Мы разошлись по разным комнатам и закрыли двери. Опять поссорилась с дочерью. Дети. Как же их воспитывать?
Я мать- клуша. Постоянно волнуюсь, накручиваю, обижаюсь. И не слушают, и не советуются, и все не так делают. Недавно, младшая дочь спросила:
-Мам, а вот когда ты из дома уехала в 16 лет, твои родители как к этому отнеслись?
-Никак, - ляпнула я.
-Они вообще не заметили, наверное, что меня нет. Я всегда была сама по себе.
И прикусила язык, увидев удивленные и жалеющие синие глаза Сашки. Почему – то обидно стало, что меня жалеют. Я – то себя помню очень счастливой в детстве. То артисткой, выступающей перед бабками – соседками, то танцующей на свадьбе у многочисленной родни цыганочку под гитару и восхищенное цоконье, то запевалой в школьном хоре, то пацанкой, скачущей на дедушкиной лошади или купающей коня Мальчика в Кубани, то по огромным тутовым деревьям лазающей обезьянкой, то босоногой пастушкой большого стада коров на степном лугу у поймы реки, то «сынком», как называл меня отец, его хвостиком и на стройке, и на охоте, и на рыбалке.
Когда уехала из дома, долго, больше десяти лет, снился один и тот же сон: иду босиком по пыльной дороге, жаркая южная ночь, веет теплый летний ветер, пахнет невероятно сладкими травами, вдалеке блестит река, счастье переполняет меня. Хочется взмахнуть руками и полететь. А часто и взлетала, и парила над кубанскими степями. Проснусь – подушка мокрая. Плакала во сне. Все, надо ехать на родину. Соскучилась. Наверное, бабушка "зовет".
Бабушка. Мягкое, теплое, ласковое слово. Сколько помню себя в детстве и юности - она рядом. Мой друг, мой Ангел-хранитель. В самые счастливые и в самые темные, страшные для меня, минуты она была рядом. Запах хлеба, пирогов, теплой печки, стук швейной машинки, ворох газетных мерок-лекал и ласковые огромные темные глаза вспоминаю, когда думаю о ней.
- Тюря, тюря, тюря, - зовет она цыплят. Для них сварено пшено с яйцом и зеленым луком, которое мы "воруем" с Танькой, моей сестрой, о -о-очень вкусно. Цыплят ведет наседка с веревочкой на ноге,как собачка на цепи, чтобы не увела далеко. Любимое место подросших цыплят - на спине у кошек. Кошек в усадьбе несколько поколений. Они цыплят не обижают, дружат.
Вечером, после хлопот и забот дня - «улица». Так назывались посиделки у дома. Соседки, принарядившись, собираются на лавочке возле бабушкиного дома под раскидистыми акациями. Сладкий запах цветов: то ли ночных фиалок, то ли сирени, которая повсюду. Особенно вкусно пахнут цветы акации. «Кашка –малашка» - называли мы эти кисти, и с аппетитом ели их, потому что цветы очень сладкие. Сначала положишь белую цветочную кисть на ладошку, второй ка-а-ак дашь сверху, потом пальчиками по стеблю -вжик, и собрала все цветы в пригоршне да в рот. Так мы делали, чтобы мелких насекомых вытрясти.
Почти всегда «улица» или, как еще у нас назвали "плант", у бабушкиного дома. Она уважаемый человек в селе. Хотя даже читать почти не умела. Приносят скамеечки, столик для лото. Кон - 3 копейки. Когда наша очередь «кричать» (называть цифры на бочонках), бабушка, к моей радости, доверяла это мне. Я тараторила как трандычиха, чтобы быстрее всех закрыть карту и получить заветный куш. А бабушка улыбалась и говорила: «По одной, не части!». До сих пор люблю эту игру.
Мое любимое место - в юбке у бабушки, вернее, в подоле. Длинная, цветастая юбка покрывает ноги до земли, сверху фартук, обязательно с оборочками. Я делаю углубление, своеобразный гамак в юбке, сажусь туда и качаюсь, слушая женские истории, шутки и песни. Меня почти не видно, я никому не мешаю, места не занимаю. Это мои любимые качели,убаюкивают и утешают.
Бабушка была верующей. В церковь она меня водила по воскресным дням. Особые службы по праздникам.
... Мы с бабушкой идем к всенощной на Пасху. Мать с отцом ленятся, они поедут рано утром, часам к пяти,чтобы осветить свои узелки с яйцами, паской, сыром, салом, яблоками, когда уже крестный ход пойдёт. Дорога идёт через старый деревянный мост над желтым мутным Егорлыком к Троицкой церкви с голубыми куполами. Туда же тянутся потоки людей. Ночь такая темная, что идти страшно:я вижу только белеющий бабушкин платок и крепко держусь за ее руку.
Мама рассказывала, что когда она была девчонкой, они ходили в церковь как в театр, чтобы послушать песнопения, поглядеть на разодетых дам, на прекрасные иконы в свете горящих свечей. Я тоже это люблю. А как не любить, ведь на мне новый сарафан да ленты в косах, как огромные бабочки блестят и переливаются на свету. Это бабушка расстаралась. Она у меня модиска, все шьет для нас и на заказ. Представив, как все будут, глядя на меня, ахать и охать, улыбаюсь.
В церкви полно народу, душно. Яркий огонь свечей, божественное пение, сладкий запах ладана. Мы с бабушкой выходим во двор и садимся рядом с другими людьми в образовавшееся в несколько рядов кольцо вокруг храма, прямо на землю. Она уже теплая, проснулась, зазеленела мягким ковром. По кругу идут мальчишки из воскресной школы, в красивых золотых ризах, в руках у них большие плетёные корзины. Все подают им яйца, пироги, куличи.
-На, унуча, подай им, -баушка достаёт пирог с капустой, большой, румяный и очень вкусно пахнущий да крашенки – яйца. Наши яйца темно-коричневые, сварены в луковой шелухе. Бабушка другие не признает.
Все ждут, тихо переговариваясь, когда пойдет крестный ход и засияет первая звезда, а потом начнет всходить солнце. Это всегда как волшебство, неожиданно и прекрасно. Идут!Поют!Чудо!Христос воскресе!Радость и восторг поднимает всех разом на ноги, женщины и плачут и смеются. Все обнимаются и поздравляют друг друга! Воистину воскресе!
По дороге домой мы молчим. Душа поет, так легко и светло бывает только в это утро. Говорить не хочется, хочется плакать от счастья. Бабушка крепко держит мою ладошку и ласково гладит меня по голове...
Жили мы небогато, как все тогда, но я всегда чувствовала себя не хуже, а часто лучше других стараниями бабули. Как она шила! Она была сельской "модиской". Этим и зарабатывала в основном уже после войны. Её родители-Моисей и Мария-были ткачами, у них был свой станок, на котором они пряли полотно да продавали по 5копеек аршин.
Бабушка моя –Ольга Моисеевна Афанасьева, урожденная Боровская – вырастила одна троих детей, не получая даже пенсию ни по потере кормильца, ни по старости до 75 лет. Муж пропал без вести в 42-м. Всех своих деток да трех племяшей «поднимала» моя бабушка, работая не покладая рук на колхозных полях за палочки -трудодни, да корова Зорька, которая зимой жила прямо с ними в хате, у печки. Она -то и спасла в военное лихолетье всех ребятишек, ни одного не потеряли Зорька и бабушка. Не знаю, как где, а у нас, на Кавказе, надо буренке памятник поставить, вот кто спас детей войны.
Наше село было оккупировано фашистами, которые очень хотели понравиться населению, даже колхозы не закрыли. Выходить из дома молодой женщине было очень страшно, но надо же кормить шестерых детей да свекра со свекровью. Кроме этого бабы прятали по домам уникальный фарфоровый кузнецовский иконостас из синекопульной Троицкой церкви, что на той стороне Егорлыка. Разобрали его на части да распределили по хатам. А немцы ещё и ухаживать лезли. Вот тогда и засеребрились её чёрные косы.
Первую пенсию бабушка получила уже в 75 лет. Маме с трудом удалось доказать, что она работала в колхозе, не удалось найти в архиве бабушкины палочки – трудодни до и послевоенные. Все утеряно было, сгорел архив. А я даже и не догадывалась, что моя бабушка всю жизнь кормила сама себя и своих детей, а потом помогала внукам и правнукам.
Сколько всего умела! И хлеб испечь, и пряжу спрячь. Я помню и белую печь во дворе, и плетеную люльку -корзину, подвешенную к потолку на цепи, и печь.
Большая русская печь занимает полхаты, за заслонкой топки весело гудит огонь, дожидаясь своей очереди. На печной лежанке сушатся серые валенки, а в чуланчике за печкой стоят ухваты, кочерга и еще всякие нужные по хозяйству вещи. Деревянные полы чисто вымыты, полосатые домотканые дорожки собраны в углу. Бабушка повязала белый платочек узлом назад, поглядела в правый угол, где горела лампада перед старинным образом Казанской Божьей Матери, перекрестилась, проговорив: «Ну, с богом». Помню, как бабуля месила тесто, вставая несколько раз за ночь, пекла хлебы, сажая хлеб на потемневшей деревянной лопате в печь, обдаваемая жаром, помню огромный расписной сундук полный муки.
Этот ларь жив до сих пор, стоит у нас в сарае, как и темная деревянная прялка, а швейная машинка теперь у меня, по завещанию бабули. Я очень любила играть возле прялки, когда бабушка пряла. Жужжало колесо, «волны» шерсти или кудель превращались в нить, а веретенце раскручивало эту нить. Бабушка пела старинные русские песни, которые я никогда нигде больше не слышала, или рассказывала смешные истории, а мы с открытыми ртами, затаив дыхание, слушали или возились у ее ног.
Жила бабушка на другом конце села. Почти каждый день приходила к нам, пока я была маленькой, часто забирала нас к себе. Сколько воспоминаний о совместных походах и поездках! И на поле за семечками...
...Ранее утро, я жду бабушку. Мы с ней пойдем далеко – далеко за село, где растут подсолнухи. Эти подсолнуховые поля такие огромные, что когда они цветут, кажется, облака желтеют. Сейчас, конечно, они отцвели и почернели. Тяжелые зеленые шляпки стали сухими и черными. Пришла пора косить и убирать семечку. И все бабы с ребятишками пойдут на ближайшее поле запастись семечками. У бабушки большой холщовый мешок, а y меня ведро.
Вот и бабушка идет. Как всегда в белом миткалевом платочке. в фартуке с оборочками, да с мешком. Теплыми карими глазами смотрит на нас с сестрой и хитро улыбается, это значит с гостинцами пришла. Что же там, у нее в корзинке? Казинаки! Медовые, с семечками, вот так вкуснятина! Бабуля довольна, что мы рады ее гостинцам, но торопит меня, пора идти.
Быстро и весело дошли до места, перекидываясь шутками да байками. А вот и поле. Огромный комбайн косил подсолнухи, шляпки стучали в барабане, полные зерна дождем сыпались в рядом идущий грузовик. Пылища стояла знатная. Хорошо еще ветер дул не в нашу сторону. Да на зубах все равно уже скрипело и лица посерели. Но комбайн подбирал не все скошенные шляпки, много оставалось на поле, вот тут мы и разживались.
Когда машина ушла далеко, дети стали собирать шляпки в кучи, а бабы их тукать друг об друга, выбивая семечку в ведра, а затем ссыпая в мешки. Мне очень нравилось тукать подсолнухи и слушать как черные, толстые семечки звонко сыпятся в ведро. Мы с бабушкой набрали целый мешок и ведро. Мешок был мягкий, бабушка положила его через плечо, я взяла ведро, и мы уставшие, с запыленными до черноты лицами, но довольные, побрели домой. Красное солнце пряталось за дальнее поле. Видать быть завтра ветру...
Когда я подросла, навещать ее стала сама. Приезжая в село из дальних мест, сразу шла к ней на другой конец села. И ничто никогда не могло мне помешать: ни плохая погода, ни болезнь, ни что-то другое. Такой был сильный зов -моя любовь к ней.
Походы к бабушке - это целый ритуал. Нельзя было прийти даже в детстве неопрятной, неумытой, непричесанной, в грязной обуви. Это-то при нашей черноземной грязи, которая так налипала на обувь после дождя, что совком ее не соскребешь! Каждый вечер я наливала в железный таз воды и перемывала всю обувь семьи. В ряд всегда сохло 5 -10 пар. А чтобы туфли были чистыми,я бежала босиком по пыльной или вязкой после дождя дороге, и перед тем как появится у бабушки, мыла ноги под колонкой, обувалась и степенно шла к дому, прихорашиваясь. Хотя даже не помню, чтобы она хоть слово строгое на этот счет сказала.
Она и сама очень следила за собой. Единственную белую батистовую блузку стирала, подсинивала каждый день и крахмалила. Всегда выглядела так, что все встречающиеся говорили: «Ах, какая ты, Ольга, красавица!» Она и правда была красива. Большие карие ласковые глаза. Коса, сначала темная, а потом седая, ухоженная и густая, венком по –царски лежала на голове. Платье по фигуре сидело как влитое. Сама же шила. Статная, высокая, с легкой походкой, всегда с улыбкой на лице. «Здравствуйте»- слегка склоняя голову, с улыбкой, говорила она каждому, кто нам встречался по пути.
Прожила бабуля 90 лет. До самого конца сохранила ясный ум, юмор и любовь к жизни, к людям. Когда я жаловалась на старшую дочь, что не жалеет меня, не помогает, не делает того или другого. Она спокойно отвечала: «А ты приказывай, а не жди, когда она сама догадается, что ты от нее хочешь» Она имела ввиду, что наши дети просто часто и не догадываются, что мы от них хотим. Им просто нужно давать задания, проговаривать свои пожелания. И никаких обид.
Пойду к Сашке, открою дверь и улыбнусь, а потом обниму крепко- крепко и все будет хорошо. Самое сильное лекарство от непослушания – это любовь и доброта, как бабушкины качели.
фото автора(Бабушка и я)