Семигорки Повесть Глава 3

               
  Выжить в те трудные годы им все же удалось. Работали все, включая квартирантов и малых ребятишек, с темна до темна, одной картошки по тридцать соток садили. Петр успевал ночами шить обувь. Ванюшка-то сейчас, когда изредка наведывается в гости, все вспоминает те сапоги, подбитые деревянными гвоздочками. Выпьют они с Петром по такому случаю, и Ванюша от горьких воспоминаний - в слезы. Совестливый он вырос, душевный характером.
  В купленном  пятистенке они прожили недолго – построил Петр дом, большой по тем временам, красивый. Не просто далась стройка, хорошо хоть помошников к тому времени оказалось много – Игнат с Ванюшкой, братья Петра. В одно лето сруб собрали, а через год отмечали новоселье. Весело было в большом доме, тепло и сытно, но не заметили как братьям и сестрам пришла пора определяться на учебу да работу, а потом и свои дети незаметно разъехались по городам.  Теперь в  хороминах этих в три комнаты вдвоем с Петром живут. Скучно. В прежние-то годы хоть внуки на лето приезжали, в этом году и от внуков пришлось отказаться.
            
  Не заметила Мария, как за воспоминаниями заснула. Да уж и пора была, не всю же ночь вот так по памяти своей плутать, на воспоминания нарываться. Вроде как и боль немного отпустила, и согрелась под одеялом-то.
  Проснулась Мария от приглушенного шепота Полины.
  - Не буди ее, Петр, пусть поспит, она ночью-то все что-то ворочалась.
  - Да не сплю уж я, - подала голос Мария.
  - Не спишь, тогда вот молоко парное, попей, Полина сбегала, корову подоила, - сказал Петр, ставя кружку на стул.
  Мария отпила немного молока, опять задумалась. Сегодня вот и поспала вроде под утро нормально, и почувствовала себя лучше. А главное - в окно светило яркое солнце. Так бывает только в конце сентября, когда после надоедливых и холодных дождей вдруг появляется солнце, жить становится веселей, хоть и понятно, что солнце это уже осеннее, вроде как прихваченное первыми заморозками.

  Потом Мария поднялась и по стенке, да с помощью стульев, перебралась  в зал, на диван.
  - Давно не добиралась досюда, - сказала она Полине.
  - Разленилась, ты, сестренка, сегодня будем учиться ходить, - пообещала Полина. - А сейчас вот поешь оладушков, я напекла.
  Мария радуется и оладушкам, и тому, что рядом сестра, но сил у нее не столько уж много, накидываться на оладушки не торопится.
  - Что врачи говорят?  - спрашивает Полина, когда Мария, съев два оладушка, откидывается на диван.
  - Да что они скажут? Они и болезнь-то определить не могут. Мерзнут ноги, а от чего - никто не знает.
  - Так ведь попробовала бы чем-нибудь еще лечиться. Мало ли лекарств-то, - советует Полина.

  - Да уж чего я только ни пробовала, чем ни лечилась. Один только целебролезин и помог.
  - Так надо им и лечиться! - удивляется Полина.
  - Лечилась бы, если бы было где его взять, - обиженно говорит Мария. - Написала вот Павлику, может, достанет.
  - Давно написала-то? – спросила Полина. - Телеграмму надо дать, поторопить.
  - Давненько уж. Но Павлик, если сможет, найдет лекарство и без телеграммы, а не найдет, то и просить больше некого.
  - Ванюшку попроси, - советует Полина. – Ему-то только приказать и враз из-под земли достанут.
  - Ванюшка человек занятой, ему не до меня, - отмахивается Мария.

  - Тогда я сама попрошу, - настаивает Полина.
  - Я же сказала: Павлик лекарство достанет.
  - Ну, как хочешь.
  - Да что мы все про меня, да про меня, как ты-то живешь, расскажи? – спохватилась Мария. Ей стало немного полегче и теперь она была рада выслушать все новости, которые случились у сестры.
  - Да я уж говорила, внучка еще одна родилась, а так все вроде по-старому, - спокойно ответила Полина. Поведение сестры и вечером, и сейчас ее очень беспокоило.
 - Как внучку-то назвали?
 - Алена.

  - Красавица будет. Окрестить не забудьте, в город свозите, там сейчас церковь открыли, - посоветовала  Мария.
  - Да уж давно вроде никто детей не крестит, - попыталась возразить Полина.
  - Мы с тобой, Поля, крещенные, вот и внуков своих окрести, - теперь уже требовательно сказала Мария.
  - У нее родители есть, пусть сами думают, - не стала спорить Полина, а взглянув в окно, добавила: - Цветов-то у тебя, Мария, в палисаднике! Пойдем, посидим там,  полюбуемся хоть на них.
            
  Мария согласилась. Медленными шажками, придерживаясь за руку Полины, ей удалось выбраться на скамейку перед домом. Погода в тот день, на удивление, выдалась ясная и теплая.
  - Смотри-ка, у тебя и розы есть! – удивилась Полина, когда они принялись рассматривать яркие,  но слегка прихваченные первыми заморозками, цветы.
  - Это мне подружка привезла из областного питомника, они там сейчас выводят сорта для нашего сибирского климата. Заезжала я к ним лет пять назад – какой только красоты у них нет!
  - Они же зимой замерзнут?
  - На зиму я их  выкапываю, да в подполье стаскиваю, - сказала Мария. - Не знаю, что будет в этом году, замерзнут, наверное…
  - Давай сейчас выкопаем, - предложила Полина.

  - Сейчас рано, корни сгниют, -  возразила Мария. - Петра уж просить буду, а не захочет выкапывать, пусть замерзают вместе со мной.
  - Опять заговариваться ты чего-то начала,  девка. Лучше на цветы смотри, видишь, сентябрины-то еще как выхлестывают!
  Цветов действительно было много. И хоть в большинстве своем они отцвели и маячили пожухлыми стеблями, но те, осенние, астры и сентябрины, гладиолусы некоторые и жасмин, создавали палисаднику особый, своеобразный вид. Полина долго не могла оторвать взгляда от цветов. Главное - все торопилось цвести, как бы наверстывая упущенное летнее время. Вроде цветы эти для того и рождались, чтобы успеть показать свою прелесть в осеннее время.

  - Где ты их только берешь, красоту такую?
  - Раньше, Поленька, у меня, сама знаешь, больше цветов было. Теперь уж и сил не осталось ходить за ними, и терпения.
  Полина знала увлечение сестры цветами, знала, что такой красоты во всем районе не сыскать. Ей и самой хотелось развести на своем участке столько, да где же времени-то набраться, за цветами постоянный уход нужен.
  Редкие прохожие останавливались, здоровались. А принявшись любоваться цветами в палисаднике, подолгу не уходили. Особенно женщины. Им ведь всем хотелось развести такие же цветы. Просили семена, отводки, корни –  Мария никогда не скупилась, в семенах и отводках никому не отказывала. Во всей деревне в палисадниках росли ее цветы – те, которые она выписывала по почте, которые ей высылали старые институтские подруги, которые находила в горах и скрещивала с домашними. Все было в палисадниках деревенских женщин, только не знали они, с каким трудом доставался Марии каждый цветок. И хорошо, что не знали, думала Мария.

  За разговорами  досидели до обеда. Марии, хоть и было тяжело, но не хотелось уходить из полисадника в такой приятный, солнечный день, он сегодня словно специально для нее выдался. Было даже удивительно, что после проливных дождей опять выглянуло солнце, и что хоть и были маленькие приморозки по утрам, большая часть цветов осталась живыми. Даже гладиолусы не замерзли окончательно, а уж астры да сентябрины были в полной красе.
  - Что-то вы тут рассиделись, пора и обедать. Пойдемте, я щи сварил, - позвал сестер Петр.
  Мария с Полиной нехотя поднялись с лавочки и направились в дом. Есть Мария за общим столом не стала, не хватило сил. Полина проводила ее до кровати. Петр принес горячие щи. Отхлебнув пару ложек, Мария откинулась на кровати, укрыла ноги одеялом и крепко заснула. Свежий воздух и теплое солнце подлечили ее.

  К вечеру Полина засобиралась домой.
  - Поеду. Дел много, осень ведь, в огороде прибирать нужно, пока погода стоит, - виновато проговорила она.
  - Ты уж на похороны-то приезжай, - неожиданно попросила на прощание Мария.
  - На чьи еще похороны? – удивилась Полина.
  Отвечать Мария не стала, отвернулась к стене…
  - Не выдумывай, девка, помирать она собралась, - проговорила Полина, понимая, что ответа от сестры не будет. И решив для себя, что как только управится с осенними делами, приедет снова, Полина заторопилась на автобус. Петр проводил ее до калитки, они еще о чем-то поговорили, часто поглядывая на окна дома, и разошлись.


                х                х                х
  А Марии в тот вечер сделалось так плохо, что перепуганный Петр побежал за медичкой. Марина, медичка, несмотря на темноту, пришла быстро, сделала укол, дала таблеток и только после этого Марии немного полегчало.
  - Теперь отдыхайте, а завтра я обязательно зайду к вам. Если ночью станет хуже, пусть дядя Петя сразу за мной приходит, - сказала на прощание Марина.
  Она хорошая девчушка, отзывчивая. На всю ведь деревню одна, везде поспеть надо. Мария еще в школе приметила ее добрый характер и часто говорила, что тяжело ей будет в жизни – доброго-то сердца на всех может не хватить.

  Ночь прошла сносно, а утром вновь стало тяжело. Да и погода портилась – за ночь небо заволокло облаками, серыми и низкими, зацепившись за горы, они вдавливали все, что было в широких долинах, в землю, словно срослись с ней, и теперь уже было понятно, что дождя, а может быть, и первого снега не миновать. Тревожно как-то становилось на душе, неизбежность чего-то нерадостного намечалась, скребло внутри, беспокоило. Мария с нетерпением ждала Марину-медичку. Поставит опять укол, и пройдут боли.
  Но вдоль ограды, по тропинке, шла не Марина, а старая приятельница Марии – Клавдия. Они ровесницы, но как-то удалось  подруге сохранить привлекательный внешний вид. Стройная, подтянутая – казалось, время не коснулось ее, но так только казалось, не может быть женщина на селе старше шестидесяти не старухой. Постоянная крестьянская работа, печка, управа за скотиной, огород. А сколько белья пришлось им перестирать за жизнь-то, да не как теперь, на машинке, руками стирали.

  Клавдия остановилась у калитки, долго рассматривала цветы в палисаднике, искоса поглядывая на заливавшегося на цепи пса. В это время Мария обычно выглядывала в окно или выходила навстречу, но сегодня выйти сил не было, да и выглядывать в окно не хотелось. Постояв еще немного и не дождавшись особого приглашения, Клавдия медленно открыла калитку и, опасливо косясь на собаку, прошла в дом.
  - А я думала, ты уж за грибами убежала, - наигранно заговорила Клавдия. - Говорят поздние опята пошли.
  - Отбегала я, видно, свое, Клава, - столкнув непослушные ноги с кровати, грустно ответила Мария. – Вчера вон с сестричкой в палисад  выползла, сегодня и туда не тянет.
  - Ты это брось, раньше смерти-то помирать, - попыталась усовестить подругу Клавдия. - Годов-то нам с тобой еще мало, самое время жить да радоваться.

  - Это уж кому сколько на роду написано, - не стала спорить Мария. Ей совсем не хотелось разговаривать со своей постоянной спутницей. И только чтобы не показаться  невежливой, она спросила: - Ты-то, Клава,  как бегаешь?
  - Да тоже еле ноги таскаю. Картошку насилу выкопала. Одной-то очень  тяжело. Прежние годы хоть дрова вовремя привозили, а прошлую зиму Валерка сказал, что денег нет и тракторов нет. Без дров и сижу. Как и доживать жизнь при этой перестройке, не мог уж этот  Горбачев еще потерпеть с ней хоть десяток лет, а там бы мы и прибрались.
  - Что-то ты, Клава, тоже грустно рассуждать принялась?  – удивилась Мария, привыкшая видеть свою подругу жизнерадостной.
  - И правда, чего это я, - наигранно всплеснула руками Клавдия. – Войну пережили и перестройку переживем! Так, что ли, подружка?.. Сейчас и жить интересно становится, каждый день от новостей голова кругом.

  - Какие еще новости? – спросила Мария, хоть и понимала о чем говорит ее давняя подруга.
  - Совхоз наш прикрывают, все по паям раздают. Воложанины вон на двор уже два трактора загнали. Кто коров тащит, кто лошадей.
  - Это уж я слышала. Нам с тобой, Клава, паи двойками выдавать будут, - попыталась пошутить Мария.
  - Люди думают, что загнали в ограду пару тракторов, денежки сами пойдут. Видела ведь в рекламе: «Мы тут сидим, рыбу ловим, а денежки идут», – напомнила Клавдия рекламный ролик, не обратив внимания на шутку Марии. – Карман шире открывай, придут!
  - Работать люди не будут, откуда денежки возьмутся? – тихо как-то  согласилась Мария. Она устала. И гостья это поняла.

  Потом Клавдия торопливо выложила на стол горячие еще пирожки и быстро как-то засобиралась домой. Было заметно, что особого повода для веселья у нее не было.
Так случилось, что жизнь Клавдия прожила одна, найти мужа в ту, послевоенную пору, ей не удалось.
  Марии после ухода Клавдии сделалось нестерпимо больно и за ее, Клавкину, судьбу, и за свою. Сейчас бы вот только и пожить, когда забот о детях и близких поубавилось, когда и крыша над головой надежная, и пенсии на питание хватает,  да вот здоровья-то, видно, не осталось. Поистрепался организм, поизносился.

  А тут еще эта непонятная перестройка со всех сторон подпирает. Всем чего-то раздают, обещают рай земной, господами всех принялись называть. Да только все-то господами быть не могут – кто-то и работать должен. А по части раздачи паев земли совхозной - совсем обидно. Мариин дед в пятом колене пришел на эту землю одним из первых, раскорчевал участок под усадьбу, потом под пашню, и повелся от него их крепкий род. Теперь вот, выходит, правнуки его ни сотки земли не получат? С Клавдией то же самое – ведь отец ее был два десятка лет председателем колхоза. Что же творится-то? Мария отчетливо понимала, что ситуацию с раздачей и продажей земли ей не остановить, а поэтому, смирив боль утраты справедливости, которой вроде как всегда гордилась их страна, решила об этом больше не думать. Другая навалилась боль, физическая…
  Петр принес горячие грелки, обложил ими ноги, накрыл Марию одеялом, сверху еще укрыл большой пуховой шалью, стало немного теплей и легче. Но ненадолго. Не успели остыть грелки, а боль вновь усилилась, и как ни старалась Мария укладываться на постели удобнее, боль не унималась. Ей уж хотелось отправить Петра за медичкой, но Марина появилась сама.

  - Сейчас, Мария Степановна, поставим укольчик и вам легче станет, - заботливо проговорила Марина.
После укола действительно стало легче. Мария даже съела один пирожок, который принесла Клавдия, и запила его молоком. Легла на кровать, но не спалось. Вновь накатились воспоминания. Далекие те годы вспоминались. Тяжелые.


                х                х                х
  Перед окончанием семилетки Мария понимала, что другого пути, как идти работать в колхоз, у нее не было. Понимала, что матери нужно помогать. Да и как иначе: трое их, еще младших-то после нее, кормить их надо, одевать, учить.
Как-то, ближе к выпускным экзаменам, мать задала вопрос Марии:
  - Ты куда учиться-то поедешь?
  - Зачем мне учиться, работать с тобой буду, - сказала дочь.
  - А я хочу учиться, - прокричал неизвестно откуда взявшийся Ванюшка. Он в этот теплый майский день случайно оказался в доме, остальные  бегали по прогревшимся на жарком весеннем солнце и зазеленевшим лугам. Мальчишка с вихрастым лбом быстро забрался на колени к матери и попытался  понять, о чем она говорит с его сестрой. Штанишки его, доставшиеся по наследству и перелатанные на несколько рядов, с одной помочью через плечо, его ничуть не смущали. Босые ноги, привыкшие к холодной земле и камням, чернели твердыми, не отмывающимися даже в бане, подошвами.

  А на дворе была весна. Ветви побелевшей, словно густо осыпанной снегом, черемухи ломились в открытое окно, неся с собой дурманящие запахи пробудившейся земли.
  - Ты на кого учиться-то хочешь? –  поставила мать вопрос иначе.
  - Ну, что ты, мама, заладила про учебу, работать с тобой буду, куда мы их денем, - кивнула Мария на примолкшего Ванюшку.
  - Они теперь на своих ногах, сами мне помогут, - твердо проговорила мать и так же твердо закончила: - В Улалу поедешь, в педучилище.
  Большего счастья для себя Мария и помыслить не могла. Война ведь идет, а ее на учебу отправляют. Но учиться хотелось, так хотелось, что ночами снились большие студенческие аудитории, о которых рассказывала ей старенькая учительница географии, одинокая женщина из сосланных.
 
  На том они и решили. Экзамены за седьмой класс Мария сдала на «отлично», по почте направила документы в педучилище и с волнением принялась ждать ответ. Зачислили. Но в общежитие, как дочь врага народа, не взяли. К счастью, в Улале у них жил двоюродный брат отца. У него Мария и остановилась.
  Дядя принял родственницу без особой радости, а его жена поставила условие - питаться Мария будет отдельно. Выбора не было. В маленьком закуточке, отведенном для нее в сенях, она хранила картошку, лук, морковь, которые хватило сил принести из дома. Скудные запасы продуктов заканчивались быстро, а прожить на стипендию было невозможно - ее хватало на три буханки хлеба и коробок спичек.

  Выручали Семигорки. Расположились они с  северной стороны от города: уже и не настоящие горы, но и не равнина еще - много каменистых вершин с отлогими, удобными для выпасов и пахоты, склонами. На Семигорках почти весь город в те военные годы садил картошку. На эти картофельные поля и наладилась ходить Мария ненастными осенними вечерами, собирала, то, что по недогляду не попало в мешки хозяев, запасалась на зиму.
И весной Семигорки выручали крепко – на первых проталинах появлялись кандыки, саранки - не было для Марии еды слаще и питательней этих запашистых корешков. А уж когда начинали вновь распахивать картофельные поля, можно было насобирать промерзшей за зиму, сладкой картошки. Так и дотягивала она до каникул. Все четыре года выручали Марию Семигорки, хорошо выручали.
            
  Длинную зиму приходилось жить впроголодь. Когда запасы заканчивались окончательно, договорилась с хозяйкой, что бы та не выбрасывала картофельные очистки на помойку – варила из них кашу.
  Училась вместе с Клавой. Но землячка ее жила в общежитии и Марииных бед познать не могла. Отец Клавдии в то время был в их селе председателем колхоза и часто, приезжая в Улалу по своим делам, привозил дочери продукты.
  - Ты бы поела чего-нибудь, - нарушил воспоминания Марии Петр.
  - Да вот один пирожок  уже съела. Сам-то ты голодом, - пожалела она мужа.
  - Сам-то не помру, - заверил Петр. – Ты вот пока сегодня отдыхала с утра, я на рыбалку сбегал, пяток харьюзков поймал. Клев нынче изумительный.

  В  прежние-то годы, осенью, он целыми днями пропадал на реке. Теперь вот оставалось только мечтать об этом. И все же выкроил он пару часов, отвел душу, да и Марию хотелось покормить свежей рыбой. И, не переставая радоваться удачной добыче,  спросил Марию:
  - Тебе пожарить рыбу-то или уху сварить?
  - Я и не знаю, - безразлично как-то ответила Мария. – Пожарь, ты же любишь жареную, сам поешь.
  Петр еще постоял в комнате Марии, потом убрал лишнюю посуду с «ресторана», забрал грелки и отправился  на кухню. Мария лежала молча. Боль, которая сидела внутри, то отступала, то наваливалась с новой силой. Ничего не помогает, ни уколы, ни таблетки…
Когда Петр ушел, на Марию вновь накатились воспоминания, долгие и грустные. Хотелось утешить себя чем-то приятным, но приятного-то было мало, а оттого вспоминалась вся нелегкая жизнь. Вспоминалась и вспоминалась…

  Хоть и трудно было Марии учиться, хоть не досыпала ночами и недоедала, но педучилище закончила с отличием. Домой вернулась радостная, полная надежд и светлой веры в будущее.
  - Теперь нам, мама, будет легче. Я в школу работать пойду, зарплату стану получать, - заявила она, показывая матери диплом.
  - А ты помнишь, что отец говорил?
  - Что?
  - Детей выучи, Аграфена! Вот что.
  - Так я же уже выучилась!
  - А институт кто будет заканчивать? По колена в землю вобьюсь, а выучу, - сказала, словно отрубила, мать Марии.

  - Да что ты, мама! – перепугалась такого тона и напора Мария.
  - Ничто! Поедешь в Бийск, в институт поступать. Ты выучишься, остальных вместе поднимать будем.
  - Мне же там и жить негде, - как могла защищалась Мария.
  - Найдешь, - уверенно сказала мать. – Не ты первая, не ты последняя. Кое-какие деньжонки на первое время я тебе скопила.
  В колхозе, после войны, мать поставили присматривать за курятником – управлялись всей семьей, ребятишки после  школы помогали, вот и стало им жить немного легче. Правда, и работать приходилось много – ухаживать за огромной стаей куриц было не просто. Но тяжелый этот труд давал возможность хоть как-то продержаться их семье, появились хоть, хоть и маленькие, но дополнительные доходы.

  И Мария поехала. Вернее, не поехала, а пошла пешком. Ехать было не на чем, да и не на что. Она и так удивлялась, что матери удалось выкроить хоть какие-то деньги ей на учебу. Понимала, что трудно будет их семье, но учиться хотелось, отказываться от настойчивого предложения матери не стала.
  - Деньги я тебе в лифчик зашила, живи экономней, поступишь - пришлю еще. Да осторожней там. Бийск город большой, всякого люда много, - наставляла Марию мать. Она понимала, что трудно придется дочери в большом городе без родственников, без друзей.
  - Не маленькая, понимаю, - попыталась утешить мать Мария.
  - С людьми же случается, ты уж там осторожней, доченька, - повторила просьбу мать, а смахнув со щеки слезинку,  добавила: - Я вот тут картошки подсушила, сухарей немного. На первое время хватит, потом что-нибудь придумаем.

  Мария собрала учебники, продукты, завязала по-солдатски мешок с лямками и приподняла, примеряя груз к завтрашней дороге.
  - Тяжеловато, - пожалела Марию мать.
  - Своя ноша плеч не давит, - сдержанно, совсем по-взрослому, ответила дочь.
  А теплым июльским утром две девчушки из таежного села, Клавка тоже решила не отставать от подруги, направились в большой и неведомый город Бийск. Дорога до Улалы была знакома, не раз пришлось проходить по ней во время учебы в педучилище.
  Клавка отправилась в далекий путь с маленьким чемоданчиком в руках.
  - Еще бы я картошку тащила! - фыркнула она, узнав про содержимое мешка Марии.

  Но Мария не расстроилась, да и невозможно было расстроиться в такое ясное и теплое утро. Отойдя несколько километров от деревни, девчушки попали в настоящую тайгу, с высокими, в три обхвата, кедрами, с еланями, сплошь усыпанными огромными бутонами цветов марьиных корений, нежными голубинками кукушкиных слезок и венериных башмачков – зелено все было кругом, чисто, радостно и до звона упоительно.
  Девчушки шли и шли, перескакивая через ручейки, пробираясь по камушкам через речки. Но как ни торопись – сто километров за день не пройдешь. Пришлось останавливаться на ночлег. Отошли подальше от дороги – кто их знает, какие варнаки теперь шляются по лесу. Говорят,  какой-то Карга, беглый с фронта, уже троих милиционеров угробил, а поймать его до сих пор не могут.

  Развели костер, напекли картошки, Клавка вытащила из чемодана кусочек копченого сала. Ужинали молча, за день все же изрядно вымотались, и было одно желание - поскорей куда-нибудь приткнуться и уснуть. Спать легли под разлапистым кедром на мягкий слой хвои. Лето – тепло, сухо. «Каждый кустик ночевать пустит», - говорила мать Марии.
  - Слушай, Маня, а Каргу-то еще не поймали? – шепотом спросила Клавка, когда костерок их почти угас и они остались в черноте ночи.
  - Не знаю …
  - А если он ночью придет? – совсем по-детски, с дрожью в голосе проговорила Клавка и придвинулась ближе к Марии.
  - Спи, не придет, - успокоила ее подруга, хоть и у самой при воспоминании о Карге появился неприятный зуд в лопатках.

  Но, утомленные дорогой, заснули они быстро и крепко.
  Мария проснулась первой. Потянувшись, отметила, что уже совсем светло и можно было отмахать несколько километров. Ночных страхов как ни бывало, удивилась даже про себя – отчего это ночью каждое дерево казалось приведением.
  Быстро позавтракали, и вновь дорога их запетляла среди крутых гор и густого леса. Ноги с утра немного побаливали, за вчерашний день они отмахали не меньше пятидесяти километров, до Улалы  осталось еще столько же. Дорога не пугала девчушек – впереди их ждал незнакомый город Бийск, новые люди и строгие экзамены в институт, а поэтому ни о чем больше не думалось.
  В Улале ночевали у дяди, а назавтра, рано утром, вышли на Чуйский тракт. Здесь, хоть и не часто, но проходили машины. Мчались они быстро, оставляя после себя большие облака пыли.

  - Вот бы на машине до Бийска добраться, - размечталась Клавка.
  - Тут и машин-то негусто ходит, да у меня и денег лишних нет, - грустно проговорила Мария. – Пойдем лучше пешком.
  - Пешком-то мы еще два дня шлепать будем, - сказала Клавка и со словами этими открыла свой чемодан, достала… бутылку водки и принялась пристально вглядываться в дорогу.
Долго ждать не пришлось, впереди показался забитый до отказа какими-то тюками грузовик. Быстро одернув платье, поправив кудряшки волос и как-то по вульгарному отставив ногу, откуда что и взялось, Клавка высоко подняла бутылку. Машина резко затормозила. Подхватив чемодан, Клавка скрылась в кабине.
  - Я тебя в институте ждать буду, - прокричала она на прощание и захлопнула дверь.
«Вот так подруга!» – удивилась Мария. Хотя, конечно, место в машине только одно. У Марии бутылки не было, и она медленно направилась по пыльной и твердой, усыпанной мелким щебнем, дороге.

  Но расстраивалась Мария недолго, новые места, которых она еще ни разу не видела, привлекали и радовали. Мать говорила, что Бийск стоит в степи, значит, горы скоро закончатся. Это было, пожалуй, интересней всего – она  не могла представить землю без гор. Весело вышагивая и осматриваясь вокруг, Мария стала отмечать, что вершины становятся ниже, а за Бобырганом, который привыкла видеть еще из Улалы, вообще вроде никаких  гор не видно. Июль - месяц половодья на Катуни. Зеленая вода ее затопила острова, прибрежные деревья и кусты. Это тоже было удивительно, на их-то реках половодье совпадает с ледоходом, и случается чаще всего в начале мая. Много было кругом интересного и нового, Мария радовалась, что шла пешком и могла неторопливо и внимательно рассмотреть и запомнить все перемены.
  К обеду, когда она хотела уже пристроится где-нибудь у ручейка и перекусить, впереди показалось что-то непонятное – толпа ли людей, стадо ли коров, а может, и скопление машин. Главное - двигалось это непонятное впереди ее, то скрываясь за поворотами, то  показываясь вновь. Прибавив шаг, вскоре Мария поняла, что впереди ее движется толпа людей. Толпы она не боялась, толпа не может обидеть одинокую девчушку. Мария быстро догнала медленно двигающихся людей.

  - Куда вы идете? – спросила она старушку с небольшим мешком за плечами и иконой в руках.
  - В Бийск, доченька, - отозвалась старушка, не останавливаясь.
  - А почему с иконами?
  - В Улале последний приход закрыли, вот и переносим церковное имущество в Бийск, там еще есть живые церкви.
  Присмотревшись, Мария увидела, что почти все люди были с иконами. Впереди шел бородатый, в длинной рясе поп, руки его крепко держали большой крест. В толпе были в основном дряхлые старушки, убогие мужики да ребятишки. Марии было жаль Улалинскую церковь, она не раз заходила туда, когда училась в педучилище, не молиться, нет – на красоту посмотреть заходила. Сердце замирало, когда всматривалась в лики святых на стенах, слышала зычный и монотонный голос попа, того самого, который шел сейчас впереди шествия, она его узнала.

  - А можно мне с вами? - спросила  Мария у той же старушки.
  - Место здесь никому не заказано.
  Так добралась Мария до Бийска, с иконами и крестом. Первую ночь провела прямо на церковной площади, вместе с неожиданными попутчиками. Рано утром отправилась разыскивать институт, а отыскав его, прямо с мешком за плечами зашла в приемную комиссию.
Она и теперь, когда прошло столько лет, с содроганием вспоминает тот момент, как предстала в своем деревенском обличии да после  четырехдневного перехода перед большой приемной комиссией. Хорошо хоть еще, что брезентовые туфлишки догадалась натереть мелом.
Поставив мешок в углу, Мария смело прошла к одному из столов, за которым сидела пожилая седенькая женщина, как ей  показалось – председатель приемной комиссии.
  - К экзаменам мы вас допустим, - сказала женщина после того, как посмотрела документы Марии. - А вот места в общежитии уже нет, попытайтесь поискать квартиру.

  И пошла Мария по городу, расспрашивая встречных и поперечных, где ей можно найти жилье. В это послевоенное время город был переполнен переселенцами и беженцами, найти свободный уголок оказалось не так-то просто. До вечера ходила она по городу, но пустить ее на квартиру никто не соглашался. «Придется на вокзале ночевать», - с тоской подумала Мария, когда увидела, что горожане стали закрывать ставни на окнах. Вымотавшись за день, она захотела хоть немного отдохнуть и присела на лавочку прямо у чьей-то калитки.
Но, как говаривала мать: мир не без добрых людей.
  - Чего это уселась, дочка, у моего-то дома? – неожиданно услышала она женский голос и проворно вскочила на ноги.
  - Я сейчас уйду, отдохнуть хотела немножко.
  - Где это так  измаялась? – грубо спросила незнакомая женщина.

  - Жилье ищу, на месяц бы хоть, пока экзамены сдаю. Никто не пускает, - откровенно призналась Мария.
Женщина как-то внимательно посмотрела на нее, помолчала, а потом спросила:
  - Ко мне жить пойдешь?
  - А сколько платить надо? – настороженно спросила Мария и добавила: -  У меня мало денег.
  - Да нисколько не надо. Не ленивая, так помогать будешь по хозяйству да в доме, вот и вся плата.
  Хозяйка оказалась доброй. Жила она одна в маленьком доме на краю города. Муж и два сына были на фронте.
 
  Так вот неожиданно появилась у Марии своя кровать и даже стол. Времени до экзаменов оставалось мало, и она принялась усиленно повторять программу - целыми днями просиживала за учебниками.
На первом экзамене встретилась с Клавкой - та успела устроиться в общежитие, была довольная и веселая.
  - Не переживай, Маша, поступим в институт и вместе жить будем, - пыталась успокоить она подругу.
  - Я и не переживаю, - сухо ответила Мария. - Сдадим экзамены, там видно будет.
  - Заходи в общежитие, поболтаем, - скороговоркой проговорила Клавка и затерялась среди таких же, как они, абитуриенток.
  Марии показалось, что Клавка стесняется ее. Сама-то вон как разодета, одно платье крепдешиновое чего стоит, а она, Мария, в стареньком ситцевом. Нового перед поездкой справить так и не удалось.

  Первый экзамен Мария сдала отлично. И чтобы хоть как-то отдохнуть, решила  погулять по городу, познакомиться. До вокзала добиралась пешком, подолгу вглядываясь в резные наличники на старинных зданиях, в кирпичные узоры бывших купеческих особняков, в золоченые купола церквей. Долго и с удивлением рассматривала большое здание вокзала и паровоз с вагонами, стоящий за ним. Такого скопления народа она еще не видела – все куда-то спешили, с мешками, чемоданами. Военных много. Молоденькие, бравые солдаты поглядывали на нее, и от взглядов этих Марию бросало в озноб. Но были и другие военные, в затертых гимнастерках, кто на костылях, кто с рукой на подвязке. Эти улыбались мало.
И вдруг она увидела своего одноклассника, Витьку Матюшина. Когда-то давно он ей нравился. Да и сейчас не забылись те школьные подмигивания на уроках и многообещающие взгляды. Стройный, с медалью на груди, с высоко поднятой головой. Он, наверное, потому и не заметил Марию, что слишком уж высоко задирал голову. Мария так и обомлела, быстро, как мышка, юркнула к выходу, и там, на улице, спрятавшись за чью-то лошадь, долго стояла, переводя дыхание. Больше всего Марию  смущала ее простенькая одежда и слишком уж деревенский вид. А Витька теперь ведь всяких красавиц насмотрелся, еще и не поздоровается. Заволновалось девичье сердце, звонко застучало…

  Отдышавшись немного, Мария удивилась своему поступку – чего напугалась-то? Подошла бы да поздоровалась, так нет, убежала! И насмелившись, она торопливо направилась в каменное здание вокзала, долго бегала из одного зала в другой, но в людской толчее Виктора найти не удалось. Удивлялась потом – может, это и не Виктор был вовсе, а  ей привиделось? Но скорей всего он, Виктор. Мария потом узнала в деревне, что приезжал ее одноклассник в отпуск, пожил у родителей несколько дней да отправился на постоянную службу в армию. Сейчас вот задумывается Мария, какие перемены могли с ней произойти – встреться они тогда? Нравился ей Виктор, вздрагивало ее девичье сердчишко при одном упоминании его имени.
  Совсем расстроившись, Мария решила ехать домой. Увидев трамвай, быстро кинулась к нему вместе со всеми пассажирами. На трамвае ездить ей еще не приходилось, и только от особого расстройства захотелось быстрее добраться до дома, а потому втолкнулась она в огромное металлическое чудо.  Ее постоянно толкали, ни пройти, ни повернуться было невозможно. Жарища, потные, липкие тела. Такой давки она еще не испытывала, уж лучше бы и назад пешком пошла. Нагловатый парень ухватил ее рукой за грудь, но этого она уже не стерпела и сильно толкнула парня локтем. Больше он не приставал. На следующей же остановке Мария вышла.

  Только дома обнаружила, что зашитых в лифчик денег не оказалось – нагловатый парень не просто сцапал ее за грудь, но и успел  вырезать всю материну заначку, которая все еще оставалась в «тайнике». «Вот паразит-то, вот паразит!» - не находила себе места Мария. Она совсем не представляла, как будет жить дальше, продукты подходят к концу, денег нет ни копейки!
  - Что, девка, запечалилась? – спросила ее хозяйка, когда появилась вечером дома.
И Мария, не стесняясь слез, рассказала о своем горе.
  - Ужо оно так. Варнаки эти хоть откуда вырежут, - посочувствовала хозяйка.
  Утром Мария решилась на крайность. Достала из мешка хлопчатобумажную юбку, единственную новую вещь, которой снабдила ее мать в дорогу  и предложила хозяйке за питание.

  - У меня и самой-то, видишь, с продуктами не густо, давай уж тогда продадим эту юбку да будем харчи покупать, - предложила хозяйка.
  Мария с радостью согласилась. С тех пор она никуда, кроме института, не ходила. Экзамены сдала хорошо, да вот только учиться ей в тот раз не пришлось – при зачислении комиссия спросила: «За что осужден отец?». Откуда они только узнали, в анкетах она не писала ничего. Было подозрение на Клавку, да зачем бы ей? Подозрение это мучило ее всю жизнь, но Мария так и не насмелилась спросить об этом подругу, с которой проработала в одной школе всю жизнь.
  Пришлось возвращаться домой. Вновь четверо суток беспрерывной ходьбы – на ночь старалась уходить подальше от дороги, в лес. Одной было совсем страшно.
  - Худа без добра не бывает, - повторила мать. – На следующий год поступишь.
  В институт Мария поступила только через четыре года, на заочное отделение – к тому времени у них с Петром уже было двое своих детей.