Жил-был Виталик - пацан конкретный.
За базар отвечал, на чужих баб не лез, долги отдавал в срок.
Вручную растаскивая по батиному складу пудовые мешки с сахаром да мукой, имел рельефную мускулатуру, которая вкупе с голубыми глазами и хайром блонд, делала его похожим на Дольфа Лунгрена -актера из боевичков про коммандос.
Зачем ему чужие бабы? Своих хватало.
Ну просто Мистер Микрорайон.
При всем при том, была у Виталика слабость. Впрочем, какая слабость? Так, крохотный изъян, нарушавший общую гармонию.
Высоты парень боялся. Пугала высота его. До ужаса.
Избегая балконов, обрывов и крыш, он спускался по лестнице, до хруста в костяшках сжимая перила. Занося ногу над эскалаторной ступенью, закрывал глаза.
А так все больше по поверхности шарился – ни ввысь, как говорится, ни вглубь.
Считал страх свой ошибкой природы, хитрое слово «акрофобия» - ненавидел, и никому никогда об этом не говорил.
Но рано или поздно правда, как ни прячь, вылезет наружу.
Томным, июньским заполднем к пустырю за Сортировочной подъехал упакованный по-фургонно аттракционный парк. Поднялась на земле суета, а над пустырем пыль, и всего за неделю выросло колесо обозрения, заиграла под качелями-каруселями разухабистое диско, бешеные машинки с визгом заскользили по кривым рельсам.
А вровень с колесом, гордо вознеслась деревянная вышка с плоской макушкой. На бумажном плакатике сияло единственное слово: «Тарзанка», и сразу же после торжественного открытия, все ломанулись туда, желая испытать прелести новой развлекухи.
У Ленки Самохиной, несмотря на потрясающую фигуру, третий размер и зеленые глаза, месячные приходили так же как у замарашек из районной путяги. И потому, вместо того, чтобы страстно скакать на Виталике доламывая отчаянно скрипящую кушетку, она была вынуждена неспешно прогуливаться со своим кавалером, скрипя зубами от бросавших на него томные взгляды конкуренток. Для того чтобы заполучить такой экземпляр ей пришлось даже пойти на кражу запасного ключа от нотариальной конторы, где она служила секретаршей.
Зато по выходным можно было спокойно трахать местечкового Лунгрена сутки напролет. Впрочем, он не возражал.
Все дороги ведут в Рим, а путь Виталика с уцепившейся за его локоть Самохиной, вел в Парк аттракционов.
Было бы странно проигнорировать громкую музыку и плавный бег колеса, кабинки которого черпали горячее небо. Безостановочно. С раннего утра до позднего вечера.
«Вот ведь сучки, - думала Ленка, с вызовом поглядывая на девчонок, столпившихся у билетной кассы. – хрен вам, а не Виталик».
«Ничего такие», - заинтересованно поднимал бровь кавалер, но Самохина тянула его вперед, и он шел, ибо пока не успел насытиться ее телом, а значит, был послушен и вял.
Желающих прокатиться на колесе было мало. Что обозревать-то? Унылый городок, где сквозь трещины в тротуарах рос конский щавель? Складские бараки, крытые толью? Пару песчаных карьеров да Раковку – речку, где раков не видели лет пятьдесят? Другое дело – Тарзанка. Вообщем, Ленка решила прыгнуть. Что доказать хотела – неясно. То ли любовь свою Виталику, то ли крутизной перед девками случайными блеснуть.
«Спорить не буду, - подумал тот, доставая бумажник, - Девчонок вокруг немеряно. Убьется, дуреха – долго скучать не буду».
Набежали тучки на солнышко, прыснули дождиком: мелким, теплым, паскудным, и – разошлись, как не было.
«Сдалась мне Самохина эта».
Ленка уже штурмовала вышку.
«Вон, Колокольцева Танька, к примеру, бери – не хочу».
Инструктор защелкнул на Ленке ремни, и подтолкнул к краю платформы – Лети, мол!
«Во дает! Ух!»
Шпагат отыграл, Ленка подлетела, снова едва не коснулась земли, и – запрыгала раскидайчиком, громко повизгивая от счастья.
«Дура, как есть».
- Круто!
Виталик хотел было обнять Самохину, но та, гордо задрав нос, ткнула его в грудь кулачком,
заявив: - «Теперь – ты».
… и солнечный день рассыпался вдребезги, а кто-то чужой вогнал в спину ледяную иглу и провернул с хрустом.
«Какая ж ты дрянь… И что теперь делать? Ой, мама, мама…»
И вот теперь, стоя на площадке в ожидании инструктора, он представлял, как коротко свистнет в ушах заледеневший ветер. Раскрутится клоунской палочкой горизонт, отбрасывая капельки солнца и ватные облака. Крохотный пяточек земли внизу начнет расти и за пару секунд выдавит из окружающего мира все, на что он только что любовался с вершины тарзанки.
- Готов? – защелкнув карабин, инструктор отступил на шаг и внимательно оглядел упакованного в сбрую Виталика.
«Каждую клетку молодого, здорового тела накроет волна обжигающей боли.
А потом, когда перед глазами останутся лишь втоптанные в песок окурки, невидимый Бог щелкнет тайным реле, и на мир упадет тьма».
Какие мысли! Какой трагизм! Ох, великим деятелем искусств мог бы стать Виталик.
- Ну, что встал? Лети, давай! – задрав голову, Самохина махала ему с бесконечно далекого дна.
"Тьфу, бред какой! Что тут такого на самом деле?"
Виталик зажмурился и, раскинув руки, шагнул в пропасть.
***
На поминках гуляли весело: с плясками под Распутину и Пет Шоп Бойс; спиртом Рояль, подкрашенным Юппи; бесплатными аттракционами для всех желающих – дирекция парка грех замаливала.
Пашка склеил Машку, Сашка – Наташку, Ванька – Таньку. Колокольцеву. Почему бы и нет?
Только Самохина сидела грустная, кусала черный платок и вообще выглядела неважно: бледная, под глазами круги, морщины какие-то…
- Негоже молодой девке убиваться так, - ткнула локтем Виталькиного папашу (человека авторитетного, барыгу-оптовика со связями, да вдовца к тому же) Ленкина мамаша.
И тот угукнул, соглашаясь, прошел, сдвигая на сторону столы. Весь в строгом, траурном, но элегантный, аж жуть, и, опустившись на колено, протянул руку: «На тур вальса… Позвольте старику разделить горечь утраты именно с вами».
И потеплело сразу, и музыка громче заиграла, и кто-то на радостях выкрикнул фистулой:
«А пошли с тарзанки! За Виталика! Ну!», и повалила толпа в парк аттракционов.
Молодежь, пожилые – все пошли прыгать. Ну а что? Жизнь то продолжается, чего мяться.
Только Самохина с Виталькиным отцом остались. То ли помянуть добрым словом, то ли еще чего удумали.
Бог им судья – главное, чтобы по совести было.