Еще учась в седьмом классе, мы уже стали постоянными посетителями нашего сельского клуба, где можно было взять книги в библиотеке, участвовать в художественной самодеятельности, играть в бильярд, когда не было взрослых. Часто привозили и кинофильмы, на которые собиралось все село, и было тесно в зале. Перед собраниями нас посылали пробежать по селу и кричать: - «На собрание». За это нас пускали тихо сидеть в зале, а после собрания обычно бесплатно показывали кино.
По вечерам проводились танцы, но пацанов старались выгнать, чтоб не мешались взрослой молодежи танцевать. А вот одноклассниц не выгоняли, потому что они выглядели уже как невесты.
Танцевали под гармонь, на которой умел мастерски играть Коля Сычев, небольшого роста, худенький парень. Но, из-за таланта, все уважали его, называли Николаем и выполняли все желания. Он, имея абсолютный слух, посмотрев новое кино, сразу начинал играть те песни, которые там звучали.
Хоть и учились мы с ним с первого класса, но дружбы не было, так как жили на разных улицах, а ребята, собираясь группами в играх, воевали улица с улицей, и даже на одной улице враждовали с ребятами с другого конца.
Но, проучась вместе в шести классах, как-то сдружились в седьмом. Может потому, что сидели за одной партой, и он иногда списывал у меня домашние задания, хоть я и не учился на пятерки.
- Садись со мной рядом, – говорил он перед танцами. И когда меня начинали выгонять, как и всех, Колька заявлял:
- Если его выгоните, то играть не буду!
- Да зачем этому сопляку тут мешаться?
- Вместе с ним и я уйду!
Угроза имела воздействие, и меня оставляли в покое. Хотя танцы и не интересовали, но с большим удовольствием слушал, как Колька играет. Невзрачная, старенькая гармошка пела в его руках, а если играл плясовую, то ноги сами просились в пляс.
Подвыпившие парни, сами попросившие его сыграть «цыганочку», потом умоляли:
-Николай! Остановись, уже сил больше нет плясать.
А он, под общий хохот, еще быстрее начинал играть, так что парни падали на пол от усталости.
И в самодеятельность он втянул, хоть и не было никаких актерских данных. Я вначале не хотел оставаться на репетицию, так Коля поставил условие перед девчатами из хора:
- Если Мишка не будет со мной сидеть, то я не буду играть.
- Миша! Ну, останься с нами, – начала одноклассница Зоя Кастерина, красивая девушка, а за ней и другие. Краснея от такого внимания, я остался, а потом дали роль в спектакле, самую неприметную – говорить вместо радио.
По сценарию в нужном месте должно было заговорить радио и сделать объявление. И режиссер, молодая девушка, заведующая клубом, придумала посадить меня под стол, накрытый скатертью, чтоб говорил за диктора.
В нашем клубе постановка прошла хорошо, и решили ехать в соседнее село Мисаелгу, которая была участком нашего леспромхоза, чтоб и там показать. Начальник дал нам две лошади, запряженные в телеги и с веселым, радостным настроением, поехали по лесной, разбитой дороге, за двенадцать километров на гастроли, где уже висела афиша о нашем спектакле.
Приехали после полудня, а спектакль вечером. Всё приготовив на сцене, мы вышли на улицу, и разбрелись по деревне. Нам с Сычевым не куда было идти, и присели у клуба на скамейке. Он заиграл на гармошке, и мало помалу вокруг собрались местные жители, подхваливающие музыканта:
- Молодец! Маленький, а как играет.
- Откуда, артисты?
- Из Аршинки.
- Это вы будете спектакль ставить?
- Да.
- Уж больно молодые, что вы там поставите?
- Вечером увидите, – важно сказал Колька и перестал играть. Музыка смолкла, и все стали расходиться по своим делам. Только две девочки, нашего возраста, ходили мимо нас, и одна все повторяла:
- Интересно бы узнать, чем же он питается.
Может, как-то хотели завести с нами разговор, все же артисты приехали, а может, смущала Колькина худоба.
Но нам было не до девчат, а очень хотелось покушать, и уныло стали ждать вечера. Сначала пригнали коров, подоили, и только потом потянулись в клуб люди. При битком наполненном зале, мы отыграли постановку, под одобрительные аплодисменты.
- Приезжайте к нам еще!
- Постараемся к октябрьскому празднику.
- Будем ждать!
Обратно ехали ночью. Хорошо, что было полнолуние и дорогу было видно. Все уставшие и голодные ехали молча, без песен и шуток. А природа была очаровательна в холодном лунном свете. Все казалось нереальностью, а какой-то сказкой. Мимо в тумане неспешно проплывали высокие сосны и ели, задевая телеги и нас своими лапами. Лошади то бежали бойко под гору, и все боялись расшибиться о пеньки и камни, то медленно тянули в гору, и ребята соскакивали и шли пешком.
- Какая чудная ночь. Неужели мы все это забудем, – раздался восторженный девичий голос с передней телеги. Никто не ответил.
Домой приехали близко к рассвету, когда ранняя, июньская заря загоралась на востоке.
Еще ставили несколько спектаклей к праздникам, но в другие деревни уже больше не ездили.
Мне тоже хотелось научиться играть на гармошке, и просил Кольку, чтоб показал, как надо играть. Но учитель из него был плохой:
- Смотри, как я играю, и повторяй за мной.
- Но ты же сам как-то учился?
- Не помню как. Просто подбирал мелодии на слух и все. Так и сейчас играю.
О нотах ни я, ни он и понятия не имели, а из музыкантов в селе был только один Коля. И на все свадьбы, гулянки его приглашали. Рано пристрастился к водке и, не дожив до тридцати лет, умер, замерзнув в снегу.
Словно осиротела деревня, и долго вспоминали сычевскую гармошку, потому что так талантливо никто не умел играть.