1.
- Уф-ф, оторвались!..
Всадник отёр пот со лба и остановил коня. Девочка, сидевшая на седле впереди него, не двинулась – видимо, всё ещё была не в себе. Шутка ли – собаками травили… Совсем озверели.
Збигнев Рох Ковальский был отвратителен сам себе, потому как принадлежал к той же хоругви. Переубеждать соратников не имело смысла. Проще было подъехать, выхватить ребёнка из-под носа у борзых и дать шпоры коню, не обращая внимания на солёные шутки. Пуль на него переводить не стали. Но что ждёт его по возвращении? На самого бы псов не спустили… Слыханное ли дело – сорвал забаву хорунжему…
Товарищи по оружию Збыха не сильно жаловали. Панский сынок, шалопай, плохо представляющий себе истинное лицо войны. Увёл любовницу у магната, завербовался в Россию… Прекрасная дама, кстати, на первых порах была с ним, затем переметнулась к хорунжему, а там и вовсе пошла на повышение…
- Куда тебя отвезти? Где твой дом?
Збых пригляделся к девочке. Лет десять. Русенькая, с ореховыми глазами. Вырастет – будет ничего. Та-ак… Одежда. По лохмотьям, собаками рваным, не разберёшь, но ткань, кажется, дорогая, тонкой выделки лён…Из знати?!..
Девочка молчала. Збых спешился и помог слезть добыче. Девочка испуганно повиновалась. Збыху нравилась чужая покорность, и в то же время он до донышка понимал собственную глупость. Отбившийся от стаи одиночка, он почти так же слаб, как и она, несмотря на пистоль и саблю.
Збых вынул из кармана завёрнутый в платок кусок хлеба с салом, рассёк ножом. Девочка несмело взяла свою долю. Збых решил, что пришла пора познакомиться. Он приложил руку к груди и произнёс:
- Збых.
Девочка повторила его жест и сказала:
- Дуня.
Та-ак, это мы поняли…
Ножом на влажной земле Збых нарисовал домик, затем показал пальцем на Дуню и развёл руками. На сей раз Дуня, кажется, поняла. Она указала влево.
Збых подсадил добычу на коня, уселся сзади и тронул поводья. Доброе дело следовало довести до конца. Отвезти ребёнка домой, ссадить с седла – и бежать…
2.
Страх накатывал на Дуню волнами, а затем отпускал. Ещё утром ей казалось, что война – это игра, а ляхи вроде ряженых. И когда старший брат Ивашка отправился в лес – то ли глянуть на ляхов, то ли связным к шишам – Дуня увязалась за ним, правда, тайком и на почтительном расстоянии.
И угодила в самое пекло. Кто-то из ляхов спустил собак на Ивашку, кто-то – на Дуню… Дети побежали в разные стороны… Неподалёку, к счастью, громыхнул пушечный выстрел, один, другой… Заржали кони, закричали люди… Но охотники за детьми не прекратили забавы. Дуню собаки успели пару раз цапнуть, и тем бы дело не кончилось…
Как вдруг кто-то властно поднял девочку вверх, усадил на седло и пустил коня в галоп. Дуня оглянулась на спасителя, уразумела, что он из ляхов, и замерла…
Потом, на привале, Дуня исподтишка разглядела похитителя. Если бы не усы, ему можно было дать лет пятнадцать. Невысокий, светленький… Дуня вспомнила поговорку «маленькая собачка до старости щенок», забылась и улыбнулась. Пожалуй, этот человек был даже красив…
При этой мысли страх снова накатил на Дуню. Что, если?!..
Но тут Збых присел на корточки и стал чертить на глине домик. Страх отвязался…
3.
Из-за деревьев послышалось:
- Ищи её теперь, кобылу! Поди пойми, сама удрала или увели! Да ещё ляхи кругом!..
- Не трусь! У тебя пистоль, у меня аркан…
- Ты его кидать-то не разучился?
- Пёс знает… В плену-то, чай, давно был…
- А что, татары учат рабов аркан кидать?
- Так я пастухом был…
Дуня повернулась к Збигневу и прошептала:
- Я дома. Это бати моего люди.
Збых скорее почуял общий смысл, чем понял слова. Он спрыгнул с коня, помог слезть Дуне.
- Васька! Трофимка! – закричала девочка.
Дальнейшее заняло от силы полминуты. Один из холопов вскинул пистоль… Промахнулся… Шляхтич, сообразив, что мужики опасны, прицелился… Дуня, не будь промах, толкнула спасителя под руку… И не сразу поняла, почему Збых, выронив дымящееся оружие и покраснев лицом, потянулся к шее, затем рухнул на колени и повалился на бок…
…Васька с Трофимкой не могли удержаться от смеха. Правда, вместо хозяйской лошади изловили чужую. Но Дунька! Но шляхтич!
- В зубы ему, что ли, заглянуть, - веселился Васька. – Всё равно кобылу не нашли…
- Не трожьте его! – рассердилась Дуня. – Он меня спас!..
- Как?! От кого?
- От своих, - глядя в землю, пояснила хозяйская дочка. И только тут разревелась.
4.
Ну, вот оно и произошло. Судьба за него решила.
Збигнев почему-то был уверен, что жизни его не лишат. На галеры тоже вряд ли продадут – далековато, хотя чёрт их знает, этих москалей. Большой выкуп родичи не соберут – не из чего.
Он шёл обезоруженный, связанный между двумя чужими холопами. Один из мужиков вёл в поводу его коня, другой держал за руку Дуню. Дуня грозила:
- Вот ужо батя вам даст! Лях меня спас, а вы его…
Добрая душа всё-таки, подумал Збигнев. Жаль, что никто её не послушает…
За поворотом дороги, на холме показался большой деревянный терем за частоколом. Дуня подбежала и забарабанила в ворота кулачком. Непотопляемая…
Ворота отворились. Пленного ввели во двор.
На крыльцо терема вышел немолодой темноволосый бородач в зелёном аксамитовом кафтане. Лицом хозяин походил на Дуню.
Дочка подбежала к отцу и что-то затараторила по-русски. Ковальский закрыл глаза…
И тут же ощутил на плече властную хозяйскую руку. Казалось, боярин норовил и уважение выказать, и мускулы пощупать. Ковальский решил не вырываться. Чего уж теперь…
- Ну, здравствуй, - сказал, наконец, боярин. Рябой мужичонка - видимо, толмач - перевёл.
- Здравствуй и ты, - ответил шляхтич.
- Мой сын сегодня спасся чудесным образом, - продолжал боярин. – Ваши его травили собаками…
Ковальский перекосился от стыда, как от боли.
- Как…тоже?!..
- То-то и оно. Но тут рядом началась перестрелка. Кто-то из ляхов отвлёкся, затем и шиши подоспели. И Ванюха сбежал. Тебе повезло. Если бы я потерял наследника… - боярин махнул рукой. Ковальский кивнул.
- У тебя дети есть?
- Нет.
- А чего Дуньку спас?
- Не люблю я, когда людей собаками травят.
- Та-ак… А на нас чего полез?
- Я не знал… Не понимал, что такое война… да ещё с иноверцами. Думал, так… лихая игра… Всё равно все там будем…
- А вера при чём?
- При том что мы людей в вас не видим, - сказал Ковальский, глядя в небо. Похоже, он просил у неба поддержки. Возможно, в последний раз.
- Та-ак… Развязать!..
Верёвки упали на землю. Ковальский принялся разминать затёкшие руки.
Боярин прищурился. Дуня, хорошо знавшая отца, поняла – батюшка что-то задумал. Что-то хитрое, но не жестокое.
- Я благодарен тебе за спасение дочки, - сказал хозяин. – Пойдём, отпразднуем? Выпьем, попируем… Ты, наверное, голоден? Не бойся, не отравлю!..
Ковальский кивнул. В его серых, с золотым ободком глазах благодарность сменилась безразличием. Пленный гость поднялся на крыльцо. За ним шёл хозяин, а за хозяином – отличившиеся холопы и переводчик. Все пятеро скрылись в доме.
5.
Дуня притаилась под окном трапезной и обратилась в слух.
- Слушай, малый, ты же хороший человек! Что у тебя общего с этими выродками?
- Родина! Польша!
- И ты хочешь, чтобы твою родину дальше позорили? Подставляй чарку!
- Не надо… Мне хватит…
- Не противься! Уважь хозяина! Слушай, я всегда восхищался воинским искусством Запада… Нам до вас, как до луны… Так каким оружием располагает твоя хоругвь?
- До луны… Скажешь тоже… Не так-то плохо вы воюете… Ну, что там… Три пушки, десять мушкетов…
- На Москву путь держите?
- Нет, на Рязань…
- Когда?
- Послезавтра… Пся крев!..
Обеспокоенная Дуня заглянула в окно. Её спаситель сидел, закрыв лицо руками. Плечи поляка вздрагивали. Отец наклонился над пленником, как знахарь над болящим, и, похоже, утешал его.
- Ну что ты, парень… проболтался, и ладно. Это водка тебе язык развязала. Молчал бы – пришлось бы пороть, а то и вовсе пытать. Обратно тебе всё равно ходу не было… Из-за Дуньки…
Пленник отнял руки от лица. Надо же, удивилась Дуня. Ревёт… Но презрения к рохле-избавителю не было. А вот жалость кольнула.
Ковальский тем временем протёр глаза и постарался придать голосу твёрдость.
- Что теперь со мной будет?
- На выкуп, говоришь, денег нету, - поскрёб в бороде боярин. – Что ж… Придётся тебе работать.
Ковальский покраснел.
- В холопы берёшь?!..
- Да нет. Во-первых, ты дворянин. Во-вторых, Дуньку спас. Так что продавать, менять или пороть не буду. Решу наказать – на хлеб и воду посажу, под замок. После войны, может, и домой отпущу. Но не раньше. Сбежишь – убью.
- Поймай сперва! – огрызнулся Ковальский.
- Да ладно, уже поймал. Но если кто издеваться начнёт – говори мне. Мокрое место оставлю. Итак, умеешь ты делать что-нибудь полезное?
- Я дома ковкой оружия увлекался. Сабли, ножи, палаши и тому подобное.
- Отлично. Завтра покажешь своё искусство. А пока отоспись. Кстати, - боярин запнулся, - может, тебе бабу подобрать?
- А что, - Збых помедлил. – Найдётся желающая?
- Да кто её спросит?
- Я спрошу.
- Ух ты… Ладно, выберу ту, которую вами, ляхами, не обожгло. А теперь иди. Тебя проводят.
…Дуня поспешно ретировалась из-под окна. Отчего-то ей было грустно.
6.
Семь лет спустя.
- По-со-би-те!..
Нога ещё не распухла, но адски болела. Гадюка уползла. Дуня понимала, что до дому не дойдёт, а людей поблизости не было.
- Чего стряслось?
Человек, появившийся из чащобы, был Дуне странно знаком. Светлые волосы… Серые глаза с золотым ободком… Невысокий рост…
- А ты не видишь?!..
- Погодь…
В руках встречного появился нож. Чиркнув крест-накрест, незнакомец припал губами к ранке. Сплюнул. Снова припал. Опять сплюнул. И тут Дуню осенило.
- Збых, ты?!..
- Я.
- Разве отец тебя не отпустил? Война же кончилась!
- А мне уже что воля, что неволя.
- Почему?
- Скажу честно – мне было проще сабли ковать, чем смотреть на издевательства и не вмешиваться. А сейчас… добираться далеко.
Вместо усов Збых отпустил бородку. И одет он был по-простому, но повадки остались дворянские. То же презрение к опасности…
- Слушай… У тебя ранок во рту нет? Зубы здоровые? – запоздало встревожилась Дуня.
- Поглядим. Двум смертям не бывать…
- Но почему я тебя раньше не видела?
- А я на отшибе живу. Кузнечным делом занимаюсь.
- Ты один? – полюбопытствовала Дуня.
- Не жалуюсь, - неопределённо ответил Ковальский. И пояснил: - Женщины любят воинов. Даже бывших. А я ещё и умелый…
- Отец тебя ни разу не порол? – осведомилась Дуня.
- Нет. Он многое мне прощает. Скорее уж мужики обухом отоварят…
- Отнеси меня домой, - попросила Дуня.
- Далековато, - присвистнул Ковальский. – Давай уж ко мне, а там я сам схожу за подмогой.
Дуня опустила ресницы. Ковальский бережно взял её на руки и понёс.
- А ведь ты меня второй раз спасаешь, - улыбнулась Дуня. – Какой награды желаешь?
- Сказал бы я…
- Скажи! Не бойся! Ты же воин! – веселилась, превозмогая боль, Дуня.
- Поправься сперва!..
- А если поправлюсь и зайду в гости, а?
- Смотри! – Ковальский прищурился. – Если что случится – тебе монастырь, мне петля. Ты понимаешь это?
- Ты у меня не первый, - тихо сказала Дуня. – Я не девка.
Збигнев даже остановился.
- Интересно… И кто же был первым?
- Неважно. Важно другое. Когда меня укусила змея, он сбежал. Испугался, что будут допытываться, как мы оказались вместе, в лесу… А ты пришёл. Хочу вознаградить тебя, понимаешь?
- А отец знает?
- Никто не знает. Этот, если что, отопрётся.
Ковальский наклонил голову и поцеловал Дуню в губы.
7.
Месяца через три Ковальский пришёл к хозяину.
- Дуня в тягости, - сказал Збигнев, глядя в слюдяное окно, будто вновь просил поддержки у неба. – Позволь нам не расставаться.
- Но как ты посмел?!..
- Она сказала, что хочет отблагодарить меня за спасение.
- И ты не мог отказаться?!
- Зачем же обижать хорошую девушку?
Видимо, Ковальский мимовольно ухмыльнулся, потому как боярин не удержался и дал ему по лицу. Шляхтич спрятал руки за спину, чтобы не дать, ненароком, сдачи, и сказал:
- Бей ещё. Только не разлучай.
Оба думали о своём.
За одно и то же дважды не карают. Врезал по-родственному, значит, навряд ли повесит, запорет или продаст.
Похоже, он её любит, зараза. Надо же, это не только в песнях бывает. В округе отлично знают, что Дуня – оторва, вряд ли найдётся достойный жених, да и не для неё это – в четырёх стенах сидеть…
- Вот что. Или принимай православие и венчайтесь, или прощайся с жизнью, дурак!
- Я согласен.
- И пусть она идёт к тебе, в твою развалюху! В терем я вас не пущу!..
- Хорошо.
Ковальский сдержанно поклонился (руку целовать за годы неволи он так и не выучился), и, потирая синяк под глазом, вышел.
- Странный парень, ей-Богу, странный, - шептал боярин. Сам бы он и в плену вёл себя совершенно по-другому. Но в мире, наверное, всякие люди нужны…