Натуралист и артиллерист - часть 4

  История жизни Вячеслава Всеволодовича Строкова, написанная его внуком к 100-летию со дня рождения. Полный вариант книги со множеством фотоиллюстраций можно увидеть на сайте "михаилстроков.рф" в разделе "О тех, кто рядом":
http://xn--80aeqbkfdubrkm8a.xn--p1ai/OTKR/OTKR-6.html

                ТАМБОВСКОЕ ПЯТИЛЕТИЕ и ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ

50.

    И вот наступает «тамбовский период» жизни В.В.Строкова: с лета 1961-го по осень 1966-го года он живёт в городе Тамбове. Живёт в одиночестве, оставив семью в Москве.  По сути это было бегством от неустроенности той самой «походной и неуравновешенной» жизни, на которую он жаловался в письмах Марусе десять лет назад, хотя сам он  теперь пытался подать ей этот  переезд в Тамбов  как мужественный, решительный акт в устройстве собственной судьбы.

   В Тамбове он в качестве доцента  кафедры зоологии Тамбовского  Государственного педагогического института читает курсы лекций по темам «Охрана природы» и «География животных». Много времени отнимает также студенческая  зоологическая практика, которую приходится ему вести наряду с  лабораторными занятиями по зоологии позвоночных. Попутно он готовится  к защите докторской диссертации, пишет книги и статьи,  а также некоторые разделы к вышедшему в конце 1960-х  «Определителю позвоночных животных Тамбовской области».
    Выезжает из Тамбова   лишь  для практических занятий со студентами и посещений научных мероприятий  —  например, проходившей во Львове Третьей Всесоюзной орнитологической конференции или Второй научной конференции зоологов педвузов в Краснодаре, на которых делает  доклады.

    Вот как  много позднее напишет о Вячеславе Всеволодовиче в 7-м томе журнала «Стрепет» за 2009 год (статья «К 100-летию со дня рождения орнитолога В.В.Строкова») один из его тамбовских учеников, ставший затем профессиональным орнитологом  —  Юрий Евгеньевич Комаров:

      «Седой, с небольшой бородкой, сильно сгорбленный человек вёл занятия со студентами Тамбовского педагогического института (ТГПИ), прохаживаясь от стола к двери и обратно своеобразной походкой, не торопясь. Группа внимательно слушала пожилого учёного-орнитолога. Такую картину всегда можно было видеть на лекциях кандидата биологических наук, доцента Вячеслава Всеволодовича Строкова. В конце 60-х годов XX столетия он преподавал зоологию на биофаке ТГПИ. Любили его студенты не только за обширные знания зоологии, но и за весёлый, жизнерадостный характер. Хотя жизнь обошлась с ним сурово».

          В энциклопедии «Учёные России» о Ю.Е. Комарове написано, в частности: «В августе 1975 года принят на работу (по рекомендации к.б.н. В.В. Строкова) орнитологом в Северо-Осетинский государственный заповедник и работает здесь 35 лет, пройдя все ступени служебного роста от младшего до ведущего научного сотрудника, исполнял и обязанности заместителя директора по НИР».
      Переписка с Юрием Евгеньевичем, и поныне работающем в заповеднике, очень помогла мне в работе над этой книгой. Он прислал мне и некоторые фотографии деда, сделанные им в подростковом возрасте.

      О первой встрече с В.В.Строковым и о начале своей орнитологической деятельности под его руководством Юрий Евгеньевич вспоминает так:



   «Я познакомился с этим человеком зимой 1967 г., когда, будучи школьником одной из тамбовских школ, пришёл на кафедру зоологии позвоночных животных пединститута с целью добыть кольца мелких серий для кольцевания воробьиных птиц. В то время (а это был 9 класс) я только приобщался к зоологии и меня очень интересовали миграции птиц и всё, что было связано с их отловом и мечением.
В институте только что закончилась лекционная пара. За столом в аудитории я увидел пожилого человека в чёрном пиджаке, плотно сидящем на его широкой фигуре. Поздоровавшись с ним, я спросил, где можно найти главного орнитолога биологического факультета, на что человек, а это и был Вячеслав Всеволодович, серьёзно посмотрев на меня, ответил, что главного не знает, но орнитология находится в его ведении. Рассказав о своих проблемах, я попросил помочь мне, если на кафедре есть искомое.
Вячеслав Всеволодович подробно расспрашивал меня о том, как я кольцую птиц, как их ловлю, кольцую ли гнездовых птенцов и т.д., а в конце нашей беседы предложил мне придти на очередное заседание студенческого зоологического кружка. Так я попал на кафедру и через некоторое время стал считаться своим, начиная от преподавателей и кончая лаборантами, многие из которых были уверены, что я - переведшийся откуда-то студент, и это вызывало массу смеха, когда их убеждали в обратном.
Только один раз возник вопрос о моём членстве в студенческом зоологическом кружке, когда об этом узнал заведующий кафедрой зоологии профессор А.С. Будниченко, занимавшийся в своё время в стенном Предкавказье изучением птиц полезащитных лесополос. Он вызвал меня к себе, мы поговорили об орнитологии, и я остался, а летом профессор предложил В.В. Строкову взять меня на полевую практику студентов. В последующем А.С. Будниченко поддержал меня при поступлении в ТГПИ, написав прекрасную характеристику в приёмную комиссию от имени кафедры зоологии.
Вячеслав Всеволодович вёл зоологический кружок обстоятельно и подходил к этому серьёзно. Чего только не узнавали слушатели на этих занятиях. Большое внимание Вячеслав Всеволодович уделял работе студентов с коллекциями, говоря при этом, что не все станут профессиональными орнитологами, но профессионалами в педагогическом труде станут все, особенно в сельских школах. Ведь нехватка наглядного оборудования заставит что-то придумывать, и хорошо, если будущий учитель биологии будет уметь делать хотя бы тушки птиц. Поэтому студенты на занятиях в кружке обучались всему циклу: от добычи птицы или зверя и изготовления из них тушки или чучела до их грамотного хранения. Сейчас, спустя годы, трудно выразить словами мою глубокую благодарность В.В. Строкову за эти занятия.
Что касается меня, то я вообще был на вершине счастья, особенно когда мне поручили разработку тему «Птицы Пригородного лесничества окрестностей г. Тамбова», которая в последующем переросла в дипломную работу (но это станет ещё не скоро!). Руководителем работы был Вячеслав Всеволодович. Он научил меня методикам полевых исследований, умению распознавать птиц по голосам и многому другому. Ему я обязан своими первыми научными открытиями в орнитологии. Он научил меня читать научную литературу (и не только её, ибо постоянно напоминал, что орнитолог должен быть образованным человеком) и выбирать из прочитанного нужное для работы. Как полевик, я тоже состоялся благодаря В.В. Строкову, который учил нас правильно вести себя в природе, хотя сам он по состоянию здоровья уже не выходил в поле, занимаясь городскими птицами, или как бы сейчас сказали - авифауной урбанизированного ландшафта.
Летом 1967 г. Вячеслав Всеволодович взял меня на полевую сту¬денческую практику, на расположенное в Пригородном лесничестве под Тамбовом «Чистое» озеро. Здесь я не только прошёл хорошую практику по определению птиц в природе, но и участвовал в работе студентов по изучению гнездовой жизни ряда видов птиц сосновых боров (пришлось «посидеть» у гнёзд, ознакомиться с методами и, как говорили студенты, отдать 1 -2 литра крови прожорливым тамбовским комарам).
Все свои знания и умения Вячеслав Всеволодович старался передать своим студентам. Сколько рассказов о работе орнитолога мы услышали, сидя у костра, который каждый вечер разводили на базе. Никогда не забуду, как мы выясняли - кто же встаёт из птиц раньше всех! Это задание раздавалось группам из 3-4 студентов. Им надо было проследить в разных биотопах, в какое время и какие птицы начинают петь, и когда просыпается самый последний вид. Я вместе со студентами вставал ещё в темноте и, отбиваясь от комаров, спешил на точку, чтобы не дай бог не пропустить начало пения. Каждая студенческая группа старалась заполучить меня в свои ряды, поскольку голоса птиц нашей округи я знал чётко. Ради этого мне за едой подкладывались лучшие куски, и молоко я пил, естественно, только со спелой земляникой. Вячеслав Всеволодович часто обходил группы ночью и, увидев в группе меня, ухмылялся, говоря:  «Здесь я спокоен!»


   На сайте Тамбовского государственного университета  имени Г.Р.Державина, а именно в разделе об истории  кафедры биологии, говорится следующее:

      "В разное время на кафедре зоологии преподавали такие известные зоологи, как Валерьян Семенович Бажанов, Александр Семенович Будниченко, Поликарп Николаевич Козловский, Виккентий Константинович Рымашевский, Алексей Васильевич Смирнов, Вячеслав Всеволодович Строков, Константин Дмитриевич Нумеров, Владимир Дмитриевич Херувимов, Лилия Максимовна Кириченко и другие".


51.

    В первый же год тамбовской жизни В.В.Строкова, сразу же после  «Пернатых»  выходит и вторая его книга: «ЗВЕРИ И ПТИЦЫ НАШИХ ЛЕСОВ». То было первое издание, затем она ещё при его жизни переиздавалась трижды (последние два издания в – 1973 и 1975 годах – вышли тиражом по 40 тысяч экземпляров).
    В этой небольшой по объёму книге, входящей в серию «Библиотечка лесника и мастера леса», идёт краткая подача фактического материала: где обитает тот или  иной вид, чем питается, как ведёт себя. Прослеживается характерное для того времени чёткое деление животных на полезных и вредных (постепенно автор избавился от такого подхода в  своих  статьях и книгах). Из млекопитающих,  например, к полезным он относит летучих мышей, ежа, землеройку, белку, бурундука, бобра, лемминга, мышовку, зайца, тигра, медведя, енота, лису, барсука, хоря, горностая, ласку, выдру, кабана, серну, оленя, лося. К вредным  -   гораздо меньшее количество зверей: волка, шакала, россомаху, рысь и харзу.
    Из земноводных автор особо выделяет жаб, как  исключительно полезных для леса животных, и даже приводит рисунок устройства специальной зимовальной ямы для жаб.
    Тогда же  появляется на свет множество новых  работ В.В.Строкова:

• «Птицы зелёных насаждений города Тамбова»,
• «Стрепет в Тамбовской области» (в соавторстве с А.Д.Поляковой),
• «Культурные ландшафты и задачи орнитологических исследований»,
• «Численность птиц в лесных полосах северного лесостепья»,
• «Охрана полезных видов муравьев и законодательство»,
• «Заметки об осеннем питании лося в Сибири»,
• «Влияние антропогенных факторов на адаптивность авифауны, оказавшейся в пределах культурного ландшафта»,
• «Особенности распределения птиц в лиственных лесах у юго-западных границ Москвы»,
• «О населении птиц посёлков сельского типа в Московской области».
• «Население птиц в полезащитных и снегозащитных лесных полосах северного лесостепья»,
• «Гнездование водных птиц на мелких водоёмах, созданных человеком»,
• «Особенности гнездования птиц в искусственных гнездовьях и в естественных дуплах»,
• «Птицы водоёмов, расположенных близ населенных пунктов»,
• «Друзья природы в пионерских лагерях»,
• «К вопросу о качественности искусственных гнездовий, изготовляемых школьниками»,
• «Пути проникновения птиц в города и их гнездование в городских условиях»,
• «Позвоночные мирмекофаги и их значение в жизни колоний муравьёв рода Formica»,
• «Вертишейка Jynx Torquilla в искусственных гнездовьях»,
• «К вопросу об искусственном заселении Алма-Аты полезными птицами», 
• «Степные поселения человека, как место сосредоточения гнездящейся авифауны»,
• «О принципах определения полезной деятельности насекомоядных и хищных птиц в сельском и лесном хозяйствах»,
• «Врождённые и условные рефлексы у птиц и их влияние на выбор материалов для постройки гнёзд»

       Теперь уже почти все работы посвящены птицам.
       Последняя статья из списка, несмотря на сухое название, на мой взгляд, одна из самых ярких и интересных работ В.В.Строкова. В ней он опровергает  утверждение орнитологов предшествующего поколения Фёдора Карловича Лоренца (1842 - 1909) и Оскара Хайнрота (1871 - 1945) о том, что акт постройки гнезда является только врождённым, заложенным раз и навсегда строго определённым комплексом действий, который происходит одинаково у всех птиц, и в который «отдельные особи не могут привнести что-либо своё, новое». Автор анализирует состав гнёзд сорокопута-жулана, горлицы, мухоловки, трясогузки, коноплянки и других птиц, после чего на основании наблюдений, исследований и таблиц доказывает, что гнездостроительный рефлекс пластичен, то есть может изменяться от внешних условий. Он выявляет любопытные аномалии в гнездостроении этих птиц, особенно живущих в городах и близ них, продолжая в этих исследованиях дело своих коллег Александра Николаевича Промптова и Елизаветы Вячеславовны Лукиной.
    Из чего только, оказывается, не строят гнёзда птички, вкусившие городской жизни! Это  –   трамвайные билеты, кусочки целлофана,  древесные стружки, клочки ваты, бинты, тряпки, верёвки, сети, шнурки, конфетные обёртки и даже алюминиевые стружки! 
    Если в естественных природных условиях птицы берут для постройки гнезда в основном одни и те же материалы, и отклонения в их выборе незначительны, то в городе  –    при недостатке привычных материалов  –    птицы используют то, что есть «под рукой»  - точнее, под клювом. Вспоминается тот самый, встреченный дедом ранее в Сочи, сорокопут-жулан, построивший гнездо из обрезков фотобумаги. Он заменил ими корешки, обычно применяющиеся этим видом для каркаса гнезда.

    Получается, исходя из  многочисленных кропотливых исследований В.В.Строкова, такая вещь: если какого-либо материала, годного для гнезда, хоть и отличного от естественного, на месте поселения имеется во множестве, то у птицы, при многократном строительстве из него жилья,  закрепляется  –  в полном соответствии с учением И.П.Павлова  –   условный рефлекс, который угас бы, если бы данный материал использовался всего лишь раз-два, подавленный врождённым рефлексом выбора «нормальных» стройматериалов. Но когда птица использует те же верёвки, стружки, конфетные обёртки постоянно, то в последующие годы она возьмёт для строительства уже испытанные обёртки и стружки, даже если рядом будет на этот раз и материал естественного происхождения, то есть тот, который всегда брали ранее её сородичи и предки.
    Вот вам и приобретённый рефлекс! Как-никак  –   открытие в орнитологии. Очень жаль, что оно прошло незамеченным.
    И выходит из  статьи о птичьих рефлексах, что для изучения и хозяйственного освоения птиц надо смотреть не на собственно материалы, из которых строится гнездо, а на конкретное поведение данных птиц в данной местности.

  Быстрое  вырабатывание  условного  рефлекса у дятлов  В.В.Строков наблюдал и во время проживания  на Кавказе:

     «В советских субтропиках (Южная Грузия) были за¬ложены плантации бамбука. Бамбук, как и все злаковые растения, имеет пустотелый стебель с перемычками в местах появления очередных листьев. И вот, пока бамбук был молодой, дятлы его не трогали, а когда стебли стали толстыми, дятлы начали долбить стенки стебля, так как при «проверке», очевидно, был глухой звук. Конечно, насекомого внутри не оказывалось, и дятел улетал, а в проделанное отверстие попадала влага и бамбук загнивал.
     Первое время дятлы портили много бамбука, но с каждым годом этот вред уменьшался и сейчас стал единичным. Очередные поколения кавказских дятлов, видимо, приобрели рефлекс «не долбить бамбука, ибо там ничего нет» («Пернатые друзья лесов», стр. 81-82).


52.

     Уже  тогда, в Тамбове,  В.В.Строкова волновали вопросы взаимодействия человеческих поселений и птиц. Но они долгое время оставались малоизученными. Лишь  недавно  в работах учёных стали актуальными такие понятия, как «орнитофауна», «птицы селитебных ландшафтов», «синантропная авифауна».  Современный орнитолог   Марина Васильевна Сиденко в диссертации 2003 года «Орнитофауна г. Ростова-на-Дону» пишет:

   «О том, что изучение орнитофауны культурных ландшафтов в целом и городов в частности - "большая научная проблема и за нее пора взяться вплотную," - писал еще В.В.Строков (1965). Однако "городская орнитология" стала одним из приоритетных направлений современных орнитологических исследований только в последнее время».

   На его статьи и книги ссылаются в своих работах и такие современные биологи, как Оксана Александровна Шемякина, Александр Сергеевич Боголюбов,  Светлана Линховоевна Сандакова, Ильгизар Ильясович Рахимов и другие.


     И ещё. Как видно из публикаций В.В.Строкова, примерно с середины тамбовского отрезка жизни  он начинает уделять внимание не только вредным, но и полезным насекомым, выступая  неравнодушным их защитником.
    Например, в небольшой статье «О бережном отношении к полезным насекомым», опубликованном Московским заочным педагогическим институтом в 1965 году, он отмечает, что такие насекомые никак не защищены законодательно, а потому  их популяции неуклонно сокращаются. C горечью констатируется тот факт, что
      «… ежегодно в стране идет самое настоящее истребление полезных или редких для экосистем насекомых».

   «Повсеместное, часто бесконтрольное, применение пестицидов привело к исчезновению многих насекомых-опылителей, хищников, паразитов, и (в первую очередь!) насекомых-истребителей сорняков. Конечно, чем выше антропогенное воздействие на ландшафты, тем сильнее влияние отрицательного порядка на насекомых. Так, например, вокруг крупных городов уже нельзя увидеть красивых бабочек, гусеницы которых питаются сорняками. В Англии, в районе Уэлса, полностью исчезли многие, ранее многочисленные бабочки-опылители (Шафер, 1969). Тоже самое наблюдается и у нас вокруг Ленинграда, Москвы, Киева, Харькова. Повсеместно идет полное исчезновение шмелей».

  Гибнут полезные насекомые не только из-за антропогенных факторов и применения пестицидов.  Они  к тому же становятся жертвами коллекционеров, против чего автор выступает особенно резко. И в этой связи он самокритично замечает: 

  «Не стоим в стороне от «дела» уничтожения полезных насекомых и мы, преподаватели зоологии педагогических институтов, студенты биологических и географических факультетов и подготовленные нами же учителя-биологи средних школ.
   Во время полевых учебных практик по зоологии беспозвоночных особое внимание мы обращаем не на изучение биологии беспозвоночных, в частности, членистоногих, их образа жизни, мест обитания, размножения, питания, как это следовало бы делать для закрепления теоретических знаний, а на сбор возможно большего количества видов, вылов их в природе и составление коллекций студентами. Естественно, что в сачки студентов в первую очередь попадают насекомые-опылители, дневные бабочки, стрекозы, хищные жуки, копрофаги, мертвоеды, то есть наиболее полезные представители класса. Коллекции эти, кроме определения их видового состава, в дальнейшем не представляют какой-либо научной ценности».

   И  далее настаивает на изменении существующего в то время положения в образовании:

    «Программы по зоологии для V—VI классов средней школы предусматривают организацию наблюдений учащихся в природе за вредителями сельскохозяйственных культур и другими насекомыми (места обитания, разнообразие, численность, размножение и развитие), сборов насекомых для учебной коллекции и раздаточного материала (по заданию учителя). Большинство же учителей ограничивает летние задания ученикам лишь сбором насекомых без учета их потребности в школе для учебного процесса, потому что кроме сбора насекомых учителя сами не вели па практике биологических наблюдений за развитием насекомых и не могут поэтому научить этим наблюдениям своих учеников.
И вот сотни тысяч школьников ловят и засушивают без надлежащего научного описания и оформления бабочек, жуков, стрекоз, прямокрылых, шмелей; дотошно вылавливают редкие экземпляры бабочек.
Не удивительно, что в Европейской части СССР исчезли совершенно бабочки аполлоны, траурницы, голубянки, бархатницы, медведицы, махаоны;  на Кавказе на грани исчезновения находится самая крупная бабочка нашей энтомофауны большой павлиний глаз, редки стали сиреневый, тополевый и глазчатый бражники, хищные жужелицы и среди них большой красотел, почти исчезли шмели: полевой, (главный опылитель клевера); степной и изменчивый; перечень этот длинен.
Полезные насекомые все еще остаются «вне закона». Более того, в популярной печати можно и ныне встретить призывы к собиранию бабочек, как увлекательному занятию (Коростелев, 1972).
Организация сборов насекомых в современных рамках не учит будущих учителей-биологов бережному отношению к природе и не воспитывает у учащихся средней школы любви к природе и охране ее животных.
Учебные процессы на полевых практиках по зоологии беспозвоночных со студентами педагогических институтов и летние задания ученикам средних школ должны быть пересмотрены и построены на принципах самого бережного отношения к полезной энтомофауне нашей страны.
Этого требуют и современные методы воспитания учащихся в вопросах охраны природы Родины».


53.

     Выбиваются  также из основной  (то есть орнитологической) направленности  тематики статей и «Заметки об осеннем питании лося в Сибири». Не знаю, каким образом «затесался»  в эти работы  лось:   может быть, в 1965 году (время появления статьи)  или немного раньше дед съездил  из Тамбова в любимое Забайкалье; может быть, материалы эти долго лежали, ожидая своего часа; а скорее всего, просто возникло желание  на основании личного опыта    –  либо «эвенкийского» периода, либо времени приездов к родителям на каникулы летом-осенью в конце 30-х, во время учёбы    –   дополнить  публикации  некоторых авторов (и даже в чём-то возразить им), писавших прежде по этому вопросу.
    Интерес его, впрочем, к лосю никогда не угасал.  Да и прозвище обязывало.

    "Строгова особенно заинтересовали лоси, - писал ещё С.В.Юрин в своём очерке, рассказывая об окончании учёбы Вячеслава в академии. - Опыты по изучению их как возможных в будущем домашних животных были поставлены в ряде мест, в том числе и под Ленинградом. Один из выпусков «Трудов Арктического института» был посвящен этой теме.
    Собирая и сравнивая все данные опытов, Строгов убеждался, что задача приручения лосей разрешима. Он работал над этой темой на ферме академии, в Лисине".

Так или иначе, дед пишет:

      «Наши непосредственные наблюдения за питанием лосей в Забайкалье в конце лета и начале осени и в осеннее время в Канском районе Красноярского края, показали, что лось наряду с основными кормами ест и такие, о которых не упоминают авторы, изучавшие питание лосей».

       Далее он утверждает:

      «Питание лосей в таежной Сибири изучено недостаточно».

       И пытается восполнить этот пробел.
      Обращает на себя внимание научный подход к делу, который вряд ли имел место до учёбы Вячеслава в академии: если лось был убит или найден павшим -  стремление измерить, взвесить содержимое желудка и дотошно исследовать его. Как видно из «Заметок…», в рацион лосей  входят лишайники, рододендрон, ягоды толокнянки, веточки багульника, ивы, голубики и даже просто земля.
     В.В.Строков вносит и коррективы в работы по лосю прошлых времён.  Например, вопреки высказываниям прежних исследователей, предполагавших (и даже утверждавших), что лоси совсем не едят грибов, он указывает, что лоси очень даже охотно едят грибы, а именно  -  маслята, грузди, опята, рыжики и другие. 
     В связи с этим он ставит перед будущими зоологами такую увлекательную задачу:

    «Совершенно непонятен интерес лосей к ядовитому грибу красному мухомору, который лоси поедают в массе во время гона. Обычно в это время лоси, самцы и самки, питаются болотными растениями и, наевшись их, начинают разыскивать в лесу мухоморы.  Найдя хотя бы один экземпляр гриба, лось съедает его и всю лесную подстилку с землей и перегноем вокруг, в котором находится  грибница гриба, то же самое он делает и с большими гнездами плодовых тел мухоморов. После такой трапезы лесная подстилка бывает снята вместе с грибницей до самой земли большим полукругом.
     В  желудке  5-летнего лося, добытого в районе  села Тасеева,  мы обнаружили несколько килограммов  полупереварившихся грибов-мухоморов, несколько меньше  почти свежих  грибов-масленников, стебли болотных растений, корни трав и куски дернины, сочная кашица из земли, сухой хвои и темных листьев осины и  березы, всего по объему около двух ведер (у нас не было при себе весов)» 

     (Я опустил в цитате латинские названия растений, поскольку они не распознались сканером, а статья была в моих руках лишь недолгое время).
     В конце автор делает вывод:

   «Питание лосей грибами в осеннее время, очевидно, не случайное явление, а имеет постоянное место в сезонном рационе».

    В Тамбове же Вячеслав Всеволодович узнаёт о рождении у него внучки Светланы (присланную  отцу из Тамбова в 1963 году свою фотографию он подписал: «У меня родилась внучка! Я и улыбаюсь»), а через полтора года и внука, то есть меня. Он был рад этому, хотя и писал Мусе: «…Я всегда был за детей, - конечно, малость торопятся молодые, а с другой стороны, зачем же и поженились, да и растить двух сразу лучше для этих двух во всех отношениях!».
     Появление внуков сильно подействовало на его сознание и послужило окончательному духовному сближению с бывшей супругой. С тех пор он до конца жизни будет пытаться загладить свою вину перед нами   -   подарками, книгами, дефицитными медикаментами и просто посещениями по возможности нашего дома. Ещё больше стал он раскаиваться с тех пор, что покинул когда-то семью. В письмах его к Марии в Симферополь из Тамбова прорывается даже такое:

    "Мусенька ты моя родная, знала бы ты, как иногда хочется быть с внучкой, с тобой рядом, прямо хоть вешайся на крюк, чтобы кончить всё разом!"

    А в поздравительной открытке 1 января 1965 года он написал ей:

   «Мало у тебя в своё время оказалось воли, а у меня слабости. Весь, до сих пор, я в нашей семье!».


54.

    Оставалось уйти с головой в "писанину". Под конец проживания в Тамбове выходит в московском издательстве «Лесная промышленность» новая книга В.В.Строкова - самая объёмная, на 325 страниц: «ЛЕСА И ИХ ОБИТАТЕЛИ».

    "В названии всех трех книг есть слово «лес». И это слово, пожалуй, в наибольшей степени характеризует В.В.Строкова-естествоиспытателя. Хотя Вячеслав Всеволодович справедливо считался орнитологом-профессионалом и пользовался заслуженным авторитетом у коллег, орнитологом в строгом смысле этого слова он, наверное, все-таки не был. Был он прекрасным полевиком-натуралистом, страстно любил лес со всеми его обитателями, как четвероногими, так и пернатыми (разве что пернатых любил чуть больше). Среди его научных статей, помимо орнитологических, есть работы по лесоведению, энтомологии, охране природы. Ведь и начинал В.В. Строков свою научную деятельность как лесовод. И кандидатскую диссертацию защитил не по орнитологии, а по лесоведению"  (В.А.Зубакин).

    Писалась и эта книга, так уж обычно получалось,  опять-таки в свободное от работы и статей время, с трудом, большей частью летом 1964 и 1965 года. Из-за неё он просидел в городе два  летних отпуска. 

      «Я пробыл почти весь отпуск в Тамбове, хотел написать более половины задуманной работы, написал 4 главы примерно из 20-ти, много времени отнимает обработка материалов полевых! Недели с две работал в Москве, в Публичной библиотеке, проворачивал немецко-английскую литературу, черт-те знает сколько пишут за границей по той проблеме, над которой в СССР работают 2 – 3 человека. И в Ленинград не попал  –  наверное, опять зимой только попаду!».

     Когда в сентябре 1964-го он уезжает на неделю  из Тамбова в Краснодар на конференцию зоологов, где выступает с  двумя сообщениями, то воспринимает эту поездку как передышку от труда.
     «Мой отдых за год  –  этот самый Краснодар…   Теперь опять за работу. Нагрузка большая» (из письма Марии от 19 сент.1964 г.)

    Нагрузка действительно была физически  очень тяжёлой, если учесть ещё «эхо» военных ранений. На кафедре зоологии доценту В.В.Строкову приходилось вести не только сами лекции, но и лабораторные занятия по зоологии позвоночных, и полевую практику, а попутно писать, как уже говорилось, ряд разделов «Определителя позвоночных животных Тамбовской области» и новые статьи о птицах Тамбовщины.
    Да ещё много времени отнимало рецензирование чужих работ:

   «… Мне сюда шлют на рецензию разные произведения разных молодых писателей от издательств, с которыми-то я и дела никогда не имел (чтобы я подработать смог). Вот и подрабатываю, но гонорары  –  дело неустойчивое. Когда-то ещё их вышлют! А время эти рецензии у меня отнимают, расхолаживают от основной работы,  –   не в институте, а дома, в общежитии» (23 сент. 1964 г.).

   Но зато книга получилась очень познавательной  –  по сути краткой и доступной энциклопедией. Сюда  вошли все накопленные им  ранее знания о животном мире лесов, вошёл опять же и личный опыт  –   как полевой, так и фронтовой.      
 
      Вообще-то на обложке "Лесов и их обитателей" указано два автора: Ю.В.Строков и Ю.Д.Дмитриев, а в краткой аннотации говорится:

   «Книга написана канд. биол. наук В.В.Строковым, введение и раздел о земноводных и пресмыкающихся совместно с писателем Ю.Д.Дмитриевым».
    Из банальной родственной ревности захотелось мне узнать, каков же вклад в книгу этого самого Юрия Дмитриевича Дмитриева. Простой подсчёт выяснил, что при его участии написано не более семи процентов всего количества страниц, да и то, если принять во внимание, что написаны они совместно, то делением пополам получаем где-то 3,5 процента собственно дмитриевского материала. Следовательно, В.В.Строкову принадлежит около 96,5 процентов текста. Не хочу умалить заслуг в написании книги  этого самого Дмитриева (настоящая фамилия  –   Эдельман), через руки которого, как руководителя отдела Природы  проходила вся литература природоведческой тематики: всего лишь чувство справедливости подтолкнуло меня к этим подсчётам.

      Темой жизни деда, разумеется, были птицы, поэтому первый раздел её называется «Птицы лесов». В главе «Охраняемые  промысловые птицы» достаточно подробно рассказывается о таких лесных пернатых, как глухарь, тетерев, рябчик, куропатка, фазан, вальдшнеп, кулик, горлица.
     Особое беспокойство проявляется о редких и исчезающих видах -  таких, как чёрный рябчик, белая куропатка или дикуша:

    «Характерной особенностью дикуш является их крайняя доверчивость. Зоолог В. Яхонтов так описывает поведение дикуши во время опасности. «При приближении человека дикуша не пытается улететь или скрыться, как это делают другие птицы, а затаивается на дереве или ходит спокойно по земле, наблюдая за виновником тревоги и ожидая, когда опасность пройдет мимо. Подпускает она к себе очень близко, и до сих пор одним из главных способов добычи дикуши у местного населения служит палка с петлей на конце. Причем петля без всякой предосторожности надевается на голову птицы, а потом затягивается... Чтобы сохранить дикушу — этот редкий вид птицы от полного истребления, поднят вопрос о запрещении ее добычи».

    «На белую и тундреную куропаток охотятся с ружьем и отлавливают самоловными орудиями.
     Белые куропатки обладают любопытной особенностью. Если разжечь яркий костер, куропатки гуськом подходят к костру. Этим и пользуются охотники».


     И последние слова этой главы  -  призыв к охотникам и охотничьим службам:

      «Для увеличения численности охотничье-промысловых птиц следовало бы навечно запретить весеннюю охоту на них. Весной отстреливают самых здоровых, самых крепких, перенесших зиму птиц, способных дать наиболее здоровое потомство, стреляют ради сомнительного удовольствия получить несколько килограммов обезжиренного мяса. В весеннее время, пожалуйста, ходи по лесу, слушай, чувствуй радостную пору года. Слушай, только не стреляй, побереги дичь, подожди до осени!» (с. 43).



55.

     В  главе «Хищные лесные птицы» повествуется о различных  видах соколов, ястребов, коршунов и сов. Здесь есть наблюдения и исторические сведения:

   «В выкармливании птенцов у хищных птиц наблюдается своеобразное «разделение труда»: самец ловит и приносит добычу, а самка кормит ею птенцов. Если в этот период самка погибает, самец продолжает приносить пищу, складывать ее на гнездо и, несмотря на голодный писк птенцов, не догадается покормить их. Наблюдались случаи, когда птенцы умирали от голода, заваленные добычей, натасканной в гнездо самцом» (стр. 45).

   «Особенно сильно в Московском государстве вплоть до царствования Петра I была развита соколиная охота. В качестве ловчих птиц применялись соколы, балобаны, кречеты, беркуты, ястребы-тетеревятники и даже перепелятники. Особенно ценились кречеты, которые служили в то время дипломатическим оружием при сношениях с чужеземными странами. Кречеты и другие соколы посылались в качестве подарков; во время татарского ига Москва платила дань кречетами. Для ловли кречетов в Московском государстве определенные слои населения на Севере освобождались от уплаты податей, и им вменялось в обязанность доставлять к царскому двору отловленных птиц.
       Право отлова кречетов на Руси принадлежало только царю, места гнездовий кречетов в «Двинской земле» были заповедны, как «государева заповедь».
      Царь Алексей Михайлович любил соколиную охоту и даже написал особый устав о ней.  За каждой ловчей птицей царской охоты был закреплен сокольничий, в обязанности которого входило дрессировать птицу, сохранять ее и напускать на добычу при охоте.
      Бережливое отношение к хищным птицам продолжалось до появления охотничьих ружей и изобретения дроби. После этого охота с соколами стала отступать на второй план и совсем прекратилась в России после Петра I (с. 73-74)».

         Находим мы в книге и зарисовки от пребывания Вячеслава в Сочи:

    «На Черноморском побережье Кавказа, в сочинском парке «Дендрарий», в 1946 и 1947 годах гнездилась пара чеглоков. «Дендрарий», как и все курортные парки г. Сочи, беден гнездящимися птицами, и следовало ожидать, что эта пара хищников нанесет большой урон птичьему населению. Этого не случилось, потому что чеглоки в парках не охотились, а улетали на промысел за 3—4 километра от гнезда, в долину реки Сочинки на открытые пространства» (с. 51).

   «В г. Сочи удоды держатся в самом городе, скрываясь в зарослях парков, и не боятся перебегать шоссе перед идущими автомобилями» (с.83-84).

     Вошли в книгу как забайкальские, так и московские впечатления автора, а также интересные факты из жизни хищных птиц:
    «В г.Иркутске до 1932 года пара соколов в течение многих лет гнездилась на колокольне Кафедрального собора, питаясь ласточками и голубями, гнездившимися на других церквах; в Москве в настоящее время гнездится три пары соколов: на высотном здании на Котельнической набережной, на новом здании МГУ и на колокольне церкви Преображенского кладбища. Москвичи иногда наблюдают охоту соколов за голубями в районе их гнездования, любуясь полетом этих красивых птиц» (с.46 – 47).

    «В Венгрии научились использовать соколов-сапсанов для охраны урожая; потому что соколы легко поддаются дрессировке и их подготавливают на «должность» сторожей. Они оказались очень полезными при охране урожая от птиц, которые лишь в этот период наносят вред сельскому хозяйству,— скворцов, грачей дроздов. Достаточно было однажды напустить сапсана на скворцов, опустошающих виноградник, или на грачей, истребляющих кукурузу, как стаи «временных вредителей» поспешно улетали с полей» (с. 47).
 
     «С соколами связана одна любопытная «загадка» природы. Птицы, которыми обычно питаются соколы, охотно селятся именно на гнездовых участках хищников, в непосредственной близости к их гнездам. Такое, казалось бы, странное явление объясняется тем, что хищные птицы яростно защищают свои гнездовые участки от врагов: другая хищная птица или зверь не смеют пролететь или пробежать не только около гнезда сокола, но и в некотором отдалении от него; волки, песцы и ездовые собаки в тундре, наученные горьким опытом, далеко обходят места гнездования соколов. Как раз эти наземные животные и другие хищные птицы не прочь поживиться яйцами и птенцами, а то и взрослыми птицами, гнездящимися на земле. Сами же соколы бьют добычу лишь в воздухе и, конечно, яиц и нелетающих птенцов не трогают, поэтому гнездо «соседа» сокола в безопасности. А взрослые птицы, селящиеся на гнездовом участке сокола, на крыло в этом районе не поднимаются, а уходят от своего гнезда и возвращаются к нему по земле, иногда проходя при этом довольно большие расстояния. Такое соседство обеспечивает птицам безопасность' вывода и выкормки птенцов» (с. 48 – 49).

 «Во время VI Всемирного Фестиваля молодежи Москву украшали изображения голубей, которых рисовали на стенах домов и на оконных стеклах. Здание школы № 243 Дзержинского района стоит в тихом переулке, окруженное садом. На оконном стекле одного из классов юные художницы нарисовали белой тушью голубей в натуральную величину. Девочки старались сделать их похожими на настоящих, и это им удалось. Во всяком случае, силуэт голубя ввел в заблуждение пролетавшего тетеревятника. Он ринулся на голубя с такой быстротой, что стекла в обеих рамах разлетелись вдребезги, причем острые осколки их изранили пернатого хищника» (с.54 - 55).

   «Лет 25 назад жители Москвы наблюдали парение беркута над Зубовской площадью и Садово-Смоленской улицей. Движение и шум транспорта нисколько не беспокоили беркута. Неожиданно орел, полусложив крылья, ринулся вниз, и все увидели, как через улицу, волоча за собой поводок, мчалась отчаянно завизжавшая от страха собачонка. Громкие крики людей помешали беркуту закончить охоту, он снова взмыл вверх и долго еще кружил над площадью, пока не улетел в сторону Лужников» (с. 59).

   Вообще о  хищных птицах автор проявляет особую тревогу, выступая на страницах книги, как и в «Пернатых друзьях лесов», страстным их защитником:

          «С применением охотничьего оружия истребление дичи возросло, и охотники стали видеть в хищных птицах своих конкурентов, тем более что биология размножения и питания хищных птиц не была изучена. Найденное крылышко куропатки, скажем, в гнезде канюка уже давало основание охотнику считать его истребителем дичи, и хищных птиц принялись истреблять всех без разбора. В результате этого хищных птиц стало заметно меньше, некоторые из них находятся уже на грани исчезновения. Но число промысловых птиц и зверей отнюдь не увеличилось, а, наоборот, значительно уменьшилось, несмотря на то что в ряде мест дичь охранялась, а «враги» ее уничтожались.
         Хищные птицы сами по себе не могут играть решающей роли в уменьшении численности тех птиц, которыми они питаются. На общем фоне снижения запасов охотничье-промысловых лесных и водоплавающих птиц хищные птицы занимают очень незначительное место» (с. 74).

         «Тщательные исследования, проведенные орнитологом В. М. Галушиным, показали, что пара скоп в год вылавливает рыбы в среднем 2—2,5 килограмма на километр протяженности реки или берега небольшого озера, а любитель-рыболов с двумя удочками за одно утро вылавливает не меньшее количество» (с. 75).

         «У нас кобчиком называют любую мелкую хищную птицу, питающуюся не только насекомыми и мышами, но также нападающую и на птиц, из-за чего настоящих кобчиков совершенно незаслуженно убивают» (с. 53).

«В народе коршуна считают главным врагом птицеводства. Между тем это совершенно неверно — только отдельные экземпляры специализируются на питании домашними птицами» (с.57).

«В лесах из-за преследования их человеком филины стали очень редкой птицей» (с. 58).

«Сычи – полезные птицы, и заслуживают того, чтобы их охраняли» (с. 70).

   «Широко распространено мнение, что совы вредны, уничтожают птиц. Поэтому при малейшей возможности сов бьют, гнезда их разоряют» (с.73).

     О предвзятом отношении к совам говорится ещё в детской песне Роберта Шумана «Совёнок», написанной в 1840 году:  «У сов сердитый, страшный вид, кто встретит  -  вон  от них спешит». А мальчишки их «гонят прочь камнями». Песня вызывает жалость к бедному птенцу, страдающему от неразумности и жестокости людей. Таким образом, уже в середине 19-го века находились отдельные защитники хищных птиц.
    К.Н.Благосклонов в книге «Охрана и привлечение птиц» пишет о том же: 

    «Ночная птица, полная неизвестного, таинственного, с неприятным голосом, необычной внешностью — все это создало совам дурную репутацию вестников пожара, горя, даже смерти: «Из пустого дупла либо сыч, либо сова, либо сам сатана», «Сова не принесет добра». Мало найдется у нас птиц, которые приносят столько добра, сколько совы — лучшие истребители грызунов. Большинство поверий о совах в наше время уже забыто, а неприязнь к ним еще осталась».


     От иных строчек книги В.В.Строкова становится просто страшно:
 
   «Случайные наблюдения охотников, видевших, что хищная птица поймала полезную птицу, дали повод более ста лет назад считать всех хищных птиц вредными. Это «мнение», лишенное каких-либо научных основ, высказанное невежественными людьми, изжито лишь в самое последнее время. Нередко оно служило основанием для организованного истребления хищных птиц.
В охотничьих товариществах, в промысловых охотничьих хозяйствах выплачивались премии за отстрел хищных птиц. Охотнику надо было только представить пару отрезанных лап, чтобы получить премию. Что это за хищники, которых убил охотник, лиц, устанавливавших премии и выплачивавших деньги, не интересовало.
   Один научный работник учитывал в течение 2 лет всех встреченных им хищных птиц и из 4000 случаев только 31 раз отметил ястребов-перепелятников и тетеревятников. Это значит, что охотнику надо убить более 100 полезных в природе хищников, чтобы добыть одного вредного ястреба.
За 1959 год в охотничьих хозяйствах РСФСР было отстрелено 40 000 дневных хищных птиц, а относительно вредных из них было только 400. 39 600 были полезные: кобчики, пустельги, канюки, коршуны, осоеды. Премии же были выплачены за всех».

  Это явление автор справедливо бичует:

    «Выплата премий за отстрел птиц — порочное мероприятие. Оно порождало среди охотников безразличное отношение к богатствам природы, к охране полезных птиц, мешало приобретению навыков по узнаванию хищников в полевых условиях» (с.76).

   «Истребление хищных птиц приняло такие размеры, что Международный комитет по охране птиц, собравшийся летом 1958 года в Хельсинки, принял решение о необходимости борьбы с предрассудками о вредности хищных птиц» (с. 76).


56.
      И наконец  - глава  «Певчие птицы», наиболее близкая автору тема.
      Ещё в начале книги он сразу предупреждает, что понятие «певчие птицы» -

     «условное и не означает, что все певчие птицы обладают хорошим голосом и пение их приятно для человеческого слуха. Так, карканье ворон и грачей, галдеж галок никто не назовет пением, однако эти птицы относятся к певчим, а задушевно воркующий голубь и нежно посвистывающий куличок-плавунчик певчими птицами не называются» (с.16). 
   Зато, в отличие от хищных и промысловых,  «…о присутствии певчих птиц, несмотря на их небольшую величину, можно узнать, даже не видя их» (с.77).

   В разделах  об оседлых и перелётных певчих  рассматриваются  кукушка, козодой, сизоворонка, зимородок, широкорот, удод, стриж, дятел, пищуха, скворец, различные воробьиные и врановые. 
   Но о певчих птицах уже не раз упоминалось в этом рассказе,  поэтому  лучше перейду сразу к следующей части книги – «Лесные звери».
    Как и в случае с хищными птицами, автор  тревожится за их необдуманное истребление:

     «В конце прошлого — начале нашего века почти полностью был истреблен красавец и гордость сибирской тайги — соболь. Когда-то распространенный по всей Сибири, на Сахалине и Камчатке, соболь, начиная со времен Ермака Тимофеевича, добывался в больших количествах и шел в царскую казну. Покоритель Сибири «бил челом» царю всея Руси Ивану Грозному и слал ему «рухлядь» — сибирскую пушнину.
     В последующее время шкурки соболя в виде ясака шли из Сибири царскому двору, оттуда продавались и рассылались за границу. Слава о русских соболях распространилась по всему свету. Ежегодно в Сибири добывалось до полумиллиона соболей, дававших царской казне баснословные доходы. В XV—XVI веках треть государственных доходов составляла «соболиная казна». В дипломатических сношениях Руси соболиные меха играли ту же роль, что и кречеты. Когда в 1595 году царь  Федор Иоаннович отправлял посольство в Вену, русский посол повез для подарков 40 тысяч соболиных шкурок» (стр.174 – 175).

     Всё это привело, как пишет автор, к «катастрофическому исчезновению соболя» в России, и теперь ведутся работы по восстановлению его численности».

   Радеет он и о ласке:

           «…Польза от ласки, как истребителя грызунов, во много десятков раз превышает ее значение в пушном промысле и правильно было бы запретить отстрел ее» (стр. 167),

и даже о летучих мышах:

    «Много летучих мышей гибнет от необдуманных поступков людей, хотя они и не направлены специально на уничтожение зверьков. В Москве, например, Моссовет постановил в целях предоставления зимних убежищ для сизых городских голубей открыть все слуховые окна на чердаках зданий. Голуби не сразу пошли ночевать на чердаки, гораздо быстрее их освоили зимующие в Москве вороны и галки, которые истребили немало зимующих на чердаках летучих мышей, а уцелевшие зверьки погибли от сквозняков и холода.
     Часто пещеры, где зимуют летучие мыши, посещают туристы. Зажигая коптящие факелы, они, не желая сами того, губят летучих мышей. Летучие мыши погибают от удушья, или, вылетев из пещеры,— от наружного холода.
     Летучие мыши не только спасают леса от вредных насекомых, они избавляют людей от комаров, в том числе и малярийных, от мошек и других паразитических насекомых, причиняющих болезненные и опасные укусы» (стр. 120).

     Конец книги посвящен  лесным беспозвоночным, и конечно, особое внимание уделяется любимым муравьям  –  почти десять страниц.

    Заканчивается вся часть такими словами:

  «Среди всех лесных насекомых существует относительно устойчивое равновесие. Много одних, меньше других; в интересах людей сохранять больше хищных и паразитических насекомых. Прежде чем прихлопнуть ладонью лесную муху тахину или севшего на одежду наездника, надо подумать о том, что это друзья человека, так же как и рыжие лесные муравьи, очень страдающие от неразумных людей» (с.313).

    Ну, и напоследок приведу пару забавных случаев из книги, связанных со зверями:

      «У старушки хозяйки вечером не вернулась из лесу корова. Рано утром хозяйка пошла за околицу поискать беглянку, а был туман, в десяти шагах мало что разберешь, да и подслеповата была старушка. Походила, покричала за деревней, вернулась, подходит к деревне и видит: идет ее Чернушка, не торопясь, к дому. Старушка подняла хворостинку, пошла следом, помахивает. Чернушка прямо по улице идет, не торопясь, а навстречу ей крестьянин, да как заорет: «Батюшки! Медведь!» Старушка обмерла, а зверь обогнул кричащего и обошел его стороной, как ни в чем не бывало.
       В той же деревне другая хозяйка вышла на огород огурцов нарвать к завтраку, а по ее огурцам медведь гуляет и аппетитно чавкает. Зло взяло хозяйку, она как крикнет: «Ах ты, такой-сякой! Что ты делаешь, пошел вон!» Медведь и пошел» (стр. 208).

   «…При охоте на кабанов надо быть уверенным в своих товарищах. Один известный ныне сибирский охотовед рассказывал под большим секретом, как старые охотники-сибиряки отказались от его услуг при охоте на кабанов:
  —  Я в молодости жил на Алтае и познакомился с охотниками-алтайцами. Вот раз и взял меня один охотник на охоту за кабанами. Пошли с утра, кабанов не видали, а зашли далеко, наконец, сели, охотник и говорит: «Отдохнем, бачка, покурим». А я не курю, решил сходить пока в ложбинку, нет ли глухарей. Пошел, лес кругом, а тишина, как в степи. Шел, шел и вышел на большую поляну, глядь, на другом конце ее медведь ко мне задом стоит. Кричать? А как он там не один; стрелять? Кто его знает, попадешь ли в убойное место, задерет еще. И стал я назад пятиться потихоньку: медведь стоит, что-то там роется в земле, а я задом двигаюсь,  потом уж скрылся от него, повернулся, пошел быстрее,— иду, иду, прислушаюсь...
Вернулся я к алтайцу,— сидит он, курит. Сел я рядом.— А я, бачка,— говорю,— медведя встретил.
     — Ну  чё, стрелял?
     — Нет,— говорю,— не стрелял... думал, что не убью,  а он меня задерет...
     — А зря, бачка, не стрелял. Медбедя стрелять надо...  -  и странно так посмотрел на меня.
   Сидим, он курит... Потом сплюнул, выбил пепел, трубку в карман сунул.
  — Пойдем, бачка, домой!
  — Как домой?! А кабаны?!
  — Кабаны нельзя, какой кабаны, медбедя стретил, не стрелял! Кабаны нельзя с тобой ходить! Как медбедя не стрелял! Ай! Ай!» (стр. 214 – 216).

   Вот такая получилась интересная книга.

   В конце её -  итог:

    «…если прочитанная книга вызвала в сердце читателя хоть маленькое желание сберечь и разумно использовать природные богатства лесов нашей родины, мы будем считать, что цель, которую ставили при работе над книгой, достигнута» (с. 324).

    Так что  проведённые в Тамбове пять с половиной лет  явились для нашего героя своего рода «болдинской осенью», помогшей ему развернуться в научной и литературной деятельности, - то есть самым плодотворным периодом жизни.


57.

     Как-то постепенно получилось, что Вячеслав Всеволодович стал ведущим в стране специалистом по скворечникам, синичникам, галчатникам и прочим искусственным гнездовьям. В таком масштабе, как он, никто больше из учёных  этим вопросом в те годы не занимался. Я был поражён количеством  рукотворных птичьих домиков,  которые он тщательно обследовал в начале 1960-х  годов   –  16  820 штук!
    И один из важнейших выводов, сделанных при этом  –   вывод, как ни странно,  о пользе щелей. Ведь ранее  главным требованием к искусственным гнёздам было то, что они не должны иметь ни малейших щёлочек или трещин! В  школах и юннатских  кружках  руководители всегда требовали (да и сейчас кое-где требуют), чтобы скворечник был «глухим», герметичным. Иначе якобы птенчики погибнут от холода, от сквозняков.  Поначалу В.В.Строков тоже был такого мнения, если судить по его работам начала 1950-х.
    Но вот он занялся конкретно этим вопросом: сопоставил среднюю  заселяемость  в течение нескольких лет подряд  гнездовий со щелями до семи миллиметров   с гнездовьями «глухими», то есть не имеющими щелей вовсе. И что же получилось?  На многочисленных примерах и с помощью добросовестных скрупулезных подсчётов  ему удалось доказать, что именно щелеватость гнездовий помогает их заселению!
     В докладе на Краснодарской конференции он приводит такие цифры:

   «…средняя  заселяемость…  глухих гнездовий  —  56,7%, гнездовий, имевших щели  —   88,1%.  Гибель птенцов в глухих гнездовьях составила 45%, в гнездовьях со щелями — 22,7%. Повторное гнездование птиц в глухих, невычищенных гнездовьях отмечено в 7% случаев, в щелеватых  —  в 19,1%».

   То есть   –   птицы почти втрое охотнее возвращаются на поселение к скворечникам  со щелями, нежели без оных! 
     Почему?
     Это тоже достаточно легко объясняется:

   «После вылета птенцов в глухих гнездовьях гнездовый материал был мокрым и гниющим, тогда как в гнездовьях с различными щелями гнездо обычно было сухим».

    В связи с этим он предлагает внести корректировки в руководства по изготовлению скворечников, используемые в школах, и делает вывод:

    «Наиболее охотно занимают щелеватые гнездовья скворцы, мухоловка-пеструшка, горихвостка и большая синица, то есть птицы, наиболее полезные в сельском и лесном хозяйстве...  Щелеватость гнездовий, таким образом, оказалась не отрицательным качеством, как об этом трактует большинство авторов руководства, а положительным, способствующим выживаемости птенцов.  Поэтому следует решительно отказаться от требования к школьникам делать исключительно глухие гнездовья».
   
  В этом его поддерживает и Константин Николаевич Благосклонов, который пишет:

     «До недавнего времени считалось, что щелей ни в коем случае оставлять нельзя, однако, по мнению В. В. Строкова, высказанному им в двух специальных статьях, щели синичника не только допустимы, но даже желательны. По наблюдениям этого автора, в гнездовьях, которые имеют щели, гнезда бывают сухими, а в плотно сбитых синичниках — влажными, в последнем случае повышается смертность птенцов».
                (статья «Гнездовья из досок»)

   «Опыты, проведенные В. В. Строковым, теперь уже не оставляют никаких сомнений в том, каков должен быть размер скворечника. Было обследовано 574 выводка скворцов, и оказалось, что наибольшее среднее число вылетевших птенцов (5,0—5,2) и наименьшая их гибель в процессе роста {0,1 в среднем на выводок) были в скворечниках с площадью дна 176—250 квадратных см, т. е. с размерами дна от 13 х 13 до 16 х 16 см. Меньшие и большие скворечники заселялись птицами, однако в том и другом случае число птенцов в выводках уменьшилось, и тем значительнее, чем больше размер скворечника уклонялся от нормы. К выводам Строкова следует добавить, что в случае похолодания в гнездовое время гибель птенцов всегда бывает выше в больших гнездовьях. Следовательно, среди названных оптимальных размеров нужно предпочитать меньшие; очевидно, лучший размер — 14 х 14 см». (статья «Размеры гнездовий»)


    Другие пожелания к изготовлению гнездовий, родившиеся  у В.В.Строкова из его богатого опыта, таковы:
  -  доски для них хотя бы на внутренней поверхности жилища желательно иметь необструганные, шероховатые, полезно даже сделать изнутри топором поперечные зазубрины или прибить специальные планки;
  -  а вот снаружи лучше оставить стенки гладкими, без всяких украшений и палочек, чтобы труднее было проникнуть в домик разным хищникам  -  котам, куницам и т.д.;
  - сами доски должны быть толстыми (нельзя использовать фанеру), это необходимо для поддержания постоянной температуры и во избежание деформации, например, от влаги;
  -  дно не должно прибиваться снизу, его нужно вставлять в вертикальные стенки и закреплять сбоку гвоздиками;
  -  форма ромба для дна не годится, его надо делать либо квадратным, либо круглым;
 - крышка обязательно должна быть снимающейся,  а не прибитой наглухо, то есть иметь внутреннюю втулку (или пару планок), на которой она держится, причём желательно не пригонять её плотно, а оставить небольшую щёлку между ней и верхним краем стенки.
   И ещё немало рекомендаций тем, кто хочет мастерить жилища для птиц, можно прочесть в книгах Вячеслава Всеволодовича. И увидеть в них  множество иллюстраций и чертежей на эту тему.

    Недавно у нас вышла книга об одном современном крупном политическом деятеле.  На большой цветной фотографии он изображён вешающим на дерево скворечник. Исходя из того, что мне известно из книг (и не только деда), я насчитал несколько неправильностей как в изготовлении домика, так и в его развеске. Понятно, что цель фото сугубо популистская, деятель всего лишь пытается быть ближе к народу. Но в подобном случае всё же нелишней, думается, была бы консультация со специалистами.


58.

  Ещё одно важное направление деятельности В.В, Строкова в области рукотворных гнездований  –  борьба за их массовость и повсеместность. Здесь он встречал множество сторонников среди учёных и даже поддержку государства. Поэтому налицо были значительные успехи в привлечении птиц на гнездование. Прежде всего это касается  городских садов и парков. 

    В  заметке «Победители конкурса» в шестом номере «Юного натуралиста» за 1960 год  В.В.Строков подводит итоги конкурса юннатов. Из неё видно, какая громадная работа  проделывалась детьми в нашей стране:.

    «По всей республике вывешено более 500 тысяч новых гнездовий, сделано 70 тысяч кормушек, собрано 130 тонн кормов… Ребята спасли от вредных насекомых 416 тысяч гектаров лесных насаждений и провели ещё много других мероприятий по охране природы  и озеленению».

      В том же краснодарском докладе он говорил:

«Привлечение птиц-дуплогнездников на гнездование в целях борьбы с вредителями, а также из эстетических соображений, широко распространено в СССР. Достаточно  сказать, что только в лесах Российской Федерации ежегодно развешивается до 100 тысяч гнездований, изготавливаемых, в основном, учащимися младших классов средней школы».

И в другой статье:

 «Мы имеем уже немало примеров, показывающих возможность привлечения птиц-дуплогнездников. в зеленые насаждения населенных пунктов и в сады, путем вывешивания в них искусственных гнездовий и организации зимой подкормки оседлых птиц. В литературе имеются сведения об успешном привлечении птиц в парки городов Вологды и Новосибирска, Риги и Симферополя.
Мы наблюдали интенсивное заселение вывешенных искусственных гнездовий птицами в зеленных насаждениях Владимирской горки в г. Киеве, служащей местом ежедневного, а тем более и воскресного отдыха киевлян. Десятки тысяч горожан с утра до поздней ночи находятся там в выходные дни, играет духовой оркестр, аллеи парков освещены яркими электролампами и несмотря на это птицы гнездились в предоставленных для них гнездовьях, потому что жители г. Киева не трогали гнездовий и не пугали птиц ненужным вниманием к ним».

Но, конечно же, главным регионом по исследованию вопроса привлечения птиц в парки являлась для него Москва (не считая тамбовского периода). В статье «Насекомоядные птицы в Москве» он пишет:

«С 1957 г. в Москве проводятся большие работы по привлечению насекомоядных птиц-дуплогнездников путем вывешивания в зеленых насаждениях города искусственных гнездовий. Гнездовья вывешивались в пригородных и окраинных лесопарках, в парках и на бульварах города. В пригородных и окраинных лесопарках развешивались дощатые скворечники и синичники и синичники-дуплянки; в центральных зеленых насаждениях — только синичники. Всего с 1957 по 1960 г. было вывешено и находилось под наблюдением в пригородных лесопарках 500 гнездовий, в окраинных — 5500, в центральных насаждениях (внутри Садового кольца) — 840. Общее число развешенных гнездовий в зеленых насаждениях Москвы только в 1958 г. превышало 15000 шт. Заселенность гнездовий уже в первый год их развески достигала 80% (Климик и Строков, 1960)».

Он изучал парк «Сокольники», ЦПКиО имени Горького, Чистопрудный бульвар, парк Центрального дома Советской Армии, Александровский сад у Кремля и ещё множество зелёных зон на территории Москвы. Это позволило ему и коллегам сделать интересные выводы.

«Поскольку гнездовья, вывешенные в различных зеленых насаждениях г. Москвы, занимались определенными видами птиц, было произведено наблюдение за передвижениями птиц по городу. Оказалось, что проникновение птиц в центральные насаждения г. Москвы идет по строго определенным путям.
Эти пути проникновения прослежены нами более чем за 10 лет для каждого вида птиц».

Вот что говорится в статье о некоторых из этих видов:

«Проникновение скворцов в парки города происходит точно по линии зеленых насаждений, идущих от загородных лесов и населенных пунктов (ныне вошедших в территорию Большой Москвы), но прерывность зеленых насаждений является для скворцов непреодолимым барьером, так же, как и прерывистость искусственных гнездовий, пригодных для гнездования скворцов. Эти обстоятельства — главные факторы, задерживающие скворцов от проникновения в центральные парки Москвы. Необходимым мероприятием повышения численности скворцов будет массовая развеска скворечников, начиная от окраин Москвы и кончая внутригородскими зелеными насаждениями, в частности от юго-западных окраин до Садового кольца через Ленинские горы к парку им. Горького; от Лосиноостровского лесного массива — в «Сокольники» и окружающие жилые кварталы, имеющие зеленые насаждения; от Ростокинского совхоза — в Главный Ботанический сад и на территорию ВДНХ».

«Мухоловка-пеструшка обнаружена на гнездовании во всех зеленых насаждениях Москвы, в которых нами были вывешены искусственные гнездовья».

«Значительно меньшая по численности серая мухоловка издавна гнездится в зеленых насаждениях Москвы. О серой мухоловке, гнездившейся в здании Центрального универмага, знают все орнитологи. Встречается эта птичка и в других местах города. Ежегодно, например, пара серых мухоловок гнездится в Кремлевской стене между 1 и 2 Безымянными башнями, собирая корм по обе стороны стены, в Кремлевском саду и на липах Кремлевской набережной. В 1959 г. здесь гнездились две пары серых мухоловок.
Численность серой мухоловки и не может быть высокой, так как гнездится она не во всяком гнездовье. Все учтенные нами случаи гнездования серой мухоловки происходили в гнездовьях, которые сильно отклонялись от установленных норм. В саду им. Баумана, в парке ЦДСА, на Страстном бульваре, в парке «Сокольники» и др. серые мухоловки занимали гнездовья, у которых расстояние от нижнего края летка до дна не превышало 10 см. Изготавливались они школами из подручного материала и скорее подходили под тип полуоткрытых гнездовий. В синичниках же серая мухоловка гнездилась тогда, когда само гнездовье по какой-либо причине оказывалось повисшим и крышка с него сваливалась. Птицы проникали в гнездовье непосредственно в полость, а не через леток. То же самое наблюдалось и при заселении синичников-дуплянок, вывешенных нами на бульварах ив Александровском саду у Кремля. В 1959 г. мы зарегистрировали два случая гнездования серой мухоловки в гнездовьях, в которых до этого гнездились другие птицы, и полость была заполнена строительным материалом почти до края летка. Гнезда серой мухоловки в этих случаях были на уровне летка.
Увеличение численности серой мухоловки возможно путем развески специальных гнездовий».

«В парке им. Горького на участке Детского городка в верховьях глубоких балок, в которых бьют родники, из года в год гнездятся 4 пары белых трясогузок, одна от другой на расстояния в 300—400 м. Гнезда помещались только в наклонившихся гнездовьях, с которых слетели крышки, и у самого дна гнездовья».

«Обыкновенная горихвостка… незаметная среди зеленых насаждений, в меньшей степени привлекает к себе внимание посетителей парков и поэтому ее меньше беспокоят. Поселившись хоть раз в парке, горихвостки упорно держатся в местах гнездования…
Горихвостки поселяются в скворечниках и в синичниках с летком диаметром более 3,5 см».


59.

   Тут  мы подошли к одному из больных вопросов в изготовлении птичьих домиков   -  вопросу их размеров. Долгое  время здесь не было согласия  в среде профессионалов и любителей. Мастерили жилища для пернатых кто во что горазд, каждый по своим вкусам и понятиям. 
   Путём опять же длительных наблюдений и тщательного учёта (конечно, с помощью друзей-учёных и огромной армии школьников)  В.В.Строков постепенно выводит оптимальные параметры гнездовий для каждого вида птиц  -  высоту, длину и ширину, и соответственно  -  площадь дна, а также диаметр летка, его форму, местоположение и высоту. Например, соотношение ширины и высоты галчатника он рекомендует  20 на 40, скворечника  - 15 на 30, синичника  -  10 на 25. Соответственно диаметр летка  -  7,  5 и 3,5 см.

   Некоторые его работы специально посвящены тому, насколько охотно птицы селятся в гнездовьях тех или иных размеров. Например, «Зависимость интенсивности размножения скворца и мухоловки-пеструшки от площади дна гнездовья».

    Много страниц в его книгах уделяется не только птичьим домикам, но и кормушкам. Здесь тоже существуют различные размеры и виды кормушек, а также материалы для них.
    В детстве я удивлялся, насколько привлекательными для птиц оказывались кормушки, изготовленные дедом. Вот что значит  -  специалист! Большая «избушка» с покатой крышей и летками с боков, которую он вывесил за окном квартиры, где жили его сёстры (рядом с проспектом Елизарова, недалеко от берега Невы), была постоянно полна гостями, особенно зимой. Птицы    -  воробьи, синицы, поползни  -  так и сновали туда-обратно, совсем не боясь меня, наблюдавшего за ними сквозь стекло (с этой стороны стенки специально не было). 

    То же было и в его московской квартире.  В больших  городах синицы всё время движутся стайками, откочёвывая к местам гнездования, и не имеют обыкновения задерживаться более одного-двух дней на одном и том же месте. Но в статье  «Насекомоядные птицы Москвы» дед пишет:

   «В ноябре 1959 г. на кормушке, выставленной на подоконник 2-го этажа дома № 28 по Фрунзенской набережной, один и тот же самец большой синицы появлялся регулярно в течение шести  суток».

    Понравилась, значит, кормушка!
    И ещё один вопрос (не могу сказать «больной», поскольку тогда он не был таковым), которым  В.В.Строков занимался вплотную   -    вопрос максимального удешевления искусственных гнездовий.  Эта проблема сама собой вытекала из массовости их изготовления.

   Он подбирает материалы наименьшей стоимости  и призывает к предельной простоте  (и соответственно  -  быстроте) изготовления домиков. Ничего лишнего, всё по минимуму и функционально! Этому он всегда учил и ребят-юннатов.
    Для южных районов страны, где дерево в цене, предлагаются иные материалы для гнездовий.  Например, плоды бутылочной тыквы  -  несъедобной и выращиваемой исключительно для хозяйственных нужд. Об этом  можно прочесть  в статье «Опыт использования гнездовий из бутылочной тыквы для привлечения птиц» и других работах.
    Итоги поисков в направлении удешевления искусственных гнездований вылились в такое предложение:

«В последнее десятилетие  автором  разработаны конструкции искусственных гнездований, требующих наименьшей затраты строительных материалов и удовлетворяющих требованиям птиц к месту устройства гнезд».


60.

   В  сентябре 1966 года Вячеслав Всеволодович возвращается в Москву, теперь уже насовсем. В столице он продолжает писательскую и просветительскую деятельность, официально числясь старшим научным сотрудником сначала отдела природы НИИ музееведения, а затем сектора природы института Культуры.
     Не раз выезжал он и в Тамбов -  общался с бывшими учениками, в том числе с Юрием Комаровым, обучал их тонкостям кольцевания птиц – чайки, гаги, скворца и других.
    За московские  шестидесятые вышли  статьи В.В.Строкова в различных научных журналах:

• «Выпадение птенцов из гнёзд как фактор выживания вида»,
• «Водоплавающие птицы, зимующие у черноморских берегов Кавказа»;
• «Гнездование водных птиц на мелких водоёмах, созданных человеком»;
• «О принципах определения полезной деятельности насекомоядных и хищных птиц в сельском и лесном хозяйствах»;
• «Выбрасывание птенцов из гнёзд взрослыми птицами»:
• «Связи животных с человеком и зоогеография»;
• «Численность птиц в лесных полосах северного лесостепья»:
• «Животный мир Тамбовской области и его охрана» (соавторы Скопцов А.Г., Скопцов В.Г.);
• «Определитель животного мира Тамбовской области и его охрана» (соавторы А.С.Будниченко, В.К.Рымашевский, А.Г.Скопцов);
• «Методика показа ленинских материалов в экспозициях отделов природы краеведческих музеев» ;
• «Методика экспозиционной и массовой научной работы отделов природы краеведческих музеев».

        Развитию музейного дела отдавалось  много времени и сил. Он не только писал статьи, но и  редактировал «Труды научно-исследовательского института музееведения и охраны памятников истории и культуры».

     «У меня работы до чёртиков, и всё внеплановая, опять четверо суток на совете сидел в Музее Землеведения с докладом, которые я не люблю делать,  -  говоришь час-полтора, а на подготовку неделя уходит, референтов-то у меня нет, всё сам…» (письмо сыну Юрию от 1 июня 1969 года).


        Возобновляются   –   после тамбовского перерыва  –   и контакты с журналом «Юный натуралист».  Он  пишет туда статьи, отсылает  детям сотни конвертов со своими  ответами на их вопросы.

    Не оставляет он без внимания и начинающих орнитологов  -   пристально следит за их научным развитием, даёт советы и пожелания. 

         Вот что писал дед в 1971 году Александру Нумерову (сегодня он  -  один из ведущих орнитологов страны, а в ту пору студент 3-го курса Воронежского университета), с которым познакомился на московской орнитологической конференции:

                Москва, 19 июля 1971 года.
      Дорогой Александр!
     Со мной дела иметь не всегда хорошо: то я занят сверх меры, то в длительных командировках, как, например, весь май и июнь, то так, как сейчас случилось -  начальство ближайшее больно надолго, сослуживцы  в отпуске по уважительным причинам, а я один за всех и «вкалываю» на работе, а уж своими делами заняться не хватает сил. 
      Вот я и не ответил Вам на Ваше хорошее письмо вовремя.
       Посылаю Вам два извещения. Меньшее по величине, может быть, ещё и не подойдёт к Вашим исследованиям, но знать о таких конференциях надо, тем более, что тезисы напечатаны будут, а прибалтийская конференция прямо относится к темам Ваших исследований. На слог извещения не обращайте внимания, составлял его, очевидно, какой-то эстонец, выучивший русский язык по книгам. Вот очень рекомендовал бы Вам что-либо послать на эту конференцию, подумайте и посоветуйтесь с Еленой Витальевной.
       Обработка данных, сделанная Вами по Рамони, хорошая, вот эти материалы смело можно дать в публикацию, кроме обработки ширины и длины яиц. Ширина в этологии никакого значения вообще не имеет, хотя её прилежно показывают все академические светила, и кроме того, измеренные Вами яички дали наибольший отпад в выводках, даже если из этого яйца и вылупился птенец. Замечено даже на курах, не говоря уже о птицах воробьиного размера, что из яиц, которые берут в руки во время насиживания или в период кладки (у мелких) выводятся ослабленные птенцы или совсем не выводятся.  Это очень интересная сторона, но я прочитал это только в одной заграничной работе, у нас таких исследований не велось ещё.
        Вы спрашиваете, чем Вам заняться? Прежде всего, занимайте всем, что относится к орнитологии, то есть наблюдайте всё и всё заносите в дневники. Во-вторых продолжайте Ваши наблюдения в тех же местах или иных, это даст Вам сравнительные материалы и большую достоверность в открытии новых явлений, пусть мелких, но новых. Хотя в науке мелкого ничего не бывает. И наконец, перечень тем прибалтийской конференции – это целая программа орнитологических исследований.

      По поводу упомянутой выше статьи «Выпадение птенцов из гнёзд как фактор выживания вида» он пишет Александру в том же письме:

        Интересен вопрос о «выпавших» из гнёзд птенцах.  По этому вопросу в мировой литературе есть единственная публикация, и та принадлежит мне, -  боюсь, что она пройдёт незаметно, а вопрос исключительно интересен.  Хотелось бы иметь большее число наблюдений по нему, равно как и по исчезновению яиц из гнёзд после того, как на них посмотрит человек или их потрогает. Пока же по этому вопросу есть различные выдумки и предположения, часто далёкие от научного изложения. У Вас не встречалось чего-либо подобного в наблюдениях?

     Поскольку дед всегда вёл обширнейшую переписку, ежедневно отправляя и получая десятки писем родным, коллегам, ученикам, юным натуралистам, то само собой получилось, что он принялся коллекционировать изображения на конвертах. Начало сознательного их коллекционирования относится где-то к началу первой половины 1960-х. Он вырезал картинки и тщательно раскладывал их по темам. А темы были всевозможные, но особенно ,конечно, интересовала его природа:  животные, заповедники…

     «Это  -  мой отдых, картинки эти самые»,  - писал он Марии из Тамбова.
   
    Некоторые  из них он отсылал Юле, как материал для её иллюстраций («За конверт с журавлями спасибо, нужен он для Юли, т.к. рисунки такого рода она собирает, очередное письмо пошлю ей в нём»).   

      Этими картинками он и проиллюстрировал  однажды свои «Сказы», которые сочинил для внуков и прислал нам со Светой году где-то в 1969-м. Большой тяжёлый конверт -  скорее, бандероль  -  содержал в себе две сказочных повести на длинных вертикальных «обёрточных» листах. На каждой из страниц было наклеено по несколько вырезанных из конвертов иллюстраций  -  всего их было штук по 50 в каждой сказке, а между ними шёл рукописный текст знакомым корявым почерком. Видимо, дед собрал воедино все «лишние» картинки и сочинил по ним свои истории. Моя называлась «Сказ про то, как Миша путешествовал», и изображались в ней сплошь машины, пароходы, паровозы, вертолёты и даже летящие парашютисты. А для Светы были отобраны цветочки, белочки,  котята-щенки  и т.д., и назывался «Сказ» про неё… вот не припомню что-то, как именно...   Но не могли же эти «шедевры» затеряться! Найду  -  допишу.
     То-то радости доставило нам это неожиданное дедовское послание! Развлечений тогда было у нас совсем немного, поэтому мы просили папу читать и перечитывать нам эти листы.


61.

    А в январе 1970 года в актовом зале московского Института культуры на Берсеневской набережной торжественно отмечалось  60-летие В.В.Строкова и 40-летие его научной, общественной и педагогической деятельности.  В этом зале  сошлось и съехалось много народа, и не только из Москвы и Подмосковья.
    Долгих лет научной, творческой и воспитательной деятельности желали ему заповедники, музеи, школы и НИИ Природы всей страны, в которых он успел побывать: поработать, сделать доклады, провести практику у студентов.
    Было прислано из разных уголков страны  15  красиво оформленных «адресов»  - папок с золотым тиснением. И в каждом отмечались его заслуги в природоохранной деятельности:

   «Широкая общественность природолюбов, все истинные друзья природы давно знаю Вас как горячего, энергичного пропагандиста идей охраны природы, деятельного и умелого организатора общественности на активную борьбу за охрану природы.
   … Не малы и Ваши заслуги в том, что теперь Всероссийское общество охраны природы и его Московская областная организация стали значительной общественной силою, которая может поднимать и решать существенные вопросы охраны природы.  После того, как Вы пришли к руководству научно-техническим советом Мособлсовета Общества, он впервые стал ставить и правильно решать существенные вопросы охраны природы.
   Особенно заслуживает быть отмеченной Ваша большая пропагандистская работа по охране природы, которую Вы особенно хорошо проводите с учителями и учащимися. Ваши содержательные лекции, доклады и выступления, Ваши интересные и так живо написанные научно-популярные книги способствовали проникновению идей охраны природы в широкие слои трудящихся, воспитанию у детей и юношества любви к природе, разумного к ней отношения» (Президиум, научно-технический и методический совет МОС ВООП).

    «Вы подготовили многие сотни специалистов, вооруженных достаточными биологическими знаниями. Ваши научные работы представляют собой большой вклад в сокровищницу биологических знаний, Ваша популярная работа несет знания в широкие массы населения, пробуждая в нём интерес к науке и воспитывая чувство любви к природе.
    Мы, лесоводы и лесные энтомологи, знаем Ваши научные труды, используем их в своей научной и практической деятельности на благо нашего дорогого “Зелёного Друга”» (Воронежский Лесотехнический институт).

   «Мы глубоко ценим Ваш неутомимый патриотический труд на ниве охраны родной природы, в чем так рельефны Ваши заслуги. Мы широко пользуемся Вашими зоологическими публикациями, имеющими такое разностороннее значение для всей страны. Мы знаем Вас как опытного полевого работника, следопыта-исследователя, педагога, страстного пропагандиста передовых идей в области природопользования» (охотоведы и зоологи Иркутского Сельскохозяйственного института).

    «Поздравляем Вас с днём Вашего 60-летия и желаем Вам дальнейшей плодотворной работы в любимой нами отрасли - орнитологии. Вы много сделали в области изучения птиц городов, в частности Москвы, по привлечению и охране птиц, по пропаганде и организации дела охраны природы. Мы надеемся слышать от Вас новые доклады на нашей орнитологической субботе и читать Ваши труды о птицах» (орнитологическая секция Московского общества охраны природы).

   «Ваша большая научная работа посвящена в основном орнитологии, но мы знаем, что изучение жизни птиц Вы, воспитанник Лесотехнической академии, неразрывно связываете с жизнью леса.  В Ваших работах всегда сквозит душа лесовода. Мы помним, что и диссертация Ваша была посвящена лесокультурной проблеме. Вашу неустанную работу по охране природы невозможно переоценить. Поэтому примите в памятный для Вас день искренний и сердечный привет лесоводов»  (коллектив кафедры лесных культур Ленинградской Лесотехнической академии).

    «Мы, ваши бывшие сотрудники, хорошо знаем и помним, сколько сил Вы отдали благородному делу воспитания и обучения студенческой молодёжи. Ваша научная работа в области орнитологии и охраны природы достойна примера для многих молодых учёных» (руководство Тамбовского института культуры).

    «Мы высоко ценим Ваш многолетний полезный труд по изучению фауны нашей Родины, по развитию зоологических музеев нашей страны. Ваше многолетнее общение с природой, любовь к ней, понимание её было животворным источником богатого опыта, которым Вы так щедро делитесь с молодёжью» (Днепропетровский Университет).

    «Мы хорошо знаем Вас как большого знатока и ценителя родной русской природы и её животного мира, отдавшего много лет жизни, сил и энергии для его изучения и охраны» (руководство Московского зоопарка).

   «Ваши работы в области орнитологии и охраны природы широко известны в СССР и вносят солидный вклад в развитие науки» (сотрудники Тамбовского Государственного университета).

  «В день Вашего славного юбилея примите самые сердечные поздравления от журнала «Юный натуралист» и многомиллионной армии наших читателей.
    Вячеслав Всеволодович! Вы большой и настоящий друг любителей природы, учитель и помощник юных натуралистов, ревностный хранитель природных богатств нашей родины…» (редакция журнала «Юный натуралист»)


    Центральный совет Всероссийского общества охраны природы наградил юбиляра нагрудным памятным знаком «За охрану природы Родины», он получил множество грамот и подарков, в том числе чучело болотной совы от Тамбовского краеведческого музея.
    Помимо официальных поздравлений, наград и подарков, было множество дружеских личных поздравлений от коллег, некоторые в стихотворной форме
Кроме того, со всех концов Союза летели ему поздравления от  краеведческих музеев Москвы, Тамбова, Куйбышева, Ярославля, а также из музеев Литвы, Эстонии, Татарии;  от  заповедников   –   Дарвинского, Окского,  Приокско-Террасного, Баргузинского и  других;  от педагогических, биологических, ветеринарных   и сельскохозяйственных институтов и университетов  –  Орехово-Зуевского, Днепропетровского, Благовещенского, Красноярского, Курганского, Казанского, Мичуринского, Ростовского, Тамбовского, Ленинградского, Новосибирского, Красноярского, Иркутского и проч., в том числе нескольких республиканских (Алма-Атинского, Самаркандского, Рижского, Кишинёвского и др.); от отделений Обществ охраны природы и кафедр защиты леса Москвы, Ленинграда, Брянска и Воронежа; от зоолабораторий биологических институтов Молдавии, Латвии, Казахстана, Киргизии;  от зоопарков и редакций, от школ и станций юных натуралистов страны.
    Получил он поздравительные открытки и письма  из мест, где работал раньше: из своей родной Ленинградской Лесной академии, из Сочинского Дендрария, из Тамбовского педагогического института, получил телеграммы  из Ростова, Усть-Каменногорска, Ярославля, Красноярска, Самары, Кирова, Томска, Витебска, Риги, Воронежа -  несколько  десятков телеграмм от учреждений, да столько же от частных лиц: коллег, родных, знакомых, учеников, читателей…
    Почему-то получилось так, что большинство «60-летних» поздравлений хранится у меня, тогда как поздравлений на 70-летие  (а их было куда больше, это точно)  почти не осталось, я их никогда не видел.


62.

   Интересно проследить по уцелевшим  письмам 1960-х годов Вячеслава к Марии за его жизнью, интересами. Он давно уже осознал вину, раскаялся перед ней  –   и теперь  она стала ему необходима для душевной разрядки. Поседевшие и смирившиеся с раздельной жизнью, они оживлённо переписывались до последних его дней. К сожалению,  сведениями о своей научной деятельности он с ней практически не делился, считая это излишним и сообщая вкратце лишь изредка в общих чертах что-нибудь вроде: «Вожусь с рукописями, а они отрывают много времени», «Вчера сдал новую книжку». А в остальном рассказывал ей всё, до мелочей.
    Писала она ему на адрес: «Москва, Главпочтамт, Строкову В.В. до востребования». И ничего не пропадало, всё доходило из Симферополя и Ленинграда за три дня!

   «Милая Мусенька!», «Родной мой Мусёночек!» - так начинал они свои письма.

      Приведу несколько выдержек из них, ибо вряд ли кто-нибудь ещё после меня будет разбирать этот ужасный почерк.
    (Кстати:"…Одна только Юля умела разобрать его почерк. Когда вынималось из почтового ящика очередное письмо, она уносила его к себе в комнату, прочитывала и своим красивым, чётким почерком писала «подстрочник», чтобы могли прочесть уже все",  - из мемуаров Инны Олейник).

    Сообщал он о текущих делах:
   «Почему я без постоянной работы? Да только потому, что мне из Москвы или Подмосковья уезжать нельзя. Я вот в  Ленинграде летом пожил 3 недели, так потом с палкой неделю ходил, изменение климата запрещено мне…
На административную же работу я не хочу идти, вот и пробиваюсь лекциями, методиками и статьями. Да книгу новую сдал, в декабре будут и деньги  -  гонорар».

«Беспокоят очень слухи, что нам, дипломированным, зарплату снижать собираются. Слухи эти давно ходят, и в печати разные академики пишут о том же, - видимо, какое-то хамство-свинство готовится, чтобы уравнять нас  с производственниками из разных ННИСов (не им зарплату прибавить, а нам снизить!) Так и мысли тоже идут, стоит ли добиваться очередного диплома? Терять здоровье? Что это в результате даёт? Меня в определённых кругах знают и без докторского звания, что я собой представляю как зоолог, и диплом мне этих знаний не прибавит».

«Книжки мои в печати задерживаются. Я уже и хлопотать перестал, надоело. Издательское дело в стране перестроено, а порядки старые, как впрочем и в других отраслях!».

«Третьего дня я чуть не подох, пожрав местной колбаски из тех сортов, которые 50 копеек метр стоят. Теперь сижу на диете»; «Питаюсь все паршиво, сам понимаю, но изменить что-либо не в состоянии».

«Пединституты влачат вообще-то жалкое существование при положении, когда сотни миллионов летят в космос!».

«На днях меня проверяло партбюро, как я работаю над диссертацией, пообещали помочь средствами. Но не обольщаюсь, ибо у п\бюро обещания, а денежки у ректора, который, как хороший хозяйственник  -  жмот  большой и  прекрасно знает, что став доктором, я в Тамбове не стану задерживаться, а уйду в какой-либо исследовательский институт или в заповедник!
…Прочитал недавно книгу новую Дж.Даррелла «Земля шорохов»  -  если попадётся, прочти, это о зверье и птицах южной Америки. У Юли она есть».

    Писал и о политической и общественной жизни  –  для тех времён довольно смело. Особенно не жаловал Хрущёва:

   «Вчера слушал выступление нашего Премьера. Расхвастался, что ему в Чехословакии в одном месте подарили тёлку, в другом свинью (кому что, иным деятелям дарят произведения искусства, другим свиней, - по разумению!)  Неужели сам-то не понимает, как это в международном масштабе получается анекдотично?»

    «У нас стоит золотая осень, а сверху  подул свежий ветер, который, несмотря на то, что Н.С. ушёл с постов по старости и слабости (ума, что ли?), выдул его портреты из актового зала в подвал, к сломанным стульям, а из библиотек его труды и речи; говорят, трест вторичного сырья выполнил план заготовки бумажной макулатуры на 3 года вперёд! Этот же ветер сдул с занимаемых постов Ольшанского и Лысенко, ВАСХНИЛ пока без руководства, но Тимирязевка спасена!  Ей поручено готовить научных работников для сельского хозяйства, отпущены на это средства и объявлен приём на I и II курсы (которых не было 3 года уже). А из этого вытекает, что в сельском хозяйстве людей жизни не было, руководили им неучи! Хорошо бы, если б новое руководство поняло, что и в других отраслях производства и науки неучам, карьеристам и Остапам Бендерам от науки тоже не место! Так же, как и на постах секретарей райкомов и обкомов! Посмотрим, ибо не может быть, чтобы среди 288-миллионного народа не нашлось талантливых и умных людей!» 

    По поводу попытки возврата власти к «пятидневке», действующей в стране до войны, и отказа от привычной рабочий недели дед пишет в единственном сохранившемся его письме к матери Елене Павловне от 8 октября 1968 года:

    «Мы, то есть наш институт, от этого выходного дня, с увеличением рабочих дней, и руками, и ногами отмахиваемся. Пока не перевели, но сказали, что если Министерство перейдёт, то и нам придётся. Министерству-то хорошо, им всё едино бумажки писать, а тут вумственная работа, к вечеру ничего соображать не будешь. Эх! Получается вроде той кукурузы, которую заставляли сеять на равных правах и в Средней Азии, и на Кубани, и в Мурманский, и в Вологодской областях! Теперь эту пятидневную «кукурузу" придумали; в одних ведомствах она действительно нужна, но в других-то не нужна, но у нас любят выполнять директивы без собственного мышления и целесообразности!»

    А вот  -   поздравительная открытка Марусе,  традиционная для тех лет, но написанная с явной издёвкой (мы бы с ним сошлись в этой теме, чую!):

   «Поздравляю тебя с наступающим праздником Великой Октябрьской социалистической революции, раскрепостившей народы и уравнявшей всех  -  глупых и умных, честных и лгунов,  учёных и неучей!»

     Но конечно, больше всего Марусю и Вячеслава связывала семья, общий сын и внуки. В каждом письме дед непременно спрашивает о нас.

    «Юрик мне писал в начале месяца о себе и Светочке, что гемоглобин у неё повышается, но медленно! Конечно, ему теперь не до писем, пусть уже пройдёт защиту и тогда будет писать».

    «Я очень бы хотел получить фото Светланочки в рост, а то Юрась мне всё высылает её мордушки. Мы с внучкой сейчас вместе за столом работаем, фотографии её всё время на меня смотрят!»

     Просит  дать «описание Мишиых свойств». 

     «В рисунке Миши мне больше всего понравился орёл! Не сразу и сообразить взрослому-то, почему эта птица такого размера на рисунке! Кот тоже хорош, ничего не скажешь!»
      «Спасибо за поздравление с Днём Победы, буду слушать и смотреть салют вместе со Светочкой!»

Кое-где  он касается своих разъездов по стране.

  «А я долго спорил с костлявой с косой, но выкарабкался. Заболел в Беловеже, привезли   в  Москву без памяти, воспаление обеих лёгких и сердце. В бреду видел тебя всё время».

     «Из Тамбова я уехал в Мичуринск, потом в Приокско-Террасный заповедник, в посёлок Данки, Серпуховского района. Теперь собираюсь (в августе) в Воронежский заповедник, в Окский, в Башкирский, в Березинский и Беловежскую Пущу. А после видно будет, куда, надо бы в Баргузинский, но у начальства на такие расстояния денег не бывает. Известно, что в начале октября буду на совещании в Кишиневе, в конце сентября  в Алма-Ате на конференции».

     Вот такая кочевая  жизнь у зоологов…


63.

       В  начале 1970-х  В.В.Строков был  ещё председателем Научно-технического совета Московского областного совета Всероссийского Общества охраны природы.  Но в 1973 году он  уходит на пенсию  –   всё больше дают о себе знать былые ранения.  При этом, однако,  не замыкается от мира, а продолжает вести активную работу по воспитанию любителей природы, общаться с учёными. Многие орнитологи с благодарностью вспоминают это общение.

     «Вячеслав Всеволодович без устали водил свои группы по лесам и болотам, передавая свой большой опыт работы в полевых условиях и знания.
     Молодёжь тянулась к нему.  Школьников и студентов привлекала его большая эрудиция, любовь к природе, начитанность. Он был мастером на все руки, что было очень важно, особенно в полевых условиях со студентами и школьниками.
      Вячеслава Всеволодовича отличала большая любовь к детям, уважение к старикам, забота о них.   Он любил молодёжь и своих дочерей и сына. Со своими студентами  он   переписывался, давал советы, и письма к нему от них приходили из далёких уголков нашей страны» (из воспоминаний  Е.Б.Климик).

     А вот как рассказывает о последнем десятилетии жизни деда В.А.Зубакин: 

    «Несмотря на ухудшающееся здоровье, В.В. Строков по-прежнему ведет активнейший образ жизни. Он принимает участие в работе орнитологических конференций и совещаний, старается не пропускать все наиболее интересные заседания секции зоологии МОИП, готовится к XVIII Международному орнитологическому конгрессу. Учащаются его контакты со школьными биологическими кружками, все более тесным становится сотрудничество с журналом «Юный натуралист». Лето В.В. Строков проводит в Подмосковье со студентами Московского государственного заочного педагогического института, у которых он ведет зоологическую практику. Всегдашнее стремление Вячеслава Всеволодовича передать молодежи свой опыт, знания и навыки полевика-натуралиста нашло в этих контактах со школьниками и студентами наиболее полное воплощение».
      Недавно Виктор Анатольевич  написал:

   «Это был выдающийся человек, и я рад, что мне выпало счастье быть с ним знакомым и даже  –  пусть недолго   –  работать вместе».

       Говорит Александр Дмитриевич Нумеров, ныне доктор биологических наук, профессор  кафедры зоологии и орнитологии Воронежского государственного университета:

    –  Мне посчастливилось пообщаться с Вячеславом Всеволодовичем, когда я  ещё молодым исследователем делал  первые шаги в зоологической науке.
    Первое наше знакомство состоялось в 1970 году на орнитологической  конференции в Москве. Я был тогда начинающим зоологом и подошёл к нему спросить:  что ему известно о кукушках? –   потому что интересовался я в то время именно кукушками. Он стал подробно рассказывать мне о своих наблюдениях за этими необычными птицами, о работах других орнитологов по этой теме. Больше всего меня удивило то,  что он так серьезно отнёсся ко мне, тогда пацану ещё совсем.  Он был маститым учёным с именем и знаниями, а я  –  простым студентом университета.  Потому мне настолько ярко и запомнилось та встреча.  Так уважительно вела себя старая интеллигенция того времени по отношению к молодым ребятам, начинающим учёным.
    Он попросил мой адрес и обещал прислать список необходимой литературы,  что вскоре и сделал.  В письмо его были вложены  два-три десятка картонных библиографических карточек, написанных им от руки. Поскольку с плотной бумагой были трудности, он взял уже использованные, ненужные карточки и на чистой стороне  их написал сведения обо всех  известных на то время работах, посвящённых кукушкам.  Эта подборка мне, конечно, очень помогла. Потом я искал и читал эти книги, что и дало  толчок моему дальнейшему научному развитию.
    Кроме этого,  он прислал мне несколько своих книжек  о привлечении птиц, с дарственными надписям. 
   Потом мы ещё несколько раз встречались на конференциях и совещаниях, где я спрашивал его: есть что-нибудь новое на нашу тему? И он сообщал.

   А орнитолог Евгений Эдуардович Шергалин рассказал в письме:

   «…В юности, когда выписывал журнал "Юный Натуралист", я написал несколько раз различные вопросы в этот журнал и получил напечатанные на машинке ответы на бланке журнала за подписью Вашего деда. Ответы были дружелюбные, поощряющие и содержательные. Где-то в бумажных небоскребах в моей квартире они хранятся скорее всего и теперь. Позже я писал в Клуб Почемучек того же журнала и получил два адреса победителей КП Юры Артюхина и Игоря Горбаня. Это было в 1977-1978 годах. Теперь они - кандидаты биoл. наук: Игорь во Львове, а Юра на Камчатке; продолжают активно работать по птицам. С тех пор мы и переписываемся, то есть дружим уже более 30 лет, так что спасибо журналу и Вашему дедуле!
   … Всего Вам самого хорошего и еще раз низкий поклон за то, что Вы нашли время и желание увековечить память и добрые дела Вашего славного деда!»

   В настоящее время Евгений Шергалин является специалистом по соколиной охоте и членом центрального совета Мензбировского орнитологического общества.  Проживает он в Великобритании, где представляет Международное консультационное агентство по охране дикой природы.

    «Вячеслав Всеволодович мой учитель по Тамбовскому пединституту и человек, который ввёл меня в науку   –   орнитологию»,  –  это сказал другой его ученик, Юрий Евгеньевич Комаров    –   тот самый, что оставил воспоминания о совместной деятельности в Тамбове.  Позднее, в августе 1975 года, он был принят по рекомендации В.В.Строкова на орнитологическую работу в Северо-Осетинский государственный заповедник, где и трудится по сей день уже ведущим научным сотрудником и заместителем директора по научно-исследовательской работе.


    Ещё один младший коллега  деда   –   писатель и орнитолог Борис Васильевич Щербаков. В своё время он выдвинул гипотезу формирования оперения у птиц.

   «…Концепция этой гипотезы,  –   пишет научный сотрудник  историко-краеведческого музея Ольга Тарлыкова,  –  использовалась в лекционном курсе сельскохозяйственного института города Алма-Аты. Кроме того, известный орнитолог  В.В. Строков, внимательно изучив гипотезу, рекомендовал ее к печати. Однако до сих пор концепция, представляющая, по сути, мировое открытие, не опубликована».

    Хорошо отзывается о В.В.Строкове и писатель Анатолий Сергеевич Онегов (о нём я уже говорил), проживающий ныне на Ярославской земле:

    «...Бывал я с ним и в поездках от журнала «Юный натуралист» (тот же Ярославль)... Все это прежние, добрые люди-старатели, таких сейчас я и не вижу. Природоведческая культура держалась в нашей стране благородными усилиями тех самых натуралистов (ученых, писателей), к которым и принадлежал Ваш дед. Сам факт существования целой плеяды таких замечательных людей, их активное участие в общественной жизни и обеспечивало уважительное, умное отношение к природе, к природной среде самого нашего общества».

    Его слова подтверждаются и высказыванием профессора  Владимира Евгеньевича Флинта: «В наше время немногие знают и чувствуют птиц так, как это могли делать орнитологи-фаунисты  старшего  поколения».

    Среди учеников и младших соавторов Вячеслава Всеволодовича   –  Алла Дмитриевна Полякова и Елена Борисовна Климик,  Владимир Ильич Марков и Надежда Константиновна Носкова, а также  Николай Николаевич Дроздов  –  наш  популярный телеведущий. 
    А вот учителей по  собственно орнитологии у него самого практически не было.  До многих вещей, особенно в начале научной деятельности,  Вячеславу в своё время приходилось доходить самому, с помощью кропотливых исследований. Было только старшее поколение орнитологов,  да и старше его все они были  на каких-то десять лет:  это Георгий Петрович Дементьев, Геннадий Николаевич Лихачёв, Алексей Николаевич Промптов, Лев Борисович Бёме, Евгений Павлович Спангенберг,  Константин Александрович Воробьёв, Александр Николаевич Формозов  («Вячеслав Всеволодович с большим уважением относился к профессору А.Н.Формозову и много рассказывал о нём своим студентам»,  - пишет Е.Б.Климик).
    Имена эти, ушедшие в историю, составляют теперь гордость  отечественной зоологической науки.


   Вот что пишет Алла Дмитриевна  Полякова  –  ученица, а затем коллега и соавтор В.В.Строкова:

    «Мне очень повезло, что я была ученицей Вячеслава Всеволодовича Строкова и приобрела навыки орнитологических исследований под руководством настоящего учёного.
    После окончания биолого-географического факультета я поступила в аспирантуру при кафедре зоологии Тамбовского педагогического института. В это время здесь работал В.В.Строков.  Именно ему я обязана тем, что научилась узнавать по голосам птиц, обитающих на Тамбовщине, собирать и обрабатывать материал по орнитофауне и природоохранным исследованиям. Благодаря его советам я смогла решиться на публикацию первых научных трудов и выступать на конференциях.
     Изначально мой интерес к природе зародился в семье, так как наш отец  –  Поляков Дмитрий Иванович – очень любил наблюдать окружающий дикий мир, но, к сожалению, из-за трудной юности не смог приобрести биологического образования. Любовь же к «братьям нашим меньшим» осталась у него на всю жизнь. Не было ни одного выходного дня, чтобы мы не провели в лесу или на реке Цне.  Именно по его инициативе мы предложили Вячеславу Всеволодовичу принять участие в наших поездках. Мы даже не надеялись, но он согласился. Можно представить, насколько интереснее стали наши путешествия!
    В обыденной жизни он оказался необыкновенно простым и доброжелательным человеком. Кроме того, общение с ним невольно притягивало людей, интересующихся природой. Я имею в виду моего брата Игоря, который стал благодаря ему орнитологом-любителем.
    После того, как  Вячеслав Всеволодович уехал из Тамбова, мы несколько раз встречались с ним на орнитологических конференциях. На одной из них он представил меня, как орнитолога из Тамбова, маститым профессорам-орнитологам, за что я ему очень благодарна.
    После аспирантуры я работала ассистентом на нашей кафедре. Методике ведения практических занятий и полевой практики со студентами я научилась также у Вячеслава Всеволодовича».

    Брат Аллы Дмитриевны   –  Игорь Дмитриевич Поляков   –   тоже оставил  свои «тёплые воспоминания» (как он их назвал)  о  деде:

    «Мне было лет 10-12, когда я с ним познакомился через сестру. Он часто бывал у нас в доме, выезжали на природу (фотографии тому  подтверждения). Фрагментами я помню такие поездки. Помню, как В.В. показал нам всем гнездо дрозда с кукушонком (у сестры есть фото, где я стою с кукушонком на руках),  осталось в памяти, как В.В. бежал, именно бежал, от преследующих его шершней.
    Вячеслав Всеволодович был одним из тех, кто научил  меня любить природу. Благодаря ему я участвовал в трёх биологических олимпиадах (даже занимал призовые места). В.В. научил меня кольцевать птиц, которых я ловил (трёх синиц, окольцованных мной в Тамбове, поймал профессор в Киеве на своих кормушках, доказав миграцию данной особи).
   Помню вечера, тёплые вечера, когда В.В.  у нас дома что то рассказывал, но что -  не помню. В середине шестидесятых я побывал у него дома в Москве на Фрунзенской набережной.
   Вспомнил, как я бывал в его комнате в студенческом общежитии (на ул. Полковой) где везде были книги и синичники, но воспоминания все обрывочные. Я не знал о его таланте стихосложения, но вспомнил, как в разговоре с моими родителями он сказал :
  -  На моём памятнике напишите:


Он дураков терпеть не мог, 
От дураков он занемог
И сдох. Хвала ему и честь!
А дураки и ныне есть.

   Почему то врезалось в память. Не знаю, его ли эта эпитафия, но нигде я больше не слышал ничего подобного.  Вспомнил, что собирал для него конверты (это его увлечение я помню). Из  армии, а служил я с 1970 по 1972 год,  посылал ему конверты с видами Вильнюса.
     После прочтения твоих воспоминаний меня обуяла гордость, что я был знаком с таким замечательным человеком. Я понимал,  что В.В. Строков личность незаурядная, но не предполагал, что его исторический путь столь разнообразен и насыщен».

64.

     А вот какие записки  прислал  Анатолий Федорович Ковшарь из Алма-Аты, отрывок из книги которого «Певчие птицы» я уже цитировал   -  автор Красной книги Казахстана, доктор биологических наук, профессор, заведующий лабораторией орнитологии Института зоологии Казахстана.

     « Я всегда испытывал симпатию к Вячеславу Всеволодовичу и, несмотря на большую разницу в возрасте, воспринимал его как старшего друга. Умел он общаться на равных и располагал к себе многими своими качествами и прежде всего   –   простотой и искренностью в общении. И я с удовольствием сегодня сел, отложил другие дела и записал то, что вспомнилось… И эти два часа оказались приятными, как будто я вернулся в то время…

Воспоминания о Вячеславе Всеволодовиче Строкове

Впервые увидел я Вячеслава Всеволодовича в сентябре 1962 г. во Львове, на 3-й Всесоюзной орнитологической конференции. Имея большую седую бороду, он выглядел гораздо старше своих лет, хотя было ему в то время всего 53 года. В изданном в те годы справочнике «Зоологи Советского Союза» (1961) его должность значилась как «Ученый секретарь Президиума Центрального Совета общества содействия охране природы и озеленению населенных пунктов (Москва К-12, проезд Владимирова 6)», а специальностью была указана «энтомология (биологический метод борьбы с вредителями с.-х.)», хотя все мы знали его как орнитолога, изучающего преимущественно птиц антропогенного, чаще – урбанизированного ландшафта, а попросту говоря – городов.
Для нас, молодых тогда орнитологов, В.В. был человеком из старшего поколения, одним из когорты орнитологов-москвичей, возглавляемых проф. Г.П. Дементьевым. Так они и держались – в своем кругу одновозрастных и близких по рангу орнитологов. А нас, молодых (куда относился и аспирант Г.П. Дементьева – В.Д. Ильичев, впоследствии будущий «глава советской орнитологии»), поселили отдельно, в общежитии Львовского университета. Так что познакомиться, без особого на то повода, возможности не было.
Повод нашелся во время экскурсии по Карпатам после окончания официальной части конференции. И повод сверхоригинальный. В приграничном городе Мукачево меня и двух Наталий Михайловных (Литвиненко из Дальнего Востока и Кулюкину из Астраханского заповедника) задержала бдительная мукачевская милиция за фотографирование, хотя и снимал я не фортификационные укрепления в пограничной зоне (об этом мы были строго-настрого предупреждены), а старика-гуцула в национальной одежде, подкачивавшего насосом колесо своего велосипеда – по тем временам основного транспорта городов. Из-за этого события все 3 автобуса конференции были задержаны на два часа (а ведь в них, кроме наших сограждан, были и иностранцы, причем из капиталистических стран). Ничего удивительного, что в отделение милиции, где нас допрашивали, направилась делегация из двух полковников КГБ, сопровождавших автобусы, и представительного благообразного «старичка»-орнитолога - В.В. Строкова. Вячеслав Всеволодович начал наше освобождение со слов, обращенных к полковнику милиции: «Отпустите их, товарищ полковник. Что с них взять – молодежь, дураки», чем вызвал яростный гнев моих спутниц. Тем не менее, нас отпустили, и весь обратный путь до Львова все мы веселились и пели песни типа «Замучен тяжелой неволей».
Об этом можно было бы не вспоминать, если бы спустя три года, на очередной 4-й Всесоюзной орнитологической конференции в Алма-Ате, нас не поселили в один номер с Вячеславом Всеволодовичем. Он сразу же начал знакомиться и представился, а я, по своей молодости, не удержался и ответил: «Да ведь мы уже знакомы с Вами, Вячеслав Всеволодович». На его недоуменный взгляд я добавил: «Помните три года назад, Мукачево, отделение милиции». Он тут же преобразился: «Так это были Вы?!». И с тех пор мы, не побоюсь этого слова, подружились. Он вел себя с нами (а со мной был еще Виталий Вырыпаев из заповедника Аксу-Джабаглы, где я тогда работал) как с равными по возрасту – много рассказывал, веселил нас, шутил. Все дни, прожитые с ним в этом гостиничном номере, промелькнули, как одна минута. И закончились очередным приключением. Хлебосольная Алма-Ата на той конференции превзошла саму себя. Банкет после экскурсии на озеро Иссык, состоявшийся в ресторане гостиницы «Алма-Ата», в которой мы жили, удался на славу, и спустя десятилетия Владимир Евгеньевич Флинт любил вспоминать, как Вячеслав Всеволодович произносил свой тост. Будучи уже в изрядном подпитии, он с трудом поднялся, а в конце речи покачнулся и, чтобы удержать равновесие, схватился за край стола. Однако захватил только скатерть, и как в голливудских фильмах, завалился, увлекая за собой и скатерть и все, что на ней было…
Я этой картины не видел, потому что успел покинуть общество гораздо раньше – еще на озере Иссык, где я опоздал к автобусу и заночевал в одном из туристских приютов (утром выяснилось, что я был не один – друг мой Ардалион заночевал по соседству в стогу сена). Когда я зашел в номер, то застал Вячеслава Всеволодовича мрачнее тучи. Он охал, стонал и проявлял все признаки глубочайшего похмелья. И при этом повторял мне: «Ну как же ты меня подвел!..». Оказалось, что утром, проснувшись в тяжелом состоянии и заметив, что моя постель так и не разобрана, он подошел к кровати Виталия, сорвал со спящего одеяло и закричал: «А ты чего до сих пор дрыхнешь, мать твою…». И каков же был его ужас, когда он увидел, что на него смотрит перепуганное лысое лицо немолодого незнакомого человека, визгливо воскликнувшего: «Что Вам от меня надо?!». Как жаловался мне В.В., хмель как рукой сняло. Уже немного придя в себя, со свойственным ему юмором В.В. говорил: «А ты представляешь, каково было его пробуждение, когда он увидел над собой свирепое бородатое лицо, дышащее перегаром». И добавил: «Уж я извинялся-извинялся, но он молчит и только пыхтит. Может, ты с ним поговоришь?».
Моя же вина заключалась в том, что я не предупредил В.В., что Виталий ночью, после банкета, уезжает в Сибирь, к жене. Но мне казалось, что разговор об этом был…
После этого мы стали регулярно переписываться с В.В. и не только по делам орнитологическим. Он был страстным коллекционером, причем собирал почтовые конверты. И в Алма-Ату он привез целую пачку этих конвертов – для обмена. Когда зашедший к нам в номер мой друг Игорь Кривицкий в присущей ему вольной манере выразил свое удивление: «А что, есть и такие психи?», Вячеслав Всеволодович, как бы обрадовавшись, ответил: «Да, я вот именно такой псих». Не одну пачку старых конвертов отправил я почтой в Москву, ведя оживленный почтовый диалог с двумя орнитологами Вячеславами: Вячеславу Федоровичу Ларионову посылал соленые шкурки птиц для эталонной коллекции птиц (которая хранится на Географическом факультете МГУ), а Вячеславу Всеволодовичу Строкову – конверты для его личной коллекции. Были и письма орнитологического содержания, и обязательные поздравления с праздниками. Я даже научился разбирать нечитаемый почерк В.В. (некоторые сканированные копии его писем прилагаю). И когда в 1967 году я послал ему мою первую монографию «Птицы Таласского Алатау» с просьбой дать мне отзыв, он немедленно прислал отзыв… на докторскую диссертацию! Когда же я написал ему, что я защищаю кандидатскую, он мне ответил: «Милый мой, я и не знал, что Вы засиделись в девках». Но отзыв менять не стал.
Были еще незабываемые встречи в Ашхабаде в 1969 году, на 5-й орнитологической конференции, где на банкете в приграничном городе Фирюза Вячеслав Всеволодович не только познакомил меня со своей аспиранткой, но и поручил охранять ее от одного из назойливых поклонников, говоря, что он в ответе за нее перед ее родителями…
Я намеренно не пишу ничего о научных трудах Вячеслава Всеволодовича, который был крупнейшим в нашей стране специалистам по орнитофауне городов – все это можно почерпнуть из самих его трудов и рецензий на них, а также из всякого рода юбилейных изданий. Думаю, что потомкам Вячеслава Всеволодовича не менее интересно знать, каким же был их дед в жизни. А был он очень общительным и обаятельным человеком, со всеми человеческими слабостями и достоинствами. И сейчас, много лет спустя, мне приятно о нем вспоминать с улыбкой. Сожаление вызывает только то, что встречались мы не так часто, как бы мне хотелось…
А.Ф. Ковшарь
Казахстан, Алма-Ата»


     Сохранилось и рукописное письмо деда, присланное Анатолию Ковшарю из Тамбова (в котором он тогда ещё жил и преподавал) вскоре после описанных событий, как ответ на  письмо молодого орнитолога. Недавно Анатолий Фёдорович прислал мне его скан, с которого и перепечатываю текст.      

    « 20 июля 1965 г.
     Вы слишком высокого мнения, дорогой Анатолий Фёдорович, о нашей деревне, именуемой градом Тамбовом!  Он хоть теперь на картах и обозначен кружком навсегда, но нравы в нём такие же, какие были, когда Лермонтов писал свою «Казначейшу»! И Пединститут есть, и студенты в нём есть, а вот интересу у них к орнитологии маловато. Библиотека обещала заявку сделать, а послали или нет – не ясно, так как мой шеф более всего занят распространением своего «труда», похожего на компиляцию, - наверно, и вам в заповедник послали без запроса со стороны Вас? Правда, там и моя статейка есть, но авторских мы не имели, а цена сборника кусается, и никому дарить не пришлось. Моя заявка при письме. 2-й выпуск у меня по орнитологии есть от самого Ковшаря, и даже Шульнинская статья есть.
     Подумываю отсюда утечь в другой город, ибо, когда вернулся из Алма-Аты, меня здесь чуть ли не матом встретили, так как мой шеф рассматривает чужие успехи и достижения как личное оскорбление! Мещанин новой формации! А из Алма-Аты, как назло, не шлют ни оттисков докладов, ни тезисов. Пора бы и получить. Гаврилов, наверное, статьи пишет и ему не до нас!
    В Москве был у Герасимова (издатель, что жил с нами), оставил ему заявку на книгу о птицах городов. Жду ответа, думаю, что примут на 1967-й год!
    Ну, всего Вам хорошего и успеха тоже во всём.
    Ваш В.Строков»

   Этот  тамбовский шеф (фамилию я так и не выяснил) частенько служил предметом шуток деда и даже розыгрышей. Вот что писал он Марии после поездки на Краснодарскую конференцию в сентябре 1964 года:

  «Как ты думаешь, если в 5 кило кизила сунуть 2 шт. красного перца, выросшего в комнате, такого же размера, цвета и твёрдости  -  варенье получится? Поясню после твоего ответа, Мусёк».

    И в следующем письме:

    «Мы, т.е. я, старший преподаватель Мичуринского пединститута Щеголев, лет 26-ти молодой человек, и мой завкафедрой сложились, чтобы кормиться в одном котле и деньги отдали ему, а он взял да и купил на эти деньги 5 кило кизила для своего «комода» (у него жена на эту мебель похожа). Я возмутился и сдержанно высказал своё мнение, а Щеголев рассвирепел и в отсутствие завкафедрой сунул в его кизил два красных стручка комнатного перца, по цвету и виду неотличимых от кизила.
    Сегодня я спросил:   как, получилось ли варенье? -  и получил в ответ, что получилось, но горчит здорово!      
     А когда зав. пришёл на профсобрание, то уже сам сказал, что пил чай с вареньем и разжевал …  перец.
   - Видно, вот с этого проклятого цветка свалился стручок в мой кизил!
    Теперь жду, что и второй кто-либо разжуёт, снова он или его жена!»


65.
   
      В  1975 году  выходит очередное, 4-е  уже,  издание книги «Звери и птицы наших лесов».  С учётом изменившихся представлений о животных некоторые абзацы её существенно переработаны.
    Например, интересно мне было при сравнении этого издания с первым, 1961 года, проследить изменение отношение В.В.Строкова к волку. Если в первом издании он писал:

   «Истребление волка  -  нужное и важное государственное дело. Каждый человек, обнаруживший волчий выводок, обязан уничтожить волчат»,

то теперь подход автора к проблеме  изменился. Этот абзац он убрал, зато появился другой:

     «Истребление волка привело к тому, что он в ряде мест исчез совсем или остался в числе 1 – 3 особей. В этих случаях волк из вредителя превратился в полезное для охотхозяйства животное. Человек не может ещё заменить природные силы в естественном отборе, и это в определённой степени делает волк, уничтожая в первую очередь слабых и больных животных. Кроме того, полностью истребить высокоорганизованного зверя нельзя  -  пример с тигром тому доказательство. Так что истреблять волка надо в местах интенсивного животноводства и в охотничьих хозяйствах. Там, же, где волк почти исчез, его уже надо охранять, регулируя его численность».

     И это было как раз то время, когда Высоцкий  сочинил свою знаменитую «Охоту на волков» (идею песни подал ему В.А.Солоухин), а позднее  на ту же «волчью» тему  –  «Охоту с вертолётов»  (травля  собственно волков, сочувствие и симпатия к ним  -  разумеется, только первый, внешний план этих песен).
      С того времени и начало меняться  отношение общества  к волку.  Оказалось, что он не только вредный для человека зверь,  но в то же время и необходимый природе, а кроме того -  существо умное и даже способное на  глубокую преданность человеку.
     Замечательная писательница, путешественница и энтомолог Софья Борисовна Радзиевская (1892–1989)  вспоминала в книге «Круглый год (рассказы о природе)»:

      «Зоолог В.В.Строков говорит, что волки прекрасно отличают мирных пешеходов от охотников, а лесорубов — от окладчиков по тем предметам, которые они носят с собой».

     Это что касается ума. А по поводу преданности можно назвать и  появившийся в 1970-х годах рассказ «Преданный волк» (не припомню что-то автора, слышал его по радио, потом допишу сюда), и вышедший недавно, в 2004 году, фильм "Весьегонская волчица", снятый по повести Бориса Воробьёва   -  о  дикой волчице, прирученной человеком.

    Тема биоценоза поднималась В.В.Строковым ещё в 1950 году:

     «Вся природа, включая растения и животных, представляет единое целое. Все виды растений и животных связаны между собой и влияют друг на друга. Влияние это больше всего сказывается в лесонасаждениях, являющихся не просто сочетанием деревьев и кустарников, рассаженных в определенном порядке и заселенных птицами, зверями, насекомыми и другими животными организмами, а составляющих сложный комплекс, биоценоз (группировку). Животный мир лесонасаждений входит в этот комплекс не как случайный элемент, а как его особо важная составная часть.
     Значение фауны в народном хозяйстве значительно серьезнее, шире и разнообразнее, чем это принято, считать. Обычно оценивается только непосредственная польза, получаемая от фауны в промыслово-охотничьем отношении. Полезность отдельных представителей животного мира рассматривается не с точки зрения комплексного значения существования животного, а с узкоотраслевой, без учета многих других сторон деятельности вида».

       А  популярные доказательства того, что всё в природе взаимосвязано, и  безболезненно вторгаться в её среду ни у кого не получится,  приводятся и в книге «Леса и их обитатели»:

    «В Череменецком охотохозяйстве под  Лугой был запрет охоты на русаков, и зайцев развелось столько, что они стали вредить колхозным садам. Тогда было при¬нято решение: стрелять без ограничения. Началась ин¬тенсивная охота, а точнее — истребление зайцев. Резуль¬тат такой «охоты» оказался самым неожиданным: в первую же зиму после избиения зайцев с территории охо¬тохозяйства исчезла серая куропатка, снизилась числен¬ность фазанов, разводимых в хозяйстве, уменьшилось количество лис. А еще через год, зимой, все колхозные ягодники и большинство фруктовых деревьев были объ¬едены мышами и полевками в значительно большей сте¬пени, чем это делали зайцы.
       Обилие русаков в охотохозяйстве позволяло куропат¬кам кормиться около них: зайцы раскапывали снег, до¬бираясь до травы, на их многочисленных копанках куро¬патки выщипывали корешки трав и собирали семена. Лисы ловили зайцев, но питались и полевками и мы¬шами, не давая им размножаться. Когда же зайцев не стало, куропатки откочевали южнее; лисы, лишенные зайчатины, не могли прокормиться на малочисленных грызунах и сначала переловили фазанов, а затем тоже переселились из охотохозяйства в другие районы; а мыши и полевки, не имея естественных врагов, в первое же лето размножились и своей вредной деятельностью в колхозных садах наглядно показали людям, как осторожно надо подходить к вмешательству в жизнь диких животных».


66.

     В том же 1975-м, помимо «Зверей и птиц»,  выходит и долгожданное переиздание «Пернатых друзей лесов»   –  через 15 лет после первого выхода книги в свет. На этот раз  в твёрдом переплёте, да ещё весьма внушительным по тем временам тиражом в 100 тысяч экземпляров (он назывался «двойным массовым»). И если в издании 1960 года картинки были как цветные, так и чёрно-белые (примерно пополам в количественном отношении), то здесь многочисленные рисунки с изображениями всевозможных птиц все без исключения – цветные, качественно выполненные художником В.Ф.Федотовым.  Может быть, картинки с изображением птиц даже слишком красочные, цветистые с перебором, но ведь книга предназначена в основном для школьного возраста!
     Текст её  несколько изменён в сравнении в первым изданием. Кое-что "попало под нож" (не знаю  –   авторский или цензурный), кое-что добавлено. Но по-прежнему она рассказывает о лесных птицах, об их образе жизни и повадках и поведении, и об огромном их значении в защите леса от насекомых. Приведу здесь ещё  несколько отрывков из книги, в том числе и не имеющихся в старом издании.
    Вот как рассказывает автор о первой в своей жизни встрече с песней соловья:
   
    «Сибиряки не знают пения соловья, так как этот певец далеко на восток не залетает. Выросши в районе Байкала, я тоже его не слышал. Приехав в Ленинград и поступив учиться в Лесотехническую академию, сидел я весной, в начале белых ночей, в парке академии среди густых зарослей на скамейке у дорожки парка, доучивал формулы по физике и слушал пересвисты успокаивающихся птиц. Потом на какое-то время наступила тишина, нарушаемая далёким шумом проходящих за парком трамваев и грохотом пригородных поездов.
    И вдруг в кустах, казалось, совсем рядом, залилась на разные голоса какая-то птица:
"Тю-ит, тю-ить, тю-ит!
Клю-клю-клю-клю…
Юу-лит, юу-лит, юу-лит!
Ци-фи, ци-фи!
Пью-пью, пью, пью   (быстро)…
Пи-пи-пи-клю-клю-клю   (также быстро)…
Фи-тчурррр, фи-тчурр,
вад-вад, вад, вад-вад, вад,
вад-вад-вад-ци, ции..
Ци-циттвьют, клюи   (громко),
клюи (ещё громче), цим , цим, цим!".

    Я не заметил даже, как у меня свалился с колен учебник… Замерли все шумы города, все звуки, доносившиеся издали, а невидимый певец, переходя с одних звуков на другие, с тихих тонов на более громкие, покорил всё вокруг. Как только он запел, ни одна птица больше не пискнула.
    Очарование песни незнакомого мне пернатого солиста настолько захватило меня, что я не заметил даже, как ко мне подошёл пожилой мужчина, поднял с дорожки учебник физики и положил мне на колени. Только тут я очнулся.
    - Благодарю. Послушайте, скажите, какая это птица так поёт?!
    - Что вы, молодой человек, - изумился он, - это же соловей!
    Так вот он какой, король певчих птиц, о котором я читал только в книгах!»    (стр.89-90)
               
   
    На некоторых страницах дед описывает  интересные случаи, происходившие с ним на  орнитологической «службе».
    Вот пара таких случаев:

    «Весной 1952 года я в степях Калмыцкой АССР однажды наблюдал, как крупная птица ринулась с высоты на суслика, но грызуну удалось юркнуть в норку. Птица не была обескуражена неудачей, она подошла к норке и спокойно уселась около выхода, а я, вынув бинокль и отметив время по часам, улёгся невдалеке в бурьян, заинтересовавшись, через сколько минут степной орёл поймает суслика.
    Я был наказан за любопытство. Прошло десять минут, пятнадцать, полчаса, час – орёл сидел, как изваяние, и даже не моргал веками – в бинокль это было хорошо видно. Меня нещадно жгло солнце, нудная мошка ела шею и затылок, пот тёк со лба и щипал глаза… Орёл сидел… Прошло 2 часа 18 минут… Суслик, отдохнув в прохладной норке, высунул голову наружу. Короткий рывок орла вперёд – и когтистая лапа схватила зверька, удар клювом довершил дело. Степной орёл взмыл вверх и полетел к гнезду, унося в лапе безжизненный жёлтый комочек» (стр. 66).

    «В апреле 1949 года я был по делам в станице Клетской Волгоградской области. Рано утром вышел во двор, вставало и искрилось солнце. Посмотрел на часы - начало шестого. Тут услышал вдруг из репродуктора, висевшего на площади, позывные московского радио – звуковое начало известной песни «Широка страна моя родная».
    Что такое? Часы, что ли, у меня не в порядке? Позывные даются по московскому времени без пяти шесть, по местному времени – без пяти семь. Стал смотреть на репродуктор, а тут снова позывные, да откуда-то сбоку: повернул голову, а это скворец выводит рулады. Очевидно, скворечник был подвешен около репродуктора; молодой скворец, учась петь, выучился подражать звукам, который слышал из репродуктора.
    Когда проснулись хозяева, я сказал им о таком необыкновенном скворце, а мне ответили:
    – Да, есть тут такой один: поёт, как радио, народ пугает, потому что он эти позывные в любое время высвистывает. Часа в четыре утра начнёт давать, а тут думают, что из Москвы что-то важное и срочное хотят сообщить!»   (стр. 107)

   Кстати, в подражании как радиопозывным, так и другим окружающим звукам  был уличён даже соловей!
     В той же книге «Круглый год» С.Б. Радзиевская  пишет:

     «Считается, что великий мастер своим пением увлечён и никому не подражает. Но недавно замечено, будто соловьи, поселившиеся в городских садах, иногда, и очень искусно, среди своих «колен» вставляют… позывные радио.
      А серьёзный наблюдатель В. Строков слышал, как соловей вдруг отозвался на кваканье лягушки. И очень похоже. Но это явно снисходительная шутка великого мастера».


67.

    Чтобы облегчить учащимся (а именно для них в первую очередь и написаны «Пернатые друзья лесов») освоение различий в пении птиц, автор пытается передать их голоса «в переводе на русский», то есть подбирая подходящие к случаю всевозможные фонемы русского языка, как в случае с соловьём:

«ти ... пси-тю ... пси-ти … псий»   (зелёная пеночка);
«свист-свист-свист, виу-ви-вии, ли-фью, ли-фью, ли-фью-ть»   (пеночка-весничка);
«тень-тинь-тень-тень-тинь-тень-тень»   (пеночка-теньковка);
«сип-сип-сип-сип-сиррррр»   (трещотка);
«ци-ци-си…ци-ци-си…», «пинь-и»   (большая синица);
«и…й…й…и…пю…и…и…и»   (зарничка);
«Витю видел?»   (чечевица);
«си-си-си»   (королёк);
«тзи-тзи-тзи-тзи-рррр…»   (таловка);
«чи-жик, чи-жик»   (чиж);
«ху-ууу … ху-ууу»   (клинтух);
«чу-ффыыы, чу-ффыыы», «гур-гур-гур-гур»   (тетерев);
«цик-цик…црррр…рррр»   (козодой);
«Кук…кук … кук…кук »   (кукша);
«куррр-куррр»   (горлица);
«кри-кри-кри-кри», «кэээээ»   (дятел-желна);
«цирри…черрр»   (ополовник).


   В рассказе о кукушке на страницах 76 - 77 книги приводятся  две истории, происшедшие с автором (в первом издании поведана с незначительными изменениями лишь вторая из них):

    "Как-то в начале июня плыл я с товарищем на лодке по старице реки Цны. Один берег зарос камышом. Вдруг с высокой сосны, стоящей на противоположном берегу, совершенно по прямой линии, молча, стрелой понеслась, сложив крылья, серая птица и скрылась в камышах. Там раздался тревожный крик дроздовидной камышевки, и мы увидели, как из камышей взмыла вверх эта серая птица и полетела спокойно, взмахивая крыльями, обратно в лес. Тут мы узнали кукушку. Подъехав и осмотрев камыши, обнаружили гнездо дроздовидной камышевки, в котором лежали четыре яйца — три одинаковых по величине, одно чуть крупнее, но очень похожее на другие. Через две недели в гнезде сидел кукушонок, которого кормили камышевки."

    "Однажды в лесу я обратил внимание на тревожные голоса птиц, как бывает в случае опасности. Направившись в сторону беспокоившихся птиц, я был сам испуган взметнувшейся из-под ног рябой птицей, неожиданно взмывшей вверх. На том месте, где она сидела, осталось маленькое, светлое, с крапинками яйцо. Положив яйцо на ладонь, я старался вспомнить, какой птице оно принадлежит: оно было знакомо и в то же время незнакомо.
    Вдруг мимо меня, чуть не задев крылом по лицу, пронеслась та же птица — по полету я узнал кукушку. Не обращая на нее внимания, все еще держа кукушечье яйцо на ладони, я стал выбираться из леса, и опять кукушка пролетела около меня, чуть не задев руки. И так несколько раз, пока я не вышел на шоссе. Значит, у кукушки остался какой-то материнский инстинкт, если не боится нападать на человека, отбивая свое яйцо".

    Особое внимание уделяется хищным птицам.   В.В.Строков одним из первых орнитологов   –   после Г.П.Дементьева   –   начал выступать в их защиту (сейчас у нас главный в стране  специалист по "хищникам"  -  Владимир Михайлович Галушин).
   
    «Малый и большой подорлики (орёл-крикун) … часто попадают под выстрелы невежественных людей с ружьём в руках, - лестно ведь убить «царя птичьего царства»! А «царь» этот - честный работник в лесу, истребляет грызунов, трудится и на полях, спасая урожаи». (стр. 65)
   
   «Нет, коршун совершенно не заслуживает недоброй славы!» (стр. 65)

    «Настоящий, культурный охотник на орла ружьё не поднимет, орлов стреляют случайные люди, не знающие о пользе этих птиц» (стр. 67).

    То, что орнитология   –   не такая уж пустячная наука, видно из следующих строк книги:
   
    «В Китае полевые воробьи вредят зерновому хозяйству, за что их там основательно истребили, уничтожив по незнанию и всех мелких насекомоядных птиц, имеющих серое оперение. Размножившиеся в результате этого мероприятия вредные насекомые уничтожают бОльшую часть зерновых и других культур. При скученности населения в Китае химикаты для борьбы с вредителями применять нельзя, и, чтобы исправить положение, Китай ввозит теперь воробьёв из США, платя за этот «импорт» золотом» (стр. 109).
   
    В очередной раз предостерегает  автор  людей, особенно подрастающее поколение, от непродуманных действий по вмешательству в природу:

    «Никогда не берите из гнёзд и не подбирайте в природе нелётных птенцов для выкармливания дома. Во-первых, это запрещено Законом; во-вторых, никакой хороший уход за выкормышем и «лучшая» пища не заменят птенцу его родителей. Эти выкормленные в неволе птицы становятся непригодными для обитания в природе.
    Зачем же обеднять нашу природу?»   (стр.120).

    Об этом же он постоянно говорил и на встречах с детьми в школах, клубах и пионерских лагерях, библиотечных залах, Домах пионеров и на собраниях юннатских кружков. Природа  умнее нас и сама справится с трудностями!
    А чтобы не навредить ей, надо хоть немного разбираться в жизни зверей и пернатых, уметь различать их по внешним признакам и по звукам, которые они издают.
   Известный знаток по вопросам туризма Валерий Губанов пишет в одной из статей:

   «Многие ли из туристов знают, чем отличается ворона от ворона? Кто здесь захихикал - точно не различает, и считает вОрона (птицу вещую!) мужем серой ворОны - обитательницы городских помоек. А ведь это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
   Еще школьником был я свидетелем такой сценки. Мы выбрались из пещеры им. Братьев Греве, что на волжском обрыве Сокольих Гор, и отмывались от пещерной пыли. Неподалеку был стан рыбаков. Мужики столпились на берегу и, задрав головы, высматривали что-то на склоне. Мы подошли ближе. Один из рыбаков авторитетно убеждал своих приятелей: "Говорю вам, это лосенок кричит, матку зовет!" Как бы он удивился, узнав, что этот протяжный высокий вибрирующий крик, напоминающий тонкое ржанье (это лоси-то ржут?!) издавал круживший высоко в небе черный коршун.
   А все ли из читающих эти строки знают голос (голос, а не "тук-тук-тук"!) дятла? Чтобы не попасть впросак, можно почитать: Галушин В.М. «Хищные птицы леса.» М. 1980;  Строков В.В. «Пернатые друзья лесов». М. 1975».

68.

    Вместе с  книгой «Пернатые друзья лесов», рассчитанной на широкого читателя, в 1970-е годы был опубликован ряд брошюр и статей В.В.Строкова:

• «Поселение птиц в городских зеленых насаждениях»;
• «Орнитофауна некоторых городов Советского Союза и её динамика»;
• «Население птиц г. Выборга и его динамика»;
• «Орнитофауна населенных пунктов и их окрестностей юго-восточной части Красноярского края» (соавтор Т.А.Ким);
• «Учись правильно вести себя в природе, будь ей другом (советы школьникам и пионервожатым)»;
• «О бережном отношении к полезным насекомым Сибири»;
• «Зимовки водоплавающих птиц у Черноморских берегов Кавказа»;
• «Пропаганда охраны природы в краеведческих музеях».


   Перед статьёй 1971 года об орнитофауне Красноярского края дед  на подаренном нам экземпляре  приписал от руки: "Это наблюдения тех лет, когда я был каюром!"
     Появляется и ряд его статей в ежегодном журнале «Лес и человек» для начинающих природолюбов.

• «Нашёл? Нет, похитил!»
• «Кольцуем птиц»
• «Сколько едят птицы?»
• «Как выпустить птицу из клетки?»

     Статья «Нашёл? Нет, похитил!»  написана  доступным  для детей, эмоциональным  языком. В ней поднимаются те  же вопросы, которые  особенно волновали Вячеслава Всеволодовича в последние годы. Вот фрагменты из этой замечательной и очень полезной детям статьи:

«Кто чаще бывает в лесу без особой надобности? Конечно, ребята! И больше всего их в лесу весной и, конечно, летом. И просто на прогулке, и на экскурсиях с учителем, и в туристских походах, и чуть ли не ежедневно во время пребывания в летних пионерских лагерях! Войдет такой человек в лес, и кажется ему, что он попал в неизведанные места, в дикую природу, думает, что она ничья   и   каждому   можно   вести   себя в лесу,   как  ему  вздумается!..
Почти всех, кто слабее их, ребята стараются поймать, как будто лес для этих животных чужой и зверюшки забрели в него тоже случайно, как и сам ловец. Зачем надо поймать и потом унести пойманного к себе домой, иной «исследователь» лесной жизни и сам не объяснит, но ловит обязательно.
И мальчики и девочки считают, что они «нашли» животное. А как можно найти животное в его собственном доме, в природе, где его никто не терял и само оно тоже не потерянное. Поле, лес — это родной дом животного, к жизни в котором оно и приспособилось!
Взятых из природы животных тащат домой или в пионерский лагерь, не зная ничего ни об образе жизни этого животного, ни о его пище, кормят дома обычно не тем, чем оно питалось в природе, и потом недоумевают, почему это зверек, несмотря на заботы, вдруг умирает? Причем эти дети еще и уверены, что они очень любят животных и стараются заботиться о них. Так и пишут: «Вчера я ходила за грибами и случайно нашла ежика. Я решила взять его себе. Скажите, как кормить ежика?» — спрашивает Марина Васильева, живущая в Ленинградской области.
А кто дал право этой девочке распоряжаться судьбой дикого животного, ежа, одного из полезнейших для леса зверьков? Она даже не знает, что едят ежи, но это не остановило ее от поступка!
Или и так бывает: «Первого августа мы нашли ежика, а он взял да умер. Почему же он умер? Мы кормили его травой и цветами!» — пишет Козюрина Ира из Москвы. Это ежу-то, питающемуся животной пищей, давали траву, уморив тем самым зверька. Умер он, конечно, от голода!
Берут из лесу зайчат, кормят, кто молоком из соски, кто морковкой, а зайчата умирают в судорогах от непривычной пищи или от перекорма!
«Находят» и других животных. Пишут: «Мы нашли ящериц в лесу, мы не знаем, чем их кормить».
Или: «Мы очень любим животных, сегодня мы в лесу нашли черепаху, она у нас дома. Что с ней делать?»
 Так и «находят» любых животных, которые не могут себя защитить, и тащат домой, не зная, чем их кормить, как содержать и зачем содержать, словно без этого домашнего содержания животное погибнет в лесу! Вот никогда не слышал ни от кого, что он «нашел волка» или «нашел медведя» и привел его домой!..
Не надо брать из лесу животных: не нуждаются они в этом. Помните, что вы, увидев того или иного зверька, не «нашли» его, а, взяв к себе домой, просто украли зверя у леса! И лес стал беднее от этого, а вы ничем не обогатились!..
Тащить из леса все, что придется, может только человек, не любящий природы, не понимающий ее. Изъятие животных из леса — их дома — есть самое настоящее расхищение природных богатств нашей Родины!»

      Как видно, была потребность во всех подобных  публикациях. Общество, особенно городское, тянулось к природе. Вячеслав Всеволодович хорошо понимал это, потому и не оставлял своих частых выступлений перед детьми, воспитывая в них любовь к родному краю.

       Со мной он на темы природы почти не говорил  –  из меня ведь растили музыканта, да и просто не оставалось времени на беседы, поскольку мы виделись только урывками. И вспоминаются мне теперь лишь какие-то разрозненные эпизоды  и разговоры из моего детства во время наших встреч в середине 1970-х.
     Помню, как он обучал меня этике поведения:
  – Нельзя есть, когда идёшь по улице. Даже мороженое! Это неприлично. Купил  – отойди в сторонку и там съешь потихоньку.
   Мне это казалось странным.

   Как-то проезжали мы с дедом по Лесному проспекту под железнодорожным мостом, как раз мимо парка Лесотехнической академии, в котором он в молодости проводил много времени. Указывая на мост, под которым проходили трамвайные провода, дед рассказал:
   – Однажды на этом мосту я видел страшную картину. Стоял на нём мальчик и писал, пытаясь попасть на провод. И вот как только он попал – произошла вспышка, и он рухнул вниз. Ток по моче передался ему и произошло заземление, там ведь напряжение огромное. Было это в 30-е годы, но я навсегда запомнил.

     А один раз шли мы с ним по улице к станции метро «Елизаровская». Отец и прочие члены семьи поотстали, а мы с дедом, заговорившись, вырвались вперёд и первыми вошли в здание станции. Остановились подождать. И тут невдалеке от себя я увидел движущиеся перила эскалатора. Они поднимались из глубины и продолжали движение в обратном направлении, загибаясь вниз. Склонный к «цирковым штучкам», я не удержался, подбежал к эскалатору и запрыгнул на перила, как на коня. Вместе с ними я совершил движение вниз по дуге. Увидев меня в столь рискованном положении, дед поспешил ко мне. Но ещё раньше между ним и мною возник милиционер. И деду пришлось приложить немало усилий, чтобы «отмазать» меня. Не помню, что именно он говорил стражу порядка, но думаю  –  примерно то же, что тогда в Карпатах, вызволяя (по воспоминаниям Анатолия Ковшаря) из лап органов госбезопасности молодых орнитологов, то есть что-нибудь вроде: «Товарищ, отпустите его! Что с него, дурака, взять? В девять лет ума нет…»

   Приехав к нам как-то осенью, он увидел у меня дома  –   я был тогда четвероклассником   –    мой чёрный школьный портфель и, вынув свой внушительный, похожий по форме на саквояж, коричневый потёртый портфель из добротной кожи, вдруг предложил:
–  Махнёмся?
    Я подумал, что он шутит, как обычно, но он и в самом деле предложил мне обменяться портфелями, что мы и сделали.  И почти весь  4-й класс я проходил в школу с дедовским огромным портфелем, который казался мне таким же бывалым, как сам дед, пережившим множество передряг, и оттого дышащим романтикой.

    Напоследок вспомню ещё один маленький случай, рассказанный дедом:
 –  После выступления на научной конференции  в Москве пошёл я в парк Сокольники  –  отдохнуть и понаблюдать за птицами. Сел на скамейку да и задремал, жарко было. А берет свой снял с головы и рядом положил кверху дном.  Долго я так спал на солнышке, а вокруг люди ходили. Просыпаюсь  –  в берете кучка пятаков и гривенников лежит! Меня, видно, за нищего принимали...


69.

   А «Юный натуралист»  за 1970-е годы постоянно пополняется новыми  заметками В.В.Строкова:

• «Морские свинки»;
• «Добрый волшебник»;
• «Утята-парашютисты»;
• «Заветная поляна»;
• «Долго ли живут бабочки?» и «Поют ли дятлы?»;
• «Чайный гриб» и «Чернильные орешки» (соавтор Н.К.Носкова);
• «Кольцуем скворца»;
• «Не вспугни зарянку!»;
• «Я очень люблю птиц».

   Эта последняя статья  (1979 год, № 6)  продолжает тему «Нашёл? Нет, похитил!»,  особенно волновавшую деда в последние годы. Она является  ярким призывом к «любителям» птиц: не  брать ничего  у природы, не уносить из леса!

     «Взрослая птица, вспугнутая человеком, взлетит и сядет на дерево повыше, оповещая тревожным криком, что в их владениях появился враг. А что делать нелётному птенцу, только что покинувшему гнездо вместе со своими собратьями и затаившемуся в лесных травах? Ведь многие ребята не знают, что почти у всех птиц, особенно гнездящихся открыто, не в дуплах, птенцы оставляют гнездо, ещё не умея как следует летать, покидают его дружно. Рассыплются слётки живыми комочками недалеко от своего гнезда и затаиваются в лесных травах, кустиках. Но не думайте, что малышей бросили!  Ещё день-другой, до тех пор, пока птенцы не поднимутся на крыло и не соберутся стайкой на ветвях деревьев или кустарников, родители кормят их.  Подлетят и особым звуком, часто мы его не слышим, подают сигнал, на который малыши отвечают писком.
   Ничего этого не знают юные путешественники. Идут смело, не разбирая дороги. Наткнутся на птенца  -  вспугнут.  Тот, естественно, пытается спрятаться: трепещет крылышками, отбежит в сторону. И вместо того, чтобы отойти как можно быстрее от этого места, чтобы не вспугнуть весь выводок, не подавить птенцов нечаянно,  ребята кидаются вслед за слётком и стремятся поймать его. А поймают  -  несут домой, считая, что сделали доброе дело…
   «Я нашёл (опять «нашёл»!) молодого орлёнка, которого бросили родители, взял его домой, хочу сделать из него домашнюю птицу, но не знаю, чем его кормить, а хлеб он не ест».  Пишет мальчик и не понимает, что он просто стащил из леса слётка полезной хищной птицы, что птенец сидел и ждал, когда прилетят родители с кормом. Конечно, не знал мальчик, что с 1964 года все хищные птицы нашей страны признаны полезными, и не только ловить их или стрелять не положено, но и нельзя разорять гнёзда и тем более брать птенцов для выкормки домой. И уж естественно, домашняя птица из орла или какого другого пернатого хищника не получится.»

   «Мне очень понравилась девушка-продавец одного из магазинов «Природа» в Ленинграде. Не называя себя, я спросил: нельзя ли у них купить чижика? Сразу было видно, как возмутилась девушка.  И тут же «разъяснила», что пора бы уже знать, что чижи настолько полезны, что держать их в неволе преступно, их надо охранять в природе, а не у себя в клетке. Пристыдила меня с такой горячностью, что я подумал: «Хорошо, если бы все наши читатели, пионеры, школьники, все, кому дорога наша природа и её обитатели, были бы такими же, как эта девушка-продавец!»

    Вот и статья «Не вспугни зарянку!» в № 6 за 1976 год, которая занимает целых пять страниц  номера (правда, включая фото)   -  о том же.  Написанная, как всегда, ясным, доступным любому языком, она призывает бережно хранить природные богатства, не нарушать хрупкой гармонии леса:

   «Множество людей ходит по лугам и лесам. Ходят, смотрят все, видят немногие. Искусство видеть, разгадывать загадки природы даётся лишь тем, кто хочет этого, кто настойчив и терпелив, кто хочет не только смотреть, но и видеть!»

   « Ничего не надо трогать или ловить в природе. Из малого складывается большое. Привыкнув беречь всё полезное вокруг себя, ты не причинишь никогда вреда природе, научишься оберегать всё, что полезно для Родины, и чувствовать себя ответственным за всё живое на земле…»

    Кроме того, на страницах журнала  все 1970-е годы В.В.Строков отвечает на вопросы юных любителей природы, постоянно печатая в рубрике «Клуб почемучек» заметки и ответы на волнующие их темы. Он даёт  советы по содержанию дома черепах и  собак, хомячков и попугаев, по выращиванию деревьев и комнатных растений, по зимней подкормке птиц и весенней их встрече, об охране природы и организации «зелёного патруля», он рассказывает о  муравейниках и сумчатых животных, о птицах и насекомых, о правильном приобретении щенка, о гнезде в почтовом ящике, об особенностях профессий лесника, егеря и  орнитолога…

    «Разве могут сороки лаять и передразнивать других птиц и зверей?» Такой вопрос задавала Надя Бондаренко.  Отвечает ей кандидат биологических наук Вячеслав Всеволодович Строков.
— Сороки — птицы-пересмешники. Они легко, особенно в молодом возрасте, перенимают голоса других птиц, зверей и даже лягушек. Поэтому в сорочьем обществе не принято удивляться, если одна из собеседниц, сидящих высоко в кроне дерева, вдруг заквакает лягушкой, залает собакой или закудахчет, как курица.
    Вячеслав Всеволодович отвечает и Рае Супрун. Она спрашивала: «Почему шерсть белых медведей, когда они вылезают на лед, не покрывается сосульками, на ней же вода?»
— У белого медведя шерсть двухслойная. Внутренний слой состоит из белой мягкой подпуши, пронизанной воздухом, которая не пропускает воду к коже. Сверху подпушь прикрыта длинными остевыми волосами с плотной оболочкой-кутикулой на каждом волоске. По строению она похожа на свиную щетину, к которой не прилипает вода. Медведю, вылезшему из воды на льдину, часто и отряхиваться не приходится, так быстро с его остевых волос скатывается вода.

                («Юный натуралист», 1973 г., № 7)


70.

    Вся эта  профессиональная сторона его жизни проходила мимо меня - там, в далёкой Москве. Лишь время от времени присылались подписанные дедом книги: «Моим любимым внучатам Светочке и Мишеньке». Присылал он литературу не только собственную, но и других авторов, писавших на биологические темы: Огнева, Бёме, Бианки и ещё многих писателей   –  в основном научно-популярные издания; есть у меня подаренные им книги собаках, кошках, об оранг-утанах (правильно именно так, а не «-утангах»), о дельфинах, о домашних и диких животных, о насекомых - целая отдельная библиотека набралась у меня только из его книжных даров.
    А вот военная часть его судьбы была мне известна лучше - благодаря тому, что часть эта была географически гораздо ближе ко мне. Мы виделись в основном именно во время его приездов в Ленинград весной и осенью для встреч с ветеранами. Не без труда он выкраивал для этого время и деньги
    Незадолго до дня Победы, 5 мая 1970 года, он писал бабушке:

   «Прошусь у начальства в командировку в Ленинград, чтобы сэкономить 40 рублей на поездке, но начальство тоже с головой и понимает, что мне не зоомузей нужен,    –    тем более, что начальство в начале войны жило  в Выборге и занимало большой пост в Горкоме ВЛКСМ. Вот сегодня будет ясно, кто кого обманет, но всё равно я 8-го утром буду в Ленинграде и уеду оттуда 10-го вечером. Сбор у нас 9-го в Л-де, а 10-го в Стрельне, куда я пришёл на формирование после первого ранения, и откуда нас  немцы выперли за Петергоф».   

    А 17 сентября 1975 года дед  впервые взял меня с собой в Невскую Дубровку, которую регулярно навещал в эту пору года. В своей  мальчишеской непоседливости я мало что слушал и запоминал из его рассказов, а больше носился по берегу Невы и собирал стреляные гильзы, которых валялось в тех краях с войны ещё во множестве.  Мальчик из  моего рассказа «Страх»  - одна  из военных историй деда, -  которого он брал с собой в Дубровку и который собирал пустые гильзы (но не тот, что «целился» чайником!)  –  это я сам.
   
    Запомнились мне лишь две дедовы фразы.
    Первая была сказана, когда стояли мы на легендарном «Невском пятачке», на высоком невском берегу:
    – Знаешь, почему деревья здесь так хорошо растут? Потому что земля на четыре метра вглубь пропитана людской кровью!
    Вторая   –   в небольшом лесочке у берега. Пока мы проходили через него, он как бы невзначай оборонил:
    – Говорят, железо полезно организму. Вот на этом самом месте  мне в сорок втором хороший кусок железа всадили в ногу! Я потом три месяца по госпиталям провалялся.

   Через десять дней после поездки он с гордостью сообщал бабушке в открытке:

     «… Михайлу на Невскую Дубровку возил! Парень захватился прошлым, набрал полные карманы осколков и спросил, когда ещё сюда поедем!? Стал он серьёзным, повзрослел! Скоро ему 11 лет, а мне завтра 66. Перевернуть бы эти цифры и дожить, а ?!»

    Встречи боевых друзей  всегда проходили возле памятника «Рубежный камень». Это - большое кубообразное сооружение высотой 7 метров (точнее – два врезанных друг в друга куба  –  гранитный и чугунный), построенное в 1971 году на южной границе бывшего Невского плацдарма взамен стоявшего на братской могиле обелиска. На одной из граней его - барельефное изображение советских воинов, на другой  - номера воинских частей, сражавшихся на этой земле, а на третьей -  строки поэта Роберта Рождественского, но без знаков препинания:

ВЫ
ЖИВЫЕ
ЗНАЙТЕ
ЧТО С ЭТОЙ ЗЕМЛИ
МЫ УЙТИ НЕ ХОТЕЛИ
И НЕ УШЛИ
МЫ СТОЯЛИ НАСМЕРТЬ
У ТЕМНОЙ НЕВЫ
МЫ ПОГИБЛИ
ЧТОБ ЖИЛИ ВЫ

    Во время одной из встреч ветеранов возле этого сооружения моему отцу удалось сделать очень выразительную фотографию, достойную, по-моему скромному мнению, быть помещённой в каком-нибудь журнале тех лет, будь она почётче: рыдающий дед обнимается после долгой разлуки с однополчанином на фоне этих слов.
    Помню, как в последующие годы, когда я ездил с родителями и сестрой в Невскую Дубровку, он иногда выступал с  импровизированной деревянной трибуны  перед скоплением народа. Голос у него и в 70 лет оставался зычным и далеко разносился над теми же Невскими берегами, где отдавались им команды своей батарее на стрельбу  десятилетия назад.

71.

    В 1977 году мне посчастливилось пожить с дедом несколько дней в палатке над самым берегом моря. Случилось это в Крыму, в районе села Малореченское, куда мы ежегодно ездили с семьёй «дикарями».
     В Крым он тогда приезжал в командировку, и заодно заглянул к нам. А за свои деньги путешествовать на юг и обратно было ему накладно. Ведь не так уж он обеспеченно жил, как мне прежде казалось, и для каждой поездки в Ленинград, для каждой встречи с ветеранами в Невской Дубровке откладывал деньги весь год. А встречи эти ему были необходимы. Нужно было повидаться с друзьями-фронтовиками, вспомнить давние боевые дела, чтобы получить заряд энергии до следующего такого съезда. Как-то пришлось ему пропустить поездку из-за издательских дел, а потом он жаловался нам в письме:

    «…А то в прошлом году не ездил туда, да троих ветеранов больше и не увижу. Хлипкий народ стал. Один ваш дед, ребятня, крепится!»

    Эта летняя встреча с дедом важна для меня потому, что больше я никогда не проводил с ним бок о бок столько дней подряд, не считая "КЮБиКа", о котором ещё расскажу.
    Дед прибыл на теплоходике с символическим названием «Иволга», мы с сестрой Светой встретили его на причале и провели километра три до места нашей стоянки. Впервые он сумел (или решился?) несколько своих свободных дней побыть рядом с нами, первыми своими внуками.
    Ничего, что он один занимал по ночам половину нашей четырёхместной палатки, а на другой половине ютились мама, Света и я.  Ничего, что при этом раздавался его мощный храп, мешавший уснуть. Зато днём я часами сидел с дедом на берегу, вполуха слушая его забавные рассказы и рассматривая далёкие корабли в захваченный им с собой восьмикратный бинокль, один из инструментов его полевой орнитологической работы. Двенадцатилетний мальчишка, я вцепился в  этот бинокль и не выпускал его из рук целыми днями.
    О чём мы тогда разговаривали? К сожалению, этого я абсолютно не помню, да и вообще больше был занят биноклем,   –   так же, как он своей любимицей Светой.  Дедушка всегда обожал и баловал её, вот и сейчас привёз ей из Симферополя дорогую игрушку   –   большую  пушистую  белочку (она потом долго гордилась: «А мне дедушка белку купил!»). И общался он в основном с внучкой, потому и не могу я теперь припомнить ни одной темы, ни одной фразы из нашего крымского общения. Но всё равно от тех дней осталось во мне ощущение праздника   –   праздника пребывания рядом с родным и очень интересным человеком.
     Потом мы не виделись до самого нового года и лишь изредка получали от него почтовые весточки. В открытке, присланной к моему 13-летию, он писал:

   
«Хотя число твоё и зовётся «чёртовой дюжиной», всё равно это счастливый возраст! Где мои тринадцать лет?! Давай махнёмся !? Только ты жизнь проживи по-другому, я очень на это надеюсь. Надеюсь на то, что с этой даты, с этого возраста ты станешь серьёзнее и разумнее!
    Миша! Миша! Какой ты большой стал!! Я себя помню в 13 лет, это было в г.Чите, помню, что был оставлен в шестом классе на второй год. Я ведь начал учиться поздно, на 9-м году жизни, а не в семь лет! И помню, что все работы по хозяйству вёл я, дело было в 1922 году, когда до твоих мамы и папы было ещё далеко, и я не предполагал, что будет такой талантливый человек наших кровей, как Миша Строков! Вот ведь с каких пор твой род идёт, а до этого были ещё предки-россияне из Саратовщины! Ты представитель этого славного рода Строковых   –   один, так как другого-то нет, и едва ли будет уже!
    На тебя вся надежда!
    Оправдай!
    Целую, твой дедушка Вяча.»


    Оправдать не очень-то получилось, ибо если и были во мне заложены некоторые способности, и не более, которые он в своей любви к внуку сильно преувеличивал, то я  так и не смог реализовать их в жизни,   –   во всяком случае, дать им какой-то официальный выход вовне, как это сделал он.
    В свои приезды он дарил нам, помимо  множества хороших книг,  ещё и грампластинки под названием "Голоса птиц в природе". Это было ещё до того, как начала выходить у нас    –   под руководством, если не ошибаюсь,  Б.Н.. Вепринцева    –   серия пластинок «Птицы СССР» в начале 1980-х (с приходом Перестройки выход её заглох, но тогда  я  успел скупить все появившиеся выпуски).
    О профессиональной своей деятельности он при наших встречах почти не говорил. Считал, видно, что нам со Светой, как детям "музыкалки" это ни к чему. А может быть, и так утомлялся от «экопросвещения» (как называется это теперь), ведь он проводил в Москве огромную работу с детьми по воспитанию в них любви ко всему живому.
    Много ездил он и по стране   –   был в Астраханском, Окском, Баргузинском и десятках других заповедников. Очень жаль, что уже не довелось ему узнать о моей непродолжительной работе в Окском заповеднике, куда уехал я через полтора года после его кончины, сменив на время направление деятельности.
    А тогда все мои родные, как один, прочили мне музыкально-исполнительскую  стезю (а не музыкально-педагогическую, как получилось), поэтому о биологии мы с дедом почти не разговаривали при встречах   –   вроде как-то и незачем оно было. А жаль, он ведь столько знал! Он был настоящей ходячей энциклопедией лесных жителей, и особенно птиц.

    Лишь иногда  в застольных беседах он высмеивал сложившиеся штампы в представлениях о животных:
  –  Ты думаешь, что лисица хитра? Это только в детских книжках пишут, что она хитрая и таскает курочек. А на самом-то деле  -  из опыта своего говорю!  -   лиса вовсе не хитра, а довольно даже глупой бывает в поведении. И кушает она в основном  кого ты думаешь?  - мышей!  А курятинкой лакомится редко, и только у нерадивых хозяев, которым лень построить прочный дом для курочек.
   Теперь заяц. Ах он, несчастный, кушает морковку, а все только и охотятся за ним. И от этого будто бы  зайчик стал трусливым и от всех убегает. Да нет же! -   заяц не бояка, а очень даже смел. Масса примеров есть. А волк как раз наоборот –  труслив от природы.  Волчица  никогда не защищает своих детёнышей, даже ребёнок может залезть прямо в логово и отобрать волчат  -   она только отбежит в сторону. 
   Много ещё у людей осталось ложных представлений о животных! Возьми летучих мышей. Сколько с ними предрассудков связано! Например, есть поверье, что они нападают по ночам на женщин, и особенно на ведьм.  А дело тут вот в чём: летучие мыши ориентируются по ультразвукам, которые отражаются от препятствия и летят к ним обратно. И вот, представь себе, идёт женщина из бани. Мягкие распущенные волосы ультразвука не отражают. Наоборот, заглушают его. Летит мышка летучая, ничего не подозревая, и вдруг запутывается в волосах женщины. Это  редчайшие случаи, но вот вам и вымысел готов!

   Ещё помню, как однажды, сидя с нами за столом и рассказывая об очень редком виде куропаток (если не путаю), он с болью произнёс:
    – Их всего четыре штуки у нас осталось!
    (С детской непосредственной фантазией я сразу ясно представил себе почему-то, как пугливо и обречённо летит эта несчастная четвёрка над лесом).
    Да, вспомнил: один раз  я заспорил с ним о волках, говоря о вычитанных где-то случаях волчьей агрессии по отношению к людям.
    Дед категорически заявил:
    – Запомни: волк никогда не нападает на человека первым!
    – Ну как же, - возражал я, - в книжках ведь описываются разные истории, как волки набрасываются на людей и...
    – Назови хоть один реальный случай,   –   распалился он,   –   чтобы стая волков напала на нормального, здорового, не умирающего человека!
     – Ну, я читал ведь… - и я называл ему книги (не помню теперь, какие именно, я очень  много читал).
    На что дед отвечал:
     – Часто хорошие писатели не всегда бывают хорошими зоологами!
    Вот так он уверенно одерживал верх в своей области, как делал и в кругу коллег.


                72.

   В начале лета 1978 года он вновь выехал на орнитологическую практику со студентами.  На этот раз не слишком удачно: не говоря уж о том, что дожди лили почти три недели кряду, дед к тому же подхватил гриппозный бронхит и рожистое воспаление голеней обеих ног, отчего ему пришлось слечь на время в бинтах.
   «Да ещё, - писал он нам на крымский берег, как только начал вставать и подходить к пишмашинке, - кирпич с лесов свалился (тут идёт реставрация монастыря, в следующем году ему будет 500 лет) да по ноге деда звезданул! Хорошо ещё, что не перешиб ногу, да не по голове треснул, а то бы и этого письма вам не было!»
    Речь идёт, как видно, об Иосифо-Волоколамском монастыре, основанном в 1479 году. Те края и для орнитологов всегда представляли большой интерес, поскольку богаты разнообразием пернатого мира.
    Потому и не получилось у него на этот раз с Крымом, где мы вновь провели почти всё лето.
    Зато приехал он осенью на моё 14-летие, сделав мне уникальный подарок. Помня, с каким увлечением прилипал я прошлым летом к окулярам, разглядывая черноморские корабли, он подарил мне бинокль. Но не тот, тот был казённым, а свой боевой трофей. Он и сейчас хранится у меня. Этот военно-полевой бинокль
   -  тоже восьмикратный, с выбитой на боку надписью, казавшейся мне очень романтичной: «ETABLts “AFSA” – PARIS».
   Ещё бы  -  Париж! Первая в моей жизни вещь оттуда, из абсолютно недосягаемого места на Земле...
   Бинокль был добротно сработанным и довольно  увесистым. Футляр, ремешки, специальный колпак на окуляры – всё из кожи, внутри футляра чёрная бархатная подкладка с золотым тиснением.
    –  Когда мы фрица гнали через Финляндию, я его у немецкого офицера отобрал, – поведал дед, вручая мне свой презент.
   –  Да как же офицер его отдал? – наивно спросил я. – Ему же могло достаться от своего начальства.
   –  Не могло уже. Я его на тот свет послал, – спокойно ответил дед.
    Такого выражения я в детстве не слышал ранее, и потому с детским прямодушием опять спросил:
    –  А как это   –   «на тот свет»?
    –  Очень просто. Пока он со своей кобурой возился, я успел в него первым пулю всадить. Потом мне за это медальку вручили, а бинокль позволили у себя оставить.
    Вот так и оказался у меня в руках этот исторический предмет французского производства, отобранный русским офицером у немецкого на финской территории.
    Первое время я брал в руки дедов подарок с опаской, мне всё мерещилась на нём кровь убитого. Но потом мальчишеский азарт пересилил, я привык и повсюду таскал бинокль с собой, с гордостью демонстрируя его приятелям.

   Забегая немного вперёд, заодно уж расскажу и о последующих «деньрожденных» подарках  деда. Зная, что с десяти лет я собирал спичечные этикетки и  насобирал уже толстый  альбом из нескольких сотен штук, к моему 15-летию он всё намеревался   приобрести у какого-то московского филумениста-профессионала серьёзную коллекцию, всё примеривался, но…  видно, в цене не сошлись. Да оно и понятно,  слишком  всё же дорогое удовольствие почти любое коллекционирование. Так что пришлось деду ограничиться дарением сувенирной коробки «Бабочки»  –  набора из 32-х спичечных коробков с рисунками различных видов бабочек и подписями к ним.
     А через пару  недель  после вручения подарка  дед  прислал мне вырезку из газеты «Лесная промышленность» за 17 ноября 1979 года, где  ассистент кафедры энтомологии биологического факультета МГУ  Г.Н.Горностаев, чьё имя стоит на коробке в качестве консультанта, указывает на две ошибки в тексте и подписях к  изображениям и убедительно просит сообщить через газету, что не несёт за них ответственности, потому что с выходом  этого спичечного набора, по его словам,  он «как специалист-энтомолог и преподаватель  Московского университета оказался прямо-таки опозоренным!»   Казалось бы  –  мелочь (не для консультанта, конечно, а для нашего рассказа), но  находка и присылка  дедом этой маленькой  статейки говорит о том, насколько внимательно  он  не только читал всю периодику на естественнонаучную тему, но и относился к «научной чистоте». По  всем его  статьям видно, как тщательно  работал он с цифрами, со статистическими данными по птицам и иным животным. Это и есть та его «научная порядочность», о которой недавно написал Ю.Е.Комаров.
     Тогда же вместе  со спичечным набором  дед дал мне и целую кипу «фирменных» конвертов от журнала «Юный натуралист» с зелёным рисунком на обложке   –  для хранения в них этикеток, так полагалось «по науке».  Но я, аккуратно подписав каждый конверт  –   серия такая-то, год выпуска такой-то,  –  вскоре всё же  вынул их оттуда и продолжил наклеивать (одной клеевой точкой, в центре, чтобы легко было перемещать) в альбом, предпочитая, чтобы все этикетки были на виду, а не в спрятанном виде. Деду об этом не сообщал.
     Заодно уж  подарил он мне тогда и один из номеров ежегодного детского журнала «Товарищ (спутник пионера)», где, в частности, даются советы коллекционерам этикеток: рассказывается, как правильно отмачивать их от коробка, как сушить, как хранить. А в письмо со статейкой вложил и несколько  заводских  неразрезанных листов с изображениями этикеток  – как видно, прямо со спичечной фабрики, – из которых «какой-то умник догадался конверты клеить! – они в таком виде и пришли к нам в редакцию “Натуралиста“».

    К следующему дню  моего рождения, на 16 лет,  он сделал мне прекрасный для биолога подарок –  микроскоп. Пусть не профессиональный, а скорее детскую игрушку, всего лишь со 140-кратным увеличением, но я с интересом разглядывал в него всевозможные листики и травинки, комаров с мошками и прочую мелкую живность. Признаюсь, занятие это мне вскоре надоело, и микроскоп месяцами стоял заброшенный  –  не было во мне терпения подолгу просиживать над ним.  Как приложение к микроскопу, был  подарен дедом и большой, толстенный  и тяжёлый «Определитель растений» (автора сейчас не могу вспомнить), –  правда, подарен он был, как припоминается, не столько мне, сколько  отцу  –  большому любителю разгадывать кроссворды, в качестве  вспомогательного пособия для этого занятия.

    А на 17-летие, изменив своей традиции дарить книги на биологические темы, дед прислал мне по почте «Записки следователя» Льва Шейнина  -  описание  расследований  уголовных  дел 1920-х – 50-х годов, с дарственной надписью: 

 «Михайле в день рождения.
 Плохое к тебе не пристанет! Верю! 
 Дед»

    Видно было, что сам он перед этим внимательно прочёл книгу, потому что на полях остались его карандашные пометки, типа:  «А где охрана Гейделя? Немцы так не вели себя!»  –  обличающие «беллетристические штучки» автора.

     Хотя нет, забыл   –  он ведь ещё и про индейцев присылал книги всю вторую половину 1970-х: мы со Светой тогда, набегавшись в кинотеатры, сильно увлекались индейской атрибутикой:  строили вигвамы,  мастерили луки со стрелами, мечтали ходить в конный клуб (об этом я подробнее рассказываю в автобиографических записках). Проведав о нашем увлечении, дед стал присылать нам книги авторов именно индейского происхождения –  Серой Совы, Сат-Ока,  Мато Нажина. Да плюс к тому отпечатал на машинке целый список литературы по этой тематике   –   как всегда, подойдя к делу со всей обстоятельностью.  Потому-то, когда мы заговорили как-то об изготовлении луков, он и вспомнил тот случай со стрелой-колотушкой.
     Узнав об увлечении Светы кактусами  -  она разводила их на подоконнике и очень радовалась появлению новых цветов на них,  -  он раздобыл и прислал ей книгу о кактусоводстве "Ваши зелёные ёжики". Да ещё в письме перечислил ей множество выходивших у нас книг по этой тематике, а также напечатал список всех статей о кактусах за последние 12 лет в журналах «Юный натуралист» и «Наука и жизнь».
     Не только книги слал он нам. Когда в 15 лет врачи нашли у меня хроническую болезнь почек, он  стал периодически присылать мне очень редкий по тем временам  ортосифон (почечный чай). Другим членам нашей семьи добывал он и прочие дефицитные лекарства, к которым у него был доступ.

    Он прекрасно знал, кто из его родных что  коллекционирует (Юля вслед за ним  – картинки на конвертах,  Варя – значки,  сын её Володя  –  марки, внук её Коля  –  монеты), и старался по мере сил помочь всем в пополнении сокровищ.

    Да и простой  материальной помощью старался  никого не обидеть. Где-то в начале  восьмидесятых он выиграл в спортлотерею  «6 из 49»  три тысячи   рублей  –  огромные тогда деньги  –  и роздал всем  своим многочисленным ленинградским членам семьи по 300 рублей, говоря:
    –  Мне уж ничего не надо, всё равно с собой  туда  не возьму!


73.

    А жизнь и работа продолжались. Он много писал –  выстукивал целые дни напролёт на пишмашинке статьи,  ответы на письма детям-юннатам и бесчисленной армии корреспондентов. Нормой он себе поставил 25 ответов в день на письма, приходящие в редакцию «Юного натуралиста».
    Ему так часто приходилось подписываться под статьями, документами и письмами, что пришлось заказать печать со своей подписью (на это требовалось в то время, конечно, специальное дозволение свыше).
     Незаметно подкрался 70-летний юбилей. И вновь, хоть виновник его и отказался на этот раз от официального чествования, со всех концов страны полетели ему поздравления. На этот раз даже поболее числом, нежели 10 лет назад. Но этих у меня нет -  и  не знаю, сохранились ли в Москве. Зато есть журнал «Юный натуралист»  за ноябрь 1979 года, который посвятил статью под названием «Нашему другу – семьдесят» юбилею В.В.Строкова. В ней говорится:

    «За долгие годы плодотворного труда Вячеслав Всеволодович совершил много добрых и полезных дел. С отеческой заботой и душевной щедростью передаёт о свои знания вот уже которому поколению юннатов, воспитал немалую армию любителей природы и ревностных охранителей её бесценных богатств.
    До сих пор он является учителем и наставником молодёжи.
    Читатели хорошо знакомы с Вячеславом Всеволодовичем по его выступлениям на станицах журнала. Многие знают его по переписке: ведь он более двадцати лет неустанно отвечает на многочисленные вопросы и просьбы читателей.
    Для многих любителей природы книги В.В. Строкова стали постоянными спутниками и путеводителями. Особенно широкий отклик получили его книги «Пернатые друзья лесов», «Звери и птицы наших лесов», «Леса и их обитатели».
    Он частый гость в школах, библиотеках, Домах и Дворцах пионеров. На всю жизнь запоминают ребята встречи с этим интересным человеком, следуют его мудрым советам.
    Где бы ни выступал Вячеслав Всеволодович - в книге, журнале, студенческой аудитории или в зале перед школьниками - всюду звучит его страстный призыв к юным - беречь родную природу, с добротой относиться ко всему живому…
    Во время Великой Отечественной войны В.В.Строков с оружием в руках защищал нашу Родину. Боевые заслуги офицера-артиллериста отмечены правительственными наградами. Сражаясь на фронте, Вячеслав Всеволодович много пережил и глубоко прочувствовал любовь к родной земле. Именно поэтому он посвятил свою жизнь воспитанию у людей любви ко всему живому, поэтому ему особенно дорого мирное пение птиц…»

    Много прошедший и переживший, он был к тому времени моих глазах  «матёрым человечищем» со своей загадочной судьбой, протащившим на своих плечах  всю тяжесть Ленинградского фронта.  Во всяком случае, тогда мне он представлялся именно таким, я глядел на него с безмолвным преклонением, как глядят на любимого киношного супергероя. Об очень многом хотелось расспросить его, но я не делал этого, а жаль. Находясь рядом с ним, я ощущал сильную робость, чувствуя его незаурядный характер. Мне он почему-то силой духа напоминал Тараса Бульбу.

    Вячеслав совмещал в себе противоположные черты темпераментов обеих своих сестёр, таких разных - мог быть весёлым и остроумным, мог грустить и замыкаться в себе (это видно из стихов). Плюс к тому сибирские и военные испытания закалили его характер. Близко знавшие его отмечали его «крутой норов», каковой был и у его полковых товарищей, бок о бок с ним прошедшие дубровское пекло. Один из них, которому довелось после ранения в Дубровке и лечения поучаствовать и в Сталинградской битве, уже в брежневскую эпоху делился воспоминаниями на одном серьёзном собрании, рассказывая, как воевал он за Сталинград (это название он произносил со смачным напором).
    - Волгоград, - мягко поправил его сидевший рядом партийный инструктор .
    - Я воевал под Сталинградом! – тут же возвысил голос выступавший, - за город Сталина! И для меня он всегда будет Сталинград!! – прогремел он на весь зал.
    Это было немалой дерзостью по тем временам. Все онемели от неожиданности. Но впоследствии побоялись применять к строптивому ветерану какие- либо репрессивные действия.

    Сам дед был таким же «ндравным» и не боялся при случае дать решительный отпор «чистюлям от идеологии». Правда, рьяным сталинистом он никогда не заделывался: дед был слишком культурен и образован, чтобы зашориваться, подобно многим однокашникам на имени вождя народов, с которым на устах наши солдаты воевали. Но по иным поводам за терпким словцом в карман не лез и всегда мог точно так же рубануть с плеча, невзирая на аудиторию. После лютой стужи финской войны, после мясорубки «пятачка» ему нечего и некого было бояться. Одно из самых ярких и жутких для него воспоминаний военной поры: он скачет на коне по направлению к вражескому ДОТу, а оттуда навстречу ему вылетают пули, проносясь со свистом мимо лица и прочерчивая в воздухе белёсый след.

    Таким же несгибаемым оставался он и в науке. Не становился на официальную точку зрения, если она противоречила его позиции.
    Ещё в 1960 году он резко выступил в статье «Рыжие лесные муравьи - защитники леса» против диссертации Д.А.Ховриной из Харьковского сельскохозяйственного института о способах уничтожения муравьёв ради спасения дубового шелкопряда и призвал «разработать пути сохранения полезных в лесном хозяйстве рыжих муравьёв и способы безболезненного удаления их гнёзд с мест выкормок». А ведь то было время, когда даже «Центрсоюз», как сообщает он в той же статье,

      «в 1958 году издал многотысячным тиражом красочный плакат, призывающий к заготовке муравьиных яиц, т.е.иными словами - к разорению муравейников и истреблению муравьёв».


   С такой позицией по отношению к муравьям он не мог согласиться и всю жизнь защищал «защитников леса».

    Он также был в числе тех трезвомыслящих зоологов, которые решительно и аргументировано возражали против содержания в городских квартирах диких экзотических животных,  особенно хищных. Не важно, в каких целях – для «понта», научного интереса или прибыли. Эти учёные понимали, что умиление («Ах, как это замечательно - приручить хищника!») здесь неуместно, и природа рано или поздно возьмёт своё. Данные статистики подтверждали эти опасения.

    Конечно же, в первую очередь здесь вспоминается история со львом Кингом, жившем с 1970 по 1980 год в квартире семьи Берберовых . История с удивляющим началом, восхищающим продолжением и трагическим концом . В годы, когда набирал обороты шквал восторженных публикаций и телепередач о Кинге, В.В.Строков в числе нескольких единомышленников-учёных, прорывавшихся в прессу, выступал противником авантюрного эксперимента по одомашниванию хищных зверей. И оказался прав .

    Недавно я обнаружил  дома сильно пожелтевший листок - страничку, отпечатанную дедом на машинке. Как видно, одну из многих, которые приходилось ему «строчить» ежедневно по роду зоологической работы. Озаглавлен он так:


Перечень части литературы по проблеме
«Люди и “домашние“ хищники».

     Затем следует список названий статей из газет и журналов с указанием дат их выхода, названный «О “Кингах” и львах - хвалебное». Некоторые - с комментариями  перед ними, например: «Трезвый, умный голос Ирины Бугримовой  - «Урок доброты» («Вечерняя Москва» от 4 октября 1978 года).

    А ниже дед пишет:

    « С 1973 по 1980 год Берберовы развили бурную деятельность по эксплуатации льва  и пумы, которых им обманным образом достал Сергей Образцов из Бакинского и Пермского зоопарков - «на время, для съёмок». Съёмки в кино, пропаганда в журналах, газетах, открытках, книгах… денежки к Берберовым текли, сберкнижки пухли от четырёхзначных цифр. Эту биологическую вакханалию остановить не удавалось, коммерчески она была выгодна и издательствам, и Берберовым. Последняя статья на эту тему трезвого биолога была напечатана в газете «Московская правда» от 9 марта 1980 года: «Не дарите мне тигрёнка! » А.Егоровой.
    Да ещё был фильм хвалебный о коте Ваське .
    А далее получилось то, что и следовало ожидать, о чём предупреждали и Берберовых, и Образцова».


    Идёт список статей, появившихся  после  страшного события, тоже с комментариями перед иными названиями: «Сергей Образцов (завилял хвостом!): “Любишь? Тогда отвечай!”» О последней из списка статье сказано: «Невежды в этой газете получили крепкий щелчок!»

    И заканчивается листок хлёсткими словами, звучащими очень по-строковски (в смысле - по-дедовски):


     «Ответственности все эти апологеты и восхвалители, биологически безграмотные, за трагедию в семье Берберовых нести не собираются.
      А следовало бы.
      Чтобы не совались сапожники в Храм Науки!»




                Продолжение (часть 5-я) здесь:
                http://www.proza.ru/2009/09/02/1111