Дневник IV-8 Окуджава. П. Старчик. В. Поветкин
14 июня 1997 год. Вчера была неудачная встреча в клубе любителей «Серебряного века». Честно говоря, всё это ерунда — правление не выбрали, половина людей ушла. Все выступающие мне не понравились. Всё советское, мёртвое, не одухотворённое. Неизвестно, когда опять будет встреча. Как-то всё это несерьёзно.
Ходили с Олей (невестка Веры М.) в Бетховенский зал Большого Театра, я наслаждалась пением, обаянием, «могиканством» Артура Эйзена. Ещё до того, как певец вышел на сцену, я сказала Оле: «Он мне нравится». Он оправдал мои ожидания. Он мастер, от него исходит благодатная энергия, он отдаёт людям тепло. У него очень приятный низкий мягкий голос, великолепное пьяно, артистизм. Бешеные овации устроили ему. Пианистка его изумительно ему аккомпанировала.
15 июня. Приехала ко мне моя подруга из Бостона Ирина-Рина. Мы никак не могли с ней расстаться. От неё шло тепло. Она сказала, что у меня очень чистые, святые глаза, что меня надо выдать замуж. Она очень чувствительна.
17 июня. Мысленно разговаривала с Булатом Окуджавой, я чувствую его святым человеком с огромной божественной энергией. Молилась о нём, читая молитвенник.
18 июня. Два часа я шла в тихой толпе людей к Театру Вахтангова прощаться с Булатом Окуджавой. Люди шли бесконечным потоком. Он красив, у него великолепный лоб. Величие облика. После того, как я прошла мимо гроба и тихонько перекрестила его, я два часа сидела в зале, слушала его голос, молилась о нём, о России, о тех, кто пришёл проститься с ним. Печальное чувство было во мне при очередной смерти незаурядного человека.
Какому-то седому господину, сидевшему рядом со мной в третьем ряду партера, я почему-то сказала: «Если не верить в Бога, то смерть — это абсолютная трагедия». Его знакомый сообщил мне, что Булат крестился незадолго до смерти, его святое имя — Иоанн.
Мне жалко было людей — ведь мы все умрём. Мы встретились с Петей Старчиком, сели рядом, пошептались. Я сказала ему: «Великий человек умер». Петя дал мне почитать хорошие стихи Люси Полищук, написанные о Булате.
Мало кто из людей крестился, проходя мимо гроба Булата. Петя сказал: «Один из ста крестится».
Сейчас внутри меня всё время поёт Булат свои простые и такие прекрасные песни, которые после его ухода стали как-то глубже и значительней.
На улице Арбат голос Булата вызывал слёзы. «Мы прощаемся с нашей юностью», - сказала я кому-то.
22 июня. Я писала музыку на стихи Иры Кашириной, она мне мешала сочинять. Я раздражалась. Душа открыта в момент творчества и нуждается в сосредоточении, она вслушивается в себя и черпает там гармонии и мелодии, соответствующие поэтическому слову.
Премов. (Оля) пригласила меня в какой-то маркетинг, это игры с деньгами, мне это глубоко чуждо. Меня спросили, буду ли я участвовать в мероприятии денежном. Я ответила, что не хочу попадать в кабалу, что иметь много денег — вещь опасная, что Бог меня одевает и кормит. Душа важнее денег. Я поэт. Не представляю себе Цветаеву, Ахматову, Блока, Мандельштама, которые стали бы играть в эти игры. Они были нищими.
Печатала свои записи об Иосифе Бродском. Плакала. Память так мало удержала.
У меня есть фраза: «Он мог бы стать для меня всем». Не стал. Никто, кроме Бога не стал для меня всем.
Все мои влюблённости — это были сплошные страдания и иллюзии. Ничто не сбылось, ничто не оправдалось. Воистину всё был обман. Но сердце пылало, хотело любить. И вот теперь оно вкушает сомнительный покой, никого не любя. Хорошо ли это?
Где мой Иосиф, где Иосиф Марии Бродской, где Иосиф Евгения Рейна? С каждым из нас был свой Иосиф. То, что он снился мне и не один раз - говорит о том, что мы как-то были с ним связаны в прошлых жизнях. Чудится, что душа его прилетает ко мне на миг, прикасается ко мне невидимо, желая меня утешить...
24 июня. Были с Ириной-Риной в Третьяковской галлерее, я с удовольствием смотрела на портреты.
«Что самое интересное в мире?», - спросила я её. «Любовь», - сказала мне Ирина. «Люди», - заметила я. Любовалась я картинами Рокотова, Левицкого, Боровиковского, пленил меня Василий Дмитриевич Поленов, интересен Крамской, созерцала его картину «Христос в пустыне» - гениальная вещь.
Вдохновение это священное безумие, и омыт слезами путь к стихотворению или песне.
Мои стихи:
Кто сеет нас, как звёзды в пустынной мгле?
Как обретаем гнёзда, ища себе
Подругу для скитаний, кружа в веках,
Минуя расстоянья, минуя прах?
Я обнаруживаю в себе Бердяевскую потребность к свободе.
Молились ли регулярно Богу великие поэты или многое в них происходило спонтанно?
30 июня. На дне рождения Бори Талесника были его друзья. Он подавлен, грустен, чувствует себя покинутым. Он не рисует после больницы. Был сын Таси двухметровый красавец Коля, на меня глядели Тасины глаза. Он учится на актёра. Тася с дочерью и папой на даче.
Забудь о пыли и пол не мой.
Вот лепет милый. Урок усвой.
И рисованью предайся, друг.
Умерь скитанья, будь к славе глух.
7 июля. Я путешествую в автобусе по городам и весям России. Были в Торжке, прибыли в монастырь. Спать нас поместили в помещении склада без окон и дверей. Сырость, теснота, духота, комары — таков сервис. Ни одной улыбки у монахинь и инокинь.
8 июля. Утром нас никто не накормил, не напоил. Ночью кто-то читал, не думая о желающих уснуть.
Великий Новгород. Созерцание реки Волхов. Ощущение радости на берегу. Накупила себе изделий из бересты. Накормили нас гороховым супом и рисовой кашей.
9 июля. Встреча с Володей Поветкиным. Он стал директором Центра музыкальных древностей. Подойдя к двери Центра, я позвонила. Володя выглянул в окно, открыл мне дверь. «Ты меня узнаёшь?», - спросила я его. «Да. Сразу узнал. Ты хорошо выглядишь. Приятно тебя видеть», - сказал Володя.
Он поил меня чаем, потом включил пластинку с православным хором и на полчаса куда-то по делам ушёл. Вернувшись, он велел девушке-сотруднице Светлане Леонидовне накормить меня картошкой. Пока жарилась картошка, он повёл меня в зал, где многое сделано его руками резчика по дереву.
Володя час читал мне лекцию о старинных музыкальных инструментах, играл мне на каждом из них, играл виртуозно. Он велел мне написать отзыв о выставке Пустовойтова и добавить следующее: «Прослушала лекцию В. И. Поветкина...». «И адрес свой напиши», - сказал Володя. Он и девушка дали мне в дорогу еды. Я подарила им шоколад.
Володя пошёл меня провожать. Мы прошли с ним до половины моста через Волхов. Он сказал: «Дальше я не пойду». Мы встретили Люсю, она сказала: «Вы чем-то похожи». «Дай я обниму тебя», - сказала я Володе и обняла его. «До свидания, солнышко», - сказала я ему. Прошло несколько минут. Необыкновенное чувство пронизало мою душу. Как будто душа Володи прикоснулась ко мне. Я с трудом слушала людей. Всё о Володе думала.
Мой рисунок.