался тёплый, да нет, пожалуй, даже жаркий день. Праздник ветеранов, посвящённый дню Победы, был в самом разгаре. Столовая профилактория, переоборудованная под кафе была забита до отказа. За столами сидело более сотни ветеранов войны – бывших работников авиакомпании. 
С приходом в предприятие Дунаева такие вечера организовывались ежегодно, и ветеранам это очень нравилось. Где ещё могут вот так собраться уже довольно старые люди?  Тем более получить приличную денежную сумму, выдаваемую прямо здесь же в малом зале, где за биллиардным столом сидела девушка кассир. Стоило только подойти, назвать фамилию, расписаться и получишь деньги. Никаких документов она, кроме фамилии, ни у кого не спрашивала.
Ансамбль авиакомпании играл фронтовые песни. Недостатка спиртного, как и закусок, на столах не было, многие уже успели приложиться к рюмке не раз и с удовольствием стали подпевать. Некоторые завели оживлённые беседы, вспоминали воздушные и наземные бои, погибших друзей, взятие Берлина и другие военные операции. Но всё-таки общий настрой вечера оставался каким-то сдержанным, многие то и дело бросали взгляды на входную дверь, как будто кого-то с нетерпением ждали. И действительно они ждали. Ждали генерального директора Валерия Николаевича  Дунаева, который всегда приезжал поздравлять ветеранов с праздником и никогда не опаздывал. Произнеся речь, он обычно подсаживался к кому-нибудь из знакомых фронтовиков и с удовольствием выпивал с ними несколько рюмок. А потом, когда веселье разгоралось, незаметно выходил из зала и уезжал на работу. Дальнейшее его присутствие уже было не обязательным. Ведущий программу праздника доводил её до конца обычно часа через четыре. К тому времени ветераны, изрядно наговорившись, наслушавшись поздравительных речей и загрузившись спиртным, уставали. Некоторые, несмотря на преклонный возраст, звеня орденами и медалями, лихо отплясывали, вспомнив фронтовую молодость.  Но возраст брал своё. Скоро их рассаживали по автобусам и развозили по домам.
Сегодня Дунаев впервые не смог приехать на открытие праздника. Вчера пришёл приказ   о   ликвидации  их    территориального  управления.  Официальная  мотивация - падение  объёма  работ  и  закрытие  всех оставшихся  приписных  аэропортов.
Этим же приказом им вменялось перейти в подчинение бывшему территориальному управлению, а все нерентабельные аэропорты региона передать под юрисдикцию местных властей. Таковых насчитывалось более десяти. Это классифицированных, с искусственными взлётными полосами и ещё полтора десятка неклассифицированных, типа Ак-Чубея, рейсовых полётов в которые уже давно не было.  А уж что с ними будут делать местные власти – никого не волнует. Аэропорты мелкие они без особого труда передали местным властям ещё год назад, а большие оставили, предварительно законсервировав оборудование.
 Но содержать их авиации, терпя ежемесячные убытки, нет возможности. И вообще-то это решение правильное. Да вот беда, местные власти категорически отказывались брать их на свой баланс. Там ведь только с бетонными полосами сколько хлопот. Теперь приказ был подкреплён решением местных властей и тут уж хочешь – не хочешь, исполнять его придётся. 
С самого утра он совещался с начальником приписных аэропортов, как лучше и быстрее это сделать, куда девать оборудование и технику. Решили: всё, что можно продать на месте – нужно продать, радиооборудование – вывезти, ну а сами здания и сооружения передать местным властям и закрыть этот вопрос в течение месяца.
- Сколько сил, средств и труда стоило, чтобы открыть эти аэропорты! – вздохнул начальник приписных аэропортов. Сам бывший лётчик, он прекрасно знал, что значит аэропорт для горной и малодоступной местности, особенно зимой. – Эх, встал бы сейчас Бобров да посмотрел, что делают с плодами его трудов! Ведь это он всё пробивал и строил.
- К сожалению обстоятельства выше нас, - печально улыбнулся Дунаев. – За символическую плату, как было в СССР, сейчас пассажира не повезёшь. – А за нормальные деньги – увы, не получится, у народа их просто нет. Да и откуда им взяться, если по три-четыре месяца не платят ни зарплат, ни пенсий. Просто поразительно, как люди выживают в такой обстановке?  Да и летают ещё. Вот посмотри, - подвинул он сводку, - заграничные полёты увеличиваются ежемесячно. Ну, это конечно, челноки. Крутятся как-то.
- Почти у каждого городского жителя есть родственники в деревнях. Оттуда и везут продукты питания. А что ещё нашим людям надо?
- Ну, если так -  тут никакой дефолт не страшен.
- А в деревнях его многие и не заметили, особенно там, где живут почти, что натуральным хозяйством. У меня у самого старики  в деревне, так они месяцами в магазин не ходят.
- Да, страна! – встал из-за стола Дунаев. – Куда её Ельцин с Черномырдиным приведут? Как ты думаешь?
- Чего тут думать? Гнать обеих нужно в шею. Один – пьяница горький, второй – шут гороховый, такое скажет, хоть стой, хоть падай! Ну, где это видано, чтобы пенсии и зарплаты не платить? Да такого и в войну-то не было.
 А вскоре вошла секретарша и сказала, что уже звонили с территориального управления и интересовались, где находится генеральный директор.
- Кто конкретно?
- Был женский голос,- доложила она, - вероятно из приёмной начальника управления. И ещё, - потупилась девушка, - просили вас не покидать кабинета, будут звонить.
 « Ну, вот всё и возвращается на круги своя, - подумал Дунаев. – Недолго-то мы вкушали свободы. Теперь сиди весь день в кабинете и жди звонка начальника управления. С сегодняшнего дня он мой непосредственный начальник. Вероятно, скоро нужно будет ждать комиссию оттуда. Всё-таки больше пяти лет не были. Но как мы с ним  сработаемся,  если между  нами  стоят  старые  разногласия?  Или сделаем  вид, что ничего не было? Чёрт, а ведь он в бытность моей работы в управлении тоже был одним из замов начальника управления и всегда на собраниях, помнится, выступал на стороне шефа. Кстати, бывший начальник управления, старый друг покойного Боброва, уже довольно старый человек числится там в советниках. Да, ситуация».
Он посмотрел на лежащий на столе документ. Приказ этот, хотя и давно ожидаемый, сильно расстроил Дунаева. Тем более он знал и неофициальную версию такого решения. Катализатором ускорения и формальным поводом послужило то, что у него произошло несколько происшествий на безопасность полётов абсолютно не повлиявших. Автозаправщиком повредили самолёт Ту-154 и во время буксировки краснодарского самолёта Як-42 умудрились сломать носовую стойку. Ещё один Як-42 загорелся на рулении и его с трудом потушили, успев эвакуировать пассажиров. Кто-то умудрился в салоне пролить подсолнечное масло (пассажиры, скорее всего) и оно протекло в подпольное пространство в районе кислородного отсека. Прогремел взрыв, вспыхнул огонь. Самолёт надолго вышел из строя. Ну и пошло поехало. В целях укрепления дисциплины и безопасности полётов и т.д. и т.п.
 В итоге пришёл этот приказ. Он, конечно же, был согласован и с местными властями. А возможно они, власти, и были инициаторами этого приказа. Ведь за его излишнюю самостоятельность и нежелание стелиться перед ними многие его не любят в администрации региона, в том числе и главный прокурор, никак не желающий понять, что всё ЧП, происходящие в аэропорту – это всего лишь человеческий фактор, и никто от этого не застрахован. Конечно, были такие случаи, есть и будут. Да и сам глава региона не балует его вниманием, как например нефтяников и газовиков. Впрочем, там уже давно сидят в руководителях угодные ему люди, готовые по первому требованию выполнять всё, что им скажут. А тех, выбранных народом на волне горбачёвской эйфории давно уже нет.      
Как-то, проанализировав события последних шести месяцев, Дунаев сделал вывод, что работать ему осталось недолго. Месяц назад, выходя из здания Белого Дома (так модно стало называть здания губернских и республиканских администраций) он, как говорится, нос к носу столкнулся с председателем лётного профсоюза и пилотом-инструктором Галимовым, который когда-то, ещё до Заболотного, работал заместителем Боброва по лётной службе. Уже мало кто и помнил, за что его тогда сняли, кажется, за какую-то катастрофу то ли Ка-26, то ли Ан-2. Пассажиров там не было, пострадал только экипаж.  Галимов ушёл на пенсию, но при горбачёвской перестройке снова вернулся и стал работать инструктором на Ту-154. На вопрос, чего они тут, в этом здании, потеряли, лётчики внятно так и не ответили, проворчали что-то про земельные участки под коттеджи. Какие к чёрту коттеджи! Кажется, это будет мой преемник, подумалось тогда Дунаеву.
Конечно, он знал, что часть лётного состава им недовольна, и они нашли понимание у профсоюза. Мотивы были таковы:  он, Дунаев, не лётчик и потому не может понимать в полной мере желания и чаяния лётного состава. Особенно они недовольны были заработной платой, сравнивая её с зарплатой лётчиков иностранных. В кулуарах об этом говорили всё чаще. Другие им возражали. Иногда доходило до ругани и даже мелких стычек. А ему было обидно. Чёрт возьми, в таких непростых условиях повсеместного экономического бардака, он, не жалея своего времени и сил, работал по 18 часов в сутки. Он сделал первую отдельную авиакомпанию и смог удержать её на высоте, несмотря на чудовищные события в стране, теперь получал отрыжку, как он считал, части зажравшегося лётного, да и части наземного состава. И это в то время, когда многие предприятия лежат полностью на боку и прекратили полёты, а лётный состав разбегается, кто куда.
Конечно, всем хочется получать больше. Но разве можно сравнивать экономику той же Франции, где чаще всего бастуют лётчики недовольные зарплатой, и России?
Обиженный, он перестал ходить на лётные разборы, чем подлил ещё больше масла в огонь недовольства.
- Ему на нас наплевать! – кричали некоторые. – Когда он у нас был последний раз?
- Таксист с вокзальной площади за смену больше получает, чем мы за рейс! – громоподобным голосом вещал в курилке Владимир Палда. – Дурдом!
- А чего же в таксисты не идёшь? – ехидно осведомлялся вездесущий Устюжанин.
- Уйди, изуродую! – отмахивался тот. – Бастовать пора. Куда, чёрт возьми, смотрит наш профсоюз?
- Отделяться нужно от всех наземных служб! – поддерживали его. – Вон в штабе целый день табунами ходят люди. Чего они делают? Бумажки ворошат?
- Ага! Один с сошкой, а семеро с ложкой.
- Смотри, а то и сошки тебя лишат. Ты же в экономике – ни уха, ни рыла, а туда же! Крути свой штурвал и сопи в две дырочки, пока их не заткнули.
- Ты что ли заткнёшь? Вон диспетчерская служба отсоединилась, и получать там стали намного больше.
- Да потому, что с тебя, дурачка, они дерут три шкуры. Не успел твой самолёт из зоны ответственности выйти, как вслед уже радиограмма – плати за пролёт территории. А за что такие деньги? За то, что диспетчер здравствуй - до свиданья нам сказал?
- У них ответственность большая.
- А у нас - её нет?
- Дело в том, что самолёт превратили в дойную корову, - авторитетно говорил Самохин. – Ведь за всё нужно платить. Летишь в воздухе – плати за пролёт зоны, на земле - плати за заправку маслом, топливом и водой, платить нужно за обслуживание каждого пассажира, которого тебе посадят, за радионавигационное обслуживание, за метеорологическую консультацию, которая мне не нужна – сам синоптик, буксировку и прочее и прочее. Даже за стоянку на перроне в чужом аэропорту нужно платить. А сколько нефтяники за тонну керосина дерут? Ну и чего ж тут лётчику останется? Все хотят в рай на чужом горбу въехать.
- Так ведь всё это в стоимость билета заложено, - возражали ему.
- А на ремонт самолётов и двигателей деньги нужны? – продолжал Самохин. – А на покупку запасных частей деньги нужны? А на агрегаты и машины обслуживания?  А вам бы всё только в заработную плату вбухать, и через год остановились бы.
Самохин знал, что говорил, его жена работала экономистом.
И такие разговоры возникали всё чаще.
В тот день из управления так и не позвонили. Просидев в кабинете до четырёх часов, он не выдержал, вызвал из гаража машину и поехал в профилакторий. Появление его было встречено аплодисментами. Он решил, что отсюда поедет домой, так как время работы уже кончилось. И тут к нему подошла администратор профилактория.
- Валерий Николаевич, извините, вас к телефону.
Он прошёл в комнату администратора, взял трубку. Сменный начальник ПДСП  сообщил, что звонили из управления, просили разыскать генерального директора с приказанием немедленно туда позвонить. И назвал номер телефона. Дунаев помнил его, это и был номер телефона начальника управления.
 - Немедленно? Скажите, что у нас уже закончился рабочий день, - немного подумав, ответил он. – Об этом звонке вы мне доложите завтра, а сегодня вы меня не нашли.
- Понял вас! – радостно ответила трубка. Работники ПДСП больше всего не любили аппаратчиков управления, с которыми оперативно вынуждены были контактировать ежедневно. Столько лет от них отдыхали и вот теперь опять…
- Им ещё два часа работать, - взглянул  он на часы. – Разница  во  времени.   А у нас рабочее время уже закончилось.
- Да, уже седьмой час.
- Поэтому мы имеем полное право расслабиться. Не правда ли? – улыбнулся он администратору.   
- Конечно! – ответно улыбнулась женщина.
А он подумал, что возможно, уже завтра ему предложат лично явиться в управление. Или как оно там теперь называется?  Не УГА как раньше, а какой-то УГАН. Вывески-то они поменяли и не раз. Но по старинке его, как и прежде называли управлением. И ещё подумалось, а какие функции оно теперь выполняет? Неужели осталось всё от советских времён, несмотря на прошедшие в стране перемены? 
                --------------------------
В середине мая над регионом установился холодный северный антициклон. Передняя его часть словно гигантский насос закачивала холодный полярный воздух с Баренцева и Карского морей, понижая температуру до такой степени, что в мелких водоёмах по ночам застывала вода, а на почве образовывались заморозки. И как следствие по утрам образовывались плотные туманы. Антициклон был малоподвижный, и давление то начинало падать, то вдруг снова поднималось, приводя в смущение синоптиков.
- Так и должно быть, - пожимала плечами Окклюзия, отмахиваясь от наседавших на неё лётчиков. – Откуда я знаю, сколько это продлится и что будет завтра? Сегодня же раньше обеда туман не рассеется, - говорила она, поколдовав над своими бумагами. – Вот глядите, температура воздуха равна точке росы. Это стопроцентная вероятность образования плотных туманов. К тому же сказывается и радиационное выхолаживание.
- Так значит, до обеда наши не пляшут? – спрашивали её. – Ну, хотя бы двести метров для взлёта наскребёте?
- Не знаю, запляшут ли ваши, а я вам ничего не наскребу, - отвечала Окклюзия, - сейчас видимость на старте 50 метров. Ждите.
Ближе к обеду весеннее солнце всё-таки делало своё дело, туман приподнимался, превращаясь в низкую нависшую над полосой облачность. Но это уже лётчиков не волновало, самолёты начинали взлетать один - за одним, и едва оторвавшись от полосы, исчезали в плотных клубах водяного пара, из которого ещё несколько минут был слышен рёв двигателей. Аэропорт начинал работать в одностороннем порядке, то есть на вылет погода была, а вот для посадки видимости ещё не хватало. Но скоро водяной пар под действием солнечного прогрева поднимался выше и тогда аэропорт входил в обычный свой рабочий режим. И так повторялось каждое утро уже несколько дней.
А по аэропорту ходили всевозможные слухи. Некоторые были правдой.
- Слышали?
- Чего?
- Говорят, что Дунаев от нас уходит, и на его место назначат Заболотного.
- Что ты болтаешь? Кто его выберет.
- Про выборы забудь, поиграли в демократию и хватит. Назначат и тебя не спросят.
- А куда же Дунаев уходит?
- Говорят в Москву на повышение.
- Да не Заболотный будет генеральным, а Галимов. Его профсоюз лётчиков выдвигает.
- А ещё говорят, сокращение будет. Около тысячи человек сократят.
- Слышал звон, да не знаешь, где он. Не сократят, а отделят от авиакомпании. А аэропорт будет сам по себе.
- Не надо ля-ля, Дунаев против этого.
- Говорят же тебе, что он уходит. А ещё будут транспортную авиацию от авиации ПАНХ отсоединять.
- А я слышал, что хотят ещё три самолёта купить.
 - На какие шиши?
- А мне говорили, что все самолёты Ан-2 продавать будут. И вертолёты – тоже.
- Кто же их возьмёт? Они же по всей стране стоят.
Самолёты Ан-2 действительно стояли. Зимой полётов практически не было, выполнялись только редкие санитарные задания. У медиков не было денег оплачивать свои заказы. Лётчики сидели на голых окладах и не мудрено, что за зиму из эскадрильи Долголетова уволились почти все молодые вторые пилоты, которые не ушли раньше.
- Когда это было видано, чтобы лётчики десятками увольнялись? – вздыхал начальник штаба. – Ах, беда, беда! Всю жизнь, сколько себя помню их не хватало всегда. Да что же это делается? Ведь столько денег вбухано на учёбу! И переучиваться их не берут – налёта не хватает. Неужели и, правда, торговать на наших барахолках импортным тряпьём стало важнее?
Командир отряда Токарев надеялся, что с наступлением весны и лета появятся заказы на авиационные химические работы, но ни одно хозяйство не заключило с ними договора. У колхозов не было денег. Бардак в стране продолжался, шёл делёж самых крупных в стране лакомых кусков, таких, как газовая и нефтяные отрасли, чёрная и цветная металлургия, алмазная и шахтёрская отрасли и до каких-то колхозов никому не было дела. С экранов телевизоров не сходили непонятно откуда взявшиеся, как черти из табакерки, Березовские, Гусинские, Ходорковские, Абрамовичи, Потанины, Дерипаски Вексельберги и другие в одночасье ставшие миллионерами и миллиардерами. За всеми просматривалась известная всюду вороватая национальность. А Березовский даже пробился во властные структуры. Пьяный, ничего не соображающий президент назначил его то ли председателем совета безопасности, то ли ещё кем-то.
Колхозы были предоставлены сами себе. А основные продукты питания предпочитали ввозить из-за границы. То, что своё было бы дешевле и качественнее никого не волновало. Ведь из-за рубежа в основном везли залежалый товар, не пользующийся спросом. А в России всё купят. Свои шоколадные фабрики стояли, а полки магазинов были завалены «Марсами», «Сникерсами» и другой сомнительной продукцией. Американские окорочки, привезённые из-за океана заполонили страну. Мясо сомнительного происхождения также привозили из Бразилии, Польши, Канады и даже с Австралии. Господи, да найдётся ли хоть один пророк в Отечестве? А впрочем, какая разница, чего есть? В России всё съедят. И запьют самогоном. А уж с ним-то переварится любая пища.
Пророков не было. А президент Ельцин продолжал пить горькую и на экранах почти всегда выглядел помятым и с явно заторможенной речью. Но ведь именно такой он и был нужен кому-то. А народ смеялся и плевал на экраны с его изображением.
- И это бывший коммунист? – удивлялись. – Неужели они все были такие? Не мудрено, что СССР развалился. Да он и Россию скоро развалит. С ума сойти, стыдно перед всем миром! О.боже, боже, за что это нам? И как он смог выиграть выборы?
А многие колхозы между тем прекратили своё существование. Некоторые распались на фермерские хозяйства, некоторые существовали только на бумаге. А те немногие, что каким-то чудом сохранились и как-то сводили концы с концами благодаря предприимчивости их руководителей и были способны купить удобрения, предпочитали самолёту наземную технику. И намного дешевле и качественнее. Ну а самолёт оставляли на крайний случай, как например, нашествие саранчи или каких-то других вредителей.  Тут уж, хочешь - не хочешь, а деньги находили, ведь промедление – смерти подобно. Или рассчитывались своей продукцией, которую потом продавали своим работникам в магазине на территории аэропорта. Как правило, это были мясо, мёд, яйца и другие сельскохозяйственные продукты.
И  Токарев стал задумываться. Еврейская составляющая его отца подсказывала ему:  пора  заняться   своим   делом. Сейчас   без  проблем  можно, используя некоторым образом ещё считавшееся государственным добро, нажить на нём неплохой капитал. Но конечно не на этой должности командира отряда. Тут – давно  ясно – через год, а может раньше, всё развалится окончательно. Ну что тут взять?  Похоже, скоро можно будет распоряжаться аэропортом, как своей вотчиной.  А вот тут совсем  было бы другое дело. Но как?
А примеров было множество. Разворовывались (считай – приватизировались)  уже не только крупные, но и мелкие предприятия.  В городе Токарев пытался наводить справки и, наконец, на кое-какие каналы вышел, благодаря своей родословной. О-о, тут, как говорится, рыбак рыбака – видит издалека. Виктор Токарев теперь и не скрывал своей настоящей фамилии – Трутман. Когда-то ещё в 50-х годах отец сменил фамилию, так надо было, когда родился сын, а сейчас – ого! – демократия и такая фамилия становилась нужной. Не Ивановым же называться. Да их и без того пол России и все пьяницы. Ну, конечно не все так многие. Чего с них можно взять? И это с ними Горбачёв хотел осуществить свою перестройку?  Нет, не на тех он опирался, не на тех. Вот Ельцин – свой человек. Ну и Наина – чего говорить – тоже своя баба. Эта семейка с известной составляющей даст развернуться в стране нужным людям. А потом… да мало ли, что будет потом. Или, как говорится, мулла умрёт или ишак подохнет. А то чего доброго этот пьяница, которого он за это презирал, долго не проживёт, хотя и здоров, как боров и времена могут поменяться.
 А потом, зачем ему приватизация? О, это такие хлопоты. Лучше использовать государственное предприятие в личных целях. Короче, половить рыбку в мутной водичке. Самое время.
И Трутман только ждал случая. А тут вот, пожалуйста – скоро уходит довольно надоевший своей прямолинейностью  Дунаев.  Уж это-то он, как командир отряда, знал точно, как и то, что на смену ему придёт бывший заместитель Боброва по лётной подготовке Галимов. Но кто такой Галимов? Лётчик, воспитанный на советских законах. А это значило, что долго он не продержится, советские законы сейчас никому не были нужны. Хотя, чего скрывать, некоторые законы очень даже были хороши.
К тому же Галимов был не так уж и умён по сравнению с Бобровым или Дунаевым. Так что, этот пока ещё не новоиспечённый генеральный директор долго на своей должности не продержится. Ну, год от силы, полтора. А что нужно делать нам? Как там говорили в древнем Риме?  Разделяй и властвуй?  Разделяй – ого! – и властвуй! Да козыри сами в руки летят! Теперь нужно сделать всё, чтобы отделить лётный комплекс от аэропорта. А затем стать во главе нового объединения – международного аэропорта. Ну, если и не генеральным директором, так его заместителем. А там – будет видно.
И Трутман поставил перед собой стратегическую задачу: всеми возможными способами не очень навязчиво, но аргументировано убеждать нового генерального директора об отделении от аэропорта и его служб и создании только чисто лётной авиакомпании «БАЛ». И в этом ему помогут лётчики.
  ----------------------------
Уже второй час Дунаев сидел в кабинете и сочинял пространную статью в собственную газету авиакомпании «Крылья». Он всегда с удовольствием читал её, но никогда за время своей работы ничего туда не писал. Считал это делом малозначительным, даже не нужным. Да и время было жалко на это тратить.  Как оказалось, зря. Хотя бы раз в квартал нужно было находить для этого время. Ну, не писать статьи самому, а хотя бы давать народу информацию в виде интервью.
  Недостаток правдивой информации – этот своего рода информационный вакуум всегда заполняется сплетнями. Вот и сейчас сплетни одна чудовищней другой гуляли по аэропорту об уходе Дунаева с должности. Кто-то «достоверно» знал, что его переводят в Москву на большую должность, кто-то утверждал, что он снова уходит в бывшее территориальное управление на должность первого заместителя.
   То, что он уходит, знали все. Ну, разве это скроешь? А вот куда уходит и, главное, почему никто толком, кроме нескольких человек не знали. Никто не верил, что человека, поднявшего авиакомпанию на такую высоту известную всей России и за рубежом, открывшую свои представительства во многих странах могли вот так просто взять и снять с должности. Потому-то и преобладала версия его перевода в вышестоящие инстанции.
На самом деле никто его никуда не приглашал. И никто его не снимал с должности. Решение о своём уходе он принял сам, проанализировав ситуацию и взвесив всё за и против. Человек умный и неординарный он понимал, что его глухая конфронтация с местными властями долго длиться не может. Им там нужны безмолвные исполнители их приказов, зачастую некомпетентных и вредящих производству и по этому поводу он мог спорить и отстаивать свои интересы, невзирая на ранги. Не рабски невнятно возражать, как это всегда делал Глотов и потом согласиться, а чётко и твёрдо отстаивать свою позицию, потому что был уверен в ней. Уверенность подкреплялась знанием дела и опытом работы. Правда, не всегда хватало выдержки грамотно и мотивированно аргументировать то или иное решение. Да и как можно это объяснить не специалисту? Это его раздражало, и споры иногда заканчивались на повышенных тонах.
Ну и теперь вот управление, возврат к старому. Не совсем конечно. Теперь оно уже не будет отбирать заработанные ими деньги. Зря, что ли вступили в рыночную экономику? Теперь за всё нужно платить. За продление ресурса самолётов – платите. За лицензию – тоже. За сертификат – пожалуйста, платите. И так за любую бумажку, за любую подпись на ней. И суммы, надо сказать, не хилые.  Наши инспекторы прилетят к вам с проверкой – заплатите им. Но ведь все бумажки нужно ещё дублировать в Москве (зачем?) и там тоже платить. Опять начнутся бесконечные поездки специалистов в управление, отстоящее от них почти на тысячу километров, бесконечные командировки специалистов по различным, иногда просто мелочным, поводам. Ну, это ладно, как говорится, деньги на командировки казённые. А вот дадут ли ему теперь спокойно работать? Вставить палки в колёса бывшему строптивому заместителю начальника управления  желающие найдутся. Схема известная: выговор, строгий выговор, а дальше несоответствие занимаемой должности. Ещё проще, чем в советские времена, когда в карманах таскали партбилеты. Ну а уж затем назначение своего человека.
Над аргументацией причин ухода со своего поста и корпел уже второй час генеральный директор и основатель авиакомпании «БАЛ» Дунаев. Он как-то только недавно остро ощутил, в каком вакууме информации жил последние годы коллектив. Отчасти оттого, что постепенно в новых условиях хозяйствования СТК – совет трудового коллектива почти прекратил свою деятельность и практически существовал пока ещё только на бумаге. Коллегиально решения уже не принимались, как когда-то раньше на парткомах, а потом в пору намечавшегося уже заката горбачёвской перестройки на тех же СТК. Обо всём этом он вдруг и ощутил мучительную потребность высказаться. Он, единственный избранный народом генеральный директор, не мог уйти просто так вот, молча, не объяснив коллективу мотивы своего ухода. Решение это далось ему очень и очень нелегко.
Сегодня он должен отдать своё сочинение редактору и уже завтра начать передачу дел новому генеральному директору, пока, правда, официально ещё не утверждённому. Но вопрос уже практически решён и утверждение Галимова - дело нескольких дней.
Три дня назад, когда он был в столице в департаменте авиации с рапортом об отставке, новый молодой директор департамента только и спросил его:
- Чего вы там, Валерий Николаевич, не поделили с местными властями и со своими лётчиками? – И сам себе ответил на вторую половину вопроса: - Ну, с лётчиками ясно – народ строптивый, а вот с губернским руководством…
И он вопросительно посмотрел на Дунаева.
- Не сложилось, - пожал Дунаев плечами. – Да вас наверняка информировали.
- Хотелось от вас услышать. А то, что информировали – да, и не очень уж с лестной стороны. И мне это показалось странным. Ваша авиакомпания входит в десятку лучших компаний  России, а по некоторым показателям прочно стоит в первой пятёрке. Про авиацию ПАНХ не говорю, она по всей стране в упадке. Кстати, у вас там ещё летают и Ан-2 и вертолёты, а вот в других предприятиях полностью стали. Казалось бы, нет причин для ухода.
- С производственной точки зрения, может, и нет. Ну а остальное…
И он тоже в свою очередь вопросительно посмотрел на директора департамента. Чего, мол, воду в ступе толочь. Ведь были гонцы у вас губернские, были и представители профсоюза, всё обговорили и вопрос решён. Наверняка уже и с управлением согласовано.
Именно так и понял директор его молчаливый взгляд. И не стал юлить.
- Что ж, Валерий Николаевич, - вздохнул он. – Сдавайте дела, - он посмотрел в какие-то бумаги на столе, - как его…
- Галимову.
- Да, Галимову, - директор бросил быстрый взгляд на Дунаева. – Я не сомневался, что вы в курсе. Его рекомендует ваше губернское начальство и руководство управления. Вы же теперь снова в его составе. Так сказать, на круги своя. А я ведь Галимова совершенно не знаю. Кто он?
«Всё ясно, - подумал Дунаев. – Теперь тут утвердят кого угодно, если рекомендуют местные власти. Утвердят, даже если порекомендуют бомжа. Что ж, демократия. Вот тебе и выборная система! Хотя, за Галимова ведь и управление просит.  Не ошиблись бы только».
- Хороший лётчик, - ответил он. – Работал когда-то у Боброва замом по лётной подготовке. Больше я вам ничего сказать о нём не могу. – И чуть помедлив, добавил: - А всё остальное покажет жизнь.
Из кабинета директора он уже, можно сказать, вышел пенсионером, но пока не придёт приказ, будет выполнять обязанности руководителя предприятия.
 Вечерним рейсом он возвращался в Бронск. Когда экипаж вышел на связь с диспетчером подхода, тот спросил:
- 849, генерал на борту?
- Так точно, - ответил командир корабля.
- Попросите его после посадки зайти в ПДСП.
- Вас понял.
В ПДСП он заходил всегда, когда откуда-то возвращался вечером или поздно ночью. Поднявшись на лифте на восьмой этаж диспетчерской вышки, он обнаружил там начальника перевозок Прикусова и начальника инспекции теперь уже не существующего управления Шахова.
- Это мы вас просили зайти, - встали они, здороваясь.
- Что-то случилось?
- Ничего не случилось, - потупился Прикусов, – сегодня же пятница.
- Ну и что?
- Да вот, - протянул он два листа бумаги, - чего же тянуть. Мы тут решили…
Дунаев бегло прочёл документы. Рапорты. Оба просят освободить их от занимаемых должностей в связи с уходом на пенсию.
- Это демарш? Вы же и так пенсионеры, - улыбнулся он. – Что же, второй раз будете оформляться?
- В отделе кадров поймут, - отмахнулся Шахов. – И вот ещё рапорт Романова, он тоже…
- И Романов? Но УТЦ у нас сохранится. Это всё, что могли отстоять.
- Да знает он, - снова махнул рукой Шахов.  – Но возраст уже, на покой пора. Прикусов вот рыбак страстный, а всё некогда…
Дунаев сел за стол, положил перед собой бумаги и на мгновение задумался. Достал ручку придвинул к себе документы и… снова отодвинул. Поднял голову. Шахов с Прикусовым непонимающе смотрели на него.
- Вот так и уйдёте? – спросил их. – Сговорились? А кто работать будет?
- Свято место не будет пусто,  - пробормотал начальник перевозок.  – Отпускай, Николаевич. Всё решено.
- Так! – почесался Дунаев, придвинул свой дипломат и положил туда бумаги. – Пока ещё я начальник. В понедельник я их подпишу. Но будет соответствующий приказ. Ветеранов мы всегда провожали торжественно. И я не хочу под конец нарушать традицию.
- Ну, как скажешь, - закряхтел Прикусов. – В понедельник, так в понедельник. Тогда… тут вот, - он извлёк из стола бутылку коньяка. – Сегодня пятница.
- Даёте! – покосился Дунаев на сменного диспетчера, который сидел за пультами к ним спиной и о чём-то говорил с инженерной службой порта.
- Свой человек, - улыбнулся Прикусов. – Поймёт.
- А, наливай! – залихватски махнул рукой Дунаев.  – Давайте сегодня побудем сами собой. Машина-то нас домой отвезёт, или уже на нас рукой махнули?
- Вон, - кивнул Шахов вниз через стекло. – Саша ждёт вас.
Там, внизу, стояла служебная машина Дунаева. Водитель Саша ждал его в любое время суток, когда он откуда-то прилетал. Или по договоренности с ним оставлял ключи и документы, и Дунаев садился за руль сам.
 Коньяк они выпили быстро, не ресторан всё-таки. Диспетчер, умница, повернулся к ним, но сделал вид, что ничего не заметил и отвернулся. Когда садились в машину, водитель поздоровался.
- Здравствуйте. С ветерком, Валерий Николаевич?
- Не торопись, Саша, тихонько езжай. Мы поговорим, покурим.
- Вы ж не курите.
- Сегодня можно. Кстати, сигарет-то у нас нет. Все некурящие. Вот досада!
Водитель молча протянул пачку и зажигалку и включил стартёр. Тронувшись с места, произнёс:
- Я вас развезу и машину около своего дома оставлю. Можно, Валерий Николаевич? А утром как всегда заеду за вами.
- Конечно, Саша, конечно. Завтра можешь не торопиться, суббота всё-таки.
И он подумал, что, наверное, будет на работе последние свои выходные. Сколько же он провёл их на работе за последние годы? Ну да ничего, скоро у него будет много свободного времени и жена наконец-то перестанет из-за этого ворчать.
Только вот чем заняться в это свободное время? А бездельничать он не привык.
-------------------------
                продолжение следует