– Сиди здесь и никуда не уходи, – сказала мама. – Я скоро.
Мама обошла кусты и скрылась за какой-то дверью, а мальчик остался сидеть на скамейке и от нечего делать болтать ногами. Какая-то собака хотела прошмыгнуть мимо, но все не решалась и боязливо косилась на мелькающие ноги в желтых сандалиях. Ей, видно, очень нужно было проскочить. Она торопилась по своим делам и от нетерпения суетилась, то садилась, то вставала и один раз даже тявкнула.
– Ладно уж, иди, – сказал мальчик и сполз со скамейки.
Собака нырнула в кусты, а он подумал и полез за ней. Он уже вылез с другой стороны, но вдруг попятился и спрятался за ветками.
За кустами была площадка, а на другой стороне площадки, на крылечке какого-то вагончика, сидел странный человек. У него были лохматые жёлтые волосы, яркое размалёванное лицо и смешной пёстрый костюм с бубенчиками. Немного погодя мальчик понял, что это клоун. Мальчику не было ещё и пяти лет, но он уже был в цирке и видел там клоуна, может быть, этого самого.
Но только тот клоун был весёлый, а этот печальный. Мальчик сразу понял, что этому клоуну было грустно. Он сидел и зажигал спички, одну за другой. Зажжёт, подождёт, пока спичка обуглится, бросит, зажигает следующую и снова задумчиво смотрит, как маленькое пламя поедает белую палочку.
Мальчику очень хотелось подойти и потрогать бубенчик, но он стеснялся. Что-то подсказывало ему, что у этого странного человека какие-то свои сложные переживания и ему нужно побыть одному. Он не хотел мешать, но уж очень было любопытно, и он подходил медленно, по шажочку.
Человек не обращал на него никакого внимания и думал о своём. Возле него лежала пачка папирос, он вынул одну и закурил. Он курил, щуря глаза, и пускал дым через нос, а мальчик стоял неподалёку и смотрел на него во все глаза. Очень ему нравился этот смешной и грустный дядя, и бубенчики были замечательные: жёлтенькие, маленькие. Особенно тот, что на плече. Солнце освещало этот бубенчик больше всех, и он сверкал, как огонёк.
Мальчик засмотрелся на него и даже вздрогнул, когда услышал:
– Ну, как жизнь?
С раскрашенного лица на него буравчиками смотрели маленькие чёрные глаза. Он смущённо засопел.
– А ты кто?
– Я? Я шут.
– Неправда. Шут - это дурак, я знаю.
– Вот я и есть дурак. Что ни делает дурак, всё он делает не так.
Мальчик засмеялся.
– А! Это такой стишок есть, мне мама читала.
– Стишок? Это жизнь, малыш. Уж какие стишки…
– Нет, это стихи. Там ещё дурак носил воду решетом.
– Да-да, именно решетом. Страшно неудобно. Так ему и надо, дураку.
– Это не неудобно, а зря. Вода ведь выливается через дырки.
– Выливается, что ж ещё ей делать…
Клоун достал новую папиросу, сунул её в рот и, не зажигая, снова задумался.
Мальчик с интересом разглядывал его.
– Ты сейчас на нашего Тапку похож.
– На кого?
– Собака наша. Зовут Тапок. По всамделишному он Топ, а папа зовёт его Тапок. Он очень любит тапочки воровать, а потом их драть. И ты на него сейчас очень похож.
– Ну, спасибо, брат. Мало того, что я дурак, так я ещё и на какой-то там драный тапок похож.
– Да не на тапок, а на Топа, собаку нашу. Когда нашему Тапке грустно, мы ему чупа-чупс даём. Знаешь, такие круглые карамельки на палочке. Он их не грызёт, а во рту держит и слюни пускает, а изо рта палочка торчит, как у тебя папироса. И ты сейчас очень на Тапку похож. Тебе грустно, да? А почему тебе грустно?
Человек ничего не ответил. Мальчик терпеливо ждал и не уходил. Переминался и шмыгал носом. Сочувствовал.
– Счастливый ты, – сказал, наконец, клоун. – У тебя Тапок есть, который тапки дерёт и слюни пускает. А у меня собака умерла. Погибла.
– Болела?
– Нет. Она маленькая была, вместе со мной в цирке работала. Крошечная, будь твой карман побольше, поместилась бы. Поехали мы с ней за город, на прогулку. Ну, отбежала от меня далеко да прямо в зубы и попала. Собаки её загрызли, бродячие какие-то.
Мальчик испуганно моргнул. Его детский мозг не мог ещё осознать, как большие собаки убивают маленькую собачку, но он подумал, как ей было больно, и она визжала и звала на помощь, и глаза у него сразу взмокли, а губы растянулись в ниточку.
– Ты плакал?
– Было дело…
– Не надо было тебе её туда возить.
– Ну, что ни делает дурак… Очень ей ездить нравилось, и чтобы возле окна, непременно. В окно любила смотреть, и всё, что увидит, мне рассказывать.
Клоун говорил, не вынимая папиросу изо рта, и она смешно подпрыгивала при каждом слове.
– Не выдумывай, я не маленький. Собаки не умеют, как люди, разговаривать.
– А зачем как люди? Мы с ней столько лет были вместе, что я её и так понимал, по-собачьи.
– Жалко мне твою собачку.
– Её тоже Топом звали. Как и твою.
– Ой!
– Да. Но она была такая маленькая, что я звал её Топик – так ей больше подходило.
Мальчик помолчал.
– Ты знаешь, я бы отдал тебе Тапку, но я не хочу.
– Да я бы и сам его у тебя не взял. Разве можно друга отдавать.
Мальчик энергично тряхнул головой.
– Он мне не друг. Он мой братишка. Когда я родился, нас вместе домой принесли. И меня и его. Он тоже тогда маленький был. Я тебе его не отдам, ладно?
Клоун невесело улыбнулся и кивнул.
– Ну, конечно, что ты. Я бы своего Топика никогда никому не отдал.
– Тапка меня очень любит. Он будет без меня скулить. Он и спит со мной. Мама ругается, а он ночью забирается ко мне и кладёт голову на подушку. И так спит. А с тобой он не будет спать, да ведь? Он ведь ко мне привык, правда?
И мальчик доверительно взял клоуна за указательный палец.
– Ты меня как будто уговариваешь. Успокойся, малыш, не нужна мне твоя собака, да и никакая теперь, после Топика, не нужна…
– Значит, ты не хочешь другую собаку?
– Не хочу.
– Ты знаешь, наш Тапка очень любит жить дома. – Голос у мальчика задрожал. Он очень хотел донести до грустного дяди свою мысль и очень боялся, что тот его не поймет. – Он даже не очень гуляет. Ему нравится дома бегать. А когда кто чужой приходит, то он даже прячется.
Клоун громко фыркнул и покрутил лохматой головой.
– Ну, ты даёшь, брат. Ты еще давай зареви – скажут, я тебя обидел. А я детей не обижаю, я их, наоборот, смешу. Хороший ты, видать, человечек, добрый, ну и иди играй себе. А хочешь, фокус покажу? Этот, как его, дох-тибидох?
Мальчик, не слушая, рылся в карманах своих коротких штанишек.
– Вот, – сказал он, раскрывая ладошку, – возьми, это тебе.
На ладони у него лежал короткий, но очень толстый карандаш с двумя заточенными концами – красным и синим.
– Это очень хороший карандаш. Он был большой, я его уже весь исписал.
Клоун отстранил его руку.
– Рисуй сам. Очень славный карандашик, вот и оставь себе. Мне и отдаривать нечем. Не папиросы же тебе дарить. Или спички.
Но мальчик продолжал настойчиво совать клоуну в руку карандаш.
– Нет, ты возьми, возьми! Тапка мой, а тебе карандашик, ладно?
- Да не нужен мне твой карандаш, вот ещё… И собака твоя тоже.
- Нет, бери! Какой ты… А то у меня и Тапка и карандаш… Возьми!
И мальчик топнул ногой.
Клоун растерянно смотрел на него. Потом выплюнул папиросу через плечо.
– Ну и ну. И смех и грех, ей-богу. Откуда ты взялся-то на мою голову? Заморочил ты меня, понимаешь… Ну-ка дай сюда карандаш!
Клоун взял со ступеньки коробку папирос и на обратной стороне нарисовал смешную двухцветную рожицу.
– Вот. Представим, что это ты. Я вырежу этот портретик и сохраню. Или даже могу в рамочку вставить. Посмотрю на него и скажу себе: вот, это мне от моего знакомого мальчика, на память. Ну, как придумано? Что за умница дурак…
Мальчик подумал и пожал плечами.
– Как хочешь. Только я тут совсем не похож. Это какой-то смешной мультик. Это же не фотография.
– А какая разница? Я же буду знать, что это ты.
– Хм… Дяденька шут, а можно, я колокольчик потрогаю?
– Валяй. Что, нравятся?
– Ага. А зачем они тебе?
Клоун усмехнулся.
– Ну… Я шутю, они звенят. Динь-динь. Бяк-бяк.
- Не шутю, а шучу.
- Я же шут – и я шутю. Вишь, как я ими увешался. Коровам их на шею вешают. И козлам, наверное, тоже.
– Зачем?
– Чтобы их слышно было, где бы они ни находились. Чтобы они не потерялись.
– И клоуны чтоб не потерялись?
– Ну, малыш… Откуда ты такой взялся? – Клоун серьёзно рассматривал мальчика. – Кстати, а ты чего один? Сам, что ли, потерялся? Или ты живёшь рядом?
Мальчик встрепенулся.
– Ой! Меня, наверно, мама ищет! Она мне велела ждать, а я за собакой полез. Ой! Дяденька шут, ты погоди, не уходи, я сейчас!
– Влади-и-к! – раздалось вдруг за кустами, – Владик, ты где? Влади-и-и-к!
– Это мама! Она очень сердитая, когда сердится! Но ты не уходи! Обязательно не уходи, ладно?
Мальчик как торпеда понёсся на голос и, не разбирая тропинок, прорвался сквозь кусты.
– Мама! Я здесь!
Мама кинулась к нему.
– Владик! Как ты смел уйти, я же сказала тебе, что я на минуту! Ты меня с ума сведёшь! Я уже всё здесь обегала, где ты был?! Опять заболтал кого-нибудь?
– Мама, там шут!
- Какой ещё шут? Что ты болтаешь?
- Шут, который клоун!
- Ничего не понимаю…
- Ну, как же ты не понимаешь, мама! Почему ты не понимаешь!
И мальчик бросился обратно.
…Но на крыльце вагончика уже никого не было. Никого.
Только на верхней ступеньке блестел жёлтенький такой, маленький колокольчик...
* рисунок автора