Начало тридцатых годов застало семью отца в маленькой и бедной кубанской станице. В одной из комнат сельсовета за двумя рядами хлипких и обшарпанных столов сидело десятка полтора учеников разного возраста. Вот здесь его отец - и учительствовал. Сама семья ютилась в половинке съёмной хибарки с земляным полом. Шесть детей мал - мала и родители. Старшими были дядя Коля и мой отец. Младшую сестричку мать ещё кормила грудью. Вся станица жила впроголодь. От голодной смерти людей спасали небольшие приусадебные участки. Но у школьного учителя не было и этого клочка земли. Зерно у крестьян вымели подчистую ещё прошлой осенью. Лето наступало жаркое, засушливое. На пороге стоял страшный голод тридцатых годов.
В тридцать первом году отцу исполнилось пятнадцать, брату шестнадцать. Утром родители разбудили сыновей очень рано. Восточный край неба ещё только начинал синеть. На столе тусклая керосиновая лампа, две тарелки с мучной «затирухой», две картофелины и по ломтю хлеба.
Пока отец объяснял сыновьям, зачем их подняли в такую рань, мать тихо плача, шептала молитвы в углу перед иконками. Дело обстояло совершенно просто.
Надо было спасать семью. Надежды, что выживут и спасутся все, в наступающее лихолетье не было. Вот и решили родители, что старшим надо уходить из дома, сумеют прокормиться сами. А отец и мать с малыми детьми тоже двинутся южнее - к морю. Там проще с пропитанием, даст Бог - дойдут. Условились, что позже сыновья будут искать их в Сочи.
В дорогу были собраны два узелка. В одном несколько картофелин и два ломтя хлеба да щепотка соли в бумажке. В другом узелке скудная одежонка и инструменты. Кусок канифоли, небольшой моточек оловянной проволоки, самодельный паяльник. Шило, моток просмолённой дратвы, толстая - «цыганская» игла, сапожничья «лапка», молоток. Вот от этого сыновьям и следовало кормиться. Всё, чем могли снабдить в дорогу родители. Слава Богу, что азам ремесла были уже обучены отцом. Увидев инструменты, Николай спросил:
- А как же Вы? Мать тихо ответила:
- Бог милостив, не выдаст, да и люди может быть подадут. Отец неуверенно добавил:
- Кому письмо или какую бумагу напишу, кому прочитаю. Всё ж люди отблагодарят.
Да, Бог не выдал всех, но двух детей всё же призвал к себе в этой дальней дороге.
Вот такую страшную цену заплатили дед с бабушкой, спасая остальную семью.
Отец закурил и долго молчал. Потом продолжил:
- Отец нам с Колькой уже заранее приготовил две суковатые палки – дубинки. Повесили на них узелки, латанные - перелатанные сапоги. Родители расцеловали нас, перекрестили и мы вышли со двора. В последний момент мать спохватилась, отвязала от будки рвавшегося за нами Шарика - мелкую, худющую, но весёлую дворняжку. Вложила конец верёвки мне в руку со словами:
- Хоть и мелкая, но всё ж собака. И зверя может почуять и о человеке предупредит. Спаси Вас Бог! Вот с тем мы и пошли в «люди».
- Перед любой станицей умывались в ручейке или речке, обували сапоги и приходили на площадь. Устраивались в сторонке доставали инструменты, и Николай начинал орать:
- Паяем, лудим, обувь починяем! Через какое- то время подходили клиенты. Николай разводил небольшой костерок и калил паяльник. Мне приносили испорченную обувь. Кому заплатку поставить на сапоге, кому набойку сделать. Рассчитывались с нами продуктами. Кто пару картофелин принесёт. Кто ломоть хлеба. Чем могли рассчитаться, то и несли. Мы никому не отказывали и ничем не брезговали. И так от станицы к станице, от деревни к деревне. Слава Богу, на дворе было лето - тепло. Ночевали в стогах или в перелесках.
- Наломаешь, бывало веток, ещё лучше лапника, если есть. Бросишь сверху одно пальтишко вторым укроешься кое- как, а в центр брали Шарика, с ним- то теплее. Вот так и спали. Начали попадаться уже аулы. В одной из последних станиц я латал сапоги пожилому казачку. Рассчитался он двумя початками варёной кукурузы а, уже уходя, посоветовал:
- Вы хлопчики дальше- то поосторожней ходите. На дорогу особо не лезьте. Лучше краешком, перелесочками. Балуют на дорогах «абреки». Хорошо если только ограбят, а то и прибить могут. Случаи уже были у нас такие. Сгинули людишки. Времена- то лихие ноне. Колька попробовал возразить:
- Да чо нас грабить, у нас ничего и нет. Казачок криво усмехнулся, ответил:
- Вот за то, что с вас взять нечего и могут со зла полоснуть сабелькой, али пульку промеж лопаток всадить. И спросил прищурившись:
- А коли инструмент ваш отнимут, что потом делать будете? Кому вы нужны без инструмента. Нынче времена голодные. Народ «Христа ради» не подаёт. Самим жрать нечего. Моё дело предупредить вас, а там вы уж сами думайте. На то вам голова и дадена. С тем и побрёл к хате.
Хорошо, что мы тогда послушались совета старого казачка. Шли в основном опушками леса или параллельно дороге, по полям, где трава была почти в наш рост. Да и Шарик здорово выручал. Как бывало пёс насторожится, тихо так зарычит, так мы падали в траву и лежали, зажав собаке морду. Не раз видели всадников и парами, и маленькими группками. Все при оружии, ну кинжалы - это понятно. Тогда все мужчины на Кавказе ещё их носили. Но у многих за спинами и винтовки болтались, а кое у кого на поясе и «маузеры» в деревянной кобуре. Что за люди, Бог их знает? Вот так и шли, обходя стороной аулы и перекрёстки дорог. Примерно день так на третий все наши припасы съестные закончились. Ещё дня два питались лесными ягодами, где ежевики соберём, где грибов. Потом в лесу на костерке грибы обжарим и едим. Ну а потом вообще уже не в моготу стало, животами стали мучиться, рези начались. «Голод не тётка», решили спуститься в аул, может быть, что и заработаем из еды.
Нашли хиленький родничок, напились из него и умылись. Стали выбираться на опушку леса, явственно светлевшую впереди. Лес заканчивался на самой макушке достаточно крутого косогора. Внизу поблёскивала на перекатах речушка, а на ближнем к нам берегу раскинулся крупный адыгейский аул. Сели на траву и начали обувать сапоги. Негоже появляться в ауле «босяками», кто к таким пойдёт с заказами? Дворняжка крутилась по кустам, шуршала прошлогодней сухой листвой где- то рядом.
Вдруг раздался испуганный с подвыванием лай. Через мгновенье пёс был рядом с нами и жался к нашим ногам. Мы вскочили. Колька нагнулся и поднял с земли палку, я тоже. Так и стоим, спина, к спине перехватив поудобней палки в руках. Ждём нападения. Кругом тихо и никого нет. Обращаясь к Шарику, Колька тихо спросил:
- Ты кого там увидел- то, «шелудивый»? Пёсик тянет морду в сторону большого куста густо усыпанного ярко красными ягодами (в народе эти ягоды называют - волчьими) испуганно тявкает, поджимая хвост. Предлагаю брату:
- Пошли, посмотрим, что он там нашёл. Осторожно идём в том направлении. Пёс, то забежит вперёд нас, то опять шарахается нам под ноги. Подошли метров на пять к кусту и невольно отпрянули.
Под кустом в тени лежали, тесно прижавшись боками и положив крупные головы на вытянутые передние лапы два волка. Так нам тогда показалось. Прошло несколько мгновений, пока мы немного пришли в себя.
- Спят, что ли? Ляпнул я.
- Да какой там! Дохлые, похоже. Одёрнул меня брат. Сделали ещё несколько шагов к кусту, присели на корточки - разглядывая. Я уже разглядел и понял, что это не волки, но Николай опередил меня:
- Да и не волки совсем, а пастушьи собаки, они овечьи отары охраняют. Смотри, какие лохматые. Их ещё волкодавами зовут.
- Кавказские овчарки что ли? Уточнил я.
- Да, похоже, они. Подтвердил Николай.
Вездесущие муравьи уже сновали по мордам лежавших собак. Бегали по плотно закрытым векам глаз, забирались в собачьи уши. Но запаха разложения не чувствовалось. Видно умерли не так уж и давно. Невольно передёрнув плечами, тихо сказал Кольке:
- Пошли отсюда, как- то не по себе здесь.
- Точно. Буркнул Николай. Мы начали спускаться с косогора к аулу. Горка крутая еле успевали переставлять ноги да ещё вниз надо смотреть, чтобы не зацепиться за камень, а то так и вкатишься в аул кубарем. На бегу всё же успеваем переговариваться.
- Странно как- то, две собаки рядышком и мёртвые, болели что ли? Кричу брату.
- А мне, откуда знать! Может быть «чумка»? Спросим потом у местных.
Уже в самом низу косогора, Шарик, бежавший перед нами, вдруг бросается к нам в ноги. И только теперь поднимаем головы. Навстречу нам, от домов, несётся молча стая огромных, кудлатых псов. Чуть приседаю и наша псинка моментально оказывается у меня на руках. Дрожа всем телом, жмётся ко мне и от страха даже не лает.
По казацким станицам Шарику приходилось схлёстываться в драках с местными дворняжками. Но то ерунда. А вот таких огромных псов, ещё не доводилось видеть. Да и мне тоже. Буквально в два прыжка оказались у ближайшего плетня. Прижались к нему спинами и выставили палки вперёд. Псы взяли нас в полукольцо, рычат, но не бросаются. Да и рычат похоже больше не на нас, а на Шарика.
За нашими спинами раздался громкий гортанный крик и под лапы псов полетел ком сухой земли. Собачья стая слегка рассыпалась и недовольно ворча, отступила на несколько метров. Пожилой адыгеец опять поднял с земли камень и запустил собакам под лапы, сопроводив бросок громкой командой на непонятном нам языке. Псы неохотно затрусили обратно. Пожилой мужчина подошёл к плетню.
Голова седая. Глубокие возрастные морщины испещрили всё лицо коричневого цвета. Похоже, большую часть жизни человек провёл на открытом воздухе. Определить возраст довольно сложно. Но то, что хорошо за шестьдесят, точно. Спросил грубовато с сильным акцентом:
- Кто такие? Откуда и куда идёте? Мы сбивчиво объяснили ему. Выслушал и резко задал следующий вопрос:
- Почему из леса вышли? Я стал объяснять, что не раз видели на дорогах вооружённых людей и побоялись идти по дороге. Шли лесами. Мужчина криво усмехнулся и мрачно подтвердил:
- Да, шалят людишки, много всяких сейчас развелось. Потом махнул влево от себя, обращаясь к нам сказал:
- Вон там калитка, проходите во двор, есть у меня для вас работа. И добавил:
- А шавку свою привяжите у сеновала, если выбежит со двора её наши псы порвут. Не любят они у нас чужаков. Шагавший рядом Николай тихо буркнул:
- Хорошо, если только они не любят.
Зашли во двор. Привязали Шарика у сарая, а сами расположились на толстом бревне, в тени старой шелковицы. Мужчина вошёл в дом и вернулся на крыльцо уже с пожилой женщиной. Что- то говорил ей, а потом крикнул нам:
- Ложки- то у вас свои есть? Мы кивнули. Женщина повернулась и скрылась в доме. Адыгеец подошёл к нам. Поочерёдно оценивающе оглядел каждого, спросил:
- Курит кто из вас? Мы замотали головами.
- Хорошо. Будете ночевать на сеновале. Мы с Колькой переглянулись, он попробовал возразить:
- Но нам надо дальше идти, на юг, к морю. Там нас родители будут ждать. Мужчина ответил жёстко, тоном, не терпящим возражений.
- Вы же хотели заработать на пропитание, вот здесь и заработаете. Работы для вас хватит, а потом и пойдёте дальше. Сказал, как отрубил. А куда нам деваться?!
Из дома вышла женщина с большой миской в руках, от которой ещё шёл пар. Мы взяли миску, поблагодарили. Жадно втянули носами запах ещё горячей мамалыги - кукурузной каши. Сунула в руку каждому по лепёшке. Возвращаясь в дом, хозяйка прошла мимо Шарика, на мгновение приостановилась, достала из кармана фартука кусок лепёшки и бросила псу. Изголодавшаяся за последние дни собака с жадностью набросилась на угощение. Активно работая ложками, мы ели мамалыгу, а мужчина, присев на корточки в нескольких метрах от нас, внимательно наблюдал за нами, тихо напевая себе под нос. Уловив момент, когда адыгеец слегка отвернулся, Колька шепнул мне:
- Расскажи ему про собак. Я кивнул. Доели кашу, вылизали ложки и убрали их в узелки. Поблагодарили ещё раз хозяина. Он буркнул:
- На здоровье. И собрался уже привстать. Но я, обращаясь к нему начал рассказывать, кого мы нашли на вершине косогора. Старик слушал меня молча, не перебивая, нахмурившись и собрав кустистые брови в одну сплошную линию. Когда я закончил, обвёл нас недоверчивым взглядом. С трудом распрямляясь, встал и направился к плетню, отделявшему двор от соседнего участка. Сложил ладони рупором у рта и громко позвал:
- Азамат!
Собрался крикнуть ещё раз, но на пороге дома уже появился сосед. Высокий, и совершенно седой адыгеец. Наш хозяин призывно махнул ему рукой и крикнул:
- Иди сюда быстрей! Тот кивнул головой и скрылся в доме. Появился затем на крыльце уже в безрукавке одетой на рубаху. Вошёл во двор через незамеченную нами небольшую калитку в плетне. Я подумал тогда, что они родственники. Ведь не у многих соседей можно увидеть калитку в заборе. Мы с Николаем привстали с бревна, здороваясь. Коротко глянув на нас, ответил на приветствие.
- Садись дорогой! Послушай, что эти парни рассказывают. И прихлопнул ладонью по траве рядом с собой. Старик не стал опускаться на корточки, а просто сел на траву и вытянул ноги. Чуть склонив голову в его сторону, наш хозяин быстро заговорил на местном языке, махнул рукой в сторону косогора. Вводил соседа в курс дела. Тот поглядывал на нас с Колькой, цокал языком, покачивал головой, горестно вздыхал. Из всех фраз я сумел разобрать только несколько упоминаний Аллаха. Закончив рассказывать, кивнул мне:
- Давай ещё раз. Я неуверенно спросил:
- А он понимает по- русски? Сосед усмехнулся, ответил сам:
- Говори мальчик, говори, я всё понимаю, а если не пойму ты повторишь и объяснишь мне. Последние слова были сказаны достаточно жёстко. Делать нечего, повторил всё ещё раз.
Слушали внимательно. Изредка обменивались репликами на родном языке. Когда закончил, начали задавать вопросы. Спрашивали, какой цвет шерсти собак. Ещё, что я запомнил. Хорошо, что я сумел разглядеть собак и запомнить. Потом какое- то время старики сидели молча, видно было, что они очень расстроены моим рассказом. Вставая с земли, худой спросил:
- Можешь показать место?
- А что показывать, даже отсюда хорошо видно. Вышел в центр двора. Старики встали рядом. Протягивая руку в сторону косогора, говорю:
- Вон видите на самой макушке чуть правее красный куст? Поставив ладони козырьком над глазами, мужчины вглядываются в указанном направлении. Азамат спрашивает нашего хозяина:
- Ты видишь?
- Да, вроде вижу. За нашими спинами Колька громко добавляет:
- Там большой куст «волчьей ягоды», сразу его заметите. Азамат тяжело вздыхает и бормочет:
- Эх, совсем глаза плохими стали. Дёргает приятеля за рукав и торопит:
- Пошли что ли? Похоронить надо, пока шакалы не добрались. Я возьму лопату, а ты мотыгу и тряпку побольше. И они разошлись по домам. Уже минут через десять они медленно поднимались вверх по косогору.
Затем жена нашего хозяина принесла мне несколько пар обуви, требующей ремонта, а Николаю самоварную трубу и несколько тазов и кастрюль. С работой провозились почти весь световой день. Сдали на руки хозяйке выполненную работу только под вечер, когда первые сумерки начали сгущаться над аулом, а с отрогов гор потянуло вечерней свежестью. Примерно в то же время вернулись и мужчины. Вид у них был усталый, и не мудрено. В таком возрасте лазать по горушкам, удовольствия мало. Хозяйка вынесла из дома большой ковш воды, полила им. Ополоснув руки и лица, разошлись по домам. Нам ни слова, как вроде бы и нет нас.
Вечерний сквознячок потянул от дома давно забытые нами запахи жареного мяса. Сглотнув набежавшую слюну, Колька сказал:
- Давай отвязывай Шарика, заберём к себе на сеновал, а то его ночью псы или шакалы вместе с верёвкой сожрут. Пошли спать. Устал я.
Уже начали вставать с бревна, когда скрипнула дверь в доме и к нам вышла хозяйка. Вынесла каждому из нас по миске мамалыги там же лежал, источая дурманящие запахи кусок мяса. Помню, что у меня даже голова закружилась. Улыбнувшись, достала из кармана передника две лепёшки и протянула нам. Давясь слюной, еле выговорили слова благодарности. Женщина повернулась и пошла к дому. Бедный Шарик, натянув до предела верёвку, аж встал на задние лапы, а передними активно молотил по воздуху привлекая к себе внимание. Хозяйка засмеялась и к восторгу пса достала из кармана и бросила ему под лапы косточку. Последним куском лепёшки начисто вытерли миски, и Колька отнёс их на крыльцо невысокой веранды. Совершенно осоловевшие от сытного ужина побрели к сеновалу не забыв отвязать Шарика. Забрались наверх. Втянули за собой небольшую лестницу, и мгновенно уснули в обнимку с собакой.
Проснулись очень рано. Ночная прохлада вперемешку с крупными пластами ночного тумана бродили по аулу. Поднимаясь вверх, туман цеплялся за ветки деревьев и висел некоторое время причудливыми крупными кусками ваты. Поёживаясь от утренней свежести, спустились с сеновала. Шарик справил нужду под плетнём, и мы вновь привязали собаку.
На завтрак опять была мамалыга с куском лепёшки. Только успели перекусить, как во дворе появился Азамат в сопровождении жены. Мы привстали с бревна. Поздоровались. Старик буркнул, в ответ. Жена молча вывалила нам под ноги кучу поношенной обуви. Старик аккуратно поставил на траву старый самовар и бросил рядом гнутый серебряный поднос. Ткнул пальцем в сторону самовара.
- Течь начал.
Отошёл на пару метров в сторону, сел на траву скрестив ноги. Жена направилась в сторону дома. Колька начал доставать из котомки инструменты, а я стал перебирать обувь. Надо определиться с чего начинать ремонт. Из дома вышел наш хозяин, подошёл к нам. Поздоровался с соседом. Кивнул нам в ответ на наше приветствие. Покряхтывая, опустился на корточки рядом с Азаматом. Сидели молча. Внимательно наблюдая, как мы с братом приступаем к работе. Держа щипцами поднос над костерком, Колька пробурчал недовольно:
- Где же так вещь изуродовали! Что Вы с ним делали? Старик хмыкнул и прервал молчание.
- У каждой вещи своя история. И тебе не обязательно её знать. Делай дело и меньше болтай. Колька быстро перенёс раскалённый поднос на ровную деревянную плашку. Орудуя молотком начал выправлять металл. От подгорающего дерева потянуло сладким дымком.
Работать под внимательными взглядами двух старцев было очень неприятно. Помню, что я даже дратву в иглу вдел не с первого раза. Но оказалось, что они сели напротив нас не только ради наблюдения. Слегка качнувшись корпусом вперёд, Азамат тихо начал говорить:
- Тех собак, что вы вчера нашли, мы с Асхатом похоронили. И опять замолчал.
А я успел подумать: «Ну, слава Богу, теперь хоть знаем, как зовут нашего хозяина». Правда, нам было без разницы. Думали только об одном, как бы выбраться из аула целыми и невредимыми. Похоже, там советской властью даже не пахло. Жили по своим законам, а мы с братом чужаки. Понимали мы и другое. Пока мы в доме Асхата, с нами ничего плохого не случится. Но и задерживаться здесь не собирались.
Откашлявшись в кулак, старик продолжил более громко.
- Это наши собаки. Старые стали. Последние два года уже не могли пасти отару. Они со щенячьего возраста вместе. Без работы тосковали очень. Вот и ушли умирать вместе в горы. Замолчал. Продолжил уже наш хозяин.
- Мы с Азаматом друзья с самого детства. Наши отцы, деды тоже дружили. У нас с ним жёны из одного дома взяты - родные сёстры. И всегда отара овец была и есть общая - на две семьи.
Задумался о чём- то, тихо раскачиваясь взад и вперёд.
Колька перестал стучать по подносу, выравнивая его. Взял суконку, натёр её золой из костерка и начал драить, наводя блеск. Вздохнув, Асхат продолжил.
- Давно было. Уже осень начиналась тогда. Собирались спускаться с пастбищ в долину, домой. Сидели вечером у костра. Над костром котелок с мамалыгой. Я над ним. Помешиваю, чтобы не подгорела. Азамат сыр нарезает. Ужинать собирались.
Откуда этот старик взялся, до сих пор не понимаем, но думаем, что оттуда и старик уважительно поднял лицо к небу.
Колька не выдержал и хмыкнул недоверчиво.
- С чего Вы взяли, что именно оттуда,- и дёрнул подбородком вверх.
- Слушай, мальчишка! Ты кто такой? Почему старших перебиваешь?- взвился Азамат.
- Успокойся. Молодой он ещё. Да и не наш. Законов наших не знает. Асхат легонько похлопал друга по плечу. Тихо клокоча горлом, тот постепенно успокоился.
- Мы тоже не сразу так думать стали.
- Вот ты сейчас послушаешь всё, а потом попробуй нам объяснить. Может быть, у тебя получится. Теперь уже его друг презрительно хмыкнул. И две пары старческих глаз жёстко впились в Николая. Брат сделал в этой ситуации самое разумное: опустил голову и промолчал. Асхат начал рассказывать.
- Старик был высок и очень худ. Белая, узким клином борода покоилась на груди. Тёмный и длинный плащ до земли. Капюшон плаща закрывал голову до самых бровей. Лицо бледное, вытянутое с ввалившимися щеками. Глаза ясные и спокойные, как у младенца. За спиной котомка. В одной руке палка, в виде посоха. В другой руке корзинка затянутая сверху тканью. Поздоровался с нами на нашем языке. Просил разрешения заночевать вместе с нами у костра. Мы с Азаматом пригласили его поужинать. Как говорится - «чем Бог послал». Он улыбнулся и сел к костру.
- Ел не спеша, с достоинством, подставляя ладошку к подбородку, чтобы ни единой крошки не упало на землю. Поели. Стали укладываться спать. Вот тут он и протянул нам корзинку со словами:
- Тут два щенка. Хорошие будут собаки. Вам в помощь. Мне- то они ни к чему, а Вы, вижу хорошие люди. Будут Вам помощниками.
- Голос такой тихий, спокойный и уверенный. Такому голосу, веришь и подчиняешься. Мы взяли корзину. Потом легли спать. Он по одну сторону костра, подложив под голову котомку и спиной к огню, мы по другую.
- Утром встали очень рано, а его уже нет. Как он встал и ушёл, мы не слышали. Да ладно мы. Но ведь и собаки, охранявшие отару, ни вечером, ни утром голос не подали. Отара была рядом не далеко от костра. И собаки у нас были не плохие, человека и зверя чувствовали издалека. И молчали. Как это объяснить?
Вопрос адресовался Николаю, но он благоразумно промолчал.
- Мы тогда тоже много думали, спорили, грешили на собак, что они проспали, не учуяли старика. Но через пару лет решили, что не так всё просто. Уж больно многое изменилось в нашей жизни после этого случая.
- А в то утро, услышав писк из корзинки, мы сняли с неё тряпку. Два крупненьких щенка уже начинали просыпаться. Более тёмного окраса - кобелёк, посветлее - сучка. Вот так эти собаки попали к нам. Через несколько лет они выросли в крупных, сильных и очень умных собак и стали вожаками. Все остальные сторожевые псы не стоили этой пары. Ох, какие были собаки! Старик смачно «цокнул» языком покачивая головой. Его друг пробормотал.
- Что они в этом понимают!?
- Зачем ты так. Смотри, как они руками работают. Значит и в голове не пусто. Поймут.
- На летних пастбищах в горах отара всегда теряет овец и ягнят. Без этого невозможно. То овца сломает ногу, приходится резать. То овцы попадут под камнепад. Всякое бывает. Но самое страшное - это волки. Они всегда кружат вокруг отар. Выбирают момент. Хитрые и умные твари.
По тону в голосе чабана чувствовалось, что он ненавидит хищников, но проскальзывали и нотки невольного уважения к зверю.
- Если волкам удаётся обмануть сторожевых псов или прорваться сквозь них к отаре - это беда. Они режут всех подряд: овец и ягнят. Самые сильные уносят с собой несколько тушек, а остальные отбиваются от преследующих собак и пастухов.
С появлением этих собак мы волчьей беды уже не знали. Зверя и человека они чуяли намного раньше остальных псов. Что только волки не придумывали, чтобы подобраться незаметно к отаре, ничего у них не получалось. Собаки успевали поднять тревогу и встречали волчью стаю.
- А каких они волков давили! Старик закатил глаза и сидя на корточках, вытянул ладонь на уровне плеча.
- Во, каких! С хорошего телёнка. Матёрых, вожаков стаи давили. Замолчал, видно вспоминая. Продолжил рассказывать его друг.
- Почти десяти лет мы не теряли овец и ягнят по вине волков. У нас была самая большая отара и лучшие сторожевые псы. Он обвёл рукой вокруг себя.
- Вся округа завидовала нам. Сколько раз предлагали продать псов. Чего только не давали за них! В наших краях за молодую, красивую невесту из богатой семьи такой калым не дают - сколько нам давали за собак. Асхат легонько подтолкнул друга локтём.
- Ты про чеченцев расскажи.
Азамат слегка развернулся и махнул рукой в сторону белеющих вдалеке снежных шапок.
- С той стороны гор, чеченцы приезжали. Трясли перед нами пригоршней золотых червонцев царской чеканки. Упрашивали продать собак. Мы не продали.
Николай закончил надраивать серебряный поднос, покрутил его перед собой, подставляя под лучи солнца и спросил.
- Но ведь от них наверняка щенки были, неужели тоже не продавали?
- Почему? Продавали! Парочку самых крепких оставляли себе, а остальных продавали. Бывало, что и дарили кому-то из своих родственников. Сейчас в ауле нет такого двора, где бы ни было их потомков. Он, прищурившись, посмотрел на нас с братом и ехидно хихикнув, добавил.
- Вот их потомки и прижали вас к плетню. Притушив улыбку Азамат продолжил.
- Хороших щенков было много, но всё уже не то. Не плохие собаки, но таких псов как эти, уже не было. Повёл рассказ в несколько ином направлении.
- Я думаю, псы ушли в мир иной без обиды на нас, мы их берегли и не обижали. Наши семьи многим обязаны им.
- Жизнь человека коротка, а собачий век ещё короче. Замолчал задумавшись. Беззвучно шевелил губами. Затем продолжил, не обращаясь к нам, а как бы говоря сам с собой.
- Видишь, как получилось!? Мы с Асхатом состарились, силы уходят, на пастбища уже не можем подниматься. Слава Аллаху сыновья выросли, окрепли, смогли заменить нас.
И собаки состарились. Последние два года, ни мы, ни они в горы не ходили. Нам проще. Мы можем себе работу, найти: то дров наколешь, воды принести из колодца. Всё какая- то польза для семьи.
А им тяжело было, тоскливо. Без работы они не могли, им надо было чувствовать свою нужность людям.
Колька вертел в руках самовар, разглядывал шов, ища место протечки. Не выдержал и пробормотал недоверчиво.
- Вы уважаемый про собак прям как про людей. А их вон, сколько под ногами крутится, тявкают и ничего - живут себе. Азамат, видно боясь потерять нить мысли промолчал. Одёрнул Николая его друг.
- Помолчи парень. Лучше слушай. У вас вся жизнь впереди, может и пригодится. Неожиданно Азамат поддержал Николая.
- Ты парень прав! Действительно, вон, сколько их крутится. Суетятся, путаясь под ногами. Разве у людей не так? Многие - ли выполняют своё предназначение на этой земле? Единицы! Остальные просто живут, суетятся, грешат и грешат. Потом молятся, замаливают грехи. Просят Его о чём- то. Старик поднял палец к небу.
- Потом опять живут и грешат. Вспоминают о Нём только в последние минуты жизни и опять просят!
- Собакам, наверное, не дано обращаться к Нему. Они просят нас – людей о еде, о возможности жить рядом и служить нам. Во многом от нас зависит, какими они становятся рядом с нами. Они безгрешны, все их грехи на нас - людях.
Не нам, а им дано такое право. И не всем, а лучшим - избранным. Право самим определять момент окончания жизненного пути. Момент, когда они понимают, что уже не могут служить нам, приносить пользу своим существованием. Тогда они уходят, и останавливают сердца.
Старик замолчал. Прервал молчание наш хозяин. Тихо сказал:
- А ведь я видел, как они уходили.
- Почему не сказал мне? Так же тихо спросил Азамат.
- А зачем? Я понял, что они уже не вернутся. Если не эти парни, я бы сказал тебе чуть позже. И мы пошли искать наших собак.
Они ушли очень рано. Только, только начало рассветать. Туман ещё стлался по траве. Медленно так поднимались по косогору. Лапы и половина туловища тонули в тумане, казалось, что они плыли вверх.
Почти одновременно старики сделали жест традиционный среди этих народов.
Беззвучно что- то шепча, провели открытыми ладонями по лицу сверху вниз, как бы омывая его. После чего один заговорил.
- В этом они похожи на нас. Каждое существо приходит в этот мир в одиночестве, с первым вздохом, с первым криком. И уходит в мир иной в одиночестве. С последним вздохом и стоном. Да, нам людям, возможно, приятно осознавать, что в последний путь нас провожают близкие люди, столпившиеся возле ложа. Но в последние мгновения надо - ли нам это? Но мы не можем спрятаться, убежать. Доставляя тем самым лишнюю боль окружающим.
А им это дано. Они заранее уходят от нас. Дают нам возможность запомнить себя не в момент смерти, а ранее. Кто скажет, что лучше, а что хуже?
Отец замолчал и потянулся за очередной «беломориной».
Вот такой рассказ о своей юности и собаках услышал я от отца, когда спросил,- «почему собаки так мало живут?»
- А дальше, что было? Мне очень хотелось, чтобы отец продолжил рассказ. Не часто выпадали такие случаи.
Сделав последнюю затяжку, потушив папиросу, он продолжил.
- Хозяин сказал нам, чтобы мы постарались закончить ремонт в этот день - до темноты. Пояснил, что поздно вечером с пастбища вернётся его старший сын. Привезёт овечий сыр, который они делают прямо в горах. А утром следующего дня они поедут в Майкоп. Захватят и нас в город. Так, мол, будет надёжней. По дорогам сейчас шляется много разного люда и нет гарантии, что сможем добраться до города. Мы с братом а тот день поднапряглись и закончили работу вовремя.
Уже с сеновала наблюдали, как поздно вечером во двор въехал на коне мужчина. В поводу он вёл вторую лошадь, навьюченную холщёвыми торбами. Держа в руке керосиновую лампу, мать, а за ней и отец вышли встречать его во двор. Мужчины сняли поклажу с лошади и перенесли в дом. Затем хозяин отвёл лошадей в конюшню. Свет от лампы ещё долго освещал окна дома, видно мать кормила сына с дороги. А мы, с братом умаявшись за день, уснули очень быстро.
Проснулись рано. Асхат был уже во дворе - выводил из конюшни лошадь. Поздоровались и пошли умываться к колодцу, вырытому между двух дворов опять- таки на две семьи. Хозяйка вынесла нам обычный завтрак. Поели. Сложили и увязали нехитрые пожитки в узелки. Намотали портяночки и обулись в сапоги.
Из дома вышли мать с сыном. В руках женщина держала небольшой узелок. Подошла к нам и, улыбаясь, протянула его, что- то сказала по-адыгейски. Через ткань узелка ещё чувствовалось тепло нескольких лепёшек и тянуло пряным духом свежего овечьего сыра. По тем голодным временам - подарок в дорогу был щедрым. Расплываясь в улыбках и кивая головами, поблагодарили хозяйку. Возвращаясь в дом, женщина весело потрепала по ушам Шарика. Пёс восторженно замолотил хвостом.
Сын был почти копией отца. Высокий, сухопарый, лет за тридцать. Обветренное и загорелое лицо. Синева на щеках и подбородке свидетельствовала, что он только что тщательно выбрился перед дорогой. На голове копна не стриженных, слегка вьющихся, иссиня чёрных волос. В отличие, от таких же отцовских - без проблесков седины.
С плеч парня свисало несколько матерчатых торб источавших запахи сыра. Подошёл к телеге и сбросил их на дно. Что- то тихо спросил у отца. Тот молча кивнул головой, и парень повернул к дому. Хозяин окликнул нас с Колькой. Махнул нам рукой.
- Пошли со мной! И направился в конюшню. Мы за ним.
У дальней стены конюшни из большой кучи сена каждый взял по большой охапке, и вернулись к телеге. Бросили, прикрывая торбы с сыром. Из дома вышел сын. Парень нёс в руке какой- то длинный предмет, завёрнутый в бурку. Колька тихонько толкнул меня локтем в бок, мы отвернулись, делая вид, что не замечаем его. Тихо звякнув металлом, сунул винтовку, (а это точно была она), под сено.
Расправив и слегка встряхнув бурку, Асхат застелил ею всё сооружение. Поводья в руки взял сын, отец сел сбоку, опустив ноги вниз. Указывая рукой на задок телеги, сказал нам:
- Забирайтесь. Только шавку возьмите на руки.
Побросали в телегу узелки, палки. Я намотал конец верёвки на руку, а Шарика пристроил на коленях.
Телега тронулась со двора. Хозяйка шла следом за нами - закрывать ворота и долго ещё, потом стояла, провожая нас взглядом. Рукой не махала просто стояла и молча смотрела во след. Её мужчины даже не обернулись.
Может быть, у них так принято?
Аул был достаточно большой. Домов двадцать вдоль речушки. И только начал просыпаться. Над крышами домов начинали виться струйки печного дыма, смешиваясь с хлопьями поднимающегося утреннего тумана. Из каждого двора выскакивали стайки огромных кудлатых псов, сопровождая телегу, бежали некоторое время следом. Потом за телегой оставалась бежать пара псов, а остальные возвращались во двор. Они не лаяли, не бросались на нас, а просто бежали следом с мрачным выражением на мордах и в глазах. Бедный Шарик сжался в комок у меня на коленях, его била крупная дрожь. Да и нам с Колькой под этими угрюмыми взглядами было не по себе. Я спросил у Асхата, кивая на собак, бежавших за телегой.
- Почему их так много в ауле, ведь они должны быть при отарах?
- Во дворах остаются слишком молодые или старые псы, а остальные на пастбищах. И добавил:
- Разве это много?
Сопровождаемые таким «почётным эскортом» выехали за околицу к мосту через речушку.
У моста под старым, раскидистым каштаном привязанные к ветке дремали, прижавшись боками, друг к другу две лошади.
Их владельцы - пацаны чуть старше нас с Колькой сидели, закутавшись в бурки на трухлявом пне чуть в стороне. Под ногами в траве лежали два винтовочных обреза. Увидев телегу вскочили. Подошли, приветствуя взрослых. На нас с братом поглядывали искоса с заметным любопытством. Что аул, что деревня, разницы нет. Новости о чужаках разносятся моментально. Коротко переговорили о чём- то и вот уже колёса телеги катятся по гулким доскам моста.
Дальше собаки нас провожать не стали. Помахивая пушистыми хвостами, не спеша побежали в сторону аула. Я почувствовал, как Шарик облегчённо вздохнул. Колька слегка кивнул в сторону мальчишек за мостом и шепнул мне:
- Тоже мне, караул хренов
Минут через пять за поворотом дороги мост пропал из вида. Асхат повернулся в нашу сторону и спросил, кивая на Шарика:
- И долго ты его ещё собираешься греть на коленках?
- Можно уже его пустить?
- Конечно. Кому он здесь нужен? Ухмыльнулся мужчина.
Я размотал верёвку на всю длину и спустил Шарика на дорогу. Пёс весело побежал вровень с телегой, выскакивая иногда на обочину что- то вынюхивая в тёплой и пушистой пыли. За эту дорогу до города псу даже удалось изменить о себе мнение мужчин с презрительно - брезгливого на просто нормальное. Пару раз он, насторожившись, начинал ворчать и тихо лаять, повернув морду в нашу сторону. И каждый раз сын Асхата перекладывал вожжи в левую руку, а правой подтягивал поближе к себе винтовку, лежавшую под сеном, а его отец опускал руку в карман, явно не пустой.
Через несколько минут нам навстречу попадались всадники. Приветствуя друг друга, и перекинувшись парой фраз с мужчинами, мы разъезжались в разные стороны. Молчавший всю дорогу сын хозяина пробормотал одобрительно в сторону пса.
- А шелудивый- то оказывается тоже собака. Неплохо чует мелкий. Отец что-то ответил ему на своём языке. Потом они тихо затянули какую- то песню, под мотив которой мы с Колькой аж начали клевать носом. До города ехали часа три, не меньше.
Когда телега взобралась на очередной пригорок, увидели внизу постройки пригородов Майкопа. Асхат что- то сказал сыну и тот остановил телегу. Мужчина обернулся к нам.
- Всё, приехали! Тут уже безопасно, сами дойдёте.
Мы слезли с телеги, сняли узелки. Поблагодарили.
- Спасибо за всё, спасибо, что подвезли. Он не стал протягивать нам руку на прощание, просто поднял её вверх.
- Счастливо вам, поскорее выбирайтесь отсюда и ищите родителей. Его сын, не оглядываясь на нас, тронул лошадей, поднял руку в приветствии. Они уже отъехали метров на десять когда Асхат крикнул:
- За наших собак вам спасибо! Телега прибавила ходу и скоро они скрылись в облаке пыли.
Закинули палки с узелками на плечи и потопали в сторону города.
- Не хотят, чтобы нас видели вместе с ними. Боятся уважение потерять у соплеменников. Колька сплюнул в пыль на обочине. Продолжил.
- Да и Бог с ними, главное, что целы и невредимы выбрались. Жратвы дня на три хватит.
Он прав, надо быстрее выбираться отсюда.
В конце лета, ближе к осени мы уже входили в Сухум.
В этом городе и появилась у меня трудовая книжка в шестнадцать лет. Днём работал в институте субтропиков. Ходил по болотам и прочим водоёмам и лужам с двумя баллонами ядохимикатов за спиной. Разбрызгивал эту гадость. Такими методами тогда пытались бороться с малярийным комаром. В те годы на всём Черноморском побережье Кавказа свирепствовала малярия. Люди предпочитали не селиться в низинах у моря, строили жильё чуть выше, на холмах. Эта тварь - малярийный комар, высоко летать не может.
- Вечером ходил в школу. Окончил седьмой класс. Поступил на курсы электромонтёров, окончил их. Потом поступил на Рабфак.
- А что это такое? Спросил я отца. Подумав, он ответил.
- Что- то вроде подготовительных курсов перед поступлением в техникум или даже в институт.
Постоянно наводили справки о родителях, слали запросы в Сочи. Примерно месяцев через восемь, после третьей попытки нам дали их адрес. На душе стало полегче.
Отец опять потянулся за папиросами. Боясь, что на этом рассказ закончится, я спросил:
- А как же дядя Коля, а Шарик? Отец рассмеялся.
- Шарик он и есть Шарик, ещё в первый день в Сухуми, увязался за какой- то пушистенькой собачонкой и с концами, больше мы его не видели. Но думаю, он не пропал, шустрый был пёс. Наверняка к кому ни будь, пристроился.
- И с Колькой получилось всё почти как с Шариком. Учиться он не хотел, «работяга» - тоже аховый. На всех местах долго не задерживался. Спутался с сухумской шпаной, «крутил» какие- то мутные дела». Мне от работы выделили комнатушку почти на чердаке, там мы и жили одно время. Проснулся однажды утром - Кольки нет, нет и моей последней зарплаты.
Объявился братец только через шестнадцать лет, уже после войны в сорок восьмом году. Заявился в Сочи к родителям с женой и на зелёной «Победе». Жена ладно, а вот откуда в те годы машина взялась, да ещё «Победа»!? Сей факт - до сих пор тайна покрытая мраком. Потом «трепал языком», о какой- то учёбе, о заслугах на фронте, но я ему не верю. За все последующие годы не видел ни его диплома, ни орденских планок с наградами.
Сейчас, иногда при встрече, да под рюмку водки – хвастается и завидуя мне, говорит:
- Если бы у меня был партбилет, как у тебя, я бы не вторым секретарём в курортном Совете Сочи сидел, а возможно в Кремле заседал. Вот в этом вопросе я ему верю!
- Таких «жучил», как твой дядька, ещё поискать надо! Я не удержался, спросил:
- Так почему же он не вступал и не вступил в партию до сих пор? Отец ухмыльнулся, ответил:
- Он же не дурак, понимает, что сказки рассказывать можно мне, а парт комиссия верит только фактам и всё перепроверяет.
Опять прикурил папиросу и, попыхивая ею, перевёл рассказ в иное русло.
- Вот более тридцати лет уже прошло, как я травил малярийного комара в Сухуми. И ведь, что только не делали, травили, проводили мелиоративные работы, пытаясь осушить низины. Ничего не помогало. Пока кто- то из умных людей не догадался запустить в водоёмы маленькую аквариумную рыбку – гамбузию. Она так активно начала жрать личинки комара, что через несколько лет эта страшная проблема была решена.
Сейчас Черноморское побережье - райские места. И страна и местное население озолотились на курортниках. И ведь в этих городах побережья кому только памятников не наставили и Сталину, и Ленину, даже Павке Корчагину, то бишь Николаю Островскому.
А вот ума и совести не хватило, ну если не памятник, так хоть мемориальную доску, «золотой» рыбке - благодетельнице общей соорудить.
И вот уже сейчас, в наше время, смотря и слушая по телевизору жалобы и «стоны» руководства Краснодарского края и местного населения, по поводу того, как мало отдыхающих едет сейчас на наше побережье, с его незатейливым сервизом.
Вспомнился мне давний рассказ отца. И подумалось.
- А может быть лучше будет, не ставить свечки в сочинском храме, прося благополучия, а «пустить шапку по кругу» и если уж не памятник, так доску благодарственную заложить в честь рыбки – благодетельницы. Может быть - лучше поможет делу.
Но тут же вспомнилось. Её - «кормилицу» уже «отблагодарили» в народе. В адлерском районе города Сочи, горку, на которой расположено районное кладбище, зовут «гамбузькой»! Своеобразно отблагодарили. Не правда ли? Но на то мы и люди – человеки.
По объективным причинам долго не возвращался к данному тексту. За это время побывал в Сочи. Приношу свои извинения за предыдущие абзацы и воздаю хвалу руководству адлерского района города Сочи. Нашлись всё же светлые и умные головы, нашлись и деньги. Поставили в Адлере памятник рыбке – спасительнице! Пусть и не большой, но очень симпатичный. Стоит он на зелёном газончике напротив спортивной базы. «Лучше позже, чем никогда». Честь и хвала Вам адлерцы!