- Не бери пример с Ваньки Королева, не кусочничай! – строго выговаривала мама, когда, глядя на своего дружка, жующего на улице кусок хлеба, я вбегал домой взять из хлебницы кусок.
- Ну, что тебе жалко, что ли?
- Не жалко, но поешь хлеб за столом, а не таскай на улицу. Это грех!
- А что же он таскает?
- Его Бог накажет за это, а ты не делай так. Это не хорошо.
- Ладно! – и я бежал снова к Ваньке, чтоб с ним играть, ведь он знал много разных уличных игр и был первым заводилой. Он был на два года старше, но у него был еще брат Шурка, который был со мной одногодок, и учились мы с ним в одном классе. В семье у них были еще три сестры, старшие Мария и Валентина уже работали в городе Кусе на заводе точных камней, а младшая Рая была подругой моей сестры Вали.
Отца у них не было, погиб на фронте и мать одна воспитывала их. А жили они в большом доме на крутом склоне, так что с улицы был виден обыкновенный дом, а со двора он был двухэтажный. Внизу жила одинокая, изможденная работой в леспромхозе, высокая женщина Катерина, которую все звали как-то пренебрежительно «Катькой». Жила одиноко, и к ней заглядывали ночью мужики, а потом их жены устраивали с ней скандалы на улице, с бранными криками и потасовкой. Но рука у Катерины была тяжелая, да и на язык была острая, так что не давала себя в обиду.
В дом к Королевым вела крутая деревянная лестница с перилами. Большая кухня с огромной русской печью и полатями, большая горница. Все это казалось большим потому, что жили они бедно, и не было почти никакой обстановки.
Двор был большой, с сараем и другими хозяйственными постройками, без хозяина пришедшие в запустение, и мы любили здесь играть в прятки. Целая ватага ребят с нашей улицы собиралась вечерами у дома, и ждали выхода Ваньки-заики, так все за глаза называли парня. Хотя и брат Шурка тоже заикался, но по характеру тихий, скромный, мало говоривший и, казалось, что и заикается не сильно.
А Ванька был заводной, выдумщик на всякие проделки, и очень сильно заикающийся. В минуты волнения вообще трудно было его понять, он хлопал правой рукой по ноге, а с языка тянулось долгое мычание. Как говорила мне мама, что в раннем детстве они с братом были сильно напуганы кем-то.
-Ванька! Выходи! – хором кричали мы у окон дома. И, весело сверкая карими, наглыми глазами, Ванька выходил и сразу объявлял, в какую игру будем играть. Возражения не принимались.
-Сег-г-годня иг-г-граем в шар-р-р-овки, давайте сч-ч-ч-итаться.
Все становились в круг, и кто нибудь из нас начинал считалку:
- Аты - баты, шли солдаты, аты-баты, на базар. Аты-баты, что купили, аты-баты, самовар.
Или еще популярная была считалка:
- Вышел немец из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе голить.
И еще так считались: - Еники, беники, ели вареники. Еники, беники, буш.
Или: - Анка, катанка, ты, маты, тека, лека, зе, мазе, пушка в поле, есмалле, елин, белин, бум. Тарабарщина, но нам нравилась.
Кому выпадало голить, должен был следить за «мушкой», деревянной палочкой надеваемой на кол, по которому мы все по очереди бросали шаровки ( ровные, гладкие палки, похожие на городошные биты), стараясь попасть в кол, чтоб мушка улетела подальше. И пока тот, кто голил, бегал за ней, мы должны были забрать свои шаровки и перебежать черту у кола. Кто не успевал это сделать, сам должен был голить.
Игра простая, но азартная, и заигрывались до темна, когда уж и кола-то было не видно. Играли также в «попа гоняла», в «ножичек», в «третий лишний» .
- Все! Б-б-баста, – говорил Ванька, и все нехотя расходились, пыльные, грязные, но довольные.
Родители, встречая дома, ругали:
- Что там, у Королевых медом намазано, что вас не загонишь домой. Хоть бы чем помогали, а то носитесь как очумелые, да кричите на всю деревню. Это все Ванька, большой уже, а все с малышней играет. Ему бы матери помочь, одна надрывается на делянке, сучки рубит. И он бы уже мог сучки рубить.
- Лодырь он, ваш Ванька!
Мы как-то спросили у него, почему не работает в летнее время, в его возрасте уже многие ребята, где нибудь подрабатывали. Ванька, посмеиваясь, сказал:
- Н-н-не хоч-ч-чу б-б-болеть г-г-гемор-р-роем.
Он смеялся над Василием Шибаковым, который от тяжелой работы заболел геморроем, и не хотел заработать такой подарок. Может потому, что их мать все время была на работе и они предоставленные самим себе, не приучены были к труду, да и сама Дарья часто повторяла:
- Успеют еще наработаться, не хочу, чтоб дети надрывались.
Но есть хотелось, и Ванька подбивал нас на огородные набеги. Когда начинали поспевать огурцы, морковь, репа и другие овощи, темными поздними вечерами, он предлагал слазить в огород какой-нибудь одинокой старушки, зная, что та побоится гнаться за нами.
Набрав огурцов, подсолнухов в подолы рубашек, мы несли в Ванькин дом, высыпали все на пол и садились есть, не боясь Дарьи, которая уставшая спала на печке. Ведь все это росло и дома, но чужое казалось слаще.
- Мне соседки говорят, что вы лазите по чужим огородам? – однажды строго спросила мама. Я покраснел, и стал отнекиваться, что это другие ребята.
- Все! Теперь начинается покос, и будешь с отцом косить. А устанешь, так не потянет в огороды.
Так мама отучила меня от пагубной привычки брать чужое.
Играть с Ванькой приходилось все реже и реже. Потом и его Дарья определила на работу подпаском, пасти в ночное табун коней. Он гордо ездил на лошади перед нами, говоря, что эта работа ему подходит.
- И накатаюсь на лошади досыта, да еще и денег заработаю.
Мы завидовали ему черной завистью и мечтали, что, как подрастем, тоже будем пасти лошадей. Но Ванька пас не долго. Как-то ночью началась гроза, а грозы он боялся пуще всего, бросил табун и бегом прибежал домой. Спрятался на полатях, а Дарья спрашивает:
- Ваня! Что случилось? Ты же должен пасти лошадей.
- Там стр-р-ашн-н-но.
Пастух, одноногий фронтовик, утром приехал к Дарье узнать, где Ванька.
- Ночью исчез и не знаю, что и думать, где искать.
Дарья стала оправдывать сына:
- Очень грозы боиться. А так вот он, дома, – и вывела Ваньку к пастуху.
Тот сурово посмотрел в бегающие карие нагловатые глаза подпаска, обматерил его и сказал:
- Ничего путного из тебя не выйдет. Трус ты!
А то, что он сильно трусил, знали все ребята и смеялись над ним за это. Но с него, как с гуся вода, только смеется в ответ. И с учебой у него было плохо. Хотя и пошел в школу на два года раньше нас с Шуркой, но мы его догнали в третьем классе, обогнали и, сидя по два, три года в одном классе, в шестнадцать лет окончил начальную школу.
Мой брат Василий женился на Валентине, Ванькиной сестре и мы стали родней. Свадьба у них была скромная, так как Валя уже выходила замужем, считалась «разведенкой», а Вася только пришел с армии. День гуляли у нас, а на второй день в доме невесты. Народу было мало, в основном друзья молодоженов.
- Айд-д-да к н-н-нам, – пригласил Ванька, и мы лежали на полатях, смотрели, как гуляют свадьбу.
- Д-д-дав-в-вай в-в-выпьем, – предложил он нам с Шуркой, и мы слезли на кухню, где на столе стояла и закуска, и брага в бутыли. Налил всем по стакану мутной белесой жидкости и, воровато оглядываясь, сказал:
- З-за н-нас! - и выпил стакан.
Я впервые пил спиртное и начал пить с опаской, но брага была теплая и сладкая, как компот. Немного поели холодца, и пошли на улицу. И тут голову окутала какая-то вялость, ноги стали ватными и, спускаясь по высокой лестнице, не удержался на ногах и свалился во двор, ударившись ухом о камень, поранился. Ванька с Шуркой повели на речку омыть голову водой, но не довели, у меня началась рвота.
-Эх!…,- сматерился Ванька, и что самое удивительное было, он матерился, не заикаясь, мог завернуть такое длинное ругательство, какого и от взрослого мужика не услышишь. Они оставили меня лежать в картофельной ботве и ушли.
Сколько я проспал, не знаю, но, проснувшись, удивленно смотрел на картофельные грядки, стараясь понять, где я.
Пришел домой весь измятый, в земле, с окровавленной головой, чем привел в ужас маму. Она, причитая, умыла меня над тазом, раздела и уложила спать, оставив все разговоры на завтра.
Долго было отвращение даже к запаху браги. И к Королевым больше не тянуло ходить. Стал пропадать в клубе, куда привезли бильярд. Ванька вскоре уехал к дяде в Кусу, устроился там работать и жизнь развела нас на долгие годы.
Встретились мы с ним лет через тридцать у Василия в Александровке, вспоминали наше детство, смеялись. Ванька был все такой же, с нагловатыми карими глазами, просмешник.
И заикался все так же, и хвалился своей жизнью так же, что он не горбатится, работает заведующим складом ( хоть верилось в это с большим трудом), женат, имеет дочку. Рассказал, что Шурка живет в городе Кусе, работает шофером, у него двое детей, живут в своем доме. Этому я с радостью поверил. Шурка серьезный мужик.