Улыбка Козерога

Тавус Шарапилова
Улыбка Козерога

                https://youtu.be/RH1f06nQcmM
                Владимир Трошин "Люди в белых халатах"

Наташа давно заметила, что в операционной время идет совсем иначе, чем в обычной жизни; здесь оно измеряется не часами и минутами, а чем-то другим, другими категориями. Возможно ритмичным «дыханием» наркозного аппарата, осторожным позвякиванием инструментов, отрывистыми командами хирурга и чем-то еще неуловимым, но привычным... тем, что создает атмосферу в операционной, непонятную для непосвященных. Наташа любила эту атмосферу, любила входить в пустую операционную и слушать тишину. Ей казалось, что сам воздух хранит все звуки рабочего дня, что это пространство живое и всё слышит, и всё помнит, и отвечает...
Наташа работала хирургом давно, но всё равно испытывала трепет, входя в операционную. Это был ее храм...
...Боль - неожиданная, резкая вернулась, когда Наташа доплыла до середины реки.
«Нужно возвращаться», - подумала Наташа и повернула к берегу; поплыла осторожно, медленно, в правом боку тупо ныло; прижав руку к больному месту, Наташа вышла из воды. На берегу шумно плескались соседские близняшки - Василек и Василиса, они-то и уговорили Наташу пойти на речку.
В животе болело еще с вечера, Наташа отмахнулась от боли - как все врачи, она, привыкшая к болезням, думала о них отстраненно. Боль была несильная. «Пройдет, пустяки», - подумала Наташа.
Утром боли не было, и за дневными делами Наташа не вспомнила о ней. После обеда пришли Васильки, как их называла Наташа, и уболтали ее идти купаться. Малышей она любила, они росли у нее на глазах. Наташа каждое лето приезжала в родное село, где жили бабушка и дедушка.
Здесь прошло ее детство, знаком каждый куст, каждая травинка и тропинка.
По дороге Наташа почувствовала тошноту, во рту сохло, болью отдавался каждый шаг.

«Этого еще не хватало, - тревожно думала Наташа, - только аппендицита не было для полного счастья».
В том, что это аппендицит, Наташа, опытный хирург, уже не сомневалась.
- Васильки, домой! - скомандовала она.
- А ты куда?¬
- А я в больницу.¬
- Зачем? - хором спросили дети и в четыре любопытных глаза уставились на нее. – Так, братцы-кролики, марш домой, да пусть мамка моих предупредит.
Малыши засопели и повернули к дому.
Больница в их селе была большая, хорошо оснащенная. Наташа несколько раз приезжала сюда в служебные командировки. И в эту командировку она напросилась сама, ¬уж очень хотелось к дедушке с бабушкой - лето в разгаре, в саду у бабушки ягоды, дед меду накачал. Командировочная неделя обещала быть райской. Наталью Дмитриевну в больнице любили и уважали, это из их села девочкой она уехала в большой город, выучилась и стала хорошим врачом.
Когда Наташа пришла в больницу, оставались только нянечки и сестра, да и вообще народу в деревне сейчас было немного, шла уборочная, техника и люди почти всё время в поле.
Навстречу Наташе вышла Мария Захаровна, пожилая опытная медсестра. По медицинской части она была бесценным работником – и швец, и жнец, и на дуде игрец: она была и акушерка, и операционная сестра, и процедурная, и перевязочная, и много ¬еще какая сестра, могла и роды принять, и швы наложить, и застрявшую брюкву у коровы из горла вытащить, и автоклав починить, и утюг. Пышная, но подвижная и поворотливая, в хирургическом халате и колпаке, она являла собой образец надежности.
- Наталья, ты что бледная такая?¬
- Захаровна, у меня, кажется, аппендицит.¬
- А ну ляг, я посмотрю.¬
Наташа легла на кушетку и согнула ноги в коленках.
- Смотри, Захаровна, какой дефанс справа.
Захаровна умело прощупала Наташин живот и посерьезнела, потом тихо спросила, подумав:
- А ты, доня, часом не беременна?
Наташа молча покачала головой.
«Если бы», - подумала она с грустью. Тоскливо сжалось сердце, Игорь был далеко…

Их последняя встреча перед отъездом была безрадостной, они почти рассорились. Игорь давно упрашивал Наташу ехать с ним, она отказывалась, уговаривая Игоря не уезжать.
Он был упрям. Наташа это хорошо знала. Принятые им решения не обсуждались. За долгие годы (а они знакомы с Игорем Потемкиным с 1 курса) она привыкла не перечить ему. Ее бунтарский характер иногда прорывался куражом, когда ей хотелось сделать всё поперек, но в душе Наташа знала, что Игорь, конечно же, прав, и будет так, как он скажет. Очень много раз Наташа убеждалась в его правоте, железной логике, последовательном мышлении.
«Вот вы все Козероги такие упертые, вас не переубедишь!» - кипятилась Наташа. Игорь только мягко улыбался. Как все сильные мужчины, он относился к женским капризам снисходительно. Он так любил эту бунтарку, любил смотреть, как сыплются «синие искры» из ее глаз, как она замолкает, «выпустив пар». Он часто напевал ей из Вертинского: «Капризная, упрямая...»
Игорь улыбался редко. Наташа очень любила его улыбку. «Редкая удача - улыбка Козерога, - думала она про себя. - Улыбка Козерога редкая, как удача в жизни».
Когда Игорь объявил ей о своем решении ехать, у Наташи упало сердце, она поняла, что думал он долго, решил твердо, и теперь никакие ее мольбы и слезы не изменят его решения.
- Броненосец ты, Потемкин, - устало проговорила Наташа.
- Ты ведь приедешь? - не меняя выражения лица, спросил Игорь. Но она знала это скрытое напряжение в его голосе, он редко проявлял свои чувства.
- Если смогу, приеду, - безразлично ответила Наташа.
Она, конечно же, любила Игоря, уважала его (что было для нее очень важно), он был для нее надежной опорой, тем утесом, о который разбивались любые волны.
Но сейчас она чувствовала только усталость...

- Наш-то хирург на учебе, вот беда, - сокрушалась Захаровна. - Надо звонить в район, пришлют кого-нибудь. Ты лежи, я пойду звонить. Может, обезболить тебя?
- Нет, я еще потерплю до приезда врача, ты лучше посмотри в холодильнике что-нибудь холодное, на живот положить.
Мария Захаровна послала Ольку, молоденькую санитарочку, проверить холодильники во всех отделениях, а сама ушла в приемную главврача. Олька нашла пакет замороженного творога, его и приложили к животу.
- В такую жару он согреется скоро, Наталья Дмитриевна, а давайте я грелки наполню водой и в морозилку, будем менять, - сочувственно глядя на Наташу, предложила Оля.
Наташа улыбнулась сквозь боль.
- Ну давай, молодец, ловко придумала.
Шустрая Оля стремительно исчезла и вернулась, довольная, минут через десять.
- Пять штук положили, а то ведь неизвестно, когда они приедут, - рассудительно проговорила она и уселась на табурет рядом с кушеткой, сложила ладошки на коленях, всем своим видом выражая готовность помочь. От ее слов Наташа почувствовала холодок в груди, легкую тревогу.
- Приедут, конечно, приедут, не откажут же в помощи, в самом деле, - успокаивала она себя. От холодного боль немного поутихла, но онемела кожа, пришлось ненадолго убрать примочку.
Послышались торопливые шаги Марии Захаровны, она подошла к Наташе, потрогала лоб, поправила ее волосы: «Наш-то телефон не работает, я в правление. Я быстро. Олька, не отходи от доктора», - и опять ушла, почти убежала.
Наташа поправила подушку, легла поудобнее, сжала зубы; к горлу подкатывал противный ком.
- Не хватало еще бояться, - стыдила себя Наташа, всегда решительная и собранная, сейчас она не могла унять дрожь; выступал холодный пот, кожа сделалась липкой.
- Ну вот, а еще хирург, - ругала она себя.
Очень хотелось пить, она знала - нельзя, ну хоть несколько глотков...
- Оля, дай воды.
- А можно?
Оля неуверенно протянула запотевший стакан Наталье Дмитриевне.
- Дай! - и жадно выпила холодной воды. С облегчением откинулась на подушку и закрыла глаза.
Ей представилась подъезжающая машина с районными врачами, она ложится на операционный стол, включают бестеневую лампу, позвякивают инструменты и боль кончится, скоро всё пройдет, скоро, совсем скоро...
Оля меняла уже вторую грелку, а Марии Захаровны всё не было. Кто-то из персонала заглянул в дверь, Оля пшикнула, замахала рукой. Наташа слышала каждый шорох за окном, напряжение ее росло, часы на стене безучастно отстукивали минуты...
...Тяжело вбежала запыхавшаяся Мария Захаровна, перевела дух: «И там телефон не работает. Обежала всех, у кого машины, как назло все в поле, что делать-то будем?¬ - упавшим голосом спросила она. – Может, на мотоцикле, я Леньку найду, а?»
- Не доеду... Вторые сутки... Лопнет по дороге... - спокойно, будто не о себе, проговорила Наташа.
Повисла напряженная тишина.
Наташа, опираясь на локти, привстала, спустила ноги с кушетки, глубоко вздохнула, превозмогая боль, выпрямилась.
- Оля, у нас зеркало есть?
- Да, вот, - с готовностью вынула из кармана халата маленькое зеркальце.
- Да нет, больше, такое, как над умывальником, - кивнула она на стену.
- Найдем, а что, Вам зачем? А хотите, это снимем, - затараторила Оля.
Мария Захаровна присела рядом, остановив Ольку жестом, и внимательно посмотрела на Наташу. Та, глядя ей в глаза, негромко спросила: «Захаровна, у тебя биксы стерильные есть?»
- У меня всё есть, - растерянно ответила Мария Захаровна, медленно бледнея, она начинала понимать причину внезапного Наташиного спокойствия.
- Натаха, ты что удумала? - в глазах ее был почти ужас.
- А что, прикажешь помирать от перитонита?
- Ты всегда шальная была, но чтоб такое, себя резать!
- Ой, - взвизгнула Оля, - что же такое делается!
- Молчи, дура! - прикрикнула Захаровна. - Самой страшно.
- Страшно или нет, а начинать пора, а то ведь – помру, - бодрым голосом сказала Наташа, подымаясь с кушетки.
- Так, с чего начнем: Захаровна, мойся, накрывай стол. Оля, снимай зеркало, оботри спиртом со всех сторон и держи в руках, суши, да не дрожи ты так, уронишь еще...
Наташа отстраненно наблюдала за привычными движениями операционной сестры.
Она вдруг отчетливо поняла, что решение это созрело в ее голове с самого начала, она будто знала, что будет именно так. Игорь часто поражался ее способности предвидеть, угадывать ход событий: «У вас в роду колдуний не было?» - спрашивал он.
Когда-то, еще в институте, на лекции профессор рассказал о случае на северной полярной станции, когда тамошний хирург был вынужден провести себе операцию удаления аппендицита; в пургу было невозможно лететь вертолетом на Большую землю.
В журнале «Огонек» подробно описали ход операции, как ставили большое зеркало, как помогали операционные сестры.
Сейчас, лежа на кушетке, Наташа с пронзительной ясностью вспомнила эту историю, теперь ей придется всё это повторить. «Боже, помоги...» - подумала она.
- Захаровна, я иду мыться.¬
- Ну, с богом, - перекрестила та рукой в стерильной перчатке.
Наташа тщательно терла руки щеткой, прислушиваясь к своей боли.
- Надо хоть баралгин ввести, теперь можно; а, ладно, еще давление упадет, работать не смогу.
Привычный тампон со спиртом, халат, перчатки, снова спирт на руки, всё как всегда.
- Да ты же купальник не сняла! - ахнула Мария Захаровна.
- Ну вот, буду я без порток лежать, - буркнула Наташа.
- Своих бы пациентов убила бы за такое.¬
- Наверное, - согласилась Наташа. - А сама не сниму, Оля вот скатает пониже.
Наташа легла на стол, Захаровна обработала кожу, накрыла ее простынями из бикса, цапками зафиксировала операционное поле, включили верхний свет, приставили бледную Олю с зеркалом так, чтобы Наташа видела свой живот. Все молчали. Наташа взглянула в глаза Марии Захаровны, та ободряюще кивнула и вложила в руку Наташи шприц с новокаином. Оля зажмурилась, тихо пискнула.
- Ну, знаешь, или помогай, или уходи, - строго сказала Наташа. - Зеркало дрожит, не видно ничего.
- Я буду, я сейчас, - засопела девушка.
Наташа ввела новокаин в кожу, под кожу, инфильтрировала слои. Теперь немного передохнуть. Мария Захаровна тампоном на длинном зажиме промокнула пот с лица Наташи, между маской и шапочкой.
- Ну что, начинаем? - спокойно спросила Наташа.
Мария Захаровна и Оля дружно вздохнули.
- Ну, поехали, скальпель, - Наташа привычным жестом взяла протянутый скальпель, плотно прижала локоть к подложенному заранее валику и, глядя в зеркало, медленно, очень медленно надрезала кожу, ведя скальпель вверх по животу, а не вниз, как положено, углубила разрез на подкожную клетчатку, сразу выступила кровь. Мария Захаровна «захрустела» зажимами, промокнула. Перевязали все сосуды, сухо.
Оля тихо молилась, не глядя в рану.
Салфетками изолировали края.
Пора рассекать апоневроз, Наташе неудобно, сложно развернуть кисть.
- Захаровна, рассеки ты, вот сюда, еще чуть-чуть... достаточно. Теперь тупфером сдвинь мышцу, вот так, сюда-сюда... и держи. Новокаин готов? Давай.
Наташа знала, что сейчас на брюшине будет больно. Осторожно тонкой иглой инфильтрировала листок брюшины, подождала немного, надо рассекать.
«Захаровну не попросишь, тут сложно... - в висках гулко стучало, - здесь я сама, сама…» Еще раз обложили края влажными салфетками.
Напряженно вглядываясь в зеркало, Наташа очень медленно, по миллиметру вскрыла брюшину ножницами, вздохнула, еще глубокий вздох.
- Салфетку.¬
Промокнули¬.
- На зажимы¬.
- Хорошо.¬
Наташа смотрела только в зеркало, она не отводила глаз от зеркального отражения своего живота, ей казалось, опусти она глаза в рану, что-то произойдет, рухнет потолок или перевернется операционный стол.
Аппендикс, распухший, синюшный, отыскался скоро, не пришлось долго «ворошить» в животе.
- Спасибо, Господи, - мысленно сказала Наташа.
- Прошить брыжейку.¬
- Завяжи.¬
- Рассекаем¬.
- Кисет¬.
- Затяни¬.
- Хорошо, отсекаем.¬
Наташа проговаривала команды негромко, вполголоса, монотонно, то ли себе, то ли Марии Захаровне.
Работали в четыре руки, медленно, слаженно. Да, время в операционной течет совсем иначе, теперь она это точно знала.  Сейчас его отсчитывали удары тугой крови в висках.
- Йод.¬
- Обработали.¬
- Затяни кисет¬.
- Стоп¬.
- Еще шить¬.
- Завязали¬.
Удаленный отросток на зажиме отложили в сторону. Оля не удержалась, наклонилась рассмотреть, сдвинула зеркало.
- Ну! - рявкнула Захаровна. - Зеркало!
Наташа перевела дыхание
- Захаровна, выпот был, давай промоем; что у нас есть из растворов?
- Дисоль есть, трисоль.
- Давай флакона два-три.
- Оля, - скомандовала Мария Захаровна, - осторожно положи зеркало вот сюда, возьми флакон в шкафу, открой и по одному вот с этой высоты лей в рану, да не подходи близко.
Наташа ощущала прохладную жидкость в ране, боли не было. Серозные оболочки поблескивали в свете ламп.
- Зашиваем? ¬
- Зашиваем.
Снова замелькали зажимы, нитки, ножницы, теперь было легче. Зашили кожу, закрыли повязкой. Все трое шумно вздохнули, и в этот момент Олька с грохотом уронила зеркало.
- Таки не удержала, кулема эдакая! - зашумела на нее Мария Захаровна. - И откуда у тебя руки растут?
- Хорошо, не разбилось, - Наташа улыбнулась. - Не шуми, Захаровна, девочка устала. Давайте лучше размоемся.
Наташа сняла перчатки, маску, простыни.
- Захаровна, я вся мокрая и липкая, оботри меня, пожалуйста.
- Сейчас, Наташенька Дмитриевна, искупаем тебя.
Мокрой холодной салфеткой обтерла Наташу с головы до ног. Оля подкатила каталку, и они с Марией Захаровной увезли Наташу в палату.
- А теперь укол и спать, ночь уже, - скомандовала Мария Захаровна. - Я буду рядом.
...Петухи только пропели, а уже полдеревни знало, что Наташа Дмитриевна «сама себе аппендицит повырезала». Когда эта весть в виде растрепанной, запыхавшейся Ольки дошла до Натальиного дома, бабушка охнула и опустилась на скамью. Дед запустил руку в густую бороду: «Вот ведь какая, всегда бедовая была! То в силосную яму провалится, то из проруби кого-то спасает, то трактор угонит, чистый атаман, а не девка! Мать, собирайся, пойдем в больницу».
- А к ней пока нельзя! - авторитетно заявила Оля. - Она спит. И есть ей еще рано.
 - Уймись, коза! - махнула рукой бабушка. - Хоть в окошко поглядим.
... Наташа не спала, она лежала, закрыв глаза, на ране лежал мешочек с прохладным песком, слегка давил, но это была уже пустяковая боль.
«Дело сделано», - как сказал бы Игорь. Для него всегда дело было важнее всего. Любую начатую работу он доводил до конца тщательно, скрупулезно.
«Я тебе не дороже твоей работы!» - однажды в сердцах бросила Наташа, теперь она понимала, как часто он был прав. Прав, что уехал в далекую Африку с миссией Красного Креста. Прав был, когда приучал ее размышлять, прав в том, что научил ее концентрироваться на главном, не разменивать внимание на детали, принимать верное решение.
«Вот она - улыбка Козерога», - подумала Наташа. Игорь будет доволен и, наверное, улыбнется.