Глава 11. Французская рыбалка

Юлия Нифонтова
К абсолютно неизведанному относится 96% нашей Вселенной…
 II-ой канал TV «Россия», утренняя новостная передача «Утро России» /10 сентября 2008 год, 09. 20 час./

        Жара плюс сорок в тени! Это не Нормандия, это Ашхабад какой-то!!! Температура не характерная для сырого, туманного, самого близкого к Англии региона. По телевизору по всем новостям показывают тревожные кадры – экскаваторы сгребают во рвы груды погибших кур. Нежная домашняя птица не выдерживает такой температуры, и массово завершает земной путь в куриных братских могилах.
        Из дома выходить вообще не рекомендуется. Во дворце у Месье вовсю работают кондиционеры (как это он не додумался экономить на электричестве!) Из прохладного свежего помещения, на улицу выходишь, как в парную. Аж дыхание перехватывает от горячего воздуха!       
        Аномальное пекло установилось, наверное, специально для меня, чтобы осуществилась заветная мечта, и я как можно дольше провела времени на пляже. Океан!!! Вода холодная даже в такую жару. Идёшь-идёшь по воде, а воды всё по-колено.
        Идём с Лолкой по пляжу. Под ногами весь песок усеян маленькими кучками, будто по побережью пронеслось стадо карликовых пинчеров с хронической диареей, причём испражнялись собачки исключительно мокрым песком.
- Это крабики, - поясняет Лолка.
- Что неужели крабы весь пляж закакали?
- Нет же, они в песок зарываются, а наверху оставляют такие кучки. Смотри, - Лолка разрывает одну из пирамидок, а под ней действительно скрывается крохотный, словно игрушечный, но живой крабёныш размером не больше пятачка.
        Внимание невольно привлекает необычное семейство. На улицах Франции можно увидеть множество межэтнических браков, но особенно ярко, практически незабываемо, смотрятся такие разноцветные ячейки общества на оголённых пляжах. Белотелая необъятная матрона возлежит в тени широкого зонта, а по ней, как котята по кошке, ползают шестеро чад-погодок от светло-кофейного до тёмно-шоколадного оттенка. Вскоре из воды выходит двухметровый тёмно-фиолетовый папа - «инопланетянин» с планеты Заир или Конго.
        Пляж на океанском побережье Нормандии не является тем общественно-значимым местом, как берег Оби в Барнауле, где противоположному полу демонстрируются достоинства и излишества фигур, сексуально-зовущие позы и татуировки, где под любимые попсовые куплеты завязываются легкомысленные знакомства и прочные связи. Нет. В Нормандии побережье настолько обширно, что люди не кучкуются, превращая пляж в живую биомассу, а располагаются друг от друга на столь почтительном расстоянии, что интерес к соседям полностью утрачен. Поэтому можно лежать абсолютно голым, и никто на тебя не обратит достойного внимания. В связи с этим, несмотря на шикарные авто, оставленные на стоянках, купальные принадлежности не изобилуют модными тенденциями. Кажется, что французы вовсе не заботятся о том как выглядят.
- Типичный миллионер тот, у кого на пляже самое рваное полотенце, - констатирует мою мысль проницательная Лолка, и как бы между прочим добавляет – я скоро со своим новым мальчиком уезжаю в Париж… не скучай!
        Самое интересное на берегу занятие для меня, жителя дремучих северных широт, собирать ракушки. Французские компаньоны смотрят на мою коллекцию с иронией и недоумением. Наверное, так же смотрела бы я если б кто-нибудь в алтайском бору кинулся собирать шишки и в каждой находил что-то особенное и неповторимое.
        Не глядя на сарказм мон ами, я не могла оторваться и с азартом истого коллекционера продолжала выискивать пополняя ракушечный арсенал новыми удивительными экземплярами. Было чем залюбоваться: корявые, поросшие как мхом водорослями створки устриц, то завёрнутые улитками гиганты, то россыпи крошечных, ярко-жёлтых, словно зёрнышки кукурузы мини-ракушечек.




                А
Ленуська,
не хочешь
ли
пос-
мот-
реть, как
наши мужики
на рыбалку ходят?
– спросила Лолка, указы-
вая на группу местных жи -
телей экипированных вполне
по-российски - в старые куртки
и резиновые сапоги, а вместо удо-
чек и спиннингов рыбаки несли с
собой только пустые вёдра, - Это
особенности национальной ры -
балки. Они по берегу ходят и
подбирают раковины после
отлива, потом сдают улов
в прибрежный ресторан.
Ежедневный клёвый 
бизнес. Во-он там,
видишь трактор
едет, полную
телегу везёт.
Крабов,
уст -
риц,
омаров там, всякой-всячины морской… Это считай, будто сетями ловят
– по-крупному. Когда прилив, океан совсем близко подбирается, и
кажется, что дельфины могут запрыгнуть на террасу, а
в дом врежется какая-нибудь забубённая яхта.

        Стало уже традиционным, что утро, проведённое на пляже, завершается обедом в прибрежном ресторанчике. Если утро начинается в 11-12, то соответственно обед – пять-шесть часов вечера. Особенно запомнилось первое посещение этого излюбленного пункта питания.
        Мы сидим на открытой террасе, нависшей над самой водой и продуваемой всеми солёными ветрами. Из-за близости океана жара совсем не чувствуется. Любуемся бесконечным, синим простором, яркими гребешками яхт вдалеке, пенными барашками волн, догоняющих друг друга.
        Каменный балконище на котором расположился ресторанчик, словно монолит выточен из скалы белого мрамора, причём круглые столы и скамьи, огибающие их подковами неотделимы от пола и составляют с ним единое целое. Несмотря на ранний, для подобных мест, час вокруг многолюдно. И что действительно радует многострадальный женский взгляд – подавляющее большинство посетителей мужчины. Да какие! Молодые, приятные, улыбчивые. Жаль, что в европейских забегаловках не принято запросто знакомиться, это только в ночных барах да клубах интимный баритон ненавязчиво предложит понравившейся даме:
- Чем вас угостить?
        А вообще, будьте уверены, с какой бы страшилкой европеец не засиделся за ланчем, с ней он и уйдёт и ни на кого больше пялиться не будет. Это вам не наши перебежчики - «девчонкичоскучаете»! Поэтому приходится довольствоваться той компанией, что имеется в наличие. За столом: я, Месье, бывшая красавица, больше всех пострадавшая от злодеяний Инфанта-Пюпюса на злополучном званом ужине,  Флоранс с кудрявым юным супругом Мишелем, настоящая француженка Маржори с налётом лёгкой лошадиности в облике, и антично-божественный Ксавье.
         Маленький беломраморный столик застелен хрустящей стерильной скатертью и сплошь заставлен сверкающими на солнце металлическими приборами. Явное сходство с операционной под открытым небом усиливается, когда официанты приносят нашей команде хирургов-любителей жуткие инструменты, не имеющие ничего общего с человеческой трапезой: изогнутые иглы, странные длиннющие двухзубцовые вилки (ими, наверное, удобно вытягивать из жертвы кишки), крючки, щипцы разных калибров, от маленьких, видимо для выдёргивания ноздрей, до внушительных, коими возможно перекусить ребро.
        Рядом с каждым посетителем-изувером почтительные служки ставят по большому серебряному ведру, в котором почему-то нет ни льда, ни шампанского. Беспокойство моё нарастает. Для чего тогда эти вёдра? – Для ампутированных конечностей, или на случай если у кого-нибудь начнётся безудержная рвота?! Ну, а если серьёзно? Как я, воспитанная в простецких школьных столовках, буду управляться со всеми этими загадочными приспособлениями маньяков-гурманов?! 
        Заказывает Месье – это даже не обсуждается. Любителей халявы полно, оказывается, не только в родном отечестве. С выражением крайнего пренебрежения, Месье отбрасывает прочь светло-зелёный листочек – это вегетарианское меню, видимо не заслуживающее почтения у нашей людоедской команды. Тем не менее, Месье, как главный матёрый, но благовоспитанный каннибал, советуется с выбором, показывая фото рядом с длинным и непонятным названием кушанья. На фотографии двое субтильных юношей с трудом держат огромное блюдо с горой «непонятночего». Все члены голодного племени одобрительно кивают, цокают, явно рады и хотят быстрее заглотить это «непонятночего», главное чтоб побольше и на дармовщинку.
        Куда же они собираются поместить необъятное блюдо размером с этот столик, если вся его поверхность заставлена? Но я немного ошиблась, когда официанты поднесли блюдо-гигант ближе, я поняла, что оно несколько больше по диаметру, чем наш столик. В середине, правда, оставался крохотный участок свободный от «медицинского инструментария». Именно туда ловкий гарсон поместил  высокую металлическую подставку, похожую на вазу без дна, водрузив на неё этот огромный банный таз, в котором можно было выкупать одновременно сразу несколько младенцев. Но вместо неумытых детишек ёмкость изобиловала членистоногими жителями океанских глубин. Рыхлый курган из крабов, улиток, устриц и прочих моллюсков вершил крупный бело-розовый омар. Он возлежал словно шах, обняв загребущими клешнями кучу награбленного добра.
        До сих пор для меня остаётся загадкой, как и в каких глубинах подсознания были заложены виртуозные умения разделки морских деликатесов. Но даже не особо глядя на французских гурманов, я нашла применение всем странным инструментам, словно всю жизнь прожила на побережье и питалась исключительно малюсками. Ведь это ж понятно, что доставать улиток удобнее всего длинными металлическими крючками, а сломать панцири крабов сподручнее как раз такими стоматологическими щипцами.
        Надо заметить, что поначалу я тушевалась за столом перед иностранной братией, казалась себе неуклюжей, не имеющей представления об этикете. Постоянно ловила себя на том, что вилку необходимо держать в левой руке. Но, переложив инструмент из привычной правой, начинала всё ронять и  терялась окончательно, заливаясь предательским румянцем. Однако, вскоре успокоилась увидев, как раскрепощённо ведут себя my friends за трапезой. Вилки держали кому как угодно, в ход шла даже мышечная сила, если разрезать кусок ножом было сложно, а скатерти безжалостно заливались соусом и вином. А чего стоит только неизменная европейская привычка совать хлебные куски в кружку с кофе!
        Но такой прыти я от себя не ожидала. Поистине к хорошему очень быстро привыкаешь. Орудовать чёрными скорлупками мелких мидий (их здесь называют «мули») открывая, словно пинцетом одну с помощью другой у меня выходило гораздо ловчее, нежели у тормозных иноземцев. Вообще это была поистине моя пища, я даже не ожидала, что до такой степени привяжусь к изысканной морской кухне. И уже не могла себе представить, как я буду обходиться без «мулей». Сейчас в родном Барнауле можно найти все эти дорогостоящие креветочные изыски, но все они ни в какое сравнение не идут с теми свежайшими дарами океана только - что поднятые с берега во время отлива французскими «рыбаками».
- Боже, как же я буду жить в Сибири без моих любимых мулей? Неужели я больше никогда не съем ни крошки этой вкуснятины, когда вернусь домой?! – невольно сокрушалась я.
- Не волнуйся Элина, мы обеспечим тебе крошку-муля, - успокоил меня балагур Мишель, - пришлём тебе в Сибирь ма-а-аленькую посылку. Один ма-а-аленький муль в спичечном коробке и к нему открытку тоже ма-а-аленькую, размером с почтовую марку…
        Я старалась изо всех сил не показывать, что меня задевают изощрённые поддёвки смазливого альфонса, которому за мускулистые загорелые ноги прощалось всё. Тем более, что подали устриц, о которых я раньше только слышала.
        Они показались мне самой вкусной на свете едой. Их действительно не подвергают варке, но маринуют в уксусе. Это поистине божественный вкус. Но как мне пояснили, устрицы не являются повседневной французской пищей, их принято употреблять только по большим праздникам, например на Рождество. Это лёгкая низкокалорийная еда нежнейшей консистенции с мягким рыбно-желейным вкусом. Хотя напугана я была ими не мало. Дилетантов может отпугивать внешний экстерьер, как вид лягушачьих лапок, что вкуснее и полезнее пресловутых окорочков.
        Представьте, что думают про устриц и про французскую кулинарию вообще в дремучей сибирской тайге: «Их едять, а они пищать! Лягушатники!» Но я не избалованная никакими изысками, всегда была оригиналкой. В детстве обожала солёные оливки (может, потому что они были редкостью) остальные дети терпеть их не могли. Понятие «вкусное» для меня – это чёрный хлеб с селёдкой, отнюдь не кремовый торт. Поэтому прибрежные французские рестораны стали для меня своеобразной Меккой и предметом обожания.
        По мере опустошения гигантского блюда - переполнялись наши серебряные вёдра, что предназначались для отходов, которые в десятки раз превосходили по объёму добытое из под хитинового покрова количество деликатесного белка. Когда королевская трапеза неумолимо шла к концу, слащавый и противный Мишель, что больше всех потешался над моёй страстью собирать ракушки, торжественно встал и на глазах всего ресторана церемонно протянул мне своё наполненное горкой ведро с отходами:
- Мадам, позвольте внести свой скромный вклад в вашу коллекцию!
        Бальзаковозрастная супруга охотно залилась приторным смехом:
- Оля-ля, Мишель – такой весельчак!
         Эх жаль, нет с нами экспрессивного Пюпюса, он бы показал кто здесь настоящий весельчак!