Тихие Сельцы

     Юмористический рассказ.



* * *

-Ты долго собираешься баклуши бить?- двигая чугуны, спросила жена..- Поди посторожи опять. Небольшие, но деньги.
Семашкову показалось, что супруга разговаривает больше не с ним, а с ухватом.
Болел зуб. Подержался за щёку. Отозвался:
-На неделе узнаю.
-А чего на неделе? Сегодня пойди.Леониду ботинки надо.Крыша течёт.Сколько уж на диване-то?
-Мне рублишек тридцать на пристани обещали. Вохры куплю, крышу покрасим, лучше чем у соседа!- Семашков мечтательно, больной щекой улыбнулся, выглянул в окно: соседская крыша на солнце сверкала, а клубы дыма, поднимавшиеся из трубы, вырисовывали на фоне неба здоровенную фигу. Отвернулся. – Тьфу!..
-Как бы с тебя не отняли! Мне Матрёна рассказывала, что ты на пароме-то выкомаривал, баранку крутил туда-сюда не соображавши, свернул по пьянке ихнюю шарашку.- Дарья Степановна зашлёпала по полу тряпкой.- Теперь бабы сквозь речку пешком ходят, юбки задирают.
Семашков потряс головой:
-Во – первых, не шарашка, а пароходство, во-вторых, не баранка, а штурвал, который не крутят, а вращают. Это тебе не тарелки перебирать! Когда картоха-то успеет?
-Не настоялась ещё.
Чугунок переместился на закраину печки, из-под крышки вырывался серебристо-сиреневый пар.
Семашков отвернулся от продуктов, расстроенно посмотрел в окно. Индюк Борька прохаживался по тропинке. Котёнок, увидев бородатое чудовище, пятился и выгибал спину.
Семашков сам недолюбливал этого индюка, ибо на Троицу подавился костью от Борькиного папаши.
В комоде звякнули ложки, легли на стол.
По тропинке к дому ковыляла старуха.
-Ну вот, только сядешь жрать - несёт их нелёгкая! Чуют, что-ли?..- Семашков в сердцах грохнул кулаком по столу и схватился за больную щёку: -М-м-м…
-Плоскость не сломай! – Жена принесла чугунок. – Стол ремонтировать некому.
Семашков нервно отрезал краюху хлеба.
Начали есть.
В сенях зашкрябало, заскулила дверь, на пороге обозначилась старуха, костлявой рукой брякнула в стенку.
-Сперва стукаются, а потом входят, а не наоборот, - пробурчал Семашков.
-Примите старуху? – беззубо прошепелявила гостья. – Может не ко времечку?.. Обожду… Посижу на лавке…Куды мне деваться…
-Заходите, бабушка, - тихо сказала Дарья Степановна.
Старуха зашаркала калошами, уселась рядом  с ведром, заговорила сама собой:
-Эх, грехи наши тяжкие… дорогу, соколики, разобрали… бывало, идут забродчики, я у них рыбки попрошу Христа ради… людишки прежде в гости тянулись…
Семашков старухино вещание слышал не раз и потому мрачно сутулился над картошкой, на щеках бугрились и пропадали желваки – злился.
Читает своё старуха, не унимается, голос её как скрипучее дерево на ветру:
-Ох ты, Господи, вот страдания-то, вот беды-то…
Бубнит старуха,  у Семашкова опять занудило, он отложил ложку, подпирает щёку ладонью, злобливо поглядывает в морщинистое, покрытое пылью лицо старухи – будто она не пришла, а встала прямо из-под земли.
-…Я, Дарьюшка, мамку твою родительницу как сейчас помню, она тогда ещё в девках бегала, на весёлочках хихикают, да песни поют, а то вскачут на конь, да катаются верхачами вдоль деревни, заводилой была мамка твоя Наталья…
-Анастасия, бабушка… - тихо поправила Дарья Степановна.
-Я и говорю, девка бедовая и озорная, когда она за кузнеца вышла…
-Да ты опять, бабка, всё перепутала! – взбаламутился Семашков.- За кузнеца вышла не Анастасия,  а Александра! Я же тебе это ещё в прошлый раз объяснял! – и махнул рукой.
Старуха замолчала и, казалось, растворилась в тёмном углу.
Семашков со свистом выхлёбывал разомлевшую от жира картошку, а когда раскрывал рот - изо рта выходил пар.
Старуха слюнявилась и шуршала  калошами.
Дарья Степановна сняла с полки небольшую чистую мисочку, положила туда несколько ложек картошки, подала гостье.
Старуха ела тихо, беззубо провалившимся ртом.

-Ты чего такой светлый, как самовар? – улыбнулась Дарья Степановна, двигая в тазу грязной посудой.
Ушла старая - вот и ликую!.. Ты видела, как она с крыльца сиганула?.. Сделала шаг - бац  в воздух и полетела!.. Котёнка перепугала…
-А ну, тебя!..
Семашков убежал за печку, весело принёс самовар:
-Хоть спокойно чаю попьём.
Но зыбко человеческое счастье! Только Семашков размешал сахарок, как новое обстоятельство поразило его пуще молнии: во двор вбегала соседка.
-Новая ведьма! – в окно закричал Семашков. – Нападение! – И обречённо обхватил голову руками.
-Леонид что-нибудь напроказил, - спокойно произнесла Дарья Степановна.
Дверь с треском распахнулась, старуха подбежала к столу. Из её подола посыпались каменюги.
Семашков вытер взопревший лоб.
-…если он сызнова будет пущать в моего хряка…
Соседка кричала, размахивала руками и подолом, грозила кулаком и прокуратурой.
Семашков молча и преображённо смотрел куда-то поверх окна.
Старуха, затребовав к сроку пяток яиц, удалилась.
-Уф,- облегчённо вздохнул хозяин, - а чего она, собственно, приходила?
-Леонид, вероятно, из рогатки в её двор досаждал.
-Кукиш ей, а не яйца!
Семашков  вытащил из блюдца варёную муху:
-Шельма!
Подул в блюдце, открыл рот, но в это время откуда-то сверху, из поднебесья, поплыл длинный отвратительный звук, похожий на забивание гвоздя в железную бочку.
-Что это?
Супруга пошуровала в печке клюкой:
-Лёнька на чердаке тюкает.
-На нашем?
-А на чьём?.. Бывает их там столько наберётся, того и гляди в залу попадают.
-Кто попадает?
-Дружки.
-Гм…
Звук исчез, но вскоре вновь появился. Отзываясь, гукал пустой чугунок на печке.
Семашков:
-И долго будет?
-Ты у него спроси.
Стихло.
Семашков поднял блюдце – вновь сверху поползли звуки. Хозяин дома ударом ладони распахнул низенькое оконце, высунулся наполовину:
-Леонид!
-Чего? – не сразу ответили сверху.
-Стукать прекрати! Понял?..
-Угу.
Семашков подождал, покрутил головой, удостоверился, довольный отстранился от окна – из голубого простора явились звуки.
Семашков выскочил на крыльцо, задрал голову:
-Уши нарву!
Из чердачной дверки показалась рыжая голова:
-Чего, батя?
-Стукать прекрати!
Голова исчезла.
Семашков вернулся в дом, сел на диван, почесался. Жарко. Клонило в сон. Только прикрыл глаза и засопел сизоватым носом – вновь поплыли звуки!
-Ах ты, такой-сякой!..
Семашков выскакивает на улицу, выдергивает из штанов заупрямившийся ремень и, вращая им над головой, шумно лезет по лестнице.
На чердаке послышался топот, в задней стенке отодвинулась доска, оттуда кубарем скатилась на  сараюху ребячья фигура и, сверкая босыми пятками, помчалась по дороге. А вслед за мальчишкой, вращая над головой ремнём, увязался долговязый папаша.
Из-под ног бегущих поднимается пыль и зависает над дорогой, соединяющей Тихие Сельцы с многоголосым окружающим миром.

К о н е ц.