Рассматриваю свои школьные фотографии, в классе одни девчонки. Коричневые платья, белые парадные фартуки, банты, челки. Сегодня этим девочкам по семьдесят. Помню каждое имя, каждую фамилию. В классе около сорока человек. Где вы, как сложились ваши судьбы?
Алиса Матвеева, красивая, улыбающаяся, хорошенькая. Я ее очень любила, она жила в отдельной квартире, где я всё разглядывала, как в музее. Особенно помню куклу говорящую и моргающую, нарядно одетую, привезенную ей папой из Германии. У нас ни у кого таких игрушек не было. Были куклы, набитые ватой, довольно уродливые, но всё равно любимые.
Муся Прозоровская - всегда с огромными кружевными воротниками, дочка школьной уборщицы, они и жили в школе. Много девочек было из «генеральского» дома, который нам в детстве казался высоченным,а сейчас скромно стоит против «белого» дома правительства.
Алина Спешнева крупная, белая, высокая, я с ней сидела на первой парте. Она прекрасно рисовала, была из очень богатой по тому времени семьи, ее отец был драматургом, из школы ее встречала домработница с огромной собакой. Говорили, что Алина работала главным художником у Образцова.
Тамара Долматова, дочка инвалида войны на коляске, потрясала меня своими взрослыми ругательствами, которые она говорила свободно, громко, никого не боясь, не оглядываясь. Мы тоже заучивали с девчонками скабрезные стишки, которые на всю жизнь врезались в память, и сейчас вызывают улыбку, но все было тихо, украдкой, а Томка - во весь голос. Помню, когда было «дело врачей» Томка стулом заперла классную дверь и сказала : «Будем бить евреев, а Верку Левитину не трогать». Ни во дворе, ни в коммунальной квартире, ни в школе до этого времени я ничего не слышала, я даже не задумывалась, что я еврейка. Дома я расспросила маму. Никак не могла и не умела понять разницу между людьми. Брат Сашка сказал, что отличие в носе. Я на всех стала внимательно смотреть, как и где загибается этот злосчастный нос. Мама по носу получалась русской, а сосед Маслов Василий Николаевич у меня получался евреем. Я и сейчас не всегда умею, да не хочу отличать людей по национальности.
В школу я пошла в год 800-летия Москвы. Мама очень переживала, что у меня нет портфеля. Она сшила мне красивую сумку из военных брюк моего дядьки. Мне сумка нравилась, туда хорошо укладывались школьные принадлежности, было много карманов, но мама очень переживала. Так случилось, что для киножурнала «Новости дня», который показывали перед каждым кинофильмом, снимали нашу 97-ю женскую школу, Режиссер придумывал нам какие-то движения, перестроения и так далее. Меня он то ставил вперед, то задвигал, что-то ему не нравилось, потом он взял у меня сумку, одел ее себе на плечо и поставил меня на самый первый ряд. Я была счастлива: – Мама, - хвалилась я, - из всех портфелей он выбрал мою сумку, потому что она ему тоже очень понравилась.
Потом все соседи нашего двора друг другу сообщали, что видели «нашу Верочку» в журнале «Новости дня» в кинотеатре на улице Воровского(ранее и теперь - Поварская) Это был единственный раз, когда я вместе с мамой и папой ходила в кино. Показали нашу школу, маму первоклассницы Наташи Розинской - поэта Веронику Тушнову, подносившую огромный букет роз директрисе и очень крупным планом, во весь экран, девочку-первоклассницу с туго заплетенными косичками и огромными распахнутыми глазами в пушистых ресницах, так что мама даже ахнула на весь кинозал. А потом был фильм «Падение Берлина», ничего не помню, кроме Сталина в белом кителе то ли в поезде, то ли на каком-то ветру.
Я была самая маленькая (потом догнала и перегнала своих сверстников) поэтому, когда девочки ходили, обнявшись шеренгами по школьным коридорам, меня держали за руку, чтобы не нарушать линейку. Иногда играли на переменках:"Бояре, а мы к вам пришли", "кольцо,кольцо ко мне","испорченный телефон"
Я всегда в играх была только «дочкой», но не обижалась и не переживала, наоборот, мне это нравилось. У меня есть фотография третьего класса, где я на коленях у учительницы сижу.
В музее Ленина, где меня принимали в пионеры, показывали пальцем – «ой, какую маленькую девочку принимают в пионеры». Как мы готовились к этому дню: старались, делая правильные нажимы в тетрадях пёрышками №86 и «щучкой», учились без троек, запоминали строчки торжественного обещания: «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом свих товарищей торжественно обещаю, что буду …». Была зима, но мы шли с распахнутыми пальтишками, чтобы все знали, что мы стали пионерами, первое время при каждой встрече отдавали друг другу салют.
В пионерском лагере, где я очень любила проводить лето в отличие от своей дочки и внучки, на родительский день меня, как самую маленькую и легкую, посадили в огромную корзину, заваленную сверху цветами, и мальчики из первого отряда понесли эту корзину на трибуну. Что там сидит девочка - должно было быть секретом и большой неожиданностью, но знали абсолютно все дети, и Сашка сказал маме, что в этой корзине «наша Вера». Мама вспоминает, что сильно взволновалась, когда корзина стала крениться на бок и никак не могла попасть на трибуну. По сценарию я выскакивала из корзины и кричала: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство», а 600 голодных детей подхватывали: Ур-а-а!
Когда Сталин умер, вся наша школа рыдала, больше всего меня удивляло, что плачет большой, сильный и строгий директор, снимающий очки и вытирающий глаза, и это очень занимало мои мысли, отвлекая, наверно, от основной, но далекой беды - рядом сам директор плачет, а мне никак не плакалось, хоть я очень старалась.
Пятого марта от ужаса, со словами «как жить дальше?» умерла моя тетка. По радио - бесконечная траурная музыка, какая-то дикая непогода с ветром и колючим дождем. Все родственники собрались в теткиной квартире, витает ощущение ужаса, смерти. Помню, что меня и младшего двоюродного брата отправили домой. Мы шли по промозглой сумрачной Москве, из репродукторов доносилась траурная музыка,шли какие-то понурые люди, а в доме, из которого мы только что вышли, умерла тетя. В душе моей острым, тонким, холодным стеклышком царапалась впервые осознанная мной смерть.
В 1954 году на школу дали какое-то количество билетов для посещения мавзолея Ленина и Сталина. Это была осень, настоящая с резким ветром, снежным дождем, ранней темнотой. Мы влились в какую-то большую колонну и шли бесконечно долго. Ноги промокли, хотелось есть, а мы все шли и шли. Вдруг я решила рассказать девчонкам какой-то фильм, произведший на меня впечатление. Рассказывать я умела, что-то додумывала от себя, немного добавляла красок – все внимательно слушали и лишь в самом конце стали вспоминать, что этот фильм смотрели. Напал на всех нервный смех, дескать, целый час слушали то, что видели. В это время по колонне стали ходить люди, говорившие, что надо отставить смешки и разговоры - подходим. Но попробуй оставить смешки, когда тебе четырнадцать лет и когда тебе велят сделать скорбное выражение. Так и прошли мы мимо Ленина и Сталина, зажимая лицо руками, с опущенными головами - с тех пор в мавзолее я не была ни разу.
А чуть позже, наверно, в девятом классе, мы с лучшей подругой Ирой Смирновой получили приглашение в Кремль, который открыли для посещений, на молодежный бал. Нельзя описать то впечатление, какое на нас произвел Георгиевский зал, а главное – понимание того, что мы находимся в Кремле.
С мальчишками мы стали учиться в седьмом классе. Какими же мы были наивными, застенчивыми, смешными. Помню, будучи в восьмом классе, мы с подружками удивленно переглядывались в кино, когда героиня сообщала своему мужу или любовнику, что она ждет ребенка, а тот дико удивлялся. Мы были уверены, что этим занимаются специально для появления детей, а нам уже было лет тринадцать-четырнадцать.
Конечно, начались первые влюбленности. Сначала это был Володя Генин, белобрысый улыбающийся мальчик, потом Саша Китайцев -высокий, озорной блондин с черными бровями и голубыми глазами, староста нашего класса. Каждое движение, каждый взгляд, каждое слово имело значение. Все стихи и песни, сны и мечты – все о нем. У меня дома, приблизительно раз в пять лет, собираются одноклассники. Я говорю громко слова благодарности Саше за тот юный трепет, который он вызывал в моем сердце, за то первое волнение, за ту нежную любовь, которую я испытала впервые в жизни, благодаря этому мальчику.
В классе был замечательный мальчишка Юка Аверкин, он именно так себя называл, ему с трудом давалась буква «р». Всегда улыбающийся, задорный, с непослушным чубом, он любил гонять голубей. Мне и моим двум близким подружкам Ире Смирновой и Милке Танишиной он дал прицепившееся к нам прозвище «пушки». Как я с ним гоняла на велосипеде – он за рулем, я сзади или на раме – по всем окрестным переулкам: Девятинскому, Новинскому, Песковскому, Проточному, по Горбатому мосту, по Рочдельской и улице Чайковского, по Садовому кольцу. Было совсем не страшно носиться с дикой скоростью, с ветерком, потому что Юка был сильным, смелым и очень надежным. Он, будучи взрослым,состоявшимся человеком, остался таким же. Спустя десятки лет узнала от него, что нравилась ему, мне было это очень приятно. Я и сейчас по-юношески волнуюсь, когда Юка поздравляет меня по телефону с очередным Новым Годом.
Ленька Пекарский – маленький (потом он стал высоким юношей) сильно смущающийся мальчик. На уроке по гражданской обороне учитель Кирилл Кононович поставил его перед классом как модель и стал на нем демонстрировать, как перебинтовывать голову. Ленька опаздывал на урок и не успел застегнуть ширинку, а тут ещё голова забинтованная, класс помирал со смеху.
В девятом классе мы все собрались у Леньки отмечать Новый год. Самое большее, что мы могли себе позволить – игра в «бутылочку». Танцевали, пели, смеялись, гуляли по новогодней Москве, играли в снежки в любимом сквере около высотки на площади Восстания. Наши песни: "хорошее настроение"," подмосковные вечера", "глобус крутится, вертится", " звезды зажигаются хрустальные", "гуцулка Ксана", романс Рощина, песни из фильма «Укротительница тигров», "я люблю тебя жизнь" и много других.
Несколько особняком держалась группа из высотки на площади Восстания, хотя мы к ним иногда заглядывали в гости, но разница в условиях жизни была колоссальная. Большинство из нас ютились в комнатах, где проживали от четырех до шести человек. Старые покосившиеся дома с облезлой штукатуркой, кривые лестницы, отсутствие телефонов, звонков, темные заставленные коридоры, убогие одинокие лампочки на кухне и в уборной, старенькая и замызганная раковина, холодная вода, по утрам очередь в туалет. Некоторые жили в подвалах и полуподвалах. Моя подруга Милка Танишина (ох, где ты Милка, как хочется тебя увидеть, хоть что-нибудь о тебе узнать) жила с родителями в 8-ми метровой комнате, голова на голове. Милка в красках рассказывала, как пару раз в месяц отец стаскивал со шкафа чемодан и собирался уходить, а работал он главным инженером в отделе архитектора района (правда уже в девятом классе им дали 18-метровую комнату в шикарном новом доме со всеми удобствами на улице Чайковского напротив американского посольства).
Ну, а в высотке было всё: огромный холл с дежурным, ковровые дорожки к скоростному лифту, строгая лифтерша, мебелированные комнаты, лакированные холлы перед квартирами, вкуснейшие угощения, проигрыватели, зарубежная музыка, стеллажи и шкафы с книгами, прислуга. Но надо сказать, что девочки – Нина Старосотская, Наташа Клюкина, Лена Кириченко - были очень скромными, хорошо воспитанными, застенчивыми. Всегда с удовольствием смотрю сцены в высотном доме из фильма «Москва слезам не верит»
Была у нас еще девчонка хорошая – Надя Постнова из многодетной семьи, где было 5 девочек. Надя, отличавшаяся низким голосом, была прекрасным другом, легким в общении, активным, очень справедливым позитивным человеком. Девочка Искра из книги Васильева «Завтра была война», напоминает мне Надю. Потом они куда-то переехали, по-моему, в Мамонтовку. Мы ездили к ней в гости. Двери в электричках не закрывались, мы возвращались в Москву в выходной день – вечер, стук колес, ветер, песни – перед нами длинная жизнь. Наденька, как хочется тебя отыскать.
Дружили мы втроем – я, Мила и Ира. В школу ходили вместе, встречались у "нашего" дерева в мороз и дождь, сердились на опоздавшую и до школы часто шли молча. (зачем встречались до сих пор непонятно). Уроки делали вместе. Обедали, пили чай, какао. Вместе обсуждали проведенный день, мечтали. Вечерами слушали, затаив дыхание, «театр у микрофона». Ходили в кинотеатры «Баррикады» и «Пламя» с двумя залами – синим и красным, любили бывать в зоопарке, глазели на животных, покупали там мороженое с именами на вафлях, мячики на длинных резинках, свистелки "уди-уди". Иногда ездили к Милке на дачу, катались в метро по кольцу - на «Краснопресненской» сядешь туда же приезжаешь через какое-то время - за один пятак столько удовольствия. Ира лучше всех знала математику, мы у нее частенько списывали, когда самим лень было делать, у нее были очень чистые, аккуратные тетради, дневник, книги. Сначала все она делала на черновик, потом переписывала.
Математику мы все любили из-за учительницы Симы Исаевны, у нее тряслись руки, она была старенькая, но необыкновенно хорошо объясняла и любила всех нас. В своей жизни мне не пришлось заниматься математикой, но даже спустя 50 лет я помню, например, что такое квадрат суммы и сумма квадратов Алгебраические уравнения решались, как кроссворды, было ужасно интересно из огромного уравнения получить маленький ответ.
Симе Исаевне было очень тяжело и скучно на контрольных, особенно на спаренных уроках. Она и перекусит, и вздремнет к общей радости, а потом к кому-нибудь начнет обращаться с вопросами: «Ой, Баткилин, откуда у Вас часы. Дядя подарил, а дядя знает, что у Вас в четверти может выйти двойка, если Вы не напишете эту контрольную работу и т.д.» - это когда каждая минута дорога.
Сима Исаевна была очень доверчивой и доброй. Милке нельзя просто было приходить домой с двойкой – отец закипал и кидался собирать свой чемодан на выход, поэтому мы ловили Симу Исаевну, выходящую из буфета и разыгрывали одну и туже сценку: Милка рыдала почти в голос, а я и Ира ее успокаивали. Сима Исаевна не могла пройти мимо. – Что такое, - спрашивала она. - У Милы день рождения, а Вы ей двойку в дневник поставили, её будут ругать, вместо праздника. – Я же не знала про день рожденья, давай зачеркнем и я распишусь, что это ошибка.- Таких дней рожденья у Милки было три-четыре в году, но система работала безотказно. Только Сима Исаевна удивлялась, как быстро летит время...
Был добрый учитель по физике - Данила Михайлович, по прозвищу «бандура» Когда он в очередной раз говорил, что сейчас будем делать опыт, который подтвердит сказанное, мы умирали со смеху, потому что за все годы опыт не получался у него ни-ког-да.
Учительница Мария Павловна вела французский, который мы абсолютно не знали, нас учили только грамматике, может сама она и знала язык, но детей не любила, а мы это чувствовали. К нам она обращалась с каким-то презрением:
- Дуры, вы дуры – часто звучало в классе.
- Левитина, - обращалась она ко мне, - как мне жалко твою маму, симпатичную женщину, что у нее такая дура дочка.
А всё из-за Ив Монтана, впервые приехавшего в Москву. Все мы сидели весь вечер около телевизора у Томы Рожновой. Ничего не понимали, но с восторгом слушали французские песни, потом их перевели на русский: «Листья шумят, сад облетает, низко к земле клонится дуб, слово любви не улетает, если оно сорвано с губ». На другой день плохо сформулировав свой вопрос, я спросила Марию Павловну, поняла ли она то, что пел Монтан. Реакция была жуткая. Мало того, что она меня выгнала из класса, она еще решила выскочить за мной. Я побежала, она – за мной, кричит: – Заворачивай к директору, ты меня оскорбила. Совсем она нас не понимала: - Танишина, - обращалась она к Милке, - что ты напереводила, зачитываю твои перлы: «Он, уходя клал ухо на стол; они спускались в салон для мадам и поспать и пр.». А дело было в том, что давая нам писать контрольную, она предупреждала, что если не будет переведено 3 абзаца, то проверять она не будет - сразу кол, вот мы и торопились, не думая о содержании. Похваливала она Иру Смирнову, систематически и аккуратно заучивающую слова.
С Иркой мы решили учить наизусть «Евгения Онегина», благо было много времени свободного, когда мы сидели в бане в очереди в душевую кабину. Сидеть приходилось часа два. Не знаю, как Ира, а я учила с упоением. Недавно перечитала, потому что внучка Настенька проходила в школе, порадовалась, что до сих пор очень многое знаю наизусть.
На протяжении всех лет после окончания школы мы с Ирой вспоминали друг друга в дни рождения – 15 марта и 10 августа. Ира закончила медицинский, защитила диссертацию, вышла замуж за своего сокурсника, впоследствии известного врача, вырастила сына, заимела внучку – все это я знала, но мы не встречались. После смерти ее мужа мы решили не только по телефону поговорить в день ее рождения, а встретиться. Погода была прескверная: ветер, дождь. Но мы шли по местам нашего детства - школа, библиотека, любимые улицы, переулки, наше дерево, дома друзей. Не замечали скверной погоды, болтали безумолку, сидели в кафе около зоопарка, вспоминали всех своих близких и родных, подружек, одноклассников, учителей. И не было этих 50 лет, и были мы не пожилыми людьми, а встретились девчонки-хохотушки без проблем и забот.
Потом мы вместе отдыхали на даче у нас, прямо на берегу Волги в жаркое дымное лето 2010 года. На даче - благодать: купанье с утра до вечера, вкусные обильные обеды-посиделки на террасе, прогулки на байдарке, фотоохота за аистами, совами, чайками, ежами, сказочные разноцветные закаты, лунные дорожки на воде, бесконечный стук падающих яблок о крышу, пение птиц, не знаю каких, но что-то вот такое : «ни-ферти-ти, ни фер–ти», ласточки на проводах, цветы, многотравье, шашлыки на пеньках, шампанское из холодильника, гости, яркие звезды, дым из трубы, мой круглый, не поддающийся пониманию, день рождения, и мы - звонко хохочущие, не потерявшиеся в этом огромном мире родные души. Самое приятное, что мой муж, не очень легко сходящийся с людьми, принял Иру как давно знакомого друга, она очень естественно влилась в нашу дружную компанию, думаю теперь навсегда. Вот уж действительно верна поговорка – старый друг лучше новых двух.