Дворняга новелла

Валерий Марро
               
                "Я  узнал  дружбу   по тому,  что  она  не 
                знает  предательства..."

                Антуан де Сент-Экзюрери

     Была осень. Мелкий дождь падал неслышно на пожухлые листья, сиротливо лежавшие на опустевших дорожках аллей, мокрых скамейках, потемневших цветочных клумбах и, казалось, совсем не собирался прекращать свой монотонный, назойливый бег. Временами дул холодный, порывистый ветер, и от этого все вокруг казалось еще более сырым и промозглым.

Он сидел в углу парка под выкинутой кем-то за ненадобностью картонной коробкой и тихонько скулил. Шерсть на нем насквозь промокла, он весь сгорбился, поджал лапы, стараясь хоть как-то согреться, но ему это никак не удавалось. К тому же близился вечер, от чего на душе у него становилось совсем скверно.

 Он с тоской смотрел на видневшиеся вдали силуэты домов с ярко светящимися квадратами окон; на редких прохожих, торопливо пробегающих мимо; на стоявшее недалеко от него огромное изваяние, пугающее своей неподвижностью, и все больше убеждался в том, что ни этого парка, ни далеких домов-чудовищ, ни всего того, что окружало его здесь, он никогда не видел и что все это чужое, не  знакомое ему. 

Иногда ему даже казалось:   происходящее с ним сейчас - это жуткий сон.  И стоит лишь тихонько закрыть глаза, как навсегда исчезнет и этот надоедливый  дождь, и этот ужасный, холодный ветер, и он снова окажется в своей теплой, уютной каморке, в которой беззаботно резвился еще совсем недавно. Но время шло, ничего подобного не происходило, и только реальность вновь и вновь безжалостно напоминала о себе.

 Стало совсем темно. Все сильнее дул ветер, в ярости раскачивая огромные деревья, срывая с оголенных ветвей последние, оставшиеся еще  кое-где, листья. Они кружились над ним, падали на асфальт, на разбухшую от воды землю, сбиваясь местами в небольшие, трепещущие от ветра, кучки. Он потянулся к одной из них, неумело разгрёб её лапой, но листья оказались холодными, липкими от воды и совсем не грели его.

Он повернулся, надеясь вновь забраться в свое убежище, но в это мгновение коробку подхватило ветром и, покружив в воздухе, с силой отшвырнуло в сторону. Он заметался, заскулил, пытаясь найти какое-нибудь укрытие, но натыкался в темноте лишь на мокрые кусты и холодные камни клумб.

 А ветер дул всё яростнее, забирая последнее тепло из его, ничем не защищенного уже, тела. И чувствуя медленное, но неотвратимое приближение чего-то ужасного, безжалостного, от чего невозможно найти спасения, он  из  последних  сил выбрался на негнущихся лапах на асфальт, вытянул свою тупую морду навстречу дождю и холодному ветру, и  неумело, по-щенячьи, завыл...

II

Сергей торопился домой - до тренировки, которая начиналась в девятнадцать ноль-ноль, оставалось минут сорок. Он уже собирался свернуть с аллеи и пойти напрямик, как вдруг сквозь шум дождя и порывы ветра услышал чей-то жалобный плач.
Сергей замедлил шаг, осмотрел внимательно кусты, мокрые скамейки, дорожки аллей, но ничего не заметил. "Показалось", - подумал он и, втянув поглубже голову в капюшон новой, японской куртки, зашагал дальше.

На этот раз плач раздался совсем рядом. Сергей повернулся на звук: прямо перед собой, на мокром асфальте, он увидел маленький, съёжившийся комочек.
       
- Эх ты, дружочек... кто же это тебя так,  а?  В такую-то погоду... 
Сергей нагнулся, протянул руку.  Щенок вильнул куцым хвостом, ткнулся неуклюже в ладонь мокрой мордочкой, тихонько заскулил.

Чувствуя, как содрогается под рукой мокрое тельце, Сергей беспомощно оглянулся в надежде увидеть хоть кого-нибудь, но аллеи были пусты. Не  зная,  как  быть  дальше,  он  поднялся,  постоял в нерешительности, затем наклонился,  провел рукой по мокрой головке и, резко выпрямившись, быстро зашагал прочь.

"Подберёт кто-нибудь, - аккуратно огибая зеркала луж, подумал он. - Да и куда я с ним: две комнаты на шестерых, на балконе повернуться негде. Жалко, конечно, симпатичный малыш..."

Но, пройдя несколько метров, Сергей вновь услышал плач: разбрызгивая лужи, неуклюже подпрыгивая на кривых, непослушных лапах, щенок бежал за ним и отчаянно скулил.

"Ах, дружочек ты мой! Ну куда же я тебя? Куда?!..."

Сергей остановился. Щенок подбежал к нему и, не переставая скулить, попытался влезть на кроссовки, но не удержался и неловко скатился на асфальт. Поколебавшись мгновение, Сергей взял в ладони дрожащее тельце, отряхнул от воды и, бережно укутав в носовой платок, торопливо сунул под куртку.

"Сделаем пока вот так, а там видно будет!" - с облегчением подумал он и, подмигнув притаившемуся в темноте малышу, пошел дальше. Выйдя из парка, прибавил шаг и, быстро перебежав через пустынную, освещенную единственным фонарём, улицу, решительно направился к знакомому с детства подъезду стоявшего неподалёку многоэтажного дома.   

               
                III   

Тренер внимательно следил за тем, как сосредоточенно отрабатывал Сергей перед зеркалом финты, нырки, уклоны.  Затем отошел в глубину зала, делая на ходу короткие, властные указания парочкам отча- янно колошматящих друг друга ребят: одних просил поработать с "грушей", другим подставлял "лапу", и вновь,  издалека  уже,   присматривался к Сергею.   Наконец,  не выдержал,  отвёл его в сторону.

- В боксе побеждает тот, кто ясно мыслит. У тебя сегодня в голове винегрет.   А  ну… давай,  выкладывай - что случилось?

Сергей в свои неполные семнадцать лет привык быть суровым и сдержанным. После того, как на шахте погиб его отец, ему, четырнадцатилетнему подростку, пришлось взять на себя многие заботы в семье: в доме остались три младшие сестрёнки, мать и бабушка. Мать после похорон слегла, долго не поднималась, потом часто болела, поэтому хозяйство Сергей вёл вдвоём с семидесятилетней бабушкой и старшей из сестёр, Олей. Они по очереди ходили в магазин, на базар, доставали продукты, варили, стирали, отводили младших сестрёнок в садик и школу.

За два с половиной года Сергей вырос в высокого, ладно скроенного, парня, знающего себе цену, сдержанного и рассудительного. Спортом он занимался с девяти лет: вначале был волейбол, потом рапира и, наконец, бокс.

Сестрёнки уже подросли, мать понемногу окрепла, поэтому время для тренировок, хотя и с трудом, всё же удавалось выкраивать. Тренировался Сергей самозабвенно, не жалея сил, уходил из зала всегда последним. И вот сегодня впервые услышал он слова упрёка от человека, который, по сути, заменил ему отца.

Константин Петрович /так звали тренера/, видя, что с учеником творится что-то неладное, не торопил с ответом. Наконец Сергей не выдержал, в упор взглянул в умные, проницательные глаза учителя:

- Я домой пойду, Константин Петрович. Сейчас не смогу объяснить, но поверьте - так надо... Хорошо?
- Хорошо, иди... если надо, - после некоторого раздумья произнёс тренер. - Только помни: через неделю - турнир в Киеве. На чемпионат юниоров едешь, уже есть решение тренерского совета.

Сергей быстро освежился под душем, попрощался с ребятами и, легко сбежав по бетонным ступенькам подъезда, оказался на улице. Подставляя разгорячённое лицо холодному ветру, он шёл по вечернему городу, пытаясь не спеша разобраться в том, что произошло всего час назад, на пороге его дома...

У дверей Сергея встретил свинцово-холодный взгляд матери. Она часто смотрела так последнее время, и Сергей уже знал: после этого последует нервный срыв.

- Это что? - выдержав паузу, глухо спросила мать.
- Щенок, - спокойно ответил Сергей. Струйки воды неслышно стекали с его куртки на паркет, разливаясь лужицей.
- Поворачивайся и неси туда, где взял. Ты меня понял? - В голосе матери зазвенел металл, дёрнулась нервно щека, побелели губы.
- Понял, мама. Только нести щенка никуда не буду.
- Будешь.
- Не буду.
- Будешь!
- Не буду!
- Будешь! будешь! будешь!..

Пережитое горе сильно пошатнуло здоровье матери'. Она часто срывалась на крик, раздражалась по пустякам, "поднимала руку". Потом "отходила",  слёзно просила у всех прощения, на время брала  себя  в  руки, но затем вновь впадала в безнадёжную меланхолию: бестолково металась по комнатам, сплошь увешанным фотографиями мужа, создавая в доме гнетущую обстановку постоянного ожидания беспричинной ссоры, скандала, истеричного припадка.

... Сергей увернулся от удара, сделал шаг назад, прикрыв щенка руками.   

- Убирайся вместе со своим уродом! Все убирайтесь! Все! Все!!

Мать наносила удары беспорядочно, не контролируя себя. Сергей поднял руку, защищая лицо. И вдруг почувствовал, что мать выхватила тёплый комочек. Тот жалобно заскулил, забился у нее в руках.

- Отдай щенка! Мама! Не смей...

Но дрожащая рука матери уже тянулась к окну, пытаясь открыть форточку.

- Мама! Ты что?! Мама-а...

Сергей плохо помнил, что было потом, как он оказался вновь на улице. Он шёл по городу, скользя рассеянным взглядом по ярким неоновым дорожкам реклам, театральным афишам, не вникая в их смысл, не осознавая прочитанного.

Щенок иногда высовывал из куртки свою мордашку и с удивлением пялил глаза на стоявшие вокруг огромные дома, проезжающие мимо с рёвом машины, торопливо спешащих куда-то под разноцветными зонтиками прохожих  и не переставал, видимо, удивляться новой,  неожиданной  перемене в своей короткой щенячьей судьбе.

Сергей осторожно гладил рукой малыша, улыбался, встречаясь взглядом с поблескивающими в темноте глазами-бусинками, и машинально шёл дальше.  Порывы нежности к уже дважды спасённому им существу охватывали  его   в такие мгновения, отвлекая на время от недавней ссоры,  но затем перед его взором вновь вставала картина происшедшего...

В таком состоянии он и явился на тренировку, с которой только что срочно ушёл, не сказав - почему? Но как мог признаться он - взрослый уже, по сути, парень, - что причиной всех его сегодняшних неурядиц является   случайно найденный им беззащитный несмышлёныш.  И что именно к нему   торопится он сейчас,   зная,  что  виновник  уже  более  часа ждёт его, отогреваясь в толстом вязаном шарфе у приютившей его на время школьной сторожихи тёти Нади. 

                IV

Щенка Сергей пристроил во дворе своего дома, рядом с соседским гаражом. Вместе с его хозяином,  дядей Сашей,    они соорудили из разбитых ящиков будку, утеплили её поролоном и различным тряпьём, накрыли для верности старым дерматиновым плащом и остались весьма довольными: получилось нечто не слишком изящное с виду, но очень даже тёплое и уютное изнутри.

По несколько раз в день прибегал Сергей к своему маленькому четвероногому другу, которого он назвал коротко - "Щен", кормил его выпрошенными в школьной столовой деликатесами, играл во дворе, водил гулять по городу. И с каждой новой встречей всё больше привязывался к нему Щен: уже издалека встречал радостным повизгиванием, скулил, рвался с цепи, а когда Сергей наклонялся, норовил лизнуть его прямо в губы.

Вскоре Щен заметно подрос. Шерсть на загривке вздыбилась, по бокам стала волнистой и всё больше выдавала его родословную, в которой, среди прочих, безусловно, была и породистая, престижная овчарка. И только белесые пятна на худых боках да лопухами висевшие уши безнадёжно выдавали в Щене заурядного дворнягу.

 Но это не помешало ему превратиться к лету, на радость Сергею и дяде Саше, в стройного, грудастого красавца с сильными, разведёнными в стороны, когтистыми лапами. И уже редко кто осмеливался  подойти к нему и просто так, от нечего делать, потрепать за загривок: раздавалось глухое рычание, и желающим пообщаться ничего не оставалось, как   спешно отойти  подальше. 

А однажды Щену пришлось уже на деле показать свой крутой характер.

Гуляя с ним по городу, Сергей часто встречал отпрысков богатых родителей, выгуливавших своих флегматичных бультельеров, могучих ротвейлеров и других породистых холёных особей. Видя их явное превосходство в родословной, юнцы позволяли себе иногда бросать в адрес Щена обидные колкости и даже слегка отпускать поводки своих, рвущихся в бой, любимцев. Но каждый раз на их пути, заслоняя собой четвероногого друга, вставал Сергей.   Обычно, позубоскалив немного, юнцы удалялись.

Но однажды дело приняло совсем иной оборот.

Спустив с   поводка Щена, Сергей медленно шёл по вечернему городу, "прокручивая" по привычке в уме недавнюю тренировку, как вдруг заметил, что на него,  отделившись от кучки гуляющих, с глухим воем мчится огромный чёрный доберман.  Не успел Сергей осознать происходящее, как наперерез доберману ринулся Щен.

 Удар пришёлся нападавшему в бок. Не ожидавший такой наглости доберман взвизгнул, потерял равновесие и, кувыркнувшись в воздухе, отлетел в сторону. Не теряя ни секунды, Щен   ринулся на поверженного, но тот, на удивление Сергея и собравшихся  вокруг прохожих, вскочил и помчался, скуля и поджимая хвост, к стоявшим в стороне  юнцам. Раздались аплодисменты, смех, возгласы "браво!".

Щен, рыча, вернулся и присел у ног Сергея - на клыках его алела кровь.

От кучки отделился худощавый высокий юнец в кроссовках "Аdidas".
- Твой урод попортил моего дога, а это дорого стоит - усёк? -
небрежно поигрывая изящным, плетеным поводком, сказал он.
- Научи своего придурка быть вежливым с прохожими - и проблем не будет, усёк? - ответил Сергей и, чувствуя, как напряглось вновь тело Щена, покрепче сжал рукой его ошейник.
- Ладно, Серый, отложим базар, - сузив недобро глаза, сказал юнец, - но попомни: это дорого стоит! Бай-бай...

Шаркая кроссовками, юнец отошёл, после чего кучка, под насмешливые возгласы зевак и рычание Щена, удалилась.   

 Сергей понимал, что происшедшее с ним не было случайностью - к тому времени он уже был известной личностью в спортивных кругах города, особенно в школьной среде, и кое-кого из сверстников это раздражало. И, конечно же, он не сомневался в том, что продолжение будет, что такие юнцы, как эти, непременно найдут возможность вернуться к "теме", чтобы попытаться решить её в свою пользу. Но он не предполагал, что это случится так скоро...   

 Было уже десять минут седьмого, а Таня всё ещё не появлялась. Они договорились на перемене, что встретятся здесь, у молодёжного клуба-кафе "Бинго", в восемнадцать ноль-ноль. Правда, при этом Таня вдруг опустила глаза и тихо добавила: "Если мама с папой отпустят,. Ты же знаешь, какие они у меня...". 

Тане было четырнадцать, она ходила всего лишь в восьмой класс, и проблема встречи "в кафе", в отличие от уже вполне самостоятельного в своих поступках Сергея, у неё пока ещё существовала.   "Только ты всё равно жди, - попросила она,   уже  уходя, - я,
может быть, хоть на пять минут, но обязательно приду". 

Возле клуба было многолюдно: новая диско-программа с  романтическим названием "Вечерний блюз" привлекла целый поток молодёжи, среди которой было много школьников. Особенно  выделялась группа из четырёх ребят в "крутых"  куртках с "наворотами": яркими фирмовыми надписями, металлическими бляхами, цепями. Сергей знал их  - это были старшеклассники из особого - "элитного" лицея, где учились, за большую плату, отпрыски наиболее состоятельных граждан города. 

Лицей был на виду - городские власти не жалели средств для постройки в короткое
время великолепного по архитектуре и интерьеру учебного комплекса, где было всё: берёзовая роща и золотые рыбки в аквариумах; крытый бассейн   
и сауна; площадка для иргы в гольф и оздоровительный комплекс с  тренажёрами, массажными кабинетами и центром психологической реабилитации.

А также наисовременнейший тир, чудесный теннисный  корт  и  уютно  расположившийся у  входа   кемпинг, куда  по  утрам,  один  за  другим, лихо подкатывали "крутые" "мерсы", "БМВ", "Гранд-Чероки", "лексусы".  Из них весело выпархивали, одетые в "импорт", розовощёкие
дети и,   сопровождаемые  охранниками   и  завистливыми  взглядами  слу-   
чайных прохожих, быстро скрывались за металлическими воротами учеб- ной территории, куда можно было проникнуть только по спецпропускам.

Сергей нервничал. "Мальчик  хочет  в   Тамбо-ов, й кера чи-ки, чи-ки, чи-ки, чи-ки-та-а..." - доносилось из погруженного в полумрак цветомузыки дискозала. Раскрасневшиеся, возбуждённые ребята и девчонки теснили друг друга в неистовом, опьяняющем тело, танце, но большая часть ещё жалась у входа, терпеливо дожидаясь своей очереди.

Юнцы стояли чуть поодаль и, казалось, не проявляли к происходящему вокруг них никакого интереса. Они что-то горячо обсуждали - в воздухе мелькали модные словечки "фирма", "в натуре", "я в шоке",   привлекая любопытные взгляды окружающих.

Вдруг один из юнцов обернулся и, пристально всмотревшись в лицо Сергея, стал тихо шептаться о чем-то с дружками. Затем, шаркая подошвами  кроссовок,  не  спеша подошёл.   

- Тани сегодня не будет, сир, - распевая слова, протянул он, остановившись в метре от Сергея. - А если Таня будет, она пойдёт туда с нами…  усёк?
Сергей узнал подошедшего - это был тот самый, сделавший ему "предъяву" после случая с доберманом, юнец. Судя по всему, он уже "навширялся": на бледном лице его выступил нездоровый румянец, глаза лихорадочно блестели.

- Да, да, сир, - монотонно тянул юнец, - сделайте так, чтобы вашего "фейса"   здесь больше не было. Не шедевр, а всё-таки жалко... о'кей?

- Ещё одно слово - и будешь жалеть о своём "фейсе"... плюгавый! - Сергей вплотную приблизился к худосочному: он едва сдерживал  себя, видя блуждающую на  бескровных  губах   нагловатую ухмылку.

- Вот как? - Почувствовав опасность, юнец отступил на шаг. К нему подошли остальные.

Бросились в глаза высоко выбритые виски, торчавшие в стороны островки жёстких, разноцветных волос. Дружки отошли в тень и стали о чём-то шептаться. 

-  Считайте, что мы оценили ваше мужество, сир, - подчёркнуто вежливо объявил худосочный, вернувшись, минуту спустя, к Сергею, - но... вы сказали плохое слово. К тому же, за вами остался должок...  помните? В связи с чем предлагается
лёгкий обмен мнениями. -  Худосочный явно наслаждался своим умением "развести клиента". - Но здесь, как вы сами понимаете, это делать... весьма некстати. А кстати было бы сделать это там - вдали от шума городского. О'кей? - И худосочный манерно указал на прижавшийся к обочине роскошный "мерседес".

Сергей почувствовал, как неприятный холодок пробежал по спине. Он был уверен в себе, это безусловно. Занятия спортом, особенно кикбоксингом, выработали в нём способность трезво оценивать ситуацию, принимать мгновенные решения. Но согласиться на то, что предлагал худосочный, значит сделать рискованный, почти безумный, шаг - это он понимал отчётливо, зная, с кем имеет дело.

- "То би ор нот то би...?". Никак сомневаешься, рыцарь? - Лицо худосочного вновь замаячило перед Сергеем.
- Да нет, почему же... - Сергей старался сохранять спокойствие. -Обмен мнениями - вещь полезная. Особенно для таких козлов, как ты. Поехали!

- Серёжа!..

Таня шла лёгким, пружинистым шагом. Она улыбалась и словно озаряла всё вокруг своей красотой и беспечной юностью.

- Извини, Серёжа, я не смогла раньше...

Таня вдруг замолкла и вопросительно посмотрела на Сергея, потом на юнцов.

- Что здесь происходит? Ребята, вы что... поссорились?
- Не волнуйся, Таня. - Маленькая рука девушки утонула в широкой ладони Сергея. - Всего пара минут - и я буду свободен.
- Таня пойдёт сейчас домой решать задачки по алгебре, - раздался рядом голос худосочного, - а нам предстоит душевный мужской разговор -не так ли, рыцарь? 
- Я же сказал - поехали! - Злоба, закипавшая в душе Сергея, мешала контролировать себя, трезво оценить ситуацию. - Но только учти, гнида: драться я буду с тобой, один на один - понял?
- О, йес, йес, ноу проблем, - картинно вскинул пальцы "веером"
худосочный, - именно этот вариант я имел в виду!
- Серёжа! Прекрати немедленно! - Таня рывком ухватила руку  Сергея , и он почувствовал, как крупная дрожь пробивает всё её тело. - Ведь ты же один… один! Куда ты собрался?
- Так надо, Таня, понимаешь - так надо! - Видя совсем близко широко раскрытые глаза Тани, Сергей терялся. - Это недолго, поверь. Иди, я позвоню...
- Нет! Никуда ты не поедешь! - Таня изо всех сил тянула Сергея в сторону от худосочного и его компании. - Я ведь знаю- это из-за меня! И я не хочу, не хочу...
- Ай-яй-яй... как трогательно, - вновь резанул слух Сергея ехидный
тенорок худосочного. - А где же наше мужское достоинство... а, рыцарь? Ведь вы  вроде согласились уже... или нам это послышалось? 

С трудом удержав себя от желания немедленно отправить худосочного в нокаут,  Сергей, сжав покрепче запястья Тани, с силой вырвал куртку и решительно зашагал к "Мерседесу".

V

То, что это была ловушка, он понял сразу: у пустыря, с потушенными фарами, стояла приземистая "мазда". Чуть поодаль притаилась "вольво".

Таня, которую, во избежание лишнего шума, юнцам пришлось взять с собой, вновь схватила его за руку и, стуча от страха зубами, стала твердить невпопад, словно в бреду:
- Не пущу! Не пущу! Они убьют тебя... Не пущу!

Всё, что произошло потом, было мерзким, отвратительным, звериным. Таню с силой вырвали из машины и, зажав рот, оттащили в сторону. Затем скопом, по-шакальи, набросились на пытавшегося защитить её Сергея. Били долго, остервенело, не давая возможности сгруппироваться, нанести ответный удар. Последнее, что, уже теряя сознание, услышал он, был жуткий, леденящий душу, крик Тани:

- Спаси-и-те-е-е-е...

И в тот же миг мириады ослепительных искр взметнулись в ночное небо, разноцветным маревом осветили всё вокруг и стали медленно опадать, уходя навсегда в темноту, в бесконечность. И лишь где-то далеко-далеко, у самого горизонта, задержалась одинокая, едва мерцающая, точка...    
               
                VI 

Щен мчался по шумным, сверкающим огнями, вечерним улицам, замусоренным проходным дворам, шарахаясь от автомобильных гудков, грубых окриков прохожих, и чувствовал, как что-то "огромное" неудержимо влечёт его за город, в смутно осязаемую пока ещё даль. Что оно, это "огромное", он ещё не знал - оно ворвалось в него внезапно, стремительно, - но с его появлением он вдруг всем своим существом ощутил: где-то там, в неизвестной пока дали, происходит сейчас нечто ужасное, безжалостное - то, что не должно, не имеет права происходить.

 И осознание неотвратимости беды  от  приближения этого "ужасного" тугой, мучительной болью сжимало его благородное собачье сердце, заставляя, не жалея сил, мчаться все дальше и дальше. У него не было времени разобраться во всем - еще несколько минут назад он спокойно  дремал в своей будке, - но в  его  примитивном  мозгу постепенно   зарождалась  уверенность, что незримая нить от нарастающей в его душе тревоги тянется назад, в его далекое щенячье прошлое.

Да, он не успел еще понять, почему его сознание вновь и вновь возвращает  его туда, в тот дождливый осенний  вечер, но могучий инстинкт, заложенный природой, говорил ему: чтобы уловить эту хрупкую, едва наметившуюся, связь, он должен домчаться, во что бы то ни стало домчаться туда, куда влечет его эта новая, властно вошедшая в него сегодня, сила. И он мчался, подчиняясь этому зову, обходя стороной многолюдные улицы, шумные площади, слепящие мощными фарами потоки машин...

Вдали замаячила чья-то фигура. Улица в этом месте была настолько узкой, что человек и стоявшая рядом громоздкая машина перегородили ее почти полностью. Щен резко остановился и, царапая когтями влажный булыжник, отскочил в сторону.

Человек двинулся ему навстречу. Он нес перед собой что-то незнакомое Щену, напоминающее белое облако. Шаги его были вкрадчивыми, настороженными, глаза из-под надвинутой на лоб фуражки горели незнакомым Щену,  недобрым огнем.

Почувствовав неладное, Щен оглянулся, пытаясь отыскать спасительный проем подворотни, но проема нигде не было: лишь пахло замшелым камнем фундаментов старых "коммуналок", тянувшихся по обе стороны дороги, да подгнившими досками заборов. Щен метнулся назад - и тут же остановился: перекрывая собой неширокий просвет улицы, на него медленно надвигался другой человек с таким же белым облаком в руках.

Щен забился, заскулил, пытаясь проскочить в видневшееся между человеком и домом пространство, но в этот момент человек сделал руками быстрое движение, и Щен почувствовал, как тело его мгновенно опутало что-то тонкое, прочное,  мгновенно  лишившее  его  возможности  двигаться. Он рванулся, пытаясь освободиться, но с каждым движением упругие нити все больнее впивались в него.

- Попался, сучёнок! - Голос подошедшего человека был хриплым, натужным. Щен увидел сквозь порежь сети наклоненное к нему, обросшее щетиной, лицо, почувствовал неприятный, ищущий от человека, запах.

- Глянь-ка, каков гусь, - вновь прохрипел человек. - По-моему, ничё -нормалёк!

-    Жилистый больно, - разочарованно выдохнул тенорком второй, разглядывая Щена. - Смотреть не на что, одни мосола, - подытожил он и, грязно матерясь, ткнул Щена в бок ногой.   Щен  взвизгнул от боли.

- А по мне так хорош, на шашлык сгодится, - бодро возразил первый.
Под стопару водки - за милую душу! Деликатес, можно сказать, по  нонешним-то временам, ха-ха-ха...

Булыжники больно били по ребрам, вырывая из худых боков Щена клочья шерсти. Его забросили подальше, в самый угол, резко выдернув из-под лап спеленавшую его сеть.

Взревел мотор, машина тронулась. В железной коробке, где оказался Щен, нестерпимо пахло гнилью. Вокруг валялись источавшие зловоние остатки пищи, какое-то тряпье, покрытые пятнами нечистот листки бумаги. Сверху, сквозь неплотно прикрытую крышку люка, пробивалась тонкая, неровная полоска света, и это обрадовало Щена. Он подошел, осторожно приподнялся на задних лапах, стараясь передними дотянуться до края люка. 

Но это ему не удавалось сделать: машина шла неровно, ее все время трясло, то и дело уводило в сторону. Он опустился, чтобы, немного отдохнув, попытаться дотянуться до полоски вновь.   И вдруг заметил, что он в коробке не один: на другом конце, испуганно вжавшись в угол, сидела болонка. Она была маленькая, пухленькая, вся в белых кудряшках, дрожала от страха и пялила на Щена свои темные глаза-пуговки.

- "Ну я - это понятно - я дворняга, но ты-то, ты почему здесь?" -грустно, одними глазами, спросил Щен свою невольную спутницу. Но та не отвечала и все дальше забивалась в тёмный угол. Тогда Щен подошёл и осторожно лизнул её в лохматый висок. И в этот момент коробку вдруг резко качнуло: она вся затряслась, загромыхала железным люком и невидимыми в темноте болтами и сцеплениями.

Скользя лапами по изгаженному дну, Щен пытался удержать равновесие, найти под собой опору, но то и дело валился на бок, тыкался мордой в липкую, дурно пахнущую, слизь. Болонка, повизгивая от страха, барахталась рядом и, ища спасения, беспомощно жалась к нему.

Несколько раз их резко подбросило, больно ударив о рифлёные выступы, затем с силой мотнуло по липкому днищу, разбивая в кровь лапы кусками валявшейся повсюду арматуры, которые, громыхая, передвигались вместе с ними. Все это со зловещей неотвратимостью повторялось вновь и вновь.  И Щену стало уже казаться, что не будет конца этому кошмару, этой дьявольской грохочущей оргии в чреве бешено мчавшегося по булыжникам железного чудовища. 

И постепенно в его душе, во всем его изгаженном, измученном теле стала зарождаться ненависть - вначале глухая, неосознанная, потом всё более явственная, звериная - к тому "ужасному", что вновь внезапно и безжалостно обрушилось на него, загнав в эту омерзительную коробку,  грозя навсегда оборвать его связь с оставшимся за её пределами миром, со всем тем, что ещё недавно наполняло радостью его горемычную дворняжью душу.

Ненависть росла, ширилась, заполняла всё его существо, и когда она соединилась в его примитивном сознании с абсолютной беспомощностью перед происходящим, с невозможностью хоть на мгновение остановить это торжествующее безумство, он вытянул в  зловонное  пространство свою тупую, окаймлённую мощными клыками, морду и, напрягая связки, завыл!

Но не робким, как когда-то, а настоящим звериным воем, и вой этот, ворвавшись в какофонию других звуков, заметался среди пропитанных  смрадом стен.  Болонка, оглушённая внезапно заполнившим пространство звуком, с визгом шарахнулась в угол и зачем-то подняла лапу, словно это могло помочь ей оградиться от  охватившего  её  ужаса.  Но затем передумала, опустила лапу и,  спустя  мгновение,  стала вначале тихонько, потом всё смелее, поскуливать, стараясь подстроиться к тоскливым, подолгу зависающим наверху, звукам Щена.

И поплыл над городом этот странный дуэт, петляя  среди улиц и площадей, сливаясь  с  неумолчным,  пёстрым  шумом  автомобильных  гудков  и людского говора. Прохожие недоуменно оглядывались, пытаясь определить - откуда доносятся эти странные, щемящие душу,   звуки? Но, так ничего и не поняв, торопливо шли дальше.
А дуэт всё звучал и звучал, то неистово моля о чём-то, то вдруг страстно протестуя, и, не понятые никем, отвергнутые звуки уносились ввысь, постепенно замирая в равнодушном осеннем небе.

 Безусловно, если бы Щен вдруг каким-то чудесным образом обрёл возможность общаться с людьми, он, прервав свою невольную исповедь, немедленно перевёл бы эти звуки в слова и сказал бы примерно следующее:

- Что же вы делаете с нами, люди-человеки? Как можете вы так поступать с братьями вашими меньшими, с теми, кто не сделал вам ничего дурного?  Кто не испытывает к вам никаких иных чувств, кроме чувства преданности и бесконечной любви? Кто готов скорее погибнуть, чем предать свою верность? Остановитесь, люди, не губите невинные души, не убивайте свою и нашу любовь...

Но Щен, конечно же, не сказал этого, да и не мог сказать: он ведь был всего-навсего дворнягой, глупым, доверчивым животным, которому неведома была тайна волшебных звуков, дающая возможность людям понимать друг друга. Закончив дуэт, он только промолвил на своём убогом собачьем языке "ав-ав..." и опустил голову.

Тяжёлые мысли стали ворочаться в его примитивном мозгу. Натужно гудел мотор. Коробку уже не трясло, она лишь слегка покачивалась и поскрипывала на поворотах. А Щен всё сидел и сидел, глубоко задумавшись, равнодушный ко всему, забыв даже о глупой болонке, которая, замолкнув, робко прижалась к нему.

Наверное, так продолжалось бы долго, может быть, целую вечность. Но вдруг машина остановилась. Мотор заглох,   двое вышли из кабины...

Щен насторожился, напряжённо прислушиваясь к звукам. Послышались шаги. Крышка люка дёрнулась, заскрипела ржавыми петлями, приподнялась, замерла на мгновение - и вдруг резко, с визгом, откинулась. Поток неонового света рванулся внутрь, ослепил затворников. В образовавшемся  проёме  показалась  голова  небритого.

-  Ну чё, гаврики... с приехалом! - злорадно ухмыльнувшись, прохрипел он, осматривая пленников. - Ишь, притаились, голубки... А ну, подь сюды!
Кряхтя, небритый втиснул свое грузное тело внутрь коробки, дрожащая рука его потянулась к Щену.    Щен резко отскочил в глубину,
глухо зарычал. Болонка тоже несколько раз несмело тявкнула, прижалась
к нему.

- Ах ты, с-сучара, варнякать    вздумал? - захрипел в бессильной ярости небритый. - Ну погоди, я те щас порычу...

Небритый исчез, и, мгновение спустя, коробка затряслась, загудела от тяжелых ударов.

- Пошел, кому говорят, шакал, падла, псина вонючая... - ревел небритый, не переставая колошматить коробку железным прутом. Его напарник, прогнувшись по пояс, пытался достать Щена длинной, сучковатой палкой.

Спасаясь от ударов, Щен заметался у стенки. Он уже понимал: эти двое - его враги. Они задумали против него то, что может уничтожить его, поглотить навсегда. И рядом нет никого, кроме глупой болонки, кто мог бы ему помочь, кто спас бы его, защитил, как это случилось когда-то давно, в тот, далёкий уже, осенний вечер.

 А это значит: надеяться ему, Щену, сейчас не на кого, значит - спасать себя в этот раз он должен сам, и только он сам может попытаться остановить то «ужасное», что вновь, неумолимо и безжалостно, нависло над ним.

А двое зверели все больше и все чаще конец палки впивался в тело Щена, больно раня его. Доставалось и болонке, которая уже непрерывно скулила от боли, забившись в угол.

И вдруг коробку осветило пламя. Вслед за этим раздался злорадный, торжествующий вопль небритого, высоко поднявшего над собой факел. В руках другого человека вместо палки затрепыхалось уже знакомое Щену белое облако.

И Щен понял: ждать больше нельзя, нужно действовать! Нужно немедленно сделать то, что подсказывал ему сейчас звериный инстинкт! И когда - в проеме показалось на миг ненавистное лицо небритого, он ощетинился, собрался в упругий, стальной комок и, грозно рыча, бросился вперед. Небритый, не ожидавший этого, испуганно отпрянул и выпустил факел. Мощно оттолкнувшись лапами от края люка, Щен кинулся на него сверху и, поймав на лету выставленную для защиты руку, яростно вонзил в нее свои молодые клыки.

Небритый охнул, осел на грязный, покрытый трещинами, асфальт и, судорожно извиваясь, задергался, застонал, пытаясь другой рукой схватить Щена за горло. Мгновенно сориентировавшись, Щен перехватил мелькнувшее в темноте запястье и, злобно рыча, стал с силой рвать его, с каждым ударом все глубже вгрызаясь в податливую ткань.

И чуть не поплатился за это: лишь в последний миг он увидел занесенный над ним железный прут другого человека и, разжав челюсти, отскочил в сторону. Прут со свистом рассек воздух. Человек, потеряв опору, зашатался, замахал нелепо руками и, споткнувшись о лежащего, грузно плюхнулся рядом. Щен, рыча, бросился на него, пытаясь ухватить клыками оголившийся бок.

 И вдруг замер -вверху, в проеме люка, он увидел болонку: прыгая на задних лапах и жалобно скуля, она металась у края, не в силах преодолеть барьер.

- Ав-ав-ав! - громко крикнул ей Щен, что на его, собачьем, языке означало: "Ах ты, глупышка... ну разве так можно? Иди же, иди ко мне скорее!"

Но болонка, окончательно одурев от страха, в ответ только   отча- 
янно заскулила и, часто перебирая лапками и неуклюже подпрыгивая,
бестолково задвигалась от одного края люка к другому. Могучим прыжком
преодолел Щен преграду, схватил пленницу зубами за мохнатый загривок и так же легко перемахнул назад.

Сеть больно стеганула по нему витым  капроновым шнуром и, зацепившись за неровный выступ крышки люка, безвольно повисла. Не теряя ни мгновения, Щен развернулся и в два  пры-  жка   достиг  просвета, образовавшегося между спутавшейся сетью и  асфальтом. Затем грудью подтолкнул туда суетившуюся возле него болонку и,  не видя больше перед собой преград, упругими прыжками помчался  к  темнеющему  вдали  квадрату   полуприкрытых   ворот.

XII   

Натужно ревя мощными моторами, иномарки мчались по скоростной автостраде, то и дело обходя другие, более медлительные, "тачки". Впереди шёл "мерседес", за ним "вольво", замыкала кавалькаду приземистая,   но    лёгкая  на  ходу,  "мазда".
Уже замаячили вдали огни ночного города, мелькнула будка милицейского КПП.

Таня полулежала на заднем сиденье.  Она  лихорадочно перебирала варианты, пытаясь найти тот, который помог бы ей выбраться из ситуации, в которой она  оказалась.

Расправившись с Сергеем, юнцы оттащили его бездыханное тело куда-то вглубь пустыря, а её, отчаянно сопротивлявшуюся, избили, затолкали в машину и, как она уже догадалась, повезли назад в город. Она прекрасно понимала, что ждёт теперь её - единственного свидетеля кошмара, происшедшего на пустыре.

Кроме того, имея великолепную фигуру гимнастки и привлекательную внешность топ-модели, она явно выделялась среди своих сверстниц, считалась "классной девкой", и это наверняка подтолкнуло обкуренных, возбуждённых кровавой расправой, юнцов к решению не спешить с этой "птичкой", расписать всё "по кайфу".

Но не только об этом думала Таня: там, позади, остался Сергей. И чем дальше они отдалялись от пустыря, тем большее отчаяние охватывало ее: "Он там один... избитый,- беспомощный. Нужно срочно вернуться, помочь. Но как?... как?!.."   

Вдруг руки, державшие её, ослабли. Послышался грязный мат, сочное "менты поганые". Затем в салоне началась какая-то нервная суета. Из-под полуприкрытых век Таня заметила, что сидевшие по бокам от неё юнцы то и дело со злобой посматривают куда-то влево.

Незаметно, одними глазами, она взглянула в боковое окно и с удивлением обнаружила, что вровень с их "мерседесом" идет милицейский  "жигуль",   из  кабины  которого  чья-то  рука выписывала  замысловатые круги светящимся в темноте жезлом. Вслед за этим послышались громкие щелчки и мужской голос, искаженный динамиком, стал требовать:
 
-Три семерки,  ноль шесть - прекратите движение! Три семерки, ноль шесть - остановитесь!..

Сердце Тани учащенно забилось.  Она вся напряглась, стараясь понять - что происходит, что послужило причиной этой внезапной погони?

"Жигуль" не отставал, но и не обходил "иномарку" - видимо, не хватало мощности. Заглушая голос, надрывно завыла сирена.

- Уходим! - вдруг процедил сквозь зубы худосочный, сидевший рядом с юнцом, ведущим машину. - Давай по газам! Быстрей!!

Взревел многосильный мотор, и, плавно вдавливая пассажиров в спинки кожаных сидений, "мерседес" стал стремительно уходить вперед.

"Жигуль",  пытаясь  удержаться рядом, загудел на предельных оборотах, но тут же безнадежно отстал.

В салоне "мерса" появилось оживление, послышались радостные возгласы "Нисчак!", "Йес!", затем раздался истеричный смех.

- Козлы вонючие, мусоряги... слабо с нами тягаться! - вопил, подпрыгивая от возбуждения, худосочный. - Да вы гляньте, гляньте, пацаны - это же примус, жестянка долбаная, в натуре... ха-ха-ха...

Возбуждение охватило всех сидевших в салоне. Забыв о Тане, юнцы толкали друг друга, улюлюкали, временами делая резкие, непристойные жесты в сторону уже прилично отставших от иномарок "жигулей".   И Таня почувствовала - интуитивно, всем своим нутром:  нужно действовать немедленно, сейчас, потому что другого такого шанса у неё уже может не быть.

И в тот момент, когда ликование в салоне достигло предела, когда юнцы, опьянённые очередной удачей, совершенно перестали обращать на неё внимание, она внезапно резко выбросила своё тело вперед и, ухватившись руками за руль, с силой  повернула  его вправо.

- С-сука! - пытаясь вырвать руль из цепких рук Тани, дико завопил плюгавый; кто-то схватил её сзади за горло, больно дёрнул за волосы. Но Таня уже видела: сойдя на огромной скорости с трассы, машина стремительно мчится в кювет. И, почувствовав, что колёса уже оторвались от асфальта, мгновенно разжала руки и упала на дно салона.

Пролетев несколько метров по воздуху, машина грохнулась о землю, затем, подскочив, словно резиновый мяч, кувыркнулась несколько раз по взрыхлённому краю поля и, наконец, замерла, застряв в зарослях  пышно растущего  вдоль лесопосадки  можжевельника.

На какое-то время Таня потеряла сознание. Но, видимо, это продолжалось недолго: она уже чувствовала, как кто-то раскачивает корпус машины, пытаясь поставить её на колёса. Потом к ней потянулись чьи-то руки, помогли выбраться наружу. В голове гудело, всё тело нестерпимо ныло от боли, но когда её попытались отвести к стоявшей на дороге машине, она решительно  отказалась.

Её оставили в покое и занялись юнцами, лежавшими неподалёку на земле. Над ними уже колдовали люди в погонах и какие-то гражданские. Слышались короткие команды, кто-то непрерывно вызывал "скорую".

Осознание того, что она осталась жива, что ничего страшного с ней не случилось, придавало Тане силы, вселяло надежду. Но одновременно с этим она всё яснее понимала, что именно сейчас, в эти суматошные, напряженные мгновения после аварии ей нужно как можно скорее и понятнее объяснить чужим, незнакомым людям - что заставило её, четырнадцатилетнюю девчонку, пойти на этот отчаянный, почти безумный, шаг.

И когда к ней снова подошли, она заговорила вдруг горячо, без остановки, боясь, что её не поймут, не дослушают:

- Да поймите же, поймите - со мной всё в порядке, нужно спасать другого... Они его избили, он там, на пустыре... пожалуйста, это правда... помогите, я вас очень прошу...

Скорее всего, услышанное приняли бы за бред малолетки, находившейся в шоке после пережитой аварии, и увезли поскорее в больницу, но всё решила случайно произнесённая Таней фамилия Сергея. Молодой лейтенант, тоже боксёр-разрядник, моментально оценил ситуацию, успокоил плачущую Таню и, получив разрешение командира патруля и запросив по рации "скорую", лихо развернул «жигуль» в сторону пустыря.

VIII

Место, куда он спустился, было безлюдным. Свет от фар мчавшихся по трассе машин скользил лишь по краю, не проникая внутрь. Странные, неясные силуэты вырисовывались на фоне тёмного неба, пугая своей бесформенностью.

Кое-где виднелся кустарник, редкие деревья, между которыми тянулись губчатые следы грузовых машин, уводящие вглубь пустыря.  Прошло уже около минуты, как Щен свернул с дороги, не решаясь двинуться дальше. Его влажные ноздри чутко улавливали доносившиеся отовсюду запахи, но среди них не было того, единственного, который он искал. Наконец, пропустив очередную машину, он бесшумно двинулся вдоль дороги.

То, что привело его сюда, подсказывало ему: искать нужно здесь, на пустыре. Сделав несколько шагов, он вновь остановился. И, подняв голову, попытался уловить хорошо знакомый ему запах или услышать хотя бы какой-нибудь звук - "его" звук. Но ночь хранила молчание.

 Тропинка, по которой он пошёл дальше, петляла среди кустов, теряясь в высокой траве, и выводила то к разбросанным в беспорядке остаткам утвари, то к искореженному остову разбитой машины,  то неожиданно заводила в тупик, упираясь в кучу прогнившего  хламья. И вдруг он замер: откуда-то из темноты донёсся слабый, еле заметный, стон. Сердце  Щена  учащённо  забилось.   

Стон повторился, и вслед за этим Щен уловил, наконец, запах - тот, едва осязаемый, единственный запах, который был ему нужен. Взвизгнув от радости, он кинулся   вглубь,  и,   сделав несколько прыжков, замер.  На  земле, лицом вниз, неестественно подогнув под себя руку, лежал "он" - Человек, которого Щен искал.

Щен бросился к лежавшему, нетерпеливо ткнул мордой в плечо, лизнул в висок... и почувствовал на языке вкус чего-то солоноватого, липкого. Щен понял, что "это", и стал быстро слизывать с лица затвердевшие уже местами струйки крови, сочившейся из жёстких, коротко остриженных, волос, из разбухших, рваных краёв ран. Человек вновь застонал, едва заметно пошевелился, приоткрыл припухшие веки. Нетерпеливо перебирая лапами, Щен забился, вновь лизнул лежавшего в лицо. 

- Щен... дружочек мой... пришёл... - едва шевеля губами, проговорил Человек. Рука его потянулась к Щену, чуть притронулась к нему и вновь бессильно упала на траву.

Щен заметался, залаял, надеясь, что Человек услышит его, поднимется, но Человек не двигался, не издавал ни звука.

Тогда Щен схватил зубами лежащего за куртку и стал, рыча, тянуть в сторону дороги, но Человек не поднялся, не пошёл за ним. В отчаянии Щен заметался по пустырю, заскулил, пытаясь понять - что происходит? Но сколько не напрягал он свои мозги, его примитивный собачий ум никак не хотел объяснить ему - почему этот Человек, всегда такой приветливый, весёлый, лежит сейчас здесь, на пустыре, почему не хочет поиграть, порезвиться с ним и совсем не рад его появлению?.. 

Время шло, но ни одной полезной мысли не родилось в бестолковой дворняжьей голове.

Но что-то вновь и вновь подсказывало Щену - нужно что-то делать, искать, иначе с этим Человеком может произойти то, что едва не произошло когда-то давно с ним самим. Да, он хорошо помнит, как это было, как близко подошло тогда к нему тогда нечто "ужасное", которое неминуемо поглотило бы его, если бы рядом не оказался он - Человек, неподвижно лежащий сейчас здесь, на этом страшном пустыре.

И, возвращаясь вновь и вновь в своих мыслях к этому мгновению, так счастливо изменившему его безрадостную щенячью судьбу, он вдруг почувствовал, как яркая, ослепительная вспышка озарила, наконец, его сознание, его убогий, примитивный ум. 

И он понял: да, он не может сейчас сделать то, что сделал тогда этот Человек, спасая его, Щена, но это может сделать другой Человек - тот, кого нет сейчас здесь, но кто должен появиться, прийти сюда как можно скорее! И эта вспышка, эта простая ясная мысль, словно током, пронзила Щена. Он громко залаял,   что  означало  на  его собачьем языке:   "Не  волнуйся,   мой Человек, я ухожу, но я обязательно вернусь!" - ткнулся ещё раз мордой в тёплую руку, в лицо лежавшего и, круто развернувшись, помчался прыжками в сторону невидимой вдали ночной автострады.               
                IХ

-  Кажется,  здесь... - неуверенно указала Таня рукой в сторону пус-   
тыря.
- Смотри внимательней... - попросил лейтенант, напряжённо всматриваясь в темноту. - Должны быть следы, а их пока не видно.

"Жигуль" на малых оборотах медленно двигался по обочине.

-  А, может быть, здесь? - продолжала осматривать пустырь Таня. -Там такое же дерево было, как это.

- Так деревьев здесь... вон сколько - каждые десять метров! -нервно заметил средних лет старшина, сидевший за рулём. - Следы надо искать, следы...

- Это верно! - поддержал старшину молодой сержант-крепыш, сидевший рядом с Таней. - В нашем деле следы - прежде всего.
- Сколько их было? - спросил лейтенант.
- Кого? - не поняла Таня.
- Иномарок?  - уточнил лейтенант.
- Три. Одна стояла здесь, на дороге, а две другие там, внизу. Они приехали раньше.
- Понятно, - сказал, помолчав, лейтенант. - Вот и будем искать -  где же они свернули с трассы...
- Стоп! Кажется, здесь! - Старшина остановил "жигули". - Вот следы, свежие...
Лейтенант с сержантом вышли из машины.
- Да... похоже, - заключил лейтенант, исследовав фонарём углубления на насыпи. - Скорее всего - "вольво", протектор пропечатался.

- А вот и вторая! - радостно сообщил сержант, светивший фонарём чуть поодаль. - Пробуксовка   была:   землю грёб, словно бульдозер.
Лады, - подвёл черту лейтенант. - Ну, а теперь, Таня, самое главное:   пойдём, поищем то место.

- Мне страшно, я боюсь... — Таню затрясло, словно  в ознобе.
- Понимаю, - обнял её за плечи лейтенант, - но без тебя мы вряд ли его найдём.

Все трое спустились вниз, двинулись по едва  заметному в траве
следу.

"Жигуль",   тихонько урча,  полз  за  ними  по асфальту.

- Помню только дерево... и кусты, там "вольво" стояла. - Таня беспомощно оглядывала местность, идя рядом с лейтенантом. - Они же всё время закрывали мне глаза, потом били...

- Сволочи, - заскрипел зубами лейтенант, - соплячня обкуренная...

- А что им: "баксов" полно, "тачки" классные - вот и звереют! -добавил сержант, не переставая вглядываться в неровности земли.

- Ничего, разберёмся, - мрачно пообещал лейтенант, - а пока всё же нужно определиться: где это было... Может - здесь? - указал он решительно на взрыхлённый, неровный участок земли, где явно виднелись чьи-то следы.
- Стойте! - вдруг поднял руку сержант.
- Что случилось? - не понял лейтенант.
- Какой-то зверь... - неуверенно сообщил сержант.
- Где? - Лейтенант посмотрел по сторонам.
- Вон там... в кустах прячется.
- Ой, и я вижу! - Таня испуганно прижалась к лейтенанту.

-  Этого   нам   только   не   хватало.   -   Лейтенант   щёлкнул предохранителем. - Степаныч, посвети фарами! - крикнул он водителю.
"Жигуль", развернувшись поперёк дороги, выхватил из темноты часть пустыря. В кустах, встретившись с потоком света, сверкнули два горящих глаза.

- Похоже, волк, - возбуждённо шепнул лейтенант, поднимая руку с "макаровым", -  здесь   лес  недалеко,  водятся  серые...
- Пришли, почуяли добычу. - Сержант стал осторожно обходить кусты со стороны.   - Ишь, притаился... не шелохнётся даже.

- Умные твари, ничего не скажешь. - Лейтенант поймал в прорезь прицела светящиеся точки. - Жаль, конечно, но придётся завалить...
И в это мгновение зверь в кустах вдруг совсем не по-волчьи заскулил, потом залаял, не решаясь, однако, покинуть убежище.

- Да это же собака, а не волк, - шумно выдохнул лейтенант, опуская пистолет. - Фу ты, чёрт, напугал...

- И откуда он здесь взялся, - удивился сержант, не осмеливаясь всё же приблизиться к кустам, - ума не приложу...

"Зверь" залаял вновь, затем кусты зашевелились, и на поляну выбежал красивый, поджарый пёс с висящими, словно лопухи, ушами. Он остановился в отдалении и, присев на задние лапы, замер.

- Во даёт, дворняга! - не удержался лейтенант. - Нам же местность осмотреть надо, а он тут цирк устраивает, дорогу перегородил. - Рука с "макаровым" вновь уверенно пошла вверх.

- Подождите! - вдруг вскрикнула Таня, отводя руку с пистолетом.
- Что такое? - оторопело взглянул на неё лейтенант.
- Да это же Щен, Серёжкин любимчик! Он меня знает! - Таня бросилась к собаке. - Щен, милый, ты здесь?! Иди ко мне! Скорее!!

И стражи порядка, опустив "макаровы", с удивлением наблюдали, как прыгают по поляне, радостно повизгивая, ошалевшая от радости Таня и неожиданно напугавший их вислоухий "зверь".

Наверху замаячила белым корпусом подоспевшая "скорая".

- Сюда спускайтесь! С носилками! - коротко бросил лейтенант санитарам, видя, как, нетерпеливо скуля, настойчиво зовёт их за собой дворняга. - Степаныч, оставайся здесь, доложи обстановку!

Отдав последнее распоряжение, лейтенант подошёл к собаке: - Ну что, дружок, - давай, веди...

И уже   в   следующее  мгновение  группа  людей,   высвечивая   мест-
ность    фонариками, стала уверенно пробираться сквозь завалы пустыря. И не ведомо было им, погружённым в свои заботы людям, что творилось в душе у этого, бегущего впереди них, вислоухого Шерлока Холмса.

 Да и откуда им было знать, что именно сейчас, в эти минуты, соединил он, наконец, воедино в своём примитивном дворняжьем сознании два, понятных только одному ему, дорогих мгновения: голоса послушно бегущих за ним встревоженных людей, и спасительное прикосновение к нему  тёплых   рук  Человека в тот дождливый,  осенний вечер...

X

Щен проснулся, но не открыл глаза. Он лежал в сладкой полудрёме и слушал, замерев, как откуда-то издалека, словно сквозь завесь тумана, доносится до него такой родной, единственный - "его" голос: "Ничего, дружок,   все  еще  впереди…  Прорвёмся,  хороший ты мой... Спасибо...»

Тёплая рука слегка коснулась загривка Щена, но он, поддаваясь непреодолимому желанию продлить это блаженство, продолжал лежать неподвижно. Утреннее солнце уже заглянуло в комнату, и Щен почувствовал, как теплый луч упал на его тело.

Коврик, на котором он лежал, был мягким, уютным - его купили специально для него после того, как Сергей вернулся из больницы, поскольку на большом семейном совете было решено: отныне их всеобщий любимец будет жить здесь, а не во дворе.

Нет, конечно же, Щен заглядывал иногда, по привычке, в свою любимую будку и даже изредка оставался ночевать в ней, чтобы поразмышлять под звёздами, в тишине и одиночестве, о своей, не  простой,  собачьей жизни.  Но каждое утро он неизменно поднимался сюда, на четвёртый этаж, произносил своё традиционное "ав-ав",   и   мама Сергея сама открывала ему дверь.

 Лизнув её пахнущие снадобьями руки, он шёл в комнату и, убедившись, что Сергей ещё спит, тихонько устраивался на коврике и терпеливо ждал, пока «он» проснётся.

Сёстры-школьницы любили играть с ним, купали его, вычёсывали, баловали различными лакомствами и по очереди выгуливали по вечерам. Иногда Щен удивлял всех тем, что вдруг поднимался и, подбежав к двери, тыкался   нетерпеливо  носом  в   дверную  обивку  и  негромко  скулил. 

 Но  вскоре к этому привыкли, потому что уже знали: через минуту на пороге появится Таня. Таня действительно появлялась и, ловко увёртываясь от
радостно скулящего и норовящего лизнуть её в лицо  Щена, спешила
к Сергею.   

Когда Сергей окреп, он встречал Таню уже вместе с Щеном. А однажды даже поднял её на руки и закружил по комнате, после чего долго убеждал чуть не упавшую в обморок маму, что это совсем не тяжело, что это, наоборот, очень даже полезное для него упражнение. Щен, безусловно, был полностью солидарен тогда с Сергеем, о чём сообщил ему громким
лаем, вызвав тем самым весёлое оживление у присутствующих.

И позднее подобные обстоятельства абсолютно не смущали его: имея  от  природы довольно примитивные мозги, он  был,  тем  не  менее,   весьма догадливым!  Видя, например, как по-особому воркуют и смотрят друг на друга, оставшись вдвоём, Таня с Сергеем, он всегда деликатно отходил в сторону и, положив голову на лапы, лишь издали молча наблюдал за ними, боясь помешать  любовной  идиллии.

 /Тем более, что он сам последнее время испытывал нечто подобное после случайной встречи в соседнем дворе с длинноногой, сероглазой блондинкой Азой, внезапно наполнившей его монотонную холостяцкую жизнь романтикой редких, но чрезвычайно волнующих его,  вечерних   свиданий./

И всё же самым непререкаемым авторитетом в доме была для Щена бабушка, с которой у него с самого начала сложились особые, можно сказать, даже свехуважительные отношения.  Именно бабушка, в строго отведённое для этого время, кормила его необычайно вкусными, с обязательной косточкой, блюдами, приготовленными специально для него по известным только одной ей рецептам.

По вечерам часто приходил к ним ещё мужчина, которого звали Константин Петрович. Видя, с каким уважением Сергей жмёт ему руку и ведёт с ним разговор, Щен тоже проникся к мужчине уважением и даже прощал ему некоторую фамильярность в отношениях, позволяя трепать себя за загривок.

  Щен замечал, что после разговоров с мужчиной у Сергея всегда улучшалось настроение. Он возбуждённо ходил по комнате, потом вдруг останавливался, делал перед зеркалом быстрые, резкие движения руками.   И  Щен уже понимал: ещё немного - и Сергей вновь станет таким, каким был прежде - будет гулять с ним по городу, играть во дворе, ходить по вечерам на тренировки - и это особенно радовало Щена.

А пока, в преддверии  такого,  важного события, он и позволил себе этим утром немножко расслабиться, не спешить с пробуждением. Ибо не было для него, дворняги Щена, большего блаженства, чем лежать вот так, свернувшись "калачиком", у "его" кровати. И чувствовать с замиранием сердца, как нежно касается шерсти  его сильная, добрая рука - рука Человека, которого он бесконечно любил.

1999  Киев

Информация  для  читателей!

Новелла  уже  издана.   Для получения  ссылки на заказ книги обращаться по адресу: sale@booksnonstop.ru, либо позвонить по  телефону 8-800-302-19-92

Фото  из интернета.

Марро /Безрук/ Валерий Романович
Моб: +38067 9006390
/WhatsApp+Wiber/
E-m: marro-valery@ya.ru
Сайт: http://lekin.jimdo.com