- Николай Дмитриевич, у вас есть несколько минут? – Константин постучал в дверь кабинета худ.рука.
- Конечно, проходите!
Костя зашел в кабинет и сел в кресло, на которое ему указал Николай Дмитриевич.
- У меня есть к вам пара вопросов, - сразу перешел к делу молодой человек. – Я тут немного зашел в тупик. Вы же работаете в театре с 95ого?
- Да, с 95ого.
- Тогда вы сможете мне помочь. Я нашел информацию о постановке, которой нет в репертуаре театра, но по моим сведениям она была подготовлена и не выпущена. Я говорю о балете 96ого года, «Мост Ватерлоо».
Николай Дмитриевич задумался на секунду.
- Да, был такой балет. Правда, ставил его не я, а приглашенный балетмейстер Клюев. Я тогда был просто режиссером. А что конкретно вас интересует?
- На балет были выделены деньги, уже были готовы декорации, костюмы, я даже нашел нераспечатанную пачку из типографии с программками. Да и в афише он заявлен был как премьера, но отменен в последний момент. Я искал документы, объясняющие его отмену, но так ничего и не нашел. Решил узнать у вас – почему балет отменили?
- «Мост Ватерлоо»… Помню-помню, тогда был большой скандал из-за несчастного случая. – Николай Дмитриевич встал и подошел к окну. – На финальном прогоне сорвался один из софитов… пострадали люди… Стали разбираться кто виноват во всем этом, комиссии по безопасности понаехали… Вот и пришлось отменить. Все откладывали-откладывали, да так в итоге и не показали. Хотя странно конечно – надо же было отбивать деньги вложенные в постановку… Но я тогда еще не был в руководстве театра, не знаю всех причин. А вы, Константин, хотите об этом в вашей книге написать?
- Не знаю. Не хотелось бы порочить репутацию театра, надо разобраться перед тем, как писать. Мне интересна не столько отмена спектакля, сколько само произведение. Я слышал, что этот балет мало кто ставит, а если и ставит, то долго он в репертуаре не идет. Хотя сюжет добротный, музыка потрясающая – загадочное какое-то произведение. Я видел эскизы костюмов и декораций нашей постановки – без преувеличения великолепно. Как можно было поставить на такой красоте крест? Может быть, хореография подкачала?
-Насколько я помню, с хореографией там все было в порядке. Знаете что… - Николай Дмитриевич подошел к шкафу, где хранилась его видео и фонотека. – Есть у меня запись одной из репетиций «Моста». Это не последняя, где произошел несчастный случай, а за пару дней до этого – тогда только начался монтаж декораций. Вам это интересно?
- Конечно, - закивал Костя. – Я буду рад посмотреть.
Николай Дмитриевич протянул Косте кассету, но не отдал.
- Вот только не спишите описывать все это в книге. Все же не очень приятная история.
- Хорошо… - не очень уверенно ответил Костя. «Но сначала я разберусь, а потом решу – писать об это или нет».
Костя ходил по пустому фойе театра с программкой 15ти летней давности в руках и изучал, развешанные по стенам, портреты артистов балетной труппы. Он хотел узнать, кто из балетных, участвовавших в подготовке «Моста», работает в театре сегодня. Век балетного артиста недолог – приступая к работе сразу после хореографического училища в 18-19 лет, уже к сорока, артист выходит на пенсию. Некоторые прекращают свою карьеру и находят себе другое призвание с более достойной зарплатой, некоторые остаются танцевать дальше, кто-то уходит в преподаватели или репетиторы, а особо одаренные становятся балетмейстерами.
Костя не был фанатом балетмейстеров, которые всю жизнь танцевали, а потом начали ставить спектакли. Он считал, что артист и постановщик – это не просто разные профессии, а кардинально противоположные призвания для людей, одни из которых рождены для того, чтобы управлять, а другие – для того, чтобы подчиняться. Но пока в театре никто не интересовался Костиным мнением по этим вопросам. Костя и в театре-то был только временно: директор заключил договор с молодым историком для того, чтобы тот написал книгу к юбилею. Историей этого храма Мельпомены до Кости никто не занимался, перед ним раскинулось непаханое поле. Костя по-настоящему любил театр, и ему было приятно писать историю этого вдохновляющего места. Он считал большой удачей этот контракт. Пусть платили немного, но возможность написать свою книгу сразу после окончания вуза тешила Костино самолюбие больше, чем баснословные гонорары. И поэтому работал Костя вдумчиво, увлеченно. Уже до девяностых добрался!
- Так, Назарова – точно! – Костя нашел, что искал.
Из репетиционного класса доносились последние такты фонограммы к «Лебединому озеру». Балет заканчивал репетицию. Галина Назарова, балерина старшего поколения, танцевала одну из лебедей – так и не дослужилась до Отдетты-Одилии. Костя стоял у двери в реп.класс и ждал, когда педагог -репетитор отпустит артистов.
- Галина, можно вас на пару минут! – окликнул он вышедшую из зала балерину. Та удивленно взглянула на юного историка и жестом пригласила его следовать за собой. Назарова была нетипичной балериной. Костя привык видеть всех балетных, и взрослых, и тех, кто помоложе, веселыми, разговорчивыми, энергичными. Назаровой было лет 40, но выглядела она не больше, чем на 25. Длинные светлые волосы, незапоминающиеся черты лица, передвигалась она медленно, плавно, почти невесомо. Ее было сложно заметить в театральных коридорах. Назарова не привлекала к себе лишнего внимания. Костя ни разу не видел, чтобы кто-то разговаривал с ней, или хотя бы просто здоровался.
Балерина привела Костю в свою гримерную. Тихая комнатка в конце коридора. Обычно балетные делили одну большую гримерку на четверых человек, но у Назаровой была своя – крошечная, но своя. Зайдя в комнату, Назарова быстро собрала свои вещи с кресла, показав Косте на него, сама же робко присела на краешек стула, стоящего около трюмо.
- Галина, я бы хотел спросить у вас, почему отменили этот балет? – Костя протянул балерине программку «Моста Ватерлоо». Назарова, как только увидела название балета, тут же выронила программку. Поспешно подняла ее и вернула Косте. Не поворачиваясь к своему собеседнику, стала что-то искать на столике. В итоге нашла: ручку и блокнот; открыла чистую страницу, стремительно что-то написала и протянула написанное Косте.
Тот прочел «Почему вы спрашиваете об этом у меня?». Костя удивился сначала тому, что Назарова стала не говорить с ним, а писать, но тут же вспомнил, разговоры про немую балерину. «Так вот про кого говорили. Это Назврова – немая. Какая злая ирония: единственный человек, которой владеет информацией, не может разговаривать».
- Я узнал, что из занятых в спектакле, сейчас работаете только вы.
Назарова кивнула. Снова обратилась к блокноту.
«Я не могу вам ничего рассказать». Замерла на секунду. «Был несчастный случай, погиб человек. Это известно всем».
- Погиб? – удивился Костя, прочитав ответ. – Но я считал, что несчастный случай не был таким серьезным. Николай Дмитриевич не говорил мне, что кто-то погиб.
Назарова написала: «Театр бережет свою репутацию».
- Получается, правды мне не добиться, - обиженно заметил историк.
Галина пожала плечами и написала «Извините».
- Это вы меня извините, - вкрадчиво заметил Костя, - потревожил вас. Спасибо за помощь. Но все-таки жаль, что все нити обрываются. Что-то мне подсказывает, что история стоит того, чтобы ее рассказали. Но, видимо, не судьба. До свидания.
Рабочее место Кости находилось в театральном музее. Нет уголка тише и спокойнее, чем подсобка музея в день, когда нет спектаклей. Сегодня Костя сильно задержался. Огромное количество дат требовало сверки именно сегодня. Часы показывали десять вечера. Костя потянулся, отодвинул от себя клавиатуру и принялся раскладывать по местам бумаги, с которыми только что работал. Вдруг услышал тихий скрип. Это была дверь в музей – массивная кованая решетка отделяла музей от холла театра. Костя иногда называл музей клеткой, потому что эта художественная дверь закрывалась как раз по принципу клетки. Костя встал из-за стола и выглянул из подсобки. В музее никого не было, дверь была приоткрыта так же, как он ее и оставлял. На глаза Косте тут попался предмет, которого он раньше не видел. На витрине со старыми фотографиями лежала миниатюрная книжка. Костя подошел к витрине и взял находку. Книга оказалась блокнотом с пожелтевшими страницами, от корки до корки, исписанным мелким убористым почерком.
Костя отнес находку в свой кабинет и стал изучать. Имени владельца, дат и прочих опознавательных знаков историк не обнаружил. Оставалось одно: начать читать.
<i>«Сегодня самый счастливый день в моей жизни! У меня будет сольная партия! СОЛЬНАЯ ПАРТИЯ! Я буду танцевать Майру в «Мосте Ватерлоо». Не может быть! Все твердили, что роль достанется Авериной, как всегда ей, кому же еще. Но нет! Юрий Михайлович выбрал меня! Я буду Майрой! Я буду балетной Вивьен Ли!
*
Юра-Юрочка! Я и не представляла, что такое бывает. Еще вчера я, одинокая серая мышка танцевала в кордебалете, а сегодня - солистка и меня любит самый талантливый балетмейстер на свете, самый прекрасный и добрый мужчина – мой Юрочка! Я уж и не думала, что меня кто-нибудь полюбит. А тут он… Я сделаю, все, чтобы ему было со мной хорошо!
*
Юра предлагает уехать к нему в Петербург, после того, как сезон закончится. И я согласна, кончено, согласна, как я могу бросить моего любимого Юрочку? С ним, хоть на Камчатку! Но лучше, конечно, в Петербург. Мне кажется, это начало чего-то прекрасного: нашей большой любви и моей блестящей карьеры. Я еще станцую в театре Кирова, вот посмотрите!
*
Почему, почему люди так жестоки? Я понимаю, что Аверина обижена на меня и на Юру. Но это же всего одна роль, одна главная партия, которая досталась не ей! Юра советует быть внимательнее. Теперь каждый раз изучаю свои пуанты, чтобы не надеть испорченные этой завистницей!
*
Аверина переходит все границы! Сегодня расскажу о ее выходках директору.
*
Ей досталось по заслугам! На следующей неделе в Жизели она танцует всего лишь па-де-де. Юра советовал ввести меня на Жизель. Но нет времени, совсем нет времени, мы же ставим «Мост». Поэтому только Мирта. Мирта! Галь, ты подумай, ты танцуешь Мирту! Счастье есть!
*
Давно не писала – совсем нет времени. Очень устаю на репетициях. Выкладываюсь. С Юрой у нас все прекрасно, стала жить у него. Нам хорошо вместе, да и до театра добираться быстрее. Аверина вроде успокоилась. Поняла свою неправоту. До премьеры вряд ли найду время писать еще. На этой неделе уже выходим на сцену.
*
Теперь только так. Теперь только писать. Доктор говорит, что немота пройдет через месяц-другой, что, как только я успокоюсь… Посоветовал мне написать об этом.
Юра умер. Наш «Мост» убил Юру. Я никогда до конца не верила в то, что заслуживаю такого счастья. И была права. Но забирать его у меня таким жестоким образом?! Сегодня я должна была танцевать Майру, сегодня должна быть премьера. Но ее не будет. Больше никогда не будет «Моста», Юры… Глупость какая – осветители не закрепили софит, и именно на репетиции, на предпоследней репетиции, он упал! Врачи сказали, что Юра скончался сразу. Травмы, несовместимые с жизнью. Этот чертов софит должен был упасть на меня! Юра защищал меня. Он стоял за кулисами и услышал, как рвется трос, оттолкнул меня. Зачем? Это была моя судьба – погибнуть счастливой, любимой, на пике. А теперь? Что будет со мной теперь?
*
Сегодня узнала, что Аверина получила предложение и уезжает от нас в театр Кирова. Я уверена, что софит упал не просто так. Это ее рук дело. Она успокоилась тогда только для того, чтобы выждать нужный момент, и ударить на поражение! Моим подозрениям никто не верит. Все считают меня помешавшейся после Юриной смерти!.. Голос так и не вернулся. Я снова в кордебалете. Только Мирту мне оставили, хотя я слышала пересуды о том, что я не подхожу для Мирты – слишком слабая. Но ничего, я выживу. Главное, что больше никогда не увижу Аверину. А все остальное забудется. Я очень надеюсь, что я исцелюсь.»</i>
Костю разбудил скрип входной двери. Он непонимающе осмотрелся – так и есть, уснул в музее. С его колен упал дневник Назаровой. В подсобку музея заглянула Настя – секретарь директора.
- Ты чего здесь развалился! У нас через 20 минут собрание в зале. Хватит прохлаждаться!
За 20 минут парень успел умыться, проснуться, укорить себя за то, что настолько заработался и пообещать своему бедному организму нормальный сон сразу после собрания.
Директор вел длинные разговоры о мелких неурядицах театра, а потом стал рассказывать о новостях:
- Мы решили, что до конца сезона надо выпустить еще одну премьеру. Константин, - директор кивнул на сидевшего в первых рядах историка, - напомнил нам о прекрасном балете, который много лет назад театру так и не удалось выпустить, и поэтому мы с Николаем Дмитриевичем решили дать еще один шанс «Мосту Ватерлоо». Балетной труппе предстоит хорошенько потрудиться, чтобы успеть презентовать зрителям этот спектакль… - И понесся дальше.
Костя обрадовался. Еще бы – теперь у него есть возможность воочию увидеть предмет своих исследований!
После собрания молодой человек не торопился уйти. Он хотел поговорить с Назаровой. Костя не знал, что и зачем он должен ей сказать, но четко понимал, что просто молчать после того, как он прочел ее дневник, после того, как вдруг было принято это решение о возрождении «Моста»… Костя увидел Назарову, плетущуюся к выходу из зала в самом хвосте шумной балетной компании. По выражению ее лица Костя понял, что сейчас не лучшее время для разговора. Он просто побоялся вмешаться в жизнь этой несчастной женщины сразу после того, как ей напомнили о самом большом горе.
Потом, несколько дней подряд, Костя пытался вернуть дневник Назаровой. Но… ни разу не застал ее в театре. Балетные рассказывали, что она ушла на больничный, но говорили они это как-то неуверенно. В итоге, Костя переключился на другие, более важные, дела, и не вспоминал о дневнике, даже когда натыкался на него в своей же сумке.
Как-то он заметил на столе у Насти в документах на подпись директору заявление об увольнении. Заявление от Галины Назаровой. Костя поднялся в музей, достал из сумки дневник немой балерины, который за каким-то чертом уже почти месяц таскал с собой, завернул его в упаковочную бумагу, крепко-накрепко перетянул скотчем. Снова спустился к Насте и протянул ей сверток.
- Когда Назарова за расчетом придет, передашь ей?
- Хорошо, - кивнула секретарша, - а что там?
- Да так, кое-какие документы, которые она предоставляла для архива. Мне они больше не нужны.
-Ага, - успокоилась Настя, - передам. Кстати, ты что сегодня вечером делаешь?
- Я? Ничего…
Костя больше не видел Назарову. На премьере «Моста Ватерлоо», спустя два месяца, ему показалось, что в потоке зрителей промелькнула знакомая худенькая фигурка, но стоило Косте сделать пару шагов, чтоб нагнать ее, мимолетное видение скрылось в толпе.
- Ты куда? – дернула парня за локоть Настя
- Да так, - отмахнулся он, - показалось… Помнишь, я тебя когда-то просил передать сверток Назаровой? Ты отдала?
- Сверток? – Настя задумалась, - нет, он у меня где-то в столе лежит. Она так и не пришла. Не вернулась за расчетом. Она всегда странная была, так что не удивительно.
Костя неопределенно пожал плечами на слова своей спутницы, и пошел за сцену, поздравлять новых Майру и Роя с премьерой.