Электричка въехала в грозу, и, зажатая ломтями дождя как колбаса в сэндвиче, остановилась на маловразумительной платформе без названия, просто какой-то там километр. Порядочным электричкам и замечать-то такие платформы не следует, тем более останавливаться на них. А эта вдобавок еще и двери открыла.
И впустила в вагон ЕГО.
Парень напротив тут же вспотел, дернул окно и выставил голову наружу. Ворчливая бабка, занудно проверившая перед началом грозы все окна на предмет их полного и окончательного закрывания, рванулась было снова ругаться, но, увидев ЕГО, подставила вдруг разгладившееся и помолодевшее лицо каплям дождя и ветру.
ОН был предельно ясен. Порыкивая и посверкивая, он перенес грозу в мирно дремлющий вагон дальней электрички.
Это был секс, откровенный и убедительный, и явлен он был в образе женщины и мужчины. Насквозь мокрая одежда дразнила зрелостью и смелостью их крепких античных тел, подогнанных друг к другу, как ложки из одного набора. Женщина была круглолица, круглоглаза, круглогруда и круглобока, мужчина – угловат и узловат, но гибок и упруг. Таким не нужны свечи, музыка и прочие преамбульные навороты, сексу с ними было легко и просто.
Он был у них совсем недавно, и будет скоро, как только они доберутся до места, где не будут совсем уж смертельно травмировать общественную мораль и нравственность. А пока он бдительно и победительно сторожил их, смущая, искушая и сокрушая добродетельных дневных пассажиров. Мужчины деликатно прикрыли причинные места газетками, женщины выпрямили спины, вытянули шеи, приоткрыли рты, затуманили глаза и уставились в окна.
Увы и ах, но прайвеси на самом деле не такая уж и прайвеси. С обществом еще можно как-то договориться, или, по крайней мере, оставить его завистливо вздыхающим.
Иное дело – люди государевы. У них к прайвеси иммунитет, им специальные прививки делают.
Государевы электричечные контролерши никакого такого секса-хранителя в вагоне не заметили, глаз смущенно от парочки не отвели, завистливо не вздохнули, а потребовали билеты у всех. Даже у этих счастливых избранников судьбы.
Билетов у тех не оказалось, и они предложили приобрести их. С нехилой накруткой. Это не штраф, ни-ни, штраф – это совершенно другая юридическая процедура и другой код бюджетной классификации. Это – комиссионные, за максимальное приближение оплаты услуги к месту ее оказания.
С государевыми людьми не стоит связываться ни при каком коде бюджетной классификации. Даже если и победишь, все равно проиграешь. Женщина легко и улыбчиво намекнула на дождь и удаленность кассы от платформы. Государевы люди были непреклонны и требовали пятьдесят процентов сверх цены билеты. Женщина намекала на взаимопонимание, справедливость, конституцию и пятую поправку, хоть она и не про то, и вообще американская. Государевы люди алкали комиссионных. После скандала, угроз, повизгивания, поскуливания и записывания фамилий контролеров и их начальников, женщина вышла победительницей.
Мужчина же за это время поскучнел, погрустнел, ссутулился и заоконный пейзаж стал ему интересней партнерши. Типично мужской подход, предоставить женщине разбираться с бытом, вместо того чтобы этот самый быт оплатить непринужденно и щедро.
Остальные пассажиры тоже расслабились, уткнулись в газеты, променяли грозу на колбасу и пиво.
Секс…
А что секс? Это любовь – дама упертая и пронырливая, а секс – он парень смирный, робкий, ему условии нужны, дружественная обстановка. А то, что он с каждой рекламы лыбится, так ведь жить-то как-то надо, вот и приходится крутиться.
Перепуганный скандалом секс свернулся маленьким котенком под мокрой майкой юноши, почти мальчика, и оттуда жалобно заплакал.
Юноша с подругой вошли на той же самой дождливой платформе, они тоже были мокры и влюблены, но драматического эффекта их появление не вызвало, с контролерами они связываться постеснялись.
Котенок, извлеченный из-под майки, оказался очень маленьким, очень мокрым и очень несчастным.
Девушка покопалась в холщовом рюкзачке, и обнаружила там только два крошечных влажных носовых платочка.
- Все промокло, - пригорюнилась она, - даже деньги. Как же мы теперь в кино пойдем?
- Ну, раз контролеры взяли мокрые деньги, то и в кино возьмут, - здраво рассудил юноша. И потом, нам твоя мама за котенка денег даст. Когда животных дарят, за них положено деньги давать. Сухие! – беззаботно расхохотался он.
Он был совсем юным, этот юноша, и денежные проблемы еще не настолько согнули его, чтобы он брезгливо предоставлял их женщинам.
Котенка деньги не интересовали, ни сухие, ни мокрые. Он хотел, чтобы его высушили, согрели, и даже, возможно, покормили.
Толку от кружевных платочков не было никакого, и юноша стал на котенка дуть, изображая фен. Котенок энергично возражал.
Парень, дышавший в окно, выудил из кармана джинсов огромный клетчатый носовой платок, не первой свежести. «Для котенка сойдет», - пробурчал он, сам стесняясь своей сентиментальности.
И тут же отовсюду потянулись руки с платками и салфетками. Бабка, противница открытых окон, достала откуда-то бутылку молока, заткнутую бумажным катышком. «Козье», - похвасталась она, плеснула молока себе на ладошку и поднесла котенку. Котенок молоко благосклонно вылакал и ладошку вылизал, бабка только радостно всхихикивала от щекотки. Повеселевши, он поиграл собственным хвостом, покусал девушкину сережку, попробовал порвать футболку, да и заснул. Свесивши вниз голову, раскинув лапки и не успев подобрать хвост.
- Ой, он и вправду спит! В такой неудобной позе! - удивился юноша.
- А дети всегда так. Где сон настигнет, там и засыпают, - авторитетно пояснила бабка.
- Все? – уточнил юноша, - и человеческие тоже?
И внимательно глянул на свою подружу.
Та хоть и покраснела, но глаз не отвела, смотрела ясно и доверчиво.
Эх ты, котенок, за которого будет заплачено сухими деньгами. Оно тебе надо было? Ведь ровно через девять месяцев придется тебе потесниться в хозяйкином сердце ради человеческого детеныша…