Автобус остановился на берегу моря. Елизавета, сбросив босоножки, зашла в воду по щиколотку и, сложив ковшиком ладонь единственной руки, зачерпнула воду, ополоснув ей лицо. Сразу свежо-свежо сделалось. Затем, она снова зачерпнула морскую воду и попробовала её на вкус. Так она всегда делала, когда возвращалась домой, вне зависимости от того, сколько отсутствовала: день, как сегодня, или несколько месяцев, как бывало во время её учебы или как бывает в период постоянных семинаров, коим несть числа в её теперешней беспокойной жизни.
Елизавета прошлась по берегу вдоль самой кромки воды. А вот и старый приятель – огромный белый камень. Говорят, что если положишь на него руку и произнесёшь вслух своё самое главное желание, то оно непременно сбудется.
Тогда Лизе едва исполнилось пять. Сколько раз клала она ручонку – свою единственную ручонку – на этот камень, произнося: «Хочу, чтобы у меня выросла вторая рука». Мать, стоя рядом, вытирала слёзы краем носового платка. Теперь уже нет в живых ни её, ни отца, ни бабушки. И прошло с той поры уже почти тридцать лет. Нет в живых уже и тех врачей, по вине которых всё это произошло. Нет в живых и той воспитательницы из детского садика, куда водили Лизу, которая не досмотрела, как Лиза упала, растянувшись на асфальтовой дорожке, свезя себе всё лицо, сломав нос аж в нескольких местах.
* * *
Неслась по улице «Скорая», оглашая округу сиреной. Бешено вращался проблесковый маячок. Лизе успели сделать кое-какое обезболивание.
Белые халаты, медсёстры, врачи… Какие-то лестницы, тревожные голоса, что-то обсуждающие… Обсуждающие что-то такое, что касается её, Лизы. Заплаканное лицо матери. Бабушка тоже здесь. Ей самой плохо. Ей дают что-то выпить. Лизе делают укол. Она погружается в небытиё.
-Ну, вот и всё, Лизончик, - мама улыбается, берёт Лизину руку в свою, - операция прошла, котик. Как твоё личико? Не болит?
-Немного, - отвечает Лиза.
Но почему же так сильно болит рука?! Лиза не может сдержать стонов.
-Что с тобой?, - взволнованно спрашивает мама.
-Рука, - сквозь стон произносит Лиза.
* * *
Вторая неделя пошла, как Лиза в больнице. Кажется, в самом деле, личико подживает. Зато рука – всё хуже и хуже. Больно так. А вот пальцы немеют. Врач говорит, нужно массаж пальчикам делать каждый день. Научил маму, как это делается.
Мама сначала делала, а Лизе было так больно…
Вскоре перестала мама массировать Лизины пальчики – нет у неё сил больше слышать, как девочка каждый раз плачет. Пошла в ординаторскую. Долго с врачом говорила, на повышенных тонах. Да ничего не добилась. А у Лизы пальчики сделались вскоре прозрачными – будто стеклянные. А дальше такое началось…
* * *
Несётся опять «Скорая». Несётся в ночь, в неизвестность. Летит стремительно по шоссе, которое со всех сторон обступили мрачные лесополосы. Волнуются деревья, проносящиеся мимо. Тревожно оглашает пространство сирена. Тревожно бьётся проблесковый маячок. А вокруг никого.
…Требуется срочная ампутация больной руки – что-то там важное задели, что-то существенное повредили, когда тот самый укол делали Лизе перед операцией, - а в той больнице, где Лиза была, оказывается, не удаляют руки или ноги – нужно в другую больницу ехать, что в огромном городе, почти в полусотне километров от их маленького-маленького тихого городка, что, говорят, не столь уж давно, был станицей, о чём помнил даже Лизин отец.
Потом выяснилось, что в ближайшие дни после случившегося, если б разобрались в том, что у Лизы с её ручкой происходит, и случившиеся должным образом бы лечить начали, то и не понадобилось бы никакой ампутации, тем более – срочной.
* * *
Лиза упорной девочкой оказалась – когда в школу пошла, сама настояла на том, чтобы наравне со всеми заниматься физкультурой. И вообще, к цели идти умела.
…После школы был институт. Потом – три года работы по распределению. Отработав, вернулась в свой родной город – не могла без него, тосковала, даже плакала по ночам будто по любимому человеку, бывает в жизни и такое. Дальше – работа на судоремонтном заводе. Инженером.
Однажды, возвращаясь домой, что-то уж сильно предалась Лиза воспоминаниям о минувшей школьной юности. Вспомнилась и учительница физики, объяснявшая, как распадается свет на составные элементы, показывая специальную призму, внутри которой это было видно очень отчётливо, потом говорила, что свет белый, а семь цветов радуги – это тоже элементы белого цвета, в то время, как остальные цвета – коих в природе не меньше нескольких тысяч – являют собою ни что иное, как синтез различных оттенков каких-либо из этих семи цветов, а потом, взяв картонный круг, разделённый на восемь секторов, каждый из которых был заклеен одним из семи цветов радуги, а восьмой был заклеен белым, вращала этот круг при помощи спички, вставленной в его центр, приглашая учеников подойти поближе и рассмотреть как можно более внимательно то, что сейчас происходит, а происходило то, что все бумажные полосы восьми цветов сливались в момент вращения в один сплошной белый цвет, после чего учительница предложила ученикам нарисовать на бумаге квадрат, закрасив его синим карандашом, а потом сверху закрасить жёлтым (тоже – цвета радуги), в результате чего получился зелёный цвет. А сегодня Лизе всю ночь снились танцующие цветы – синие, оранжевые, голубые, фиолетовые, розовые, зелёные, красные, пёстрые, крапчатые, золотистые – в разных формах и обличиях. На следующий день, по дороге на работу, Лиза купила в ближайшем газетном киоске коробку цветных карандашей, а потом – в выходные – всё рисовала, рисовала, рисовала: танцующую радугу, ожившие цветы, вставшие в хоровод, венок из нескольких сплетающихся радуг, повисший над цветущим лугом, хотя знала же, конечно, что не бывает в одном месте сразу несколько радуг, но то в жизни не бывает, в воображении бывает всё, а воображение – тоже жизнь. Потом нарисовала – всё теми же карандашами – портрет соседской девочки, родившейся с пустыми глазницами, носившей стеклянные глаза-протезы, при этом начёсывая чёлку постоянно на лоб так, чтобы глаз не было видно вообще. Эта девочка уже много лет училась далеко отсюда, в школе-интернате для слепых детей, приезжая домой только на каникулы, неизменно признаваясь в своей любви к розовому цвету, который она чувствовала каким-то непостижимым для всех, и главное – для себя самой, образом, вырезая ножницами из бумаги, как правило – из розовой, самые причудливые узоры, самые диковинные цветы, не менее диковинных бабочек и птиц, самых невероятных, самых сказочных зверей. Её Лиза изобразила с розовыми цветками лотоса вместо глаз.
…Прошёл год, а Лиза всё рисовала, рисовала, рисовала – теперь уже по большей части красками, - успев превратить свою квартиру, где жила последние годы совсем одна, в настоящую картинную галерею, и, чувствуя непреодолимую тягу к рисованию, попросила – разумеется, за некоторое денежное вознаграждение – учительницу из местной художественной школы позаниматься с нею, а ещё через некоторое время – по совету той самой учительницы – поступила в педагогический институт на факультет живописи и графики, готовясь стать в будущем учительницей столь полюбившегося ей рисования, тем более – работа на заводе, связанная с точными приборами, оставляла для этого занятия не так уж много времени, и ещё меньше – физических и душевных сил.
В редкие свободные часы, прогуливаясь по знакомой с детства набережной, Лиза подходила к Камню Желаний, и, положив на него руку – единственную руку, окончательно позабывшую про отдых, - тихо-тихо, почти шёпотом, чтобы не услышал никто из прохожих, говорила: «Хочу стать настоящей художницей».
* * *
…В тот день у Лизы было, мягко говоря, далеко не самое лучшее настроение. Накануне её оставил мужчина, с которым она встречалась. А ведь – что самое удивительное – верила в серьёзность его намерений. Оказалось, напрасно верила. Прежде её уже несколько раз обманывали. Решила: в последний раз поверю. И такое жестокое разочарование!
«Не осталось, видно, порядочных мужчин. И никто на серьёзные отношения больше не способен. Что ж. В таком случае, лучше буду одна», - думала Лиза, бредя в рассеянности по улице. Вдруг кто-то её окликнул:
-Лиза! Да, ты ли это?!
Лиза обернулась. Конечно… Она узнала её почти сразу. Лизина школьная подруга Таня. Училась в параллельном классе. Жила в доме, что напротив того, где жила и продолжает жить Лиза. Потом Таня вышла замуж и уехала в другой город, находящийся примерно в двадцати километрах отсюда. Связь как-то сама собой со временем потерялась.
…Под полотняным навесом летнего кафе ощущалось дуновение вечернего бриза, долетавшего с моря.
-Представляешь, - слегка уставшим тоном рассказывала Таня, - угораздило где-то школьный аттестат потерять. Сюда за дубликатом приехала. Но, теперь всё нормально. Получила. Вот здесь он, - Таня слегка хлопнула ладонью по своей, достаточно элегантной, хотя и изрядно потрёпанной, дамской сумочке, продолжая:
-Скорее всего, при переезде затерялся как-то во всей этой суматохе. Мы ж с мужем развелись. Не хочет он больного ребёнка воспитывать. Дочь-то наша – Машенька... Аутизм у неё. Слышала про такое?
Лиза утвердительно кивнула головой, цедя через соломинку кисловатый коктейль с кусочками льда.
-Я, было, курить начала с горя, - призналась Таня, - но вовремя спохватилась. Считаю, что это – в лучшем случае – признак слабости или отсутствия ума, в худшем – признак того, о чём вообще лучше не говорить. А у меня с таким ребёнком представляешь, какая ответственность?!
Таня принялась поедать ложечкой мороженное кирпичного цвета, успевшее уже слегка подтаять в серебристой вазочке.
-Ничего, думаю. На всё воля Божия, - продолжала она, - Значит, и такие дети для чего-то в этом мире нужны. И взрослые – тоже. Оказалось, не одна я такая, и не одна я так думаю.
Потом Таня достаточно долго и увлечённо рассказывала Лизе о том, как в том городе, где она теперь живёт, несколько лет назад объединились родители детей, имеющих врождённые патологии психики, которых не брали в школы (даже – во вспомогательные) и в детские сады (даже – в коррекционные группы), а медики, будучи не в силах чем-либо реально помочь, но, при этом, не находя в себе элементарного мужества для того, чтобы честно признать своё бессилие, цинично советовали родителям таких детей, не мучиться с ними, просто сдав их в психиатрический дом-интернат, по сути дела – на верную смерть. Но, были среди них и другие, их было очень мало, однако, они всё же были и есть, которые не мирились с невозможностью, совсем недавно казавшейся фатальной, чем-либо помочь этим детям. Они не успокаивались и постоянно искали что-то новое, неведомое прежде, узнав, наконец, что методика лечения аутизма на самом деле существует, и успешно себя зарекомендовала в Германии, а чуть позже – в Голландии, в Швейцарии и в Бельгии, в последнее время внедряется – хотя, и не без некоторых сложностей (а где их нет?) во Франции, в Канаде и в США. Тогда-то те врачи и отправились туда, постигать секреты той чудодейственной методики, для чего им самим пришлось самым решительным и даже безжалостным образом сломать целый ряд стереотипов в своём же собственном сознании. Отдельной темой является сбор средств на их поездку и проживание в тех далёких странах. Те средства собирали всем миром. И не в каком-то переносном, а в самом что ни на есть доподлинном, в самом что ни на есть буквальном смысле этого слова. В разных странах собирали: кто сколько мог. Рабочие, служащие, фермеры, предприниматели… Это только говорят, что нет больше интернационализма! Наверное, кому-то так бы хотелось! Но, это не так!
Рассказывала Таня и о том, как их организация поначалу обитала в подвале, который они арендовали вскладчину, как в невообразимой тесноте, вдыхая миазмы канализации, что постоянно прорывалась и затапливала тот подвал, делали они свои первые шаги на пути к столь великому и нужному делу, пока, наконец, ни приобрели маленький домик на окраине города, реконструировав его своими силами, оформив – пусть и не без проволочек – юридически своё начинание.
Здесь дети, не имеющие от рождения никакой связи с реальностью, погружённые глубоко внутрь самих себя и потому кажущиеся окружающим ненормальными, слабоумными, но, на самом деле, абсолютно не являющиеся таковыми, учатся жить в естественных суточных, сезонных и годовых ритмах, ухаживать за собой и друг за другом, обучаются ремёслам.
Лизу, как будущего художника, заинтересовала тогда идея лечения врождённых психических патологий, посредством искусства. Она не раз приезжала туда, в этот маленький, уютный домик, словно явившийся из какой-то дивной, волшебной, давно позабытой, а теперь вдруг ожившей наяву сказки. А потом, когда до окончания института оставалось около полугода, и вовсе перешла сюда работать.
После получения диплома снова пришлось поступать заочно в другой институт. На сей раз – в институт лечебной педагогики, по специальности «арт-терапия». А это – ох, как далеко! Приходится ездить. Кроме того, нужно изучать психологию и ещё многое, многое другое. Но, ведь есть же желание продолжать!
Тяжело ездить каждый день на работу за два десятка километров в другой город, а после работы – столько же назад. Однако, не нами сказано: «Человек ко всему привыкает».
И вот ещё что. Временами Лиза вновь обращается к Камню Желаний. Просит исцеления для тех детей, с которыми теперь работает. Хотя, дело, наверное, не в Камне. Дело в Желании.
Такая, собственно говоря, история.